Яд

- Пришли. Явились, Ваше Высочество, - голос, больше напоминающий змеиное шипение, гнусавый, гадкий. Голос, который я надеялся больше никогда не услышать, - уж простите, что я в таком виде, не ждал гостей. Ледяной ветер, свистящий в скалах, порождающий звуки-миражи, звуки-обманки, звуки, которых быть не может на земле. - Почему ты прогнал Идун? – я стараюсь, я изо всех сил стараюсь говорить спокойно, но бурлящее внутри, подкатывающее к самому горлу отвращение окрашивает мой голос ненавистью, - Как ты смеешь не подчиняться воле асов, предатель? И тот, кого раньше называли Локи, поднимает, наконец, голову, и я невольно делаю шаг назад, пораженный увиденным. Когда-то прекрасное, благородно бледное лицо тронуто ржавым загаром от беспощадного, холодного северного солнца, что здесь, в этих пустынных горах, гуляет беспрепятственно в любое время года. Лоб бывшего Аса испещрен незаживающими язвами от капающего яда. Одни кровоточащие и свежие, другие гноящиеся, и вид этих струпьев, изуродовавших его истощенное лицо, вызывает у меня чувство какого-то мрачного, ядовитого наслаждения. Я не вижу Аса, не вижу побратима своего отца, я и не хотел бы видеть его. Я вижу убийцу своего брата, и муки его смягчают боль утраты. Мой испуг вызывает у него смех. Лающий, короткий смешок вырывается из его груди, и тут же сменяется приступом удушающего кашля. Но тут же он вскидывает голову и устремляет на нас пронзительный, ненавидящий взгляд, и я вспоминаю, что глаза его когда-то были зелеными. Потрескавшиеся, с кровоточащими трещинами его губы искривляются в ухмылке. Ветер треплет нечесаные, грязные волосы, он жалок, как умирающее животное, а взгляд не выражает ничего, кроме тупой злобы. - Отвечай! – мне хочется уйти отсюда. Сигюн никак не реагирует на наше присутствие, ее руки, вечно поднятые, удерживающие огромную каменную чашу, побелели, глаза ее закрыты, она больше напоминает каменный идол, чем женщину. - А что, если я не хочу ваших яблочек? – Локи смотрит мне прямо в глаза, и мне не по себе от этой разрушительной ненависти, - Не думаю, что ты согласился бы на такую вечную жизнь, наследник Одина. - Ты не умрешь, пока не придет твое время, - говорит Идун, мое присутствие явно придавает ей смелости, - но без моих яблок ты будешь дряхлеть с каждым днем. - Мне не нужна твоя жалость, похотливая крыса, - Локи сплевывает, грудь его вздымается и опадает, он, кажется тяжело больным. - Чтобы в полной мере ощутить наказание, ты должен пребывать в здравом теле и рассудке, - упорно продолжает Идун, но я знаю, что ей не хочется говорить с этим демоном, что ей хочется уйти. - Впрочем, я должен сделать все, чтобы вы пожалели о том, что заставили меня здесь гнить. Предсказание Вёльвы сбудется. Давай сюда свое проклятое яблоко, шлюха! – прохрипел он, устремив горящий свой взгляд на Идун, - я хочу дожить до того дня, когда я и мои дети порвем вас всех на куски! Видимо, столь долгая речь утомила его, и он замолчал и закрыл воспаленные свои глаза. Я взял яблоко из рук Идун и подошел к нему. - Ешь, тварь, - велел я. Меня мутило при мысли о том, что он ест с моих рук, а он, жуя, глядел на меня снизу вверх, насмехаясь над моим отвращением. Сигюн же покорно, молча, съела свое яблоко. Она казалась тенью той богини, которой была. И глядя на них, я испытал вдруг странное чувство обреченности. Что ждет Асов, если мы приковываем к скале одного из нас в страхе перед ним? Кто мы, если поддаемся ненависти? Уж точно не мудрые, а согнувшиеся, порочные боги… Я отошел к Идун, она дрожала и была бледна, и я взял ее за руку, чтобы приободрить. Локи внимательно глядел на нас, как вдруг Сигюн сказала тихо: - Локи… Лицо его исказилось гримасой отчаянья, словно ему нестерпимо больно было слышать собственное имя, но уже через мгновение мы поняли, в чем дело. Чаша Сигюн наполнилась. Она колебалась мгновение, но вот первая капля сорвалась с края наполненной чаши, я проследил глазами ее падение. И Локи выгнулся, закричал от боли. Страшно, неестественно метался он, путы натягивались на его теле, вопли, жуткие, напоминающие демонический вой, отражались от содрогающихся скал. Я прижал к себе перепуганную Идун, краем глаза заметив, как верная жена Локи бросилась прочь, чтобы как можно скорее опустошить чашу. Я не мог смотреть на Локи, ибо в эти ужасные мгновения я не видел в нем предателя, я не видел убийцу своего брата, я не видел того, кого должен был ненавидеть. Я видел лишь существо униженное и агонизирующее, и вдруг, не думая о том, что творю, я подбежал к нему, спотыкаясь на сотрясающейся земле, и, сорвав с головы шлем, подставил его под срывающиеся с языка змея капли. Все разом стихло. Лишь Локи тяжело дышал и стонал, опустив голову на грудь, так, что грязные черные волосы его закрыли лицо. Возвращение Сигюн прервало всеобщее оцепенение. - Уходи, Тор, - сказала она, отталкивая мои руки своими сухими руками, сжимающими опустевшую чашу, - уходи и оставь нас. Она толкнула сильнее, и яд, выплеснувшись из шлема, капнул мне на руку. Первое мгновение я ничего не чувствовал, но внезапно все тело пронзила ужасающая боль, словно в жилах моих вся кровь разом вскипела, изжаривая меня изнутри. Кажется, я закричал, уронил шлем, он покатился по земле, разливая ядовитую, дымящуюся жидкость. Стер проклятую каплю краем плаща. «Как?!» - пронеслось в голове, - «Как он может терпеть это?! Уж лучше принять смерть, чем испытывать подобное…» - Ну что, доблестный Тор, по нраву тебе мое угощение? – прохрипел Лофт, глядя на меня и мою поврежденную руку. - Как… - сам того не желая, я произнес это вслух, - как ты…?! Мой голос дрожал. Я переводил взгляд с незаживающих нарывов на лице Локи на его истощенное тело, смотрел в эти ненавидящие глаза, и не мог понять, где мы допустили ошибку. Как мы могли позволить, чтобы один из нас подвергся столь чудовищному по своей жестокости наказанию. Наказанию куда более страшному, чем Локи, как мне в эту секунду казалось, заслуживал. «Бальдр ведь умер мгновенно, он не страдал, он даже не понял, что произошло», - вдруг мелькнуло в голове. Изощренность и ненависть, что вложена была в это наказание, унижала богов, выставляла их тупицами, ослепленными ненавистью. И ненависть получили мы в ответ. - Зачем было это все, Локи?! – прошептал я, глядя на его вымученную ухмылку, - зачем ты убил Бальдра?! Ты мог бы жить сейчас в Асгарде…С нами! Я не ожидал, что Локи вдруг закусит губы и отвернется, словно его больно кольнули какие-то воспоминания. Но тут же снова вперил в меня ненавидящий взгляд. - Поздно, Тор. Я живу одной мыслью – вырваться отсюда, уничтожить Асов и Асгард, будьте вы прокляты! Сбудется предсказание Вёльвы, помяни мое слово, Тор, вы пожалеете, что оставили в живых сына Лафея. - Зачем?! – я задавил в себе испуг, который вызвали его слова, я перешел на крик, чтобы не замечать его, - зачем ты убил Бальдра?! Он был моим братом! Мы и тебя считали своим братом! Почему, Локи?! Локи молчал, но закрыл глаза, устало помотал головой, словно не находил в себе силы слушать меня. - Тор, уйдем! – позвала меня Идун, но я слышал ее словно во сне. - Локи, - во что бы то ни стало достучаться до него, он покается, он поймет, он вернется в Асгард, боги простят его… Боги поймут свою стыдную ошибку, мы избежим той беды, что дарует гнев бога огня – или того, кто был им когда-то. - Локи! – ни один мускул не вздрагивает на его лице, я наклоняюсь к нему, ударяю кулаком в скалу рядом с его головой в бессильной ярости, разбиваю в кровь костяшки, но я не чувствую боли. Он лишь чуть поворачивает голову, он очень слаб, разговор утомил его, и без того измученного пыткой и собственной злобой, сжирающей изнутри. - Ненависть разрушительна, - шепчу я, - Локи, одумайся, раскайся. Я помогу тебе вернуться в Асгард, мы… боги совершили ошибку, мы поддались ненависти к тебе! Локи молчит, глаза его зажмурены, он не шевелится, и я, превозмогая отвращение к его уродливому лицу, беру его за подбородок и разворачиваю к себе. Он открывает глаза, в них – удивление, он быстро облизывает губы, и вдруг я замечаю, что он весь дрожит, словно в лихорадке. Никто не заслуживает такой муки, никто. Мы думали, что посеяли в нем отчаянье и покорность, но семена сгнили, проросли ненавистью и желанием мести, что изничтожают его. Я не чувствую, чтобы ему неприятно было мое прикосновение, а мне противно его худощавое лицо и изуродованная кожа, и я встаю, отхожу от него, и вдруг слышу его свистящий шепот в спину: - Передай Одину, что я ра…Раск… Он заходится кашлем, я оборачиваюсь, но он поднимает голову, и в его взгляде снова одна лишь неприкрытая злоба: - Расквитаюсь с ним первым.