Чиароскуро (На контрастах)

Он бежит так долго, что когда останавливается перевести дух, то чувствует градом катящийся по спине пот — лёгкие горят, когда он глотает воздух разинутым ртом, соскальзывая ладонями по коре дерева; глаза до сих пор жжёт от непролитых слёз, щёки овеваются прохладным воздухом и… Близится рассвет, над кронами деревьев проступает красноватое небо, золотой свет скрадывается густой листвой, лес медленно пробуждается после долгой ночи, и ему кажется, будто он вмешивается в нечто слишком мирное для человека вроде себя. Итачи чувствует себя одновременно слишком старым и слишком юным, кожу сдавливает от ощущения неправильности, когда он осознаёт всю тяжесть униформы АНБУ, которая всё ещё на нём надета: голенные щитки, наручи, нагрудник, застиранная чёрная нижняя рубашка, облепившая торс, и головной протектор, затянутый слишком туго и теперь давящий на лоб. Пальцы вминаются в древесный ствол, отчего мельчайшие частички коры забиваются под ногти, но он не замечает, слишком глубоко ушедший в собственные мысли, слишком не в себе, теряет равновесие и приваливается к дереву, совершенно без сил. А что если Саске всё равно убьют? — его зрачки расширяются, и травянистая лужайка мутнеет, когда из уголков глаз вниз по щекам скатываются слёзы, и он мог бы ощутить их на вкус, дотянувшись языком до верхней губы. Но что если его маленький брат уже мёртв? Что если Данзо решил от него избавиться, потому что мог? Что-то шебуршится в ближайших кустах, и он разворачивается на пятках кругом, заторможенно озираясь, вот только ноги не слушаются, и он врезается правым плечом в сосновый ствол. —лёгкие горят, когда он резко вдыхает ртом; и кажется, словно больше дышать уже не сможет, словно грудная клетка вскрывается, и всё содержимое выбрасывается наружу, сырое и окровавленное, и это больно, везде так больно. Саске ведь мёртв, да? Саске мёртв, Саске мёртв, и всё, что он планировал, предусматривал, убивал, «позаботься о Саске ради нас», мать, отец… Подбородок неудачно встречается с чёрной почвой. В полном раздрае, Итачи до того себя накрутил, что рухнул точно подкошенный, потеряв контроль над ногами, под тяжестью собственных костей, с камнем вины на спине. Нет, — думает он, упираясь ладонями в землю и медленно приподнимаясь, подбирая ноги, вставая и стараясь развеять туман в голове. Саске жив, Саске жив; огромные испуганные глаза, таращащиеся на него снизу вверх, полный страха голос, мальчик, не узнающий брата перед собой. Пора идти дальше, фигуры на доске расставлены, и всё что от Итачи требуется, так это следовать своему предназначению. Идти по единственной возможной для себя дороге — к смерти.