Чиароскуро (На контрастах)

Утренняя заря, мягкие оттенки, напоминающие дольки фруктов, рассыпавшиеся по поверхности неба; бледность переплетённых пальцев, их тела, перевитые друг с другом, словно две кошки, единым клубком спящие на скирде сена, близко, ещё ближе, прижаться щекой к макушке младшего брата. Скажи, что любишь меня, — неозвученные требования из уст в уста, нежное давление сухих и потрескавшихся розоватых губ, но нет, любовь проявляется не в словах, а в том, как они двигаются: с текучестью жидкой ртути, с жаром и яркостью подожжённой магниевой лучины. Я всегда буду любить тебя, — обещание прибережено у него под языком, и Саске пытается вытащить его при помощи собственного языка, с жадностью и тягучей ниточкой слюны, протягивающейся между ними тогда, когда он отстраняется, слегка показывая зубы из-под верхней губы. Однажды Итачи был мёртв, его сердце остановилось, он лежал распластанным на земле, с разметавшимися волосами, словно испорченное подношение, с высохшей до растресканных дорожек кровью, с темнотой вместо сознания — но сейчас его сердце бьётся, а разум стремится отследить траекторию, которую кончики пальцев младшего брата кокетливо проделывают по всей его руке, вдоль бледнейших голубоватых линий жизни на запястье и затем по раскрытой ладони, лежащей вдоль тела на кровати. Сам же Саске лежит на животе, его обнажённые плечи выглядывают из-под белого пододеяльника, а растрёпанные со сна волосы резко контрастируют с бледностью кожи. И так хочется поцеловать острый контур его плеча, что Итачи приподнимается, чувствуя, как подводит желудок в ожидании завтрака, однако ему достаточно лишь малейшего наклона, чтобы прижаться губами к плечу Саске, и ещё меньшего движения — чтобы обнажить из-под простыни его лопатки. Где-то вдалеке, за стеклянным окном, кличут чайки, но их крик перекрывается мощным морским бризом, с завыванием бьющимся о стены прибрежной хижины. Подушечкой большого пальца Итачи касается позолоченных солнцем мускулов на спине брата, стягивая пододеяльник вниз, до поясницы, и Саске мычит совсем тихо, утробно, точно кот, довольный похвалой и лаской. Я тебя не заслуживаю, — признание в изгиб позвоночника, и младший брат прячет лицо в подушке, оставляя на виду лишь порозовевшие кончики ушей, выглядывающие из-под тёмной шевелюры. Заслуживаешь. Заслуживаешь. Саске бы повторял это слово до тех пор, пока в том остаётся смысл, если бы не был сейчас настолько гиперчувствителен к ощущению, как старший брат своим языком выводит поэзию его имени на коже. Он ложится виском на подушку в попытке увидеть Итачи, однако с такого ракурса игра света и тени ему недоступна, и он различает лишь согнутую спину с выступами позвонков и блеск распущенных волос, рассыпавшихся по руке и спине.