Фамильная черта

Желание супруги Цзин увидеть лекаря, долгие годы удерживавшего сяо Шу по сю сторону жизни, Цзинъяня не удивило совершенно. Сошлись воедино две сердечных привязанности, человек и любимое дело, — как можно не пожелать встретиться? И хотя это было не вполне прилично, Цзинъянь был теперь наследным принцем и мог позволить себе и матери определенные прегрешения против суровых правил внутреннего дворца. Более удивительна была нервозность, охватившая сяо Шу, когда Цзинъянь принес приглашение для молодого мастера Линя. Принц даже заподозрил, что ему снова пытаются в чем-то солгать, но разъяснения сяо Шу показались убедительными, особенно из-за того, какие при этом лица были у Ли Гана, Чжэнь Пина и даже, что самое важное, у Фэй Лю. — Если б ты встречался с ним наедине, я так не беспокоился бы, — сказал сяо Шу. — В крайнем случае, подрались бы, — и видя, как вытянулось лицо Цзинъяня, он вздохнул: — Линь Чэнь — дитя гор и потоков, он знает вежество, но далеко не всегда утруждает себя его соблюдением. Кроме того, в его характере и обычае доводить окружающих до белого каления без какой-то на то причины, а лишь потому, что ему так веселее. Повторюсь, за тебя я бы не беспокоился. Но если Линь Чэню покажется допустимым красоваться таким образом при тетушке Цзин… — А ты не мог бы предупредить его, что так делать не нужно? — Сказать ему я могу что угодно, — вздохнул сяо Шу. — Но никакой власти над ним, кроме дружеского расположения, у меня нет. Он поступит так, как взбредет ему в голову в некую минуту. — Что ж, если то, что ему туда взбредет, не понравится дворцовой страже… — раздраженно начал было Цзинъянь и осекся, так как люди Цзянцзо хором зафыркали от смеха: старшие — прикрываясь рукавами, а Фэй Лю так и открыто. — Хм-м. А если я позову брата Мэна? На сей раз Ли Ган и Чжэнь Пин почтительно утихли, зато Фэй Лю разулыбался вовсю. — Что скажешь, Фэй Лю? По силам брату Мэну вразумить Линь Чэня? — лукаво спросил сяо Шу, и мальчик ответил восторженно: — Да! Если попадет. Осмыслив услышанное, Цзинъянь сообщил матери, что ожидаемый лекарь, судя по всему, обладает предельно несносным характером и совершенно невоспитан. Супруга Цзин, однако, рассмеялась и заверила, что готова стерпеть любое нахальство: ведь этот человек спас сяо Шу! После утверждения о том, что молодой мастер Линь слишком быстр или слишком ловок даже для Мэн Чжи, причем из уст, которым невозможно было не поверить, Цзинъянь начал опасаться, что нахальство этого человека может превзойти пределы мыслимого. Насколько он был прав, он понял, когда ароматное облако белого шелка слетело в садик, где была назначена встреча, прямо со стены. Цзинъянь невольно потянулся к мечу, сообразил, что меча при нем нет, и постарался выдохнуть. Тот же сяо Шу при полной поддержке своих людей заверял и ручался, что Линь Чэнь совершенно безопасен и ни за что на свете ни при каких обстоятельствах не причинит вреда ни Цзинъяню, ни супруге Цзин. — Не знаю, предупредил ли вас сяо Шу, мастер Линь, но обычно во дворец входят пешком, через ворота, предъявляя приглашение, — постарался он смирить возмущение в голосе. — Предупредил, — ответило облако, с достоинством поправляя рукава. — Но мне этот способ показался долгим, скучным и со слишком большим числом свидетелей посещения, которое вы, ваше наследное высочество, определенно пытаетесь сохранить в какой-никакой тайне… Благородная супруга. Резко сменив тон, гость в белом склонился со всем изяществом, которое мог бы выказать потомственный придворный. Супруга Цзин поднялась со скамейки, лишь для виду опершись на руку сына, и сделала шаг вперед — в меркнущий дневной свет из-под густой листвы. — Сколько же лет прошло, маленький братец Линь, — произнесла она, и Цзинъянь сначала услышал дрожь в ее голосе, а потом только понял, что именно было сказано. Гость распрямился, как срывается тетива арбалета, когда нажмешь на спуск. Один скользящий шаг неведомым чудом перенес его почти вплотную, и Цзинъянь снова дернул руку к поясу от неожиданности. — Старшая сестрица Тао, — неверяще вымолвил Линь Чэнь. Лицо его вмиг утратило насмешливую надменность: расширились глаза, приоткрылись губы, и в этот миг Цзинъянь как-то сразу понял, почему сяо Шу говорил об этом человеке гадости с такой нескрываемой нежностью: столь яростно, пугающе искренними люди обыкновенно не бывают. — Сестрица, так вот где ты была все это время! Еще шаг — и он упал на колени перед супругой Цзин, словно вовсе не замечая стоявшего рядом принца, и — неслыханная дерзость! — прижался щекой к ее ладони, а она даже не попыталась отнять руку. Пальцы другой она прижала к губам, и Цзинъянь с ужасом понял, что она сдерживает слезы. Да что же это! Он тридцать лет не видел мать плачущей, даже когда бушевало дело армии Чиянь, и вот теперь дважды за год… — Отчего же ты не послала весточку, — у Линь Чэня голос не дрожал, но полнился беспомощным укором, — мы вытащили бы тебя из этой клетки по первому зову! Клетки?! Цзинъянь нахмурился. Матушка никогда не рассказывала подробно о своей жизни в цзянху. Иногда, понемногу — вроде как про наставника, чье помилование потом Цзинъянь вымолил у императора, или байки дорожные, которые и не понять — правда или сказка… Юному принцу всегда казалось, что жизнь во дворце для женщины в любом случае лучше — безопаснее, сытнее и спокойнее, — чем блуждания по краю рек и озер. Позже он просто не задумывался об этом, но слово «клетка», столь естественно слетевшее с губ Линь Чэня, которого мать назвала «маленьким братцем»… — Я была совсем молода, — тихо возразила она, все еще не убирая руку, — и государь был красив и ласков. Мне не казалось, что тут тесно. — А потом? — Линь Чэнь поднялся на ноги. Цзинъянь невольно скосил глаза, ожидая увидеть пятна грязи на белых одеждах — но нет, шелк остался незапятнанным. — Неужели это… место стоило того, чтобы принести ему в жертву полжизни? — Не место. Люди, маленький братец, — она засмеялась и вдруг привлекла к себе Цзинъяня жестом, который помнился из детства, но которого мама не использовала уже лет, наверно, двадцать. Взрослый мужчина, солдат, наследный принц империи, Цзинъянь в этот миг почувствовал себя даже не мальчишкой — малышом у маминой юбки. И нельзя сказать, что это было такое уж неловкое чувство… — Ваше высочество, — теперь Линь Чэнь обратился прямо к нему, и это звучало совершенно иначе, нежели три минуты назад: ничуть не почтительно, но и не издевательски. — Вы позволите нам с вашей досточтимой матушкой побеседовать несколько минут наедине? В память о прошлых временах. Матушка выпустила Цзинъяня из объятий и глянула на него таким искрящимся веселой нежностью взглядом, которого он у нее тоже не помнил уже много, много лет. — Само собой, — сказал он, надеясь, что не слишком заметно, как у него перехватило горло, — только скажите, мастер Линь: сяо Шу действительно можно ехать на границу? Он выдержит дорогу? Он вообще… выдержит? Лицо Линь Чэня отвердело в единый миг, и теперь даже легкомысленный наряд не мог скрыть ни его железной уверенности в себе, ни накопившейся усталости. — Он выдержит дорогу, — без тени сомнения ответил лекарь. — Ему можно ехать. Но я не могу обещать вам, ваше высочество — и в целом мире никто не сможет — что Линь Шу вернется с войны живым. Цзинъянь склонил голову. Эта истина была ему известна лучше многих других: на войне ручаться нельзя ни за чью жизнь, будь то генерал, пехотинец или вовсе обозная кляча. — Но вы можете точно сказать, — он резко вздохнул, как перед прыжком в воду, — что его не убьет этот… яд Огня-Стужи? — Да, — твердо ответил Линь Чэнь. — Пока я рядом, яд Огня-Стужи его не побеспокоит. — И вы будете рядом с ним. — Ежеминутно. Тревожную тень в глазах матери Цзинъянь уловил, но не рисковал угадывать, что ее вызвало. Если б матушка поняла, что «маленький братец» лжет, она бы, наверное, сказала об этом? А может, он сам сейчас задал какой-то недолжный вопрос, спросил то, чего нельзя спрашивать у лекаря? — Я отойду, — сказал он и поклонился Линь Чэню: не как наследный принц, но в знак уважения к чужому таланту и мастерству. — Около четверти стражи мы с матушкой еще можем «гулять в саду», не вызывая подозрений. Жест, который изобразил Линь Чэнь в ответ, очень мало напоминал поклон, но Цзинъянь уже не чувствовал ни гнева, ни раздражения. Он отошел в сторону, уселся на другую скамейку и так и просидел неподвижно все то время, пока матушка разговаривала с «маленьким братцем» неизвестно о чем. Позже, когда белое шелковое облако небрежно качнулось в сторону наследного принца, а затем взмыло вверх: толстая ветка — стена — небо — крыша башни — и снова в небо, сливаясь там с настоящими облаками, лиловыми в надвигающихся сумерках, — Цзинъянь тихо подошел к матери и сел у ее ног. — Давным-давно, — сказала ему мать, чуть-чуть охрипшая от непривычно долгого разговора, — девочка по имени Тао Илань пришла учиться лекарской премудрости на гору Ланъя. У хозяина Архива был сын, младше девочки несколькими годами… — она замолчала, глядя в небо, где облака растворялись в подступающей ночи. — «Клетка», матушка? — почти беззвучно спросил Цзинъянь. Она покачала головой. И ответила совсем на другой вопрос: — Линь Чэнь — врачеватель, благословленный Небом. Если кто и сможет спасти сяо Шу, так это он. Если не он — больше никто не в силах. И снова Цзинъяню почудилось, что ему что-то недосказали или, быть может, самую малость в чем-то солгали. Переспрашивать он не стал. Он только упрямо, отчаянно надеялся, что все будет именно так, как нужно. *** — Мне кажется, здесь что-то еще, — предположил Мэй Чансу, когда непривычно притихший Линь Чэнь кратко пересказал ему суть своего визита во дворец. — Понимаю, это неожиданно и… сложно, да? Узнать, что супруга Цзин — это твоя старшая сестрица… Но — это не все? Ты был влюблен в нее в юности? Линь Чэнь фыркнул. — В ту пору, когда я начал заглядываться на девиц, отец призвал меня и с полстражи многословно живописал, что он со мной сделает, если я осмелюсь не то что посмотреть — подумать в сторону Тао Илань что-то не вполне братское. Так что нет, Чансу, влюблен я не был. — Постой, — Чансу приподнялся на локте и с большим интересом уставился на своего лекаря и друга, — да неужели?.. — Ты отвратительно догадлив, о гений, равный цилиню. Слушай; история не делает чести нашему дому, потому дважды рассказывать не стану. Итак, лет без малого шестьдесят назад в цзянху была дева, если и не превосходившая красотой и богатством нынешнюю Юнь Пяоляо, то уж точно ей равная. Была знаменитая лекарка, кстати. И вот эта дева, порядком засидевшись в девках и к тому же обладая характером кремневой твердости, решила, что ей пора замуж. В мужья она выбрала мастера Тао, главу одной из именитых школ клинкового боя. И все бы ладно, но не прошло и года после свадьбы, как мастер Тао очень уж неудачно упал с лошади на охоте. — Сломал себе шею, и осталась почтенная вдова Тао одна-одинешенька? — Отнюдь! В смысле, осталась, но далеко не сразу. Супруг ее повредил себе, скажем так, нижнюю шею. Жить можно, но есть моменты. — Бедолага. — Согласен. Ну так вот, госпожа Тао, очень быстро сообразив, что детей от законного мужа ей не видать, решила попытать счастья на большой дороге, практически по юньнаньскому обычаю. — «Лунные танцы»? — С первым встречным. В случае госпожи Тао, разумеется, первый встречный должен был ей приглянуться, быть здоровым, обладать еще неким списком достоинств… Так получилось, что мой батюшка, тогда еще не особенно почтенный и вдобавок недавно променявший чиновничью шапку на меч из монет, был сочтен госпожою Тао подходящим встречным. Линь Чэнь поморщился и легко выхватил бутылочку с вином из-под руки Мэй Чансу, который пытался незаметно стянуть ее со стола. — А упрямством ты равен ослу! Сказано, чтобы до приема пилюли пять суток даже не думал о вине! Или хочешь отложить отъезд?! — Но вкусное же вино! А ты сейчас все один выхлестаешь и, главное, даже вкуса не почувствуешь своей луженой даосской глоткой! — Любимый пациент жалеет вина для своего врача. Куда мир катится, я тебя спрашиваю?! — Линь Чэнь запрокинул голову и влил себе в горло разом полбутылки. Мэй Чансу горестным взглядом проводил бутылку, которую Линь Чэнь отставил себе за спину. — Рассказывай дальше тогда. — Да уже рассказал. Батюшка был ошеломлен напором решительной красотки и сопротивляться не подумал. Госпожа Тао оказалась устрашающе честна и рассказала наутро, к чему все это было… — Хорошо хоть голову не откусила. — Да, я тоже так подумал по первости. В общем, в положенный срок госпожа Тао родила дочь, батюшка тем временем встретил матушку… дальше все как у людей, ну, а спустя еще лет пятнадцать упомянутая дочь, пошедшая в мать и лицом, и характером, разругалась с нею в пух и прах и покинула отчий дом ради скитаний по цзянху. — И где-то там она встретила Мэй Шинаня… — Сначала она встретила меня, — Линь Чэнь хмыкнул и решительно допил вино, невзирая на протесты Мэй Чансу. — Я был юн, хвастлив и беспечен, не то что сейчас. Вздумал помериться с нею лекарским искусством. И когда она меня… ну не то чтобы совсем уделала, но заставила попотеть — зазвал ее с собой к нам на гору, показать батюшке этакое диво. А батюшка возьми да и предложи ей остаться и учиться. А она возьми да и согласись! Мэй Чансу рассмеялся: — Ты как будто до сих пор обижен? — Ревновал бешено, — сознался Линь Чэнь, раскрыл веер и принялся им обмахиваться так, что лица почти не стало видно за трепещущим шелком. — Пока через пару лет батюшка не объяснил мне доходчиво, кто есть кто в нашем семействе. А еще через пару лет сестрица вздумала путешествовать, потом уехала в Цзиньлин и сгинула там… — веер сложился с громким щелканьем. — Смешно, да? Архив знает все на свете, чего ему знать полагается и не полагается, но никто не почесался хоть шепнуть так, чтобы мы услышали, что Тао Илань, лекарка из цзянху, сделалась императорской наложницей! — А теперь ты злишься. Линь Чэнь взвился на ноги, как подброшенный, и стремительно прошелся взад-вперед по комнате, заставляя свечные язычки крениться вслед. — Я далек от просветления: мне обидно. Обидно, что сестрица не послала весть… — Из внутреннего дворца это не так просто. — Да что ты? Через твоего отца? Через своего сына чуть позже? Мэй Чансу склонил голову, признавая его правоту. — Ладно! — Линь Чэнь снова плюхнулся на прежнее место. — В конце концов, батюшка сам не сказал сестрице и мне запретил говорить, что мы кровная родня, так что… — Как?! Тетушка Цзин не знает?! — Нет, не знает. Считает, что между нами только узы совместного ученичества. Да пусть так, в самом деле. Негоже хозяину Архива иметь племянником лянского императора. И ты не вздумай проболтаться, Чансу, слышишь! Чансу! — Ты — родной дядя Цзинъяня, — медленно, пробуя каждое слово на вкус, проговорил Мэй Чансу. — Да, пожалуй, я лучше не скажу ему. Это даже не скандал, это… это… нарушение устоев мироздания! — Сам дурак. — Кстати. Ты ему рассказал про пилюлю Бинсюй? — Я что, по-твоему, самоубийца или умалишенный? — Но он дозволяет мне ехать? Линь Чэнь зевнул, прикрывая рот сложенным веером. — Я сказал, что дорогу ты выдержишь и что яд Огня-Стужи тебя не доконает. Дозволит, куда он денется. Что? Это все чистая правда. Прикончит тебя трава Бинсюй, а не жучья отрава. Наступила тишина. Мэй Чансу нащупал в рукаве флакончик с пилюлей, погладил пальцами граненый каменный бок. — Линь Чэнь, ты ведь понимаешь — я должен… — А, это вместо «прости»? — Линь Чэнь ухмыльнулся. — Знаешь что, посмотрел я сегодня на твоего обожаемого принца и своего прямо-таки племянника и подумал: а ведь упрямство — это у нас фамильное… — Это ты к чему? — встревожился Мэй Чансу и на всякий случай запихнул флакончик поглубже. Хотя, конечно, вздумай Линь Чэнь отобрать его силой — и тут бы ничто уже не помогло. — Да так, — ухмылка расползалась все шире. — Я пятнадцать лет не давал тебе сдохнуть, хоть ты и старался, и думал, что это все, на что я способен. Но Цзинъянь те же пятнадцать лет тебя ждал, хотя даже не верил, что ты жив! Разве я могу проиграть племяннику в упрямстве? — Линь Чэнь демонстративно с хрустом размял пальцы. — Так что теперь моя задача — притащить тебя с северной границы живым и дать тебе столько времени, чтобы ты раздал те долги, которые наделал. Сколько ты посулил княжне, десять лет, да? Мэй Чансу накинул на голову край покрывала, прячась. Бесполезно: перед внутренним взором стояли, улыбаясь ласково и многообещающе, Линь Чэнь, тетушка Цзин и Цзинъянь. Одна семья. Одна очень упрямая семья. Он мог обмануть Цзинъяня, переспорить Линь Чэня, умолить тетушку Цзин. Но всех троих разом? — Ты пока готовься, укрепляй дух и все такое, — донеслось с той стороны покрывала. — Возможность снова побыть Линь Шу я тебе дам. А вот возможность умереть — ни за что! А то перед племянником будет стыдно!