Котелок

      Мягко. Тепло. Приятно. Ничего не болит.       Так он мог бы описать свои чувства сейчас. А еще здесь очень приятно пахло цитрусовыми. Словно он был в саду с апельсиновыми деревьями.       Корнелиус открыл глаза. Это была комната с шелковыми тканями и коврами. Со стороны доносилось пение птиц. Да и вообще вся комната была на удивление светлой. Да, это не лазарет при казармах Британской армии! И даже не госпиталь где-нибудь в Париже или в Каире. Оформление комнаты был смешанным. Египетские мотивы переплетались с арабскими. Стены, возведенные явно из повсеместного в Египте известняка, покрыты коврами. Вместо наружной стены — две колонны и большая терраса.       Впрочем, здесь не было характерной для востока помпезности, но чувствовалась рука рачительного хозяина, что любовно обустраивал каждую деталь интерьера. И судя по тому, что он лежал в очень удобной кровати, напрашивался вполне конкретный вывод: это была чья-то спальня.       — Ты очнулся, — услышал он голос сбоку и с трудом повернул голову. Рядом с ним сидела… либо он тронулся умом, либо он чего-то не понимает. Какая-то девица. Черноглазая, но с белой кожей, что среди мусульман считалось признаком высокого статуса. Глаза миндалевидные. Длинные ресницы. Она была красива. Очень красива. А на ее коленях сидел черного цвета книззл, то и дело приоткрывая один из своих изумрудных глаз.       — Кто ты? — спросил он хриплым от сухости в горле голосом. Она была одета в белую рубаху и красные шаровары. На рубахе жилетка-безрукавка бордового цвета, а на голове — красного цвета тюбетейка или что-то вроде того.       — Тебе нужно попить. Но немного. Контузия — вещь коварная, — и с этими словами она поднесла к его губам небольшую пиалу. Воистину, вкуснее воды Корнелиус не пил ни разу! Что же. Во всяком случае, убивать прямо сейчас его не собирались.       — Со мной был ребенок, — хрипло выдал он, на что девушка, казалось, не отреагировала, повернувшись к нему спиной.       — Его уже вернули родителям, — сказала она безэмоционально, — они клянутся и божатся, что усыновят того, кто вернул им сына, — Фаджу показалось, что он расслышал легкую усмешку из уст девицы, которая, стоя к нему спиной, явно что-то готовила.       — Вот уж чего мне не хватало, — пробурчал он, наблюдая за его… кем?       — Они богатые люди. Могут себе позволить подобное чудачество, — опять лишенный эмоций ответ, вот только Корнелиус не собирался останавливаться.       — Кто ты? И… где я?       — Это — остров Филе, — сказав это, она поднесла очередную пиалу ко рту Фаджа. — Пей. Это ускорит заживление твоей раны, — и Люис, припав губами к пиале, выпил все до дна. Наверное, именно такой вкус у нектара, который так любят к месту или не к месту вспоминать Дамблдор. Воистину, этот вкус было невозможно описать. Впрочем, мозги у Льюиса еще не отключились, и в его голове выстроился простенький ассоциативный ряд.       — Храм Исиды? — спросил он, на что девица кивнула, отойдя от него и вернувшись к столу. Исида. Богиня материнства и плодородия. А еще… та, кому служат… они!       — Ты — альмея, — пробормотал Фадж. На секунду девушка застыла, но очень быстро вернулась к своему занятию.       — Ты прав, — безэмоционально ответила она, а Корнелиус иным взгялдом посмотрел на свою новую знакомую.       — Но я думал, вы не показываете лиц, — пробормотал он, не заботясь о чувстве такта. Впрочем, девица решила ответить.       — Альмея сама решает, кому и что показывать. Богиня Исида дала нам это право, — сказав это, она обернулась и улыбнулась. — Лицемерно было бы богине материнства лишать шанса на замужество своих жриц. Тебе так не кажется? — спросила она, а Фадж… он хмыкнул.       — Но я думал… вы все мусульманки, — резонно заметил Корнелиус, рассматривая ее, на что услышал полный внутреннего превосходства ответ.       — Одно другому не мешает, — он услышал слабую усмешку в ее голосе, — Аллах— един. Но он не один, — и с этими словами, она покинула его, оставив в полном замешательстве. Вот только, видимо, в этом «нектаре» было что-то сонное, так что Люис, смачно зевнув, провалился в сон.       Весь последующий день он благополучно проспал, пока не проснулся и не заметил, что уже вечер. В комнате никого не было, но на столике лежал знакомый книззл, с интересом наблюдая за ним. Впрочем, никакой явной враждебности он не проявлял. Лежал себе и смотрел на Корнелиуса с чисто научным интересом.       Фадж чувствовал себя еще слишком слабым, но вполне способным встать. Однако стоило ему поставить ноги на пол, выложенный мрамором, как в комнату вошла… она.       — Тебе рано вставать, — спокойно сказала она, с любопытством рассматривая его голый, перебинтованный торс. Красные бинты, там где рана на плече. Бинты, прижимающие к множеству синяков и гематом какие-то приятно пахнущие компрессы… много их было. Льюис и не знал, что его запеленали как мумию.       — Но я хорошо себя чувствую, — чисто из упрямства сказал он, желая увидеть реакцию. Ее не последовало. Она просто вышла из комнаты. Ну да. Чего же он еще ожидал? Криков? Или убеждения? Если не хочешь лечиться, то и не лечись. Так что он вернулся в постель и стал внимательнее рассматривать те покои, где он лежал. Даже удивительно, что он лежал здесь, а не в комнате попроще. Ведь кто он? Обычный солдат. Ну… может быть немного недоучившийся волшебник. А еще самую чуточку перерожденец, но об этом вообще никто не знает.       — Пора есть, — вдруг он услышал ее голос и, повернув голову, заметил, что по воздуху плывет какой-то… казан?       Подчиняясь взмаху ее руки, перед ни приземлился небольшой столик как в больницах, а из казана в большую тарелку переместилась порция какого-то бульона.       — Ешь, — сказав это, она обернулась и хотела было выйти. Но Фадж не собирался ее просто так отпускать.       — Почему ты помогаешь мне? — спросил он, а она, остановившись, повернулась к нему, посмотрев прямо в глаза Корнелиуса. Их немая борьба продолжалась несколько мгновений, пока она наконец не моргнула.       — Я тебе должна. Ты не дал мне отступиться от клятвы. Клятвы не вредить людям, — Люис в шоке уставился на нее.       — Значит, те двое… это была ты? — он смотрел на эту альмею, а в голове на место встал последний кусок мозаики. Ее голос. Он слышал этот голос! И в переулке, и когда она пела там, у Ахмеда! — Но я все-равно… не понимаю. Я же… не достоин… такого… — сказал Фадж, не способный сформулировать свою мысль, обведя взглядом помещение.       — А это уже не ты решаешь, — сказав это, она удалилась, оставив Корнелиуса одного с этим… бульоном.       Мордред! Никогда он не думал, что попадет в такую ситуацию! Теперь единственное, что ему оставалось, это… есть. Вздохнув, Корнелиус приступил к еде. Как и все, что он здесь пробовал, этот суп был очень вкусным. Впрочем, все его мысли занимала заботящаяся о нем альмея. Он надеялся, что она придет, чтобы забрать тарелку, но в этот раз вся посуда самостоятельно покинула его, словно кто-то умелый в телекинезе дирижировал полетом.       И вновь, как и раньше, он остался один в комнате, не считая разлегшегося на столе книззла.       — Не общительная у тебя хозяйка, — пожаловался он книззлу, — хоть мне и грех жаловаться, — вздохнул Корнелиус и смачно зевнул.       Когда Корнелиуса вновь потянуло в сон, он уже не удивился. Видимо, так его не только лечат, но и удерживают от лишних расспросов.       Впрочем, когда он раскрыл глаза на рассвете следующего дня, не чувствуя на себе половины бинтов, удивление, правда легкое, вернулось. Значит, все «процедуры» делаются, пока он спит.       — Как ты себя чувствуешь? — и вновь, как и в первый день, рядом с ним раздался безэмоциональный женский голос. Она сидела рядом с ним, все так же одетая в красные шаровары и жилетку поверх белой рубахи. И все так же черный книззл сидел на ее коленях, вот только теперь он не спал, а с удовольствием рассматривал его своими изумрудными глазами.       — Хорошо, — ответил Фадж и всмотрелся в ее лицо. Ее можно было бы принять за гречанку, но слишком белая кожа, как у скандинавок или его соотечественниц, не давала ему сделать столь опрометчивое предположение. Вот только черты лица… такие он видел именно в Греции и в Италии. — Как я здесь очутился? — задал он вопрос, пытаясь понять, что у этой… альмеи на уме.       — Это я тебя сюда привела, — пожала она плечами, говоря словно о какой-то незначительной вещи, почесывая шейку своего книззла. — Ты потерял слишком много крови. Тебе нужна была помощь, и я предложила твоему главному взять тебя в храм, — сказав это, она посмотрела на книззла.       — Дамблдору? — уточнил Фадж, на что альмея кивнула, даже не посмотрев на него. — Но… как вы меня нашли?       — Поиск по крови, — буднично сообщила она ему, а у Корнелиуса от удивления расширились глаза.       — А ты умеешь? — он вспомнил все то множество раз, когда им не хватало именно толкового мага крови. Увы, но данное направление в Европе отмерло, а немногие из практикующих запятнали себя так, что обращались к ним в самых редких случаях.       — Глупый вопрос, раз уж ты здесь, тебе не кажется? — она приподняла бровь и усмехнулась. Она смотрела на него как на умственно отсталого, и это его задевало. Корнелиус хотел было ответить ей чем-то колким… но не стал. Действительно, раз уж она его нашла, то точно умеет. И еще вопрос, на что еще она способна.       — Ты права, — откинулся он на подушки, краем глаза заметив удивление на ее лице, — глупый вопрос. Но, я хотел узнать… все это время я видел только тебя. Почему? — спросил он, на что альмея вздохнула.       — Мои сестры не хотят показываться тебе на глаза. Ты — чужак. Мы не так часто пускаем к себе чужаков. На моей памяти это… второй случай, — сказав это, она встала со своего места, опустила книззла на пол и пошла на выход из комнаты. Интересно, сколько это ей лет, что она использует подобные обороты?       — Последний вопрос, — окликнул ее Фадж. — Как тебя зовут? — в спину, почти прокричав, спросил Корнелиус.       Альмея остановилась. Мгновение она стояла спиной к нему, явно размышляя о том, отвечать ли на этот вопрос или нет. Но затем Корнелиус увидел, как она чуть повернула голову в его сторону и произнесла:       — Лейла, — и вышла из комнаты.       Льюис поудобнее расположился на подушке и уставился в потолок. Что же… если она не врет, а смысла ей врать Фадж не находил, то про его местонахождение точно известно Альбусу. Во всяком случае, он знает, с кого требовать его хладную тушку, если Фадж не вернется в часть. Впрочем, тушку ли? Учитывая то, что с ним виделась только… Корнелиус улыбнулся… Лейла, то никаких особых тайн и секретов ему раскрывать никто не собирается. А Лейла возится с ним, потому что он не дал ей применить свои, видимо немаленькие, силы к тем двум балбесам.       Корнелиус вспомнил ту вспышку силы, что вызвала у него табун мурашек. Он не знал, что бы она сделала с теми двумя солдатами из 1-й пехотной дивизии, но явно ведь ничего хорошего, раз уж теперь она с ним так возиться.       — Лейла, — пробормотал Корнелиус ее имя, словно попробовав его на вкус, — красиво, — после чего, как и раньше, почувствовал, как проваливается в сон.       — Проснись, и пой, соня, — в этот раз, пробуждение было не таким приятным. Ну а как оно может быть приятным, если тебя буквально выдергивает из сна мужской баритон Дамблдора?       — Альбус… я тебя убью, — пробурчал Корнелиус, прикрыв голову одеялом. Еще одна странность. Все это время он спал под вполне себе толстым одеялом, а температура в комнате, по его ощущениям, не поднималась выше двадцати градусов.       — А ты уверен? — весело спросил Дамблдор, на что Корнелиус страдальчески поморщился. — Собирайся. Твой отпуск подходит к концу.       — Отпуск? — пробурчал Фадж. Какой, к Мордреду, отпуск?       — По лечению, — пояснил он ему. — А так же, хочу первым поздравить тебя с присуждением Ордена Исмаила королевского дома Египта за исключительную смелость и самопожертвование в деле спасения члена королевской семьи. Поздравляю, господин кавалер, — кивнул Альбус и Корнелиус не мог понять, издевается ли Дамблдор или он серьезен.       — Не понял, — пробурчал Корнлеиус, — кого-кого спасения?       — Члена королевской семьи, — весело повторил Дамблдор, — тот малыш, которого ты вытащил, правнук короля Фарука. Не наследник, но тоже вполне себе принц.       — Но ведь…       — Скажем так, — Альбус уселся поудобнее, — дело в том, что твое исчезновение совпало с похищением этого мальчика. Его родителей хотела принудить к сотрудничеству местная агентура Гриндевальда. Когда те отказались, ребенка решили убить. А нас, занятых твоими поисками, сам Ахмед попросил помочь с поисками внучатого племянника. Ну а то, что говорит Ахмед, как тебе известно, то говорит король Фарук, — Дамблдор говорил и говорил, а Корнелиус… прикрыл глаза и думал, в какой очередной геморрой он угодил. — Так что, хоть в итоге тебя вытаскивали мы с Барти и Группой Стивенсона, но малыша от смерти спас ты. Да и не было бы все это так легко, если бы ты не использовал глушилку в подошве ботинка, — улыбнулся Альбус, откинувшись на стуле. — Ну и… свою лепту внесла и твоя новая знакомая.       — Кстати, где она? — спросил Фадж, осмотревшись. Действительно, Лейлы нигде не было.       — Как и остальные альмеи, не пожелала показываться на глаза чужаку. Но, поверь, они все видят и все знают, — усмехнулся Альбус, обведя взглядом стены. Понятно. Какие-то хитрые подслушивающие артефакты. В принципе, ничего неожиданного для Корнелиуса. — Я вообще никого не видел, пока шел сюда. Меня сопровождал этот дивный зверь, — и только теперь Фадж заметил, что на одном из столиков восседал знакомый книззл абсолютно черного цвета и облизывал свою лапку. — Скажи мне честно, Люис. Ты видел ее лицо? — вдруг спросил Дамблдор. Может это и не тайна, но почему-то распространяться даже при Альбусе о своем знакомстве с Лейлой не хотелось.       — Нет. Не видел, — сказал он, на что Альбус, немного с досадой, поджал губы, но довольно быстро вернулся к своему весёлому виду.       — Жаль. Говорят, альмеи все настолько красивы, что способны вызвать желание даже у импотента, — сказав это, Альбус весело улыбнулся и приподнял брови, как бы говоря о том, что понимает, что Люис врёт, но тот лишь пожал плечами. — Да, во время нашего визита с Фламелем они так же скрывали свои лица, — вздохнул Альбус, а Корнелиус, сделав пометку в уме о том, чтобы поподробнее расспросить Дамблдора о его визите сюда, решил поменять скользкую тему.       — Мне собираться? — спросил он, приподнявшись на кровати и взглядом разыскивая свою одежду.       — Да. Нам дали не так уж и много времени, — сказав это, Альбус сунул руку в карман и достал оттуда новенькую форму и ботинки. — Это тебе от меня и командования. А это — твои вещи, — отложив форму, Альбус достал из кармана, с явно наложенными на него чарами расширенного пространства, палочку Корнелиуса, бумажник, документы… в общем все то, что у него было, когда его захватили на рынке, — одевайся и выходи, — и с этими словами, он покинул помещение, а Корнелиус… осмотрев на себя на предмет оставшихся ран, коих было не так уж и много, стал одевать форму.       Правильно ли он сделал, что наврал? Он не знал, но чуйка подсказывала правильность подобного поступка. Когда он защелкнул на животе пояс Сэма Брауна* и разложил свои невеликие пожитки по карманам, Корнелиус, посмотрев на книззла, сказал:       — Я знаю, ты меня слышишь, — сказав это, он на мгновение почувствовал себя идиотом. Но этот книззл был явно не простым. За все свое недолгое бодрствование, этот книззл не сводил с него взгляда, и Люис был почти уверен, что он не просто питомец, а полноценный фамильяр, — Лейла. Я никому не скажу про тебя. Никто не узнает, пока ты сама не скажешь, — сказав это и не удостоившись реакции, он хотел было уже выйти, как вдруг черный книззл словно очнулся и, спрыгнув на мраморный пол, потерся о его новенькие ботинки. Корнелиус улыбнулся.       Он был прав!       Встав на корточки, он коснулся книззла и… о, чудо!.. тот позволил его погладить, что Фадж посчитал добрым знаком.       — Спасибо тебе… я знаю, ты выполняла свой долг, но… я все равно благодарен, — Корнелиус почесал брюшко перевернувшегося на спинку книззла, — не знаю, суждено ли нам увидется вновь. Но я бы очень этого хотел. Знай это. А если же нет, то прощай. Я тебя никогда не забуду, — и, проведя по шерсти книззла в последний раз, капитан Корнелиус Фадж надел на голову фуражку, вздохнул и вышел из комнаты.       — Готов? — спросил его Альбус, держа в руках какую-то золотую пластину.       — Значит, аппарируем отсюда, да?       — Конечно. Меня перенесло сюда, именно в это место. Я даже не знаю, где этот храм конкретно находится. Остров Филе не такой уж и маленький, — пожал он плечами.       — Разве?       — Да. Маглы видят лишь его небольшую, самую известную, часть, — усмехнулся Альбус и протянул Корнелиусу золотую пластину. В последний раз обведя взглядом коридор, в котором было много разных надписей, сделанных египетскими иероглифами, Корнелиус схватился за пластину, и они исчезли из этого места.

***

      — … спасибо, тебе! Спасибо тебе, родной! — почти что кричал Ахмед, обнимая Фаджа за плечо. — Проси что хочешь! Дядя тебя наградил, но дай и мне тебя отблагодарить!       — Не стоит, Ахмед. Я же не за награды… — отнекивался Корнелиус, то и дело кидая взгляд на звезду в синей эмали, что висела у него на парадном кителе. Как и большинство восточных наград, этот орден выделялся помпезностью, что, впрочем, не умаляло его значения. Второй орден Королевства Египет. Выше только орден Мухаммеда Али, но этот дают только уж в очень исключительных случаях.       — Нет стоит! Если тебе что-то будет нужно, мои двери всегда открыты! — пафосно заявил племянник короля Фарука. Сейчас они сидели в его чайхане и обмывали награду Корнелиуса.       — Ахмед, не наседай на него. Мальчику еще нужно прийти в себя, — вступился за него Альбус, — к тому же, учитывай, что ему сейчас всего лишь восемнадцать лет. Он и так самый молодой кавалер Ордена Исмаил. И не только.       — Этого недостаточно! — заявил Ахмед. — Корнелиус! Выбирай любую из моих дочерей! Даже младшую, Фатиму! Ей всего четырнадцать, но как она играет на мизмаре*, — сказав это, Ахмед, начал опять расхваливать своих дочерей, но Корнелиус, пускай и довольно тактично, но отказывался от такой, безусловной в глазах Ахмеда, чести. Увы, но ту, кто запала ему в сердце, хоть и знаком он с ней был недолго, среди них не было.       — Чего смурной такой? — весело спросил его Барти, покуривая кальян, когда Ахмед снова переключился на Дамблдора.       — Да так. Не очень хорошо себя чувствую, — ответил Корнелиус, оперевшись о большую подушку.       — Что, никак не выкенешь из головы свою спасительницу? — усмехнулся Барти.       — Слушай, Крауч. А может ли быть так, что она меня приворожила? — вдруг спросил Корнелиус, который именно теперь, сидя в безопасности, среди друзей, почувствовал небывалую тоску по ней, по ее голосу… даже по ее книззлу.       — Исключено. Дамблдор для контроля ее действий попросил прибыть Пернель Фламель. Она во всем этом очень неплохо разбирается. А еще она дала клятву не вредить и все такое. Про приворот в любом виде там тоже было, — сказав это, Барти улыбнулся. — Говоришь, лица ты не видел? — вдруг спросил он, сделав затяжку.       — Не видел. Но голос…       — Да, — протянул Крауч, выпустив струю дыма, — голос. Я вот, тоже, хоть и немало времени прошло, все никак не отойду, — покачал он головой.       — Вот-вот, — сказав это, Корнелиус встал со своего места. — Я пойду. Что-то мне не очень, — сказав это, Корнелиус попрощался с Ахмедом, Дамблдором и кивнул Барти.       — Иди. Только не пропади. Замаешься потом тебя искать, — пробурчал Бартемиус и сделал новую затяжку. А Корнелиус, стараясь никого не задеть (в чайхане сегодня вечером было полно народу), вышел на крышу, вдыхая теплый воздух, после чего аппарировал в штаб-квартиру ОМО. Может местные и были привычны к духоте чайханы, но сам Корнелиус не очень любил это. Хотя и бывало, что подобное времяпрепровождение доставляло ему массу удовольствия.       Приземлившись в аппарационной площадке и отметившись у дежурного, он поднялся на крышу казармы. Он любил иногда бывать здесь и смотреть на звездное небо. Подумать только, ему восемнадцать лет! А он уже кавалер Креста Виктории, Военного Креста, Ордена Исмаила и небольшой россыпи медалей, что английских, что союзнических. Иные и половины всего этого не получают, а он… впрочем, ОМО — подразделение особое. У самого Дамблдора наград не меньше, хоть он и очень не любит их надевать, как и форму. Так и ходит в цивильном, за что регулярно получает втык от вышестоящего начальства. Впрочем, Альбус всегда был немного эксцентриком. Фадж даже боялся представить, каким он будет, когда возраст Дамблдора перевалит за сотню.       Корнелиус оперся о широкие каменные перила, что стояли по краям плоской крыши, рассматривая ночной Каир. Красиво. Впрочем, сейчас он хотел бы покинуть это место. Оставить его позади, как и то, что он узнал. Он не мог до конца разобраться в своих чувствах. Вряд ли он влюбился. Нет, вряд ли. Но хотел бы он в нее влюбиться?       — Думаю, да, — сказал он в пустоту, делая глубокий вдох. А перед глазами девушка в красной жилетке и такого же цвета тюбетейке с черными как воронье крыло волосами и белым лицом с греческими чертами. Наверное, она сейчас сидит у себя на веранде и гладит своего фамильяра.       — Интересно, сколько ей лет? — задал он вопрос в никуда. — Что она любит? Как она вообще стала… альмеей?       — Мне семнадцать, — вдруг сзади раздался такой знакомый голос и Корнелиус на голых инстинктах резко развернулся, достав палочку и Люгер, который оставил себе в качестве трофея, и обомлел. — А вот тыкать в меня палочкой не надо, — из-под паранджи раздался такой знакомый, полный ехидства и веселья голос, и Льюис, издав нервный смешок, опустил палочку и пистолет. А затем посмотрел вниз и заметил старого знакомого. Черный книззл смотрел на него, на хозяйку, явно размышляя, что ему делать в данном случае.       — Ты… здесь… как… — Корнелиус рассматривал свою неожиданную гостью.       — Я люблю яблоки, — вдруг сказала она, а Корнелиус уставился на нее в непонимании.       — Я-яблоки? — все еще не понимая, как реагировать, спросил он.       — Ага. Яблоки. А еще разных кошачьих. Правда, Сет мой любимец, — сказав это она взяла книззла на руки и погладила его головку. А затем, подойдя к Корнелиусу, оперлась о перила, положив кота на них же. Подняла руку и сняла часть ткани, которая скрывала от него ее глаза. — А альмеей я стала, когда меня подобрала моя наставница на каирском невольничьем рынке, — сказав это, она уставилась на Корнелиуса. — Не смей жалеть меня, — сказано было резко и грубо, словно если он нарушит ее запрет, Фаджа настигнет какая-то очень неприятная кара.       — И в мыслях не было, — быстро, слишком быстро ответил Корнелиус, — но почему ты отвечаешь на мои вопросы?       — Ты спросил — я ответила, — она пожала плечами и уставилась вдаль, отвернувшись от Корнелиуса. Почему она здесь? Какие цели преследует? Чего хочет от него? Это его сейчас не интересовало. Он хотел узнать о ней максимально возможную информацию.       — А ты знаешь… откуда ты… вообще? — спросил он, всматриваясь в разрез ткани, в котором виднелись ее глаза.       — Моя наставница говорила, что меня привезли из Сицилии. Нормандская кровь, так она меня называла, — хмыкнула Лейла, — слишком светлокожая, — пояснила она, заметив непонимание в глазах Люиса. — Мне было всего три, когда она купила меня. А затем… я была дарована Исиде.       — А теперь? — спросил он ее, вглядываясь в даль.       — Что?       — Неужто ты не хочешь уйти? Прожить полную жизнь?       — Я могу уйти, — пожала она плечами, — но куда? — вопрос нетривиальный. Действительно, куда податься молодой альмее? — К тому же, я служу богине не потому что должна, а потому что хочу. Да и кому я нужна… там? — кивнула она в сторону Каира.       — Зависит от твоих умений. В Европе нужны переводчики с экзотических языков. Надежных волшебников, практикующих сложные ритуалы, тоже мало. Театр, опера… — пожал плечами Корнелиус, вздохнув. — Так что вряд ли ты пропадешь, — сказав это, Корнелиус почувствовал острую боль в плече.       — Тебе плохо, — заметив, как он поморщился, сказала Лейла, — пойдем, я помогу тебе прилечь, — сказав это, она довольно ловко подхватила его под руку, и они вдвоем пошли внутрь.       Вот только боль и слабость, наоборот, отрезвили Корнелиуса. Что она здесь делает? Зачем ей помогать ему? Она же уже сделала достаточно, ведь так? И, главное, как это она преодолела внешнюю защиту? Нет, вряд ли она просто так пришла сюда! Ей что-то нужно! Но что?       И с этой мыслью, прямо на входе в казарму с крыши, где начинался внутренний периметр защиты, он остановился, отскочил от Лейлы и навел на нее свой люгер.       — Прости, но я должен знать, зачем ты здесь, — сказал он, следя за ее руками и за книззлом, который явно занял атакующую стойку. — Даже не пробуй, — предупредил он ее, заметив движение рук, — если со мной что-то случится, сработают охранные чары, — говоря это, он достал свою палочку и наколдовал сигнальные чары.       — Не каждый способен сбросить с себя дурман Хатхор, — голос ее выражал сожаление пополам с удивлением, — ты вновь удивил меня, — она действительно была удивлена. Одновременно, Корнелиус почувствовал в ее голосе нотки страха.       — Не заговаривай мне зубы, — выдохнул Фадж, — что тебе здесь надо?       — То, что вам не пренадлежит, — сказала она, вздохнув, явно пытаясь держать себя в руках. Вот только бегающие туда-сюда глаза явно выдавали ее панику.       — А поконкретнее? — выдавил из себя Корнелиус, чувствуя боль и сырость в плече. Раскрылась недолеченная рана.       — Опусти свое оружие, — попросила она, но Корнелиус покачал головой, — прошу. Я… не хочу причинять тебе вреда, — отвернув голову, сказала она, но Люис ей уже не верил.       — Либо ты говоришь, что тебе нужно, либо мы с тобой сражаемся, — сказал он, напрягая всю свою силу воли для того, чтобы выстрелить в нее. В ту, что вытащила его из лап костлявой в прошлый раз. И которая смотрела на него сейчас просящим, умоляющим взглядом.       — Ты же умрешь, — просто сказала она, вот только Корнелиус видел, что как и ему, ей тяжело говорить об этом.       — Может быть, — сказав это, он поморщился, — но… я не знаю, зачем ты пришла и не могу предложить тебе иного выхода, нежели нарушение твоей же клятвы не вредить, — Корнелиус держал ее на прицеле. — Скажи… зачем ты здесь? Доверься мне. И мы… придумаем выход, — его голос дрожал, но он видел сомнение в ее взгляде. А еще он видел страх. Страх не справиться с заданием. Он не знал, какие порядки в храме Исиды, но ее явно не погладят по головке за провал.       Наконец, словно что-то для себя решив, Лейла кивнула, ее книззл сразу начал вылизывать свою лапу, словно получив негласную команду успокоиться. Корнелиус, заметив изменение, тоже опустил пистолет, но не убрал.       — Ладно, — вздохнула она, — я пришла за джинном. Нельзя оставлять его здесь. Это опасно, — сказала она, на что Корнелиус хмыкнул.       — И все? Всего лишь джинн? А почему не корона святого Эдуарда*? Или все золото Английского банка? — весело спросил он, стараясь под бравадой скрыть то, как ему сейчас плохо.       — Ты не понимаешь?       — Понимаю только то, что ты хочешь заполучить для… того, кто тебя послал, этого джина, — сказал Корнелиус, наблюдая за Лейлой. Но она не вела себя враждебно. Наоборот, он видел молодую девушку, которой было глубоко противно все то, что происходило сейчас.       — Сам посуди, его уже дважды попытались украсть, — воззвала она к его разуму, — будет и третий, и четвертый… пока кому-то это наконец-то не удастся. Но джинн — не золотая рыбка, пойми! Будут последствия, страшные последствия…       — Это-то как раз я понимаю, — прервал ее Люис, — и он будет в безопасности здесь…       — Не будет! — крикнула она, наконец-то выйдя из себя. — Никто не в безопасности, пока этого джинна может призвать даже неволшебник! Погибнут тысячи, и виноват в этом будешь ты!       — Никто не сможет его украсть…       — Я почти смогла пробраться через вашу защиту, неужели ты думаешь, что другим это не под силу? — скрестив руки, спросила она.       — Мы будем сражаться! — крикнул он в ответ ей, на что она, издав отчаянный рык, схватилась за голову.       — Упрямый баран! — это был не крик, а шипение кобры, полное злости и отчаяния. — Ты приведешь нас всех к погибели, — и с этими словами она взяла на руки своего фамильяра и… исчезла. А Корнелиус, вздохнув, начал накладывать на себя медицинские чары.       Еще пара минут, и он упал бы в обморок.