Ангел-хранитель

      Они покидали стены этой больницы, гордо подняв головы. «Винчестеры в очередной раз одержали победу», твитнул бы Дженсен, если бы ему не было так гадко от того, что о нём писали неделю назад. Да, он винил себя в том, что случилось с Мишей, он понимал, что всегда будет себя в этом винить, даже когда Коллинз — дай Боже, — вылечится и забудет про этот случай. Хотя такое, конечно, не забывается.       Джаред говорил сразу по двум телефонам — один он стащил у Эклза. Похоже, его было лучше не отвлекать. Викки казалась слегка побледневшей, одновременно счастливой и напуганной. Миша был жив, и она радовалась этому факту, но его состояние приводило в ужас. Кого в ужас, а кого — в ярость, конечно…       Тем не менее, мысль об этой победе напомнила Дженсену одну важную вещь. Он должен был сделать это ещё раньше, но не нашёл подходящего момента — почти сразу после встречи Викки отправилась воевать с медиками, а позже — не могла отойти от мужа ни на шаг. Сейчас же, когда Джаред организовывал немедленную перевозку бедного «залеченного» Миши, они остались практически наедине. И тогда Дженсен вынул из внутреннего кармана куртки аккуратно запечатанный конверт — он тоже не тратил время зря этим утром. С помощью Спейта ему удалось выбить себе повышенный гонорар, и даже получить его раньше, чем обычно. Повышенный — за двойную нагрузку. Всё-таки, Эклз взвалил на свои плечи не только Дина, но и Каса. Но оставлять всё себе Дженсен не планировал — и хоть он терял кучу выходных, которые мог провести со своей семьёй, по сути, бесплатно, просто так, он надеялся, что Данниль поймёт его правильно.       В конце концов, Дженсен сам говорил — стой он там, где надо…       — Вик, — обратился он, прерывая свои же мысли речью. Женщина взглянула на него, немного растерянно, будто мыслями была не здесь, а всё ещё рядом с мужем. Дженсен протянул ей конверт. — Держи.       Викки на автомате взяла протянутый ей предмет, а потом, видимо, идентифицировав наощупь то, что было внутри, покачала головой и протянула его обратно.       — Не нужно, — сказала она. Дженсен конверт не взял. — Спасибо вам за то, что вы делаете, парни, но я не могу… — Викки оглянулась на Джареда, который был необычайно серьёзен сейчас, так внимательно слушал то, что ему говорили по телефону. — Не надо, — она попыталась сунуть конверт в руки Эклзу, но тот чуть отступил назад.       — Всё ты можешь, — сказал он. — Вик, пожалуйста… Не воспринимай это как подачку или попытку тебя подкупить, ладно? Это не так. Я просто… — Дженсен замолчал на секунду, — я всё-таки виноват в том, что произошло. Из-за меня Миша не может работать. И хрен его знает, когда вообще сможет, — он мягко обхватил руки Викки, заставляя её убрать их. — Он ещё не успел получить серьёзную часть гонорара за сезон. И это, конечно, далеко не всё, что вы потеряли из-за меня, но… — конверт незаметно скользнул в небольшую сумочку-рюкзачок, и Дженсен застегнул его, не отрывая взгляда от лица Викки. Она молчала. — Ему нужно лечиться. Возьми хотя бы ради Миши, ладно?       — Хорошо, — помолчав, согласилась женщина.       — Если понадобится что-нибудь ещё, мы всегда рядом. Только скажи, — напомнил он. Викки хотела возразить, наверное, сказать что-то о том, что они и без того сделали уже слишком много, но Дженсен ей не дал — притянул к себе и крепко обнял. Он видел, как у неё дрожали руки, губы, как она держалась из последних сил, чтобы справиться со всем навалившимся. Так он обнимал свою сестру, когда у неё были проблемы в жизни. Так он обнимал дочь, которой снился кошмар. Так обнимал фанатов, которые вполголоса рассказывали ему ужасы своей жизни, которые им помог преодолеть сериал.       Так, Дженсен надеялся, он ещё не раз обнимет и самого Мишу.       В тот же день Викки и Мишу они отправили в Остин. Женевьев пообещала Джареду позаботиться обо всех, кто сейчас от неё зависел — и о детях, и о Коллинзах. Падалеки должен был приехать домой в четверг на следующей неделе, и провести там четыре дня. Как раз в это время он собирался помочь Викки с переездом на съёмную квартиру, которую они пока что не успели найти. Может, начать шевелиться с подачей заявления в суд — оставлять горе-медиков безнаказанными было нельзя. Может, наконец, посвятить себя детям. Единственное, что определённо не входило в его планы — это, как ни забавно, отдых. Но ничего — Джаред уже привык.       Всё это они провернули удивительно быстро. Да и время летело, как сумасшедшее — вот уже и наступил тот день, когда Падалеки вернулся домой и наконец хоть на несколько дней стряхнул с себя образ Сэма Винчестера.       Первым делом он направился в клинику, к брату. Тот встретил его и сразу же познакомил с врачом, который теперь занимался состоянием Миши. Это оказался весьма приятный мужчина лет пятидесяти, который, в отличие от канадских медиков, не стал посылать Падалеки куда подальше. Возможно, конечно, из-за того, что его об этом попросил коллега.       — Просто чудо, что вы успели забрать его оттуда вовремя, — заметил он, протирая очки салфеткой. — Подобное «лечение» ни к чему хорошему бы не привело.       — Мы просто испугались, — признался Джаред. Он шёл рядом с доктором по коридору, на этот раз — светлому, просторному. Клиника была небольшой, но такого тягостного ощущения, как от канадской больницы, не возникало. Даже стены были не такими противными, белыми и голыми — их украшали информационными плакатами и даже рисунками самых маленьких пациентов. И окрашены эти стены были в разные цвета, хоть и неяркие. — Телефон Миши остался у меня, и он не мог связаться с нами. И врачи ничего никому не сообщали, ни нам, ни начальству со студии, ни даже его жене. Мы забили тревогу на третий день молчания.       — Правильно сделали, — похвалил врач, возвращая очки на место, — его обкалывали сильнодействующими медикаментами, превышали необходимую дозу, чтобы поддерживать его в состоянии…       — Растения, — вырвалось у Падалеки. Доктор склонил голову, подтверждая его слова.       — Снотворные, поддерживающие средства, и лошадиная доза мощных обезболивающих. Проще говоря, наркотиков. Если бы вы протянули ещё несколько дней, думаю, он вышел бы оттуда, имея определённую зависимость от них… в таком количестве не было никакой нужды, — врач заметил выражение лица Джареда и поспешил его успокоить, положив руку на плечо: — но вы успели вовремя. Мы постепенно очищаем его организм и снижаем дозу медикаментов, чтобы не выработалась зависимость. Могу заверить, что он выпишется совершенно здоровым человеком, — улыбка медика внушала доверие. Джаред нервно дёрнул уголками губ в ответ, пытаясь изобразить улыбку.       — Но что с ним было? — спросил он. — Почему вообще понадобилась вторая операция? — может, Викки об этом уже сообщили, но Джаред всё ещё был не в курсе.       — Во время первой операции, когда из раны извлекали осколок, хирург был весьма неаккуратен. Вряд ли это вышло специально, такое случается с подобным материалом, — имея в виду стекло, сказал врач. — От большого куска, — мужчина изобразил его руками, — откололось несколько кусочков поменьше. И хирург удалил их не все.       — То есть?       — То есть, в ране остался маленький кусочек стекла. Возможно, он проскользнул глубже, или его просто не заметили.       — И все те четыре дня Миша… — доктор кивнул, а Падалеки буквально передёрнуло, по спине прошёл холод. Все те дни, что Коллинз пытался отказаться от обезболивающих, в его теле находился кусок стекла. Джаред не был медиком, но уже примерно понимал, что произошло дальше — этот осколок двигался, когда Миша дышал, когда его сердце просто билось, создавая внутренние вибрации. Какую же боль он испытывал, когда разговаривал тогда с ним перед этим приступом?..       — Счастливчик, — сказал в унисон мыслям Джареда врач, — ему повезло, что осколок не попал в сердце. Было близко.       Они остановились возле двери палаты. Падалеки испытал странное чувство дежавю — такое уже было, он уже волновался, стоя под дверью палаты. И не раз. И волновался он не только за Мишу — за кого он только в своей жизни не переживал?       Рядом не было Дженсена, чтобы толкнуть дверь первым — потому пришлось Джареду сделать это самому. Сделать, чтобы услышать слабое, но такое радостное и благодарное:       — Спасибо…       Он слышал это слово ещё много раз. Когда отвозил засыпающую Викки из больницы домой — к себе домой, чтобы присмотреть за ней по просьбе Миши, который не хотел, чтобы она оставалась одна. Когда спустя ещё полторы недели помогал самому Мише впервые самостоятельно встать на ноги. Когда привёз Уэста и Мэйсон, жутко соскучившихся по отцу, и видел, как у них и у Миши горели глаза.       Когда вступался за Дженсена на конвенциях. Когда тратил время на то, чтобы помочь Викки с иском. Когда отвозил Мишу, уже ожившего и идущего на поправку, домой.       С того сезона они все вышли на перерыв уставшими до чёртиков. Но не раздавленными — Викки собралась судиться, и закон явно был на её стороне. Миша выздоравливал, и уже потихоньку выбирался на улицу, начинал ходить увереннее, не вздрагивая после каждого шага от боли в спине и груди.       Первую неделю межсезонного длинного хиатуса Джеи просто отсыпались. На следующие несколько месяцев у них было запланировано много всего. Дети, друзья, фанаты, постоянное напряжение в ожидании новостей от Коллинзов — они временно устроились в Остине, сняли квартиру недалеко от клиники. Каждый звонок от Викки или Миши заставлял хмуриться, бояться поднимать трубку — мало ли что случилось, может быть, врачи снова что-то недоглядели, или начались осложнения, или, или, или…       Но всё налаживалось. Всё чаще Коллинзы звонили просто поболтать, а однажды даже пришли домой к Эклзам — как раз, когда Джеи свели свои «кланы» и решили провести выходные вместе. Как выяснилось, их пригласила Данниль — которая, кстати, с пониманием отнеслась к решению Дженсена отдать Викки часть денег, что перепали ему за роль Каса и переработку. Миша злился, что жена не позволяла ему взять дочь на руки, но злился не по-настоящему, просто обиженно дулся, уверяя, что уже способен носить на руках «даже свою королеву Викторию».       Тогда они просто отдыхали вместе. Джеи были Джеями, тревожащимися за своих друзей, краем глаза приглядывающими за Мишей и Викки, к лицам которых только-только начали возвращаться прежние краски. Миша был Мишей — неосторожным, не оценивающим своих сил, всех желающий порадовать — и этим схожий с Джаредом. Викки тоже была собой — поглядывала на своих детей, включая самого старшего, который носил на пальце обручальное кольцо — такое же, как у неё.       История постепенно забывалась. Лишь проявлялась в моментах, когда Миша морщился, например, наклоняясь за чем-нибудь, глубоко вдыхая или делая резкое движение. Или проскальзывая в лёгких прикосновениях его друзей и жены, которые пытались уберечь его от этих необдуманных рывков, защитить от толчка или чем-то помочь. Или мелькала в коротком разговоре Дженсена и Миши, которые о чём-то решили посекретничать в углу сада, в тени деревьев — чтобы навсегда эту тему закрыть.       Джаред слышал тогда их беседу — Коллинз говорил о том конверте, что Дженсен передал Викки в больнице в Канаде. Эклз был на удивление спокоен, реагировал уже не так резко, как на пике той истории в твиттере. Он ответил, что ангелом-хранителем в их сверхъестественной семье мог стать каждый. Миша улыбнулся, поняв, что Дженсен уже меньше винит себя в произошедшем, и быстро взглянул через его плечо на Падалеки — тот кивнул ему. Обещание, данное в больнице давным-давно, было исполнено.       — Я всё равно благодарен тебе, Миш, — сказал тогда Эклз. — И всё равно знаю, что в случившемся есть доля моей вины. В нашем мире ни у кого нет сил, чтобы исцелять, и без денег тебе пришлось бы туго. Я сделал, что смог. Если ты меня не винишь… — Коллинз, хмыкнув, поднял руку. Дженсен замолчал, увидев, как он слегка поморщился после резкого движения, и не стал продолжать фразу. Очень кстати — потому что Миша, чуть улыбаясь, прикоснулся к его лбу двумя пальцами, как это делал Кастиэль.       Эклз, помедлив, едва заметно улыбнулся в ответ и сделал то же самое — он тысячу раз пересматривал серии с Мишей, чтобы уловить его движения, стать похожим на него в те моменты, когда он не был Дином.       — Эй, там, — задорно крикнула им Женевьев, — хватит уже нимбами тереться, давайте к нам!       — Истинный дьявол, — прокомментировал Миша, опуская руку. Джаред покашлял за его спиной, и это заставило Дженсена наконец расслабиться и засмеяться.       Однако, полностью к нему пришло осознание того, что всё кончилось хорошо, только спустя ещё пару месяцев. Начались съёмки нового сезона. Дженсен жутко переживал по поводу восстановления Мишиного контракта со студией. Переживал даже больше, наверное, чем о вопросе продления или закрытия сериала как такового.       Но первой же сценой, которую они снимали, оказалась сцена в бункере. Джаред, чуть путая буквы, читал какое-то заклятие по ветхой, специально состаренной, книжке. Рут Коннел с самодовольной улыбкой находилась рядом и постепенно поднимала руки, будто колдовала. Дженсен стоял у кровати, где лежал бледный — но уже из-за грима, — неподвижный, «бесчувственный» Миша.       «Не Миша, — напомнил он себе, — а тело Джимми Новака». Сосуд, пострадавший после направленной атаки могущественной ведьмы, хозяйки того старого дома, в котором всё начиналось. Чары, наложенные на люстру-ловушку, были такими мощными, что смогли ранить сосуд и нейтрализовать силы ангела. И вот, наконец, Ровена нашла нужную магию, а парни, Винчестеры, нашли саму Ровену — и притащили в бункер, чтобы она сняла заклятие с тела, и пробудила его от магического сна, в который сама и погрузила когда-то. Опять же, по просьбе братьев — чтобы оно не смогло ни умереть, ни сбежать. Кто знает, что осталось в этом теле от Джимми Новака?..       «Тело» вздрогнуло, когда прозвучали последние слова заклинания. Миша пошевелился, сделал глубокий вдох — и Дженсен кожей почувствовал, что Джаред, стоящий чуть позади и поодаль, тоже замер в этот момент. Но даже если вдох отдался лёгкой болью где-то в груди, Коллинз не подал вида.       — Давай, — приказала «Ровена». — Не тяни.       Дженсен наклонился. Сменил выражение лица, став Касом — в последний, он надеялся, раз. А потом разомкнул губы, выпуская ангельскую сущность — потом её должны были дорисовать, так что сейчас он просто опустил руку на грудь «своему сосуду» и, прикрыв глаза, «перешёл в другое тело».       Выдохнул, немедленно ослабевая — Джаред-«Сэм» подскочил, удержав его от падения, помог устоять на ногах, усадил на рядом стоящий стул. Рут поджала губы, будто бы скрывая в глазах тревогу за ангела.       Кастиэль открыл глаза. Дженсен мог бы поклясться, что видел, как в зрачках Миши мелькнул тот самый голубоватый яркий свет, что ему потом должны были изобразить. Неожиданно показалось, будто он и правда избавился от Каса, всё это время сидевшего где-то внутри, даже во время хиатуса — мелькнула мысль, что повторить тогда жест Миши было идеей ангела, а не самого Эклза.       Кас сел. Чуть заторможено и растерянно взглянул на свои руки, качнул головой, поморгал, поднялся. Джаред всё стискивал в объятиях полуживого «Дина», которого и правда слегка потряхивало от облегчения. Он крепко сжал его руку, намекая, и до Дженсена дошло — была его реплика, а он всё молчал. Придурок.       — Кас? — спросил он. Голос дрожал вполне естественно — что уж тут, он действительно дрожал.       Ангел взглянул на него. Эклз почувствовал эту разницу между персонажем и Мишей так остро, как будто впервые видел, как он играет. Ему не верилось в это: за столько лет совместной работы они так привыкли прикалываться над ним, мешая сосредоточиться и войти в образ, что отделять Мишу от Каса было уже сложно, ведь он в любой момент мог «сломаться», рассмеявшись, шутливо ударив кого-то в ответ или начав возмущаться. Но чёрт побери, они же были абсолютно разными!       — Дин, — раздалось тем низким голосом, которого он не слышал уже несколько месяцев. Взгляд Каса скользнул выше, — Сэм…       — Я тоже здесь, солнышко, — напомнила о себе Ровена, самодовольно ухмыляясь. Ангел посмотрел и на неё, чуть покачнулся, будто оглушённый переходом обратно в свой сосуд.       — Ты как, нормально? — спросил Джаред, отпуская «брата». Кас кивнул, снова глядя на собственные руки. — Ага, ну… хорошо, — нервная полуулыбка, — наверное.       — Стоп! — скомандовал режиссёр. Дженсен ещё пару секунд сидел на месте. Потом встал, подошёл к Мише. Тот смотрел на него — не понимая, чего Эклз хочет. Дженсену показалось, что он только что и правда вернул ему важную часть его самого. Миша казался немного другим, не таким, какого он видел летом, и тем более — не таким, какого из него сделали в больнице. Казалось, мудрый ангел, спасённый Дженсеном от окончательной смерти в сериале, благодарил его. И Миша тоже — теперь он как будто был целым, прежним, таким, какого так не хватало всё это время.       — С возвращением, чувак, — сказал Эклз, крепко обнимая Коллинза. Миша чуть улыбнулся, отвечая на его объятия.       Неудивительно, что режиссёра никто не послушал — ни один из операторов.       Как неудивительно и то, что в итоге эта сцена всё-таки вошла в финальный монтаж серии.