Lighthouse

Деку никогда не решает проблемы по мере их возникновения. Он предпочитает сутками сидеть в четырёх стенах и расписывать план до тех пор, пока тот максимально не приблизится к идеальному. Деку знает, что идеала достичь невозможно [всегда должно оставаться место для совершенствования], и тем не менее. Он зарывается в бумаги едва ли не с головой: работа вручную в такие моменты его успокаивает куда лучше работы за компьютером, хотя шанс всё перепутать значительно увеличивается. Но это ничего. У Деку всё систематизировано. Ну, ещё никто в здравом [и не очень] уме не рискнёт наводить свой порядок на его рабочем столе. О, нет. У некоторых союзников, конечно, не всё с головой в порядке, но не настолько. Дверь открывается, и на плечи опускаются тяжёлые руки раньше, чем Деку позволяет себе отвлечься от работы. Шото наклоняется и целует его в щёку, а Изуку выдыхает [довольно и устало одновременно], прежде чем перевести на Тодороки взгляд. — Ты всё ещё работаешь, — констатирует очевидный факт Шото, и в его ровном голосе всё-таки проскальзывает нотка беспокойства. — Возникли несостыковки в путях отступления для следующей операции. Деку не оправдывается. Нет-нет, вовсе не оправдывается, однако он знает, что Шото переживает за него, а потому не смеет небрежно отмахнуться от разговора. Деку дорожит им слишком сильно, чтобы поступать с ним так. Слишком много времени ушло на то, чтобы переманить его на свою сторону. Но Шото в самом деле удивительный: он прекрасно знает, какое влияние оказывает, однако никогда этим не пользуется. — Как успехи? — спрашивает Изуку, тем самым меняя направление разговора. Тодороки отходит к шкафу, по пути расстёгивая костюм. — Встретил старика, — голос у Шото холодный, как и его квирк. Посторонний подумал бы, ничего не изменилось в его образе, но Деку слишком хорошо знает Тодороки, чтобы предположить подобную глупость. Он видит, как напряглась спина, и в голосе появились отзвуки неприятных воспоминаний. Ему даже кажется, он может почувствовать их на кончике языка. Деку поднимается с места [работа забыта] [Шото — единственный, ради кого он может изменить привычным приоритетам]. [в конце концов, именно этого он когда-то потребовал у того] Изуку подходит ближе и проводит ладонями по его щекам ласково, и обнимает, так, чтобы лбы соприкасались, а его собственное тепло хоть немного согрело одеревеневшее тело. [у Тодороки квирк не только холодный] [он может быть горячим, обжигающим, испепеляющим даже, и Деку обожает его и за это тоже] [тот, правда, постоянно забывает столь очевидную деталь] — Лицом к лицу? Шото устало качает головой. — Появился, когда мы уже отступали, — небрежно ведёт плечом, будто неприятный осадок стряхнуть пытается. — Мы по плану действовали, так что я переместился в убежище раньше, чем он успел меня заметить. Деку знает: Тодороки одновременно сожалеет об этом и в то же время — нет. Знает, что в эту гамму чувств и событий Шото никогда не вплетает смену сторон. Его маленькое достижение. Сделать его поступок стоящим. И если когда-нибудь Тодороки засомневается в собственном выборе, Изуку себе этого не простит. Только не это. Он ласково целует Шото в уголок губ, очерчивает ими линию подбородка, а потом отстраняется, чтобы заглянуть в разноцветные глаза и убедиться, что с ним всё в порядке. Шото не проявляет настойчивость. По отношению к нему он никогда не проявляет настойчивость, будто знает, что подобного Деку не потерпит. Иногда Изуку поражается, как ему это удаётся: читать его так легко, без месяцев слежки и записей, без сбора всей возможной информацией и долгих анализов каждого сказанного слова. Восхищается. А Шото мягко берёт его за руку и говорит: — Уже поздно. Давай просто ляжем спать. И Деку повинуется. Повинуется и думает, что, наверное, Тодороки всё-таки пользуется своим положением. Совсем чуть-чуть.