Я вернусь с первым снегом

Что там за чертой? Свет чернее тьмы. Ярче света тьма. Вечно дует ветер. Манишь за собой, только кто же ты? Воплощенье зла или ангел светел?.. Ольга Вайнер Покатый склон могильного кургана вдруг задрожал и просел внутрь, образуя глубокую воронку. Ее узкий конец провалился глубокой дырой, из которой высунулась рука в рваной боевой рукавице и проржавевшей кольчуге. Раскидывая комья вязкой земли с пожухлой травой, она начала отчаянно пробиваться наружу. Вскоре у подножья холма уже сидел высокий, широкоплечий и очень грязный воин. Подняв к низкому серому небу худое остроносое лицо с короткой чёрной бородой, он с наслаждением вдыхал холодный воздух и ловил открытым ртом редкие и медленные, как будто неуверенные в своем праве появиться здесь, первые снежинки. *** Через полуоткрытые южные ворота постоялого двора, больше напоминающего небольшой острог из-за толстых заострённых брёвен окружающего его двойного частокола, вошёл необычный путник с позвякивающей чем-то котомкой за плечами. Но удивляло не столько его ветхое тряпьё, едва способное согреть в такую непогоду, сколько то, что шагал он с юга на север, тогда как целые вереницы повозок тянулись ему навстречу. Оборвыш за гнутую медную монету взял деревянную миску вчерашней похлёбки, ломоть чёрствого ржаного хлеба и сгорбился в «нижней» части стола у самого входа. Но спокойно поесть ему не дали. Не успел он несколько раз донести ложку до рта, как к нему приблизилась пара крепких ребят с длинными ножами на поясе и наглыми глазами перекати-поля. - Эй, земляк, я гляжу – ты смелый парень. Не боишься идти туда, где пробуждается Белое Зло. Наверняка думаешь поступить в услужение к самой Ярине Пресветлой. Но вот незадача – как бы такого оборванца взашей не вытолкали на входе в княжий терем. - Не вытолкают, – мрачно обронил пришелец, облизывая щерблёную некрашеную ложку. - Правильно, не вытолкают, – подхватил второй наёмник. – Потому что стража тебя еще в городовых вратах перехватит. Давай так, мы тебя сейчас спытаем и, коли ты нам подходишь, возьмём с собой в охрану купецкого обоза. Заодно и приоденем в чистое. Лады? Опершись левой рукой о столешницу, странник стал медленно подниматься с тихим, чуть свистящим выдохом. В правой он крепко зажал свою деревянную ложку, держа ее острым концом вперёд. Ребята, коротко подмигнув друг дружке, начали обходить его с боков. - Мечислав! – разрезал тишину чей-то негромкий, но властный голос. – Прошу, не сокрушай их, пощади дерзкую молодь… Хоробры испарились, едва успев оглянуться. По трапезной пробежал почтительный шёпоток: «Яромир! Надёжа государыни…» На самой «высокой» лавке, где стол покрывало браное полотно, испещрённое солнечными лучами, сидел знатный воин, блистающий белой сталью и жёлтыми шелками. Статью он не уступал Мечиславу, но мяса на нем было несравнимо больше. А кудри и борода переливались золотом, словно связка сохнущих под потолком грибов-лисичек. Никто не успел заметить, как витязи оказались на середине горницы. Вот буквально только что они стояли возле своих мест, а теперь крепко обнимаются в нескольких шагах оттуда, звонко хлопая один другого по широким спинам и могучим плечам. - Поешь с дороги-то, – усадил Яромир дорогого гостя за свой стол. – Тут вот птица, рыбица, овоща… А хочешь – велю заколоть теля иль порося? Мечислав только помотал головой, не в силах ничего произнести набитым до отказа ртом. Мол, успокойся, друже, никого резать не надо, у тебя ж здесь как обычно – еды на троих, а то и четверых хватит. Обильно закусив и сдобрив пищу пенной брагой, друзья поднялись на второй поверх, где находились спальные комнаты для самых состоятельных путешественников. Там Яромир залез в свой дорожный кофр и вывалил перед товарищем целое богатство: прямой длинный меч с широкой гардой, огромный плащ на медвежьем меху, в который поместилось бы и двое таких, как Мечислав, тяжёлый кошель с золотом и пузатую кожаную флягу. - Благодарствую, братка, – улыбнулся чернобородый воин, – Но меч не возьму. Нечестно это. Да и золото мне ни к чему, когда она мне серебра отсыплет столько, сколько пожелаю… - Плащ хоть забери, не упрямься. Такого и за серебро не купишь. Не спрашиваю, куда ты идешь, но знаю, что там холодно. Очень холодно. - Одёжу возьму, тут ты прав. Иначе по дороге околею, – согласился с доводами тощий бродяга. – А во фляге что? - Медовуха же, – просветлел лицом златовласый богатырь. – Лучше мёда, чем с Алтын-горы, нигде не сыщешь. Истинно тебе говорю. - Тогда и ее приберу. По рукам, – рассмеялся Мечислав. *** К ночи знатно приморозило. Теперь не только дыхание оседало белым инеем на усах и бороде, но и ноздри начинали слипаться на вдохе. Одинокий путник, укрывавшийся от пронизывающего ветра в промоине под низким холмом, лишь поежился, поплотнее укутываясь в роскошный медвежий плащ. Да подбросил пару сучьев потолще в разведённый с вечера костёр. Затрещали деревья, белая позёмка прошуршала по ногам, почти притушив костерок. Человек почему-то не стал раздувать огонь, поддерживая его жизнь тонкими смолистыми веточками, а спокойно допил остатки доброй медовухи из солидно отощавшей в пути флаги, поднялся на ноги и сделал несколько шагов наружу, пряча руки в меховой полости плаща. - Ну, где же ты? – едва слышно прошептали еле разлепившиеся губы. - Мечиславушка… – прошелестела в ответ метель. – Наконец-то ты пришёл, ладушка мой. Из непроглядной круговерти ветра, снега и лунного света словно вылепилась женщина. Даже, скорее, девушка. Молодая, красивая, но бледная до синевы, почти прозрачная. Косы молочной белизны, скрученные на затылке, сливались с высоким воротником из шкуры хозяина полярной ночи – белого мишки, а от него до мягких сапог из того же меха струилось длинное просторное платье, будто вытканное из жидкого серебра. Они обнялись. Но не с той решительной стремительностью, больше свойственной крепкой мужской дружбе, а как будто не торопясь сближались шаг за шагом, пока она не уткнулась лицом в заиндевевшую шкуру у него на груди, а он не забрал ее голову в свои синющие от холода руки, предусмотрительно касаясь только волос, но не кожи. - Замёрз, бедняжка? – в печальных серых глазах девицы заиграла озорная улыбка. – Сейчас согрею… Она открыла скруглённый рот, будто пуская кольца табачного дыма, но с ее губ сорвалось не дымное колечко, а невесомый шар, переливающийся словно светящийся мыльный пузырь. Разлетевшись об голову Мечислава, этот пузырь покрыл его сверху донизу тонким сверкающим коконом, под которым, видимо, было достаточно тепло – замершие руки и щёки путника порозовели, он заулыбался и еще крепче прижал к себе возлюбленную. *** Светлый чертог до мельчайших подробностей напоминал другой, находящийся за множество дней пути отсюда, за одним лишь исключением. Всё, что там было сделано из дерева, камня или металла, здесь заменял лёд, только лёд и еще раз лёд. В просторном зале под высокой крышей, поддерживаемой тонкими, искрящимися в солнечных лучах колоннами, Мечислав рубился с тремя скелетами. Воин сейчас был одет уже гораздо богаче, правда, наряд его был окрашен в неяркие, в основном, серые и тёмные тона. А вот меч его выглядел очень необычно, играя на свету словно живая сталь – длинный, острый, лёгкий, послушный, можно сказать – летящий. Лезвие его сверкало каким-то внутренним огнём, горящим точно сам по себе, а не отражая падающий на него свет. Такое оружие входит в легенды, ему дают собственные имена. Но только вряд ли кто-нибудь мог назвать хоть одно сказание, где прославлялся подобный клинок… А скелеты выглядели как скелеты. Если только не считать того, что голый человеческий костяк не может и не должен самостоятельно ходить, даже если накинуть на него белый плащ, водрузить на черепушку закрытый шелом, а в руки дать копьё, топор или палицу. Если хоть на миг перестать удивляться и присмотреться получше, то можно было бы заметить, что скелеты оснащены затупленным турнирным оружием, зато стараются им приложиться от души (хотя наличие души у нежити – это спорный вопрос, конечно). А вот легко скользящий между ними человек занимается скорее резьбой по кости, лишь обозначая прошедший удар беглым касанием, оставляющим тонкие белые полосы на бурых костях. - Довольно! – стоило вошедшей в зал белоснежной деве хлопнуть в ладоши, как скелеты оцепенели изваяниями, мгновенно замерев в тех позах, в которых их застала полученная команда. – Мечиславушка, как они тебе? - Получше, чем вчерашние, – усмехнулся витязь. – Но до прошлогодних всё равно не дотягивают. Может, бронемишек еще хоть немножко сделаем? - Увы, – непритворно вздохнула женщина. – Мы с тобой в тот раз обошли все известные места великих и малых битв, искали упомянутые в сагах могильники йотунов, побывали на лежбищах белых медведей и раскапывали возможные стойбища мамонтов. Такой армии у нас уже не будет… - А знаешь, мне тогда понравилось быть воеводой. Наверное, потому что ни у кого никогда еще не было войска, которое не знает ни голода, ни усталости, ни сомнений. Им даже спать не надо – они постоянно в карауле. - Да, весело было. А потом Ярина испепелила их всех под стенами Вышеграда. Так об чём теперь уж говорить?.. - Ну, так может оно и к лучшему? – мужчина подошел поближе и положил свободную от меча руку ей на плечо. – Белёнушка, милая, на кой тебе сдался этот престол? Зажили бы себе спокойно, как люди… - Он мой по праву! – Резко ответила Белёна. Вероятно, более резко, чем хотела, и, словно извиняясь, сделала полшага вперед, положив ладонь на могучую окольчуженную грудь Мечислава. – Я же старшая сестра всё-таки. Мало я в детстве за ней приглядывала, мало ее капризов выслушивала, мало ее рёву уступала, так еще и трон родительский ей велишь отдать? - Он твой по праву первородства, – успокаивающе промолвил воин, убирая меч в ножны, чтобы обнять царевну уже двумя руками. Радужная плёнка, всё еще обволакивающая его тело, засияла сильнее, защищая от холода. – Но люди ее любят, а тебя боятся почему-то… - А ты? – широко раскрытые глаза впились в карие очи Мечислава, ожидая ответа. – Ты кого любишь? - Тебя, родимая, – прошептал мужчина, нежно прикасаясь губами к губам. – С самого первого дня, как увидел. - Почему? – ответив на поцелуй, продолжала допытываться Белёна. – Яринка же красивше, так всегда говорили. - Ну так Сазан на нее и клюнул. Который сейчас Яромир, – улыбнулся воин. – А мне вот ты глянулась. Тихая, задумчивая, всегда с книгой в руках. С тобой так хорошо, спокойно. А Яринка шебутная, вечно носится туда-сюда, пропадает где-то. Нам, княжьим охранителям, от нее одна морока и головная боль. - А отчего он Сазан, кстати? Всегда хотела узнать… - У нас на ладье так принято было. Когда ты к Оствельду-конунгу приходишь, то считай, что из рода извергаешься и наново жить начинаешь. С новым именем. Кто-то его по характеру получает, кто-то по внешности, а бывает, что и по месту, где тебя встретили. Побратима моего он с Матери-Реки подобрал, так и нарёк Сазаном. А я из лесу вышел, потому стал Птахой. - Я помню, – нежно улыбнулась Белёна, как будто погружаясь в какие-то очень приятные для нее воспоминания. – А ты помнишь, как вы у нас жить остались? - Еще бы! – рассмеялся во всю глотку Мечислав. – Батюшка твой тогда турнир задумал устроить, выявить самого сильного из богатырей своих и заезжих. И в общей схватке в конце только мы двое стоять и остались. Я с мечом, а Сазан с щитом. Мне-то щит один рубака местный клевцом расколол, а он об кого-то топорище свое сломал, но последних противников кромкой щита так яростно потчевал, что любо-дорого взглянуть. Вот и пришлось нам друг друга увещевать, мол, возьми, братка, мою зброю и пойди за наградой, ты же больше соперников уронил, я же видел. А все кричат: «Бейтесь! Трусы! Позор! Долой с ристалища!». Плюнул тогда Оствельд и отплыл без нас и с той поры с нами не знался. А король-отец нашу верность клятве побратимской приметил и до охранителей своих дочерей поднял. Доверил, значит… Только сызнова нам имена поменял. Ты, говорит, мечом себе славу добыл, а ты ярость свою показал всему миру. Так и быть вам отныне одному Мечислав, а другому Яромир, и других прозваний боле не знать. - А помнишь, как ухаживать за нами начали? - Белёнушка, любушка, всё я помню. Зачем сейчас прошлое бередить? Давай лучше о будущем нашем подумаем. Может, хватит уже с Яриной тягаться? Уйдём вдвоём туда, где она до нас не дотянется, найдем тебе местечко похолодней, сколько раз еще будем лбом о стены Вышеграда колотиться? Белая колдунья отстранилась. - Если ты со мной, то иди до конца. А если нет – я тебя не держу. Возьми серебра на дорожку, сколько унесёшь, и иди себе, куда глаза глядят… Воин помотал головой. - Не надо так. Я твой. Всегда был и век буду. Зачем прогоняешь? - А если мой, тогда слушай. В этот раз у нас всё получится. Я узнала, что у Яринки с Яромиром есть дочь. И теперь уже ведаю, где они ее прячут. А за родную кровинушку мать не то что короны – головы не пожалеет… Мечислав изменился в лице, из него словно ушла стальная воля и откуда-то из потаённых глубин проглянула робкая призрачная надежда. - Подожди… Но коли они смогли, так может и мы?.. Может у нас?.. - Нет. – Белёна отвернулась, закрыв лицо руками. – Я слишком далеко зашла. Гораздо дальше нее. Поэтому и сила у меня своя, не заёмная. И могу я больше. Намного больше. Разве Ярина сможет кого-то из-за последней черты вытащить? Да она туда только отправляет, под ликующий рёв оболваненной ею толпы. А я могу. Тебя вот сколько раз вытаскивала, а? Небось уже со счёту сбился… - Слушай, давно хотел спросить, а как так получается, что эти скелеты твои – они просто кости ходячие. А я – это я, каким и был? - Так потому, что я тебя знаю, – колдунья оборотилась и снова подошла к своему витязю. – От макушки до пяток. И походку твою. И как ты за стол садишься. И как слова выговариваешь. Вот этот милый сердцу образ возвращаю. Я бы и родителей из земли вернула, и братьев наших, когда они от Черной Смерти враз преставились. Да падлюка эта опередила. Сожгла. Она всех покойников тогда жгла, якобы заразу изводила. А я-то видела, какую силу она с того получает. Это ж ее первые человеческие палы были. До того она лишь зверюшек в лесу поджигала по-тихому, даже вы, два охранителя, не ведали, не то что папенька с маменькой. Одна я знала, но молчала. А зря. Она, как вошла во вкус, так и новый погребальный обряд ввела и казнь такую придумала. Сначала лишь на город морок всеобщей влюблённости навела, а после и вся страна души в ней не чаяла, со всех концов и мертвецов к ней везли и душегубов приводили, да еще и за честь почитали, вот, мол, Яринушка-матушка, запали нам пламя очистительное, сделай милость. Ну а потом только законную престолонаследницу выгнать осталось. Кто бы усомнился, когда она меня прилюдно ославила, что это я – Бледная Немочь – своими опытами погибель вызвала. Да еще и трупы чёрные разрезанные вывалили, как доказательства. А я-то резала не просто так, лекарство найти хотела, понять пыталась, как болезнь людей в могилу за день сводит, мне-то она не страшна была, в отличие от городских лекарей. Тут свалка началась, и тебя в первый раз убили, когда ты меня от озверевшей громады защищал. А я тогда еще могла сестру одолеть, но растерялась, лишь тебя под землёй забрала и в Ледяной Край улетела, замок этот построила, думала, отойдет Яринка, не со зла она, пересидим лето здесь, а после вернемся. Но только меня по городам и весям порождением Белого Зла объявили, а ее короновали всем миром. И Чёрная Смерть прошла, как не бывало. Тут хошь не хошь уверишься, что из-за меня она приходила. Но не я это. Точно не я. Хоть ты мне веришь? В глазах снежной девы появились слёзы, хрустальными каплями слетавшие на ледяной пол. Тонкие белые руки были умоляюще прижаты к груди, и вся поза девушки выражала такое нечеловеческое отчаяние, что воин накрепко втиснул ее двумя руками в свою нагрудную броню и тихонько прошептал в изящное полупрозрачное ушко: «Конечно, верю…»