Пандорские истории (и не только)

Тимоти сидел на выжженной беспощадным солнцем траве, подтянув колени к груди, и смотрел, как падает Гелиос. Смотреть было больно. Во всех смыслах. Яркие вспышки взрывов слепили глаза, и он то и дело щурился, но оторвать взгляда не мог. Тимоти смотрел, как падает Гелиос, и не знал, что чувствует. Он уже несколько лет не появлялся на станции, окончательно перебрался на Пандору ещё до того, как погиб Джек, и всё же для него Гелиос был чем-то — чем-то особенным, некой константой, единственной в его сумасшедшей жизни. Он не питал к Гелиосу особо тёплых чувств, но это было то место, где всё началось, и иногда ему казалось, что там же всё должно и закончиться. Это было бы... логично. По-своему правильно. Как бы он ни относился к Гипериону, к Джеку, к этому идиотскому контракту, перевернувшему всю его жизнь с ног на голову, он и представить себе не мог, что переживёт Гелиос и будет наблюдать с земли за его медленным, почти торжественным падением. Отстранённо он подумал о том, что, наверное, должен был сейчас быть там. Он ведь двойник Джека; по идее, он должен был занять его место ещё тогда, когда Джека убили — разве не для этого держат двойников: чтобы не рисковать собственной жизнью? Но Джек о нём даже не вспомнил, и Тимоти остался жив. Наверное, он должен был занять место Джека после этого. Наверное. Где-то в глубине души он подозревал, что однажды окончательно сойдёт с ума на этой проклятой планете, и тогда, цепляясь за последние остатки ясного рассудка, можно будет с чистой совестью достать со дна рюкзака тщательно очищенную от крови безжизненную маску и в пороховом запале вернуться на Гелиос, совершив несколько переворотов по пути от станции быстрого перемещения до своего офиса. Теперь этого уже не случится. И не то чтобы Тимоти так хотелось снова притвориться Джеком — но иногда, когда дни начинали сливаться один с другим, ему нравилось думать о том, что у него всё-таки есть выбор, и за опостылевшим пустынным пейзажем день за днём он наблюдает по собственной воле, а не потому, что ему некуда больше идти. Гелиос падал у него на глазах, и Тимоти казалось, что это аллегория всей его жизни. Так же внезапно, так же масштабно, так же необратимо. Он смотрел, как гигантская космическая станция рассыпается на части, как они загораются, входя в атмосферу, и превращаются в подобие метеоритного дождя, как сгорают, не долетая до земли, спасательные капсулы с пассажирами внутри. Он был достаточно далеко, чтобы его не задело, но всё равно слышал едва ощутимый гул, с которым содрогалась планета от ударов из космоса. Он смотрел на Элпис, который теперь было видно целиком, и на затянувшийся шрам на его поверхности. Прошлое должно оставаться в прошлом, и Гелиос теперь стал прошлым для Тимоти. Он смотрел на то, как на горизонте поднимаются столпы чёрного дыма и как мелькают в небе всполошённые ракки, и думал о том, что многие на Пандоре наверняка отметят этот день как праздник. Гиперион не любили; он принёс сюда много горя. Даже если крушение Гелиоса не решит всех проблем — а Тимоти искренне сомневался, что оно решит хоть какие-то, — скорее всего, многие будут рады просто позлорадствовать. Тимоти смотрел, как падает Гелиос, и думал, что было бы проще, если бы он мог к ним присоединиться. Если бы он мог как следует прочувствовать облегчение от того, что больше не нужно будет бояться Глаз Гелиоса. Если бы он мог почувствовать себя отмщённым. Но он смотрел на непривычно пустое небо в серых разводах дымовых облаков и не чувствовал ничего — ни радости, ни сожаления. Только пустоту. Он моргнул, устало потёр заслезившиеся от яркого света глаза, плотнее обмотал шарфом обезображенное шрамом лицо и поднялся, тяжело опираясь на винтовку. Тимоти смотрел на то место, где только вчера несокрушимым исполином висел Гелиос, и понимал, что для него ничего не изменится. В конце концов, от него и так уже давно ничего не осталось, и крушение Гелиоса ни на что не влияло.