Выбирай

Джеку начинал нравиться город. За неделю, что он провёл подле матери он почти не вспоминал о море, не было нетерпения, которое обычно одолевало его перед очередным плаванием. Не было ничего. Словно враз все испарилось, а осталась только Морис, что заботливой мягкой рукой убирала с его лба отросшие темные пряди, с легкой улыбкой что-то говорила о том, что неплохо было бы отстричь, наблюдая за тем как сын увлечённо считает какую-то книгу. Тиг вместе с командой разместились кто где. Кто-то из матросов спал на корабле, просто потому, что не желали спускать деньги на жильё в гостиницах и постоялых дворах. Кто-то тратился, а кто-то имел жильё тут, слава богам, что таких было большинство и скитаться команда не была обречена. Тиг предлагал Джеку снять комнату в той же гостинице где осел он, но мальчик, несмотря на неплохую перспективу все же сталям рядом с Морис. Она торговала фруктами у одной из церквей в городе, устроившись туда на пол дня и получая достаточно для того чтобы и оплачивать жильё и обеспечивать себе жизнь. Слава богам, что рабочий день на рынке был коротким, и мать так же много времени проводила с Джеком чему он не мог нарадоваться. Они вечерами ходили гулять к морю и в ясных, таких больших, словно два солнца глазах матери Джек видел отражение той любви к морю что плескалась и в нем самом. Они не говорили об этом, но по взглядам Морис на входящие в порт корабли можно было понять что она тоже скучает. Утром, когда Джек пошёл прогуляться по каменному мосту с видом на море его подловил Тиг. Легко ухватывая мальчишку за шиворот свободной рубахи. Капитан Эдвард никогда не был церемонист. Пиратская хабальность и развязность так сильно привязались к мужчине, что даже только по тому как он ходит можно было понять кто стоит перед тобой. Он резко развернул Джека к себе, словно тряпичную куклу, мальчишка совсем не сопротивлялся. «Щуплый» заключил про себя пират придирчиво оглядывая юнца, чтобы после поспорить с самим собой, что вовсе не щуплый, а жилистый. – Ещё неделя в городе и снова отплываем.– спокойно сказал он замечая сразу две эмоции блеснувшие в темных глазах парнишки. Печаль и нетерпение перемешались в непонятное чувство в груди Джека, которое тянуло мальчишку вниз, пригвождая к земле. Такой твёрдой и вечной в своём постоянстве в отличии от моря. Тиг, заметив метания мальчика лишь вздохнул. Ему не было дела до переливаний юнца. Может он и сочувствовал сыну, но помогать никак не стремился. «Пусть сам разбирается» деловито заключал он из раза в раз наблюдая за озадаченным или чём-то расстроенным Джеком. Он был вынужден справляться один, когда его мать, бардельная девка, решила отдать мальчика на службу на корабле. Тогда ей было важно лишь то, сколько монет она получит в тёмной мешковине, а не собственный сын. А Эдварду это послужило отличным уроком - всегда справляйся сам. Тем более, они же пираты, сильные, независимые, преданные только морю. Так воспитывал себя каждый. И так следовало воспитать себя Джеку, переборов любовь к матери. – На рассвете отплывем, день обещает быть хорошим, полная луна и звездочеты предвещают хорошие ветра.– Тиг и сам не знал зачем он говорит это все. Слова звучат слишком неловко между ними, словно оправдания, которые должен шептать уж точно не капитан корабля. – Я буду, капитан.– мальчик перед ним вытянулся по струнке ровно, снова выпячивая грудь вперёд, буд-то он был высок и мускулист. Рубашка мягким облаком легла на узкие острые плечи мальчика, очерчивая каждую косточку и открывая взгляду тонкие ключица, совсем не по мужски аккуратные и выпирающие. Стоять так и смотреть на собственного сына не входило в планы пирата. Он в последний раз окинул его фигурку взглядом, непонятно глянул на море и развернулся уходя прочь. У него ещё куча дел сегодня и щемящая в груди нежность, притупляется собственными устоями, которые Тиг выстраивал самолично совсем не помогала. «Потом об этом подумаю» решил пират, в море всяко думалось лучше чем на суше. *** Джек не стал говорить матери о скором отъезде. Просто слова встали поперёк горла как острая рыбная кость, не давая и слова сказать. Они привычно пошли вечером на прогулку и все было так спокойно, так как нужно, что Джек впервые задумался по серьёзному. А может остаться? Мысль набатом стучала по вискам с каждым разом кажется ударяя все сильнее и сильнее, принуждая дать ответ. Мальчик задумался. Он бесконечно сильно хотел остаться рядом с матерью, так ему нравилось спокойствие которое она поселяет в нем, кажется только одним взмахом тонкой руки. Но стоило только подумать о море, о прозрачных волнах, что пенятся белым кружевом так похожим на платья матери так сердце стучало сильнее. Джек практически слышал его стук отдающийся в ушах, а телом завладевало что-то непонятное, тягучее словно карамель. Джек разрывался меж двух огней, не в силах решить, что же делать дальше. Он морщится в наслаждении когда они с Морис проходят около пристани и свежий морской ветер ударяет ему прямо в лицо. Мать идёт чуть позади, так что мальчик не заботится о том, что та может что-то увидеть. Ей не о чем волноваться, ведь Джек действительно рад проводить время с ней, рад бы остаться если бы не море. Он пробегает ещё немного вперёд заворачивая на улицу, где раньше они не ходили. Ровными рядами на ней растут деревья, сейчас цветущие крупными белыми цветками, кажется вот вот и они оттянут тонкие изящные ветви вниз напарнике с такими же крупными и яркими листьями. – Джек, это персики.– Морис позади него смеётся, сжимает тонкими руками плечи и прижимает ближе к себе. Она пахнет домом и уютом и Джеку хочется остаться в объятия матери так надолго, как только возможно. – Ещё совсем не сезон, но думаю, через пару месяцев они уже начнут поспевать.– в голове матери юноша слышит надежду на будущее, твёрдую и нерушимую, будто она уже точно уверена в том, что он останется на суше. Джек думает о том, что к моменту, как будут созревать персики он может и не успеть. Кто знает как далеко приспичит Тигу плыть в этот раз, мало ли что. Может они угодят в чудовищный шторм и их сожрет морское чудовище, может смоет все припасы как и в прошлые разы, так, что им прийдется делать непредвиденные остановки. Мальчик не знает, оттого дыхание сбивается, а грудь распирает от недосказанности. Джеку кажется, что Морис все это чувствует, только виду не подаёт или принимает за что-то другое. – Может пойдём домой?– он задирает глаза на лицо матери, разглядывает блестящие на солнце рыжик пряди волос, которые сейчас можно принять за жидкое золото. В её глазах Джек читает такую нежность вперемешку с заботой, что дыхание снова сбивается. Тиг никогда на него так не смотрел. Ведь Тиг прежде всего был капитаном, а если и смотрел на него как-то одобрительно, то больше с чувством гордости, чем такой открытой любовью. Временами Джек задумывался, а свойственно ли ему это чувство, любовь? Может Тига так никто никогда и не научил какого это любить кого-то, ведь даже на Морис он никогда не смотрел так. Да, капитан был привязан к своей женщине, но это было больше из привычке держать её поблизости, всегда рядом, чем из действительно глубокого чувства. – Конечно...– Морис ласково улыбается, прижимает его ещё ближе к себе в объятии.– почитаешь ту книгу, что купили днём. Джеку не хочется говорить ни слова, он содрогается от одной мысли о том, чтобы рассказать матери правду о скором отплытии и держит рот на замке. Вдруг слова против его воли сорвутся с языка? Он часто видел как моряки отца выходя из бара говорили такие вещи, о которых днём от них не было и намёка. Правда выходили они в сопровождении алкогольной зловонии, так что Джек все-таки немного сомневался, что у него слова соскользнут с языка так же легко как и у них. Но и рисковать не стоило. Его копилка с кривоватой, но вполне понятной надписью «Морис» полнится тёплыми вечерами, когда яркое закатное солнце заглядывает в рыжеватые окна на маленькой кухоньке матери, когда лёгкий сквозняк играет воздушной рубашкой надетой на голое тело и выстиранной так сильно, как никогда ранее. Когда откидываясь назад Джек чувствует не жесткие канатные кольца, а мягкие подушки, а около, прижимаясь одним боком, попутно обнимая тонкой рукой сидит мать. Когда думать совершенно не хочется, лишь наслаждаться и забывать о времени, что утекает сквозь растопыренные пальцы мучительно быстро. Джек не знает, что сказать Морис в последний вечер перед предстоящей поездкой. Ему кажется, что она так же понимает, что их ждёт скорая разлука, оттого достаёт тонкий кожаный ремень с нашивными карманами, куда насыпает засахаренных орехов. Она улыбается слишком грустно для их обычных вечеров и по итогу, ложась спать Джек называет этот вечер «прощание» ведь никакое другое слово и не опишет этой тяжести, что растягивается в груди подобно паутине. Проснувшись ещё до рассвета, так, чтобы спокойно успеть к кораблю Джек коряво выводит на желтоватом листке бумаги примерную дату своего прибытия, оставляя бумажку на кухне закрепленную кувшином с водой. Выйти получается тихо, мальчик даже гордится собой, что Морис так и не проснулась, но что-то внутри упорно не даёт ему радоваться. И даже когда он поднимается на борт, вцепляется в один из канатов плотно его натягивая под одобряющим взглядом Тига, не может отделаться от него. Ведь радость от моря уже привычно делится в его сердце напополам с печалью от разлуки с матерью.