Когда ты придешь, свет уличных фонарей Осветит порог, засыпанный белой вьюгой. Я все размышляю: в какую из всех дверей Ты не постучишь, а смело войдешь без стука?*
Февраль тает даже в ее холодных пальцах, стекая в грязные московские лужи мутной водой. Этери из нее выныривает с потоком ночных поздравлений: бессонница с соседней подушки упрямо молчит. Ее День Рождения выпадает ровно на месяц расставания с Андреем. С праздником, дорогая. Этери почти не думает о нем. Она почти спокойна, когда третий раз за неделю меняет постельное белье, но продолжает чувствовать стойкий запах табака повсюду. Почти не вздрагивает от новых уведомлений на телефоне. Почти не ждет черный Лексус под окном, а руки почти не дрожат, когда находят очередной гуровский свитер на полке в шкафу. Утро почти становится добрым, когда глаза цепляются за его зубную щетку, выбросить которую не получается. Этери почти не больно. И она почти не сомневается в себе, перекладывая гуровские ключи из сумки в сумку. Металл на светлой коже ладоней отпечатывается клеймом. Вы были вместе всего пару месяцев, о чем тут можно говорить и горевать? Хрустальный сегодня похож на гигантскую клумбу, малыши текут к ней организованными кучами, праздничные и светлые. В них так ярко горит жизнь, что Этери нехотя впитывает в себя эти частички света. Теплеет. Тренерский коллектив поздравляет ее после полудня. Сережа и Эдик толкают не лишенную пафоса речь, Даня маячит за их спинами, глаза на нее не поднимая. Он, как и обещал, остаётся до конца сезона. А дальше? Хочется верить, что дальше будет рассвет. Этери оставляет всю себя на тренировке, букеты – в ледовом дворце: в куда более холодной квартире места им решительно нет. Но последний всё же настигает ее уже поздним вечером, дома. Курьер улыбается из-за охапки полевых ромашек, от которых пахнет крепким табаком. Или ей просто кажется? ** Если бы Дудакова попросили составить топ-3 самых бестолковых людей на планете, он мог бы похвастаться, что лично знает их всех. - Как у нее дела? – как бы между прочим спрашивает Гуров, когда они пропускают «по пиву» пятничным вечером. А как у нее могут быть дела, идиот? Когда она уезжает с тренировок в своё одиночество, разбитая и бледная, и постоянно косится на телефон, экран которого не загорается. Когда должна выбирать, не имея права на этот выбор. Когда любит, но просто не готова сделать шаг, предполагающий абсолютную ответственность. - Позвони ей и спроси сам, - отвечает сухо. Но Гуров лишь отрицательно мотает головой в ответ: - Я не могу вынуждать ее быть со мной. Это должно быть ее решение, как ты не понимаешь? Гуров и сам измученный и грустный. Зеленые глаза кажутся непривычно тусклыми, или дело в освещении паба – хер его разбери. В словах Андрея есть здравый смысл. Этери – взрослая девочка, которая никому никогда не позволяла что-либо решать за себя. Но почему-то Дудакову кажется, что Гурову, сорвись он к ней прямо сейчас, Этери бы позволила всё. - Делай как знаешь. На следующее утро Этери как-то странно косится на Сережу во время первой же тренировки. - Чем занимался вчера? – спрашивает вдруг. И Серёжа по выражению карих глаз понимает: Этери знает, с кем он вчера был. И откуда только? - Он жив и здоров, - отвечает Дудаков на немой вопрос. – Хотелось бы добавить «счастлив», но врать тебе я не умею. Старшая группа продолжает раскатку, Этери вроде и следит за спортсменами, но взгляд стеклянный. - Спасибо, - произносит наконец. Сережа смотрит на точеный профиль в полуметре от себя, на дрожащие тонкие пальцы, перебирающие карточки с программами в блокноте и просто не понимает. - Вы с Андреем оба маетесь хернёй. Зачем? Этери ничего не отвечает, продолжая гипнотизировать взглядом бумаги за столом. На Даню, сидящего неподалеку с ноутбуком, Дудаков хмуро смотрит сам. Выдерживая паузу, говорит всё же: - Команда, в которой ставят ультиматумы друг другу, обречена на провал. Пусть уходит, если хочет. Этери поворачивается на Сережу резко и как на сумасшедшего смотрит. Дудаков и сам на деле представляет плохо, как устоит их стол на трех ножках, если вот так запросто отрубить одну. Но мысль о том, что Этери опять приносит в жертву себя ради высшей цели, кажется ему настолько отвратительной, что отъезд Дани в его мыслях становится меньшим из зол. - А ты? – спрашивает она тихо. Сережа не сразу понимает вопрос, но, поняв, лишь усмехается. - А я всегда буду выбирать тебя. Этери смотрит на него с острой благодарностью в своих карих вишнях, в уголках которых собирается влага. Смахивает их указательными. Заканчивается раскатка. ** Теплая зима падает в ближайший овраг, ей на смену выглядывает весеннее солнце. Даня приезжает к Этери домой в солнечный апрельский день. Позади – триумфальный чемпионат мира, впереди – оставшиеся шоу и конец сезона со всеми вытекающими последствиями. - Ты не передумал, - то ли спрашивает, то ли уже констатирует она прямо с порога. От Этери совсем не пахнет весной, она кажется ему отстраненной и холодной. Может, сейчас так лучше. - Я лишь хотел сказать, что возьму весь удар СМИ на себя, - говорит Даня, ползя обреченным взглядом по ее квартире. Такой теплой и родной когда-то. - Ты не обязан этого делать, - отвечает Этери, уходя в глубь гостиной, включает там свет. Даня знает, что не имеет права, но все же оглядывается изучающе и понимает, что следов присутствия здесь Гурова нет. Но от этого осознания становится горько. Где-то на подкорке просыпается чувство вины. Неужели из-за их разговора тогда они с Андреем действительно..? Этери могла быть счастлива без тебя, а теперь вы трое будете несчастны. И какой был в этом смысл? - Обязан, - роняет коротко, идет за ней следом. Останавливается на расстоянии, граничащим с интимным. Но сокращать не собирается. - Я не хочу, чтобы мы расставались врагами. Не хочу быть предателем в твоих глазах. Но сейчас так просто нужно, - говорит на одном вдохе, стараясь не утопить хвосты мыслей в мраморном море напротив. Этери как-то странно передергивает плечами, импульс в Даню рикошетит, и он думает впервые за последние месяцы: а нужно ли? Сможет ли он жить без присутствия этой женщины в своей жизни? В качестве друга, партнера, члена команды – не важно. Просто, вот так, без нее. А еще без Дудакова, без ставших родными уже спортсменов – без всей своей прежней жизни, проще говоря. И Этери будто ловит в нем эти сомнения, сама подается вперед и обнимает. - Ты всегда будешь частью моей жизни, - говорит ему просто, – и если ты передумаешь: завтра, через месяц или год – просто молча возвращайся на работу. Мы с Серёжей будем тебя ждать. Ее волосы щекочут ухо, а слова оседают в груди осколочным крошевом. И выходя из ее квартиры в холод апрельских улиц, Даня чувствует внутри себя оглушительную пустоту. Тем же вечером покупает билет в Канаду. ** Дудаков догоняет Даню за секунду до объявления посадки на рейс. Глейхенгауз смотрит с недоумением: Сережа почти демонстративно не общался с ним последние недели. - Если хочешь знать мое мнение, то ты поступаешь глупо, - говорит вдруг коротко и быстро. Даня удивляется искренне: - Мне казалось, ты считал мое решение верным. - Надеялся, что у тебя хватит мозгов сделать верный выбор самостоятельно. Молчат. В панорамные окна стучит теплый май, вечерней испариной покрывающий стекла. Даня и сам не знает, что будет делать на другом конце земного шара. Без всего, что наполняло его жизнью последние годы. Но как работать рядом с человеком, не разделяющим твоих чувств? Особенно после всего, что между вами было. - Ты правда думаешь, что у нее такого не было? – Дудаков смотрит прямо ему в глаза с какой-то злостью, не иначе. - Ты правда думаешь, что ей ни разу не разбивали сердце? Тогда открою тебе тайну: ее сердце и сейчас разбито, и не без твоего участия в том числе! Даня непонимающе хмурится, но Сережа и не думает заканчивать разговор. - Но знаешь, в чем разница между вами? Этери свою боль вкладывает в постановки, а ты культивируешь свои страдания, заставляешь ее же чувствовать себя виноватой и сбегаешь! - Сергей выдыхает, чуть спокойнее подводит итог, - Так что у тебя есть два пути: засунуть свои страдания в одно место и вытаскивать их периодически по назначению или убегать к черту на рога от себя самого. Если выберешь второе – иди ты нахер и приятного полета! Исторгнув из себя эту подборку житейских мудростей, Дудаков уходит также быстро, как и пришел. Оставляя Даню наедине с собственными мыслями. ** Когда Даня приезжает в Хрустальный в первый же тренировочный день нового сезона, Этери лишь сдавленно выдыхает. Смотрит на то, как его молча обнимает довольный Дудаков, а сам Даня подходит к ней, уверенный и спокойный. - У меня есть идея и музыка для короткой программы Ани, - говорит он как ни в чем не бывало, - но я бы хотел поставить сам от начала и до конца. Можно? Этери лишь кивает в ответ и спустя три дня смотрит, как Анюта разрезает лед под пронзительные звуки «O doux printemps d'autrefois» Жюля Массне.- Даниил Маркович, а почему я должна улыбнуться в конце? - Потому что, когда отпускаешь во благо, спустя долгое время остается лишь светлая грусть.
Этери так и замирает посреди катка, из вида теряя Аделю. Думает о своем. Получается, если грусть со временем не становится светлой, то и отпускать было нельзя? ** Этери стоит под дверью квартиры Гурова, когда на город уже успевает спуститься глубокая теплая летняя ночь. Сомнения ввинчивают ноги в пол. С их последнего разговора прошло полгода. Был ли у предложения Гурова срок давности? Захочет ли вообще Андрей говорить с ней? Да и один ли? Ведь столько времени прошло. Что вообще она ему скажет? Я должна была подумать…шесть месяцев? Просто отлично! Или еще лучше: Даня решил не уезжать и теперь нам ничего не мешает? Боже, какой бред. Но сейчас, стоя под дверью Гуровской квартиры Этери впервые, пожалуй, думает о том, что дело было не в Дане. Его возможный отъезд был весомым аргументом, но не решающим. Дело было в ней и в словах Андрея про «прийти навсегда». В словах, которые напугали ее маркером неминуемой ответственности перед собой и Гуровым за этот выбор. Повернуть ключ в его замке – значит, признать сам факт безоговорочной серьезности их отношений. И в половине первого ночи душного августа Этери этот ключ поворачивает. ** В квартире Андрея темно и тихо. Этери зажигает свет в прихожей, осматривается. Здесь, кажется, совсем ничего не изменилось. Яркие коридорные лампы проводят поток света до ванной, на стойке у раковины Этери издалека узнает свою зубную щетку. Какая же она идиотка. Сам Андрей появляется спустя минуту, заспанный и завернутый в одеяло. Этери отчаянно пытается успокоить дребезжащее в груди сердце, кусая губы. Гуров подпирает стену в метре от нее, а Этери на зелень в прищуре до боли знакомых глаз не может насмотреться. - Я воспользовалась ключом, - говорит она наконец едва слышно. Конец фразы Андрей читает по губам. - Хорошо, - кивает в ответ. Этери вдруг чувствует невероятное облегчение и тут же усталость, которая будто копилась в ней все эти полгода. И сил сказать еще хоть что-то или просто сделать шаг навстречу у нее нет. И Андрей будто чувствует это, подходит сам, прижимая ее к себе, как самое ценное и важное на планете. Он долго целует ее прямо здесь, в прихожей, из которой просматривается розовая зубная щетка в ванной и, возможно, их дальнейшая жизнь. В это почему-то верится. И уже в спальне, когда Гуров мягко перебирает светлые кудри, текущие по лопаткам, Этери думает о том, что впервые со своей собственной жизнью всё сделала правильно. И ей впервые за полгода так спокойно засыпается под равномерное дыхание на соседней подушке. А дальше наступает рассвет, что розовой дымкой растекается от Москвы до берегов Мраморного моря. * Ах Астахова - Когда ты придёшь...