Пять дней кинков

Цзян Чэн прикрыл глаза и закусил губу, стараясь быть тихим. Не ровен час кто-нибудь услышит — и тогда он не переживет такого позора. Стон снова едва не сорвался с губ, и он практически машинально сгреб в кулак волосы Вэй Усяня. Рот у того был мягким, горячим, а язык ласкал так старательно, будто от того, спустит шиди ему в рот или нет, зависела его жизнь. Цзян Чэн боялся посмотреть сейчас вниз: увидеть, как его же собственный член погружается в податливый дерзкий рот, выцепить выражение лица Вэй Усяня — наверняка шкодливое и довольное, как каждый раз, когда ему удавалось подбить Цзян Чэна на какую-нибудь пакость, которая обязательно плохо заканчивалась. Зачем он сейчас согласился, он не понимал. Зато ясно осознавал другое — за эту шалость его по голове уж точно никто не погладит. От этой мысли он почему-то едва не кончил. Вэй Усянь в этот момент словно нарочно расслабил горло и подался на встречу, и Цзян Чэн, толком и не осознавая, что творит, и сам надавил ему на затылок, заставляя заглотить до основания. Почувствовал, как по бедру заскребли пальцы, и, зажмурившись, спустил Вэй Усяню в рот. По телу бежала дрожь, принося после себя долгожданную расслабленность. Думать о наказании, которое может последовать, теперь хотелось меньше всего. Да и вообще — думать. И шевелиться. Вообще ничего не хотелось — только чтобы Вэй Усянь так и продолжал гладить бедра и вылизывать опадающий член. Но Вэй Усянь совершенно внезапно отпрянул — впрочем, из этого мало что вышло, потому что Цзян Чэн все еще сжимал в кулаке его волосы. — А-Чэн, — раздался холодный и мрачный голос матери. Это подействовало похлеще ушата ледяной воды. Цзян Чэн мгновенно подскочил, дернулся в сторону, одновременно пытаясь освободить запутавшиеся в волосах Вэй Усяня пальцы и прикрыться. — Матушка… — испуганно начал он, но тут же замолк, встретившись с ней взглядом. Она смотрела со злым прищуром, рассерженная донельзя — только на него, словно Вэй Усяня в мире никогда не существовало. — Поверить не могу, — произнесла матушка. — Мадам Юй, — вмешался Вэй Усянь, — я могу… — Пошел прочь, — отрезала она. — Ты принес в этот дом одни неприятности, да и теперь… — она замолкла, словно не могла сформулировать что-то, что ей было необыкновенно противно. — Прочь! — яростно воскликнула она. Вэй Усянь кинул на Цзян Чэна встревоженный взгляд и юркнул прочь из комнаты, оставляя его наедине с матушкиным гневом. А та заходила по комнате, спрятав ладони в рукавах. Каждый шаг — четкий, резкий, острый — словно бы наполнял комнату ощущением надвигающейся катастрофы. — Как ты вообще до такого дошел? — бросила матушка. Цзян Чэн промолчал и снова зажмурился, отчаянно пытаясь придумать, как все исправить. Не получалось. — Да прикройся же ты! — раздосадованно воскликнула мать. Цзян Чэн быстро натянул штаны и так же быстро запахнул полы одежд. — Сын — весь в отца. Путаешься со слугами, точно какой-то плебей. Теперь еще и это. — Вэй Ин… — начал Цзян Чэн и испуганно замолк. — Матушка, я… — Не оправдывайся! — прикрикнула она. — Принимай позор с достоинством! — Она покачала головой. — Весь в отца, и выбираешь таких же, как отец выбирал. Где твои приличия? — Я… — снова начал Цзян Чэн, но тут же оборвал себя: ему велели не оправдываться, и начать это делать снова — значит еще сильнее разъярить матушку. — Отправишься в Облачные глубины, — бросила мать. — И твой Вэй Ин — вместе с тобой. И если вы там не поймете… — она махнула рукой. — Вот уж точно — с кем поведешься. Может, адепты Гусу Лань вас чему-то научат. И если я узнаю, что вы снова… Матушка посмотрела на него тяжелым взглядом, машинально теребя Цзы Дянь на пальце. Цзян Чэн сглотнул и отвел глаза. Матушка тяжело вздохнула и шагнула из комнаты. И замерла на пороге, не оглядываясь. — Я не скажу отцу, — холодно проговорила она. — Но если будет еще хоть один раз — он обо всем узнает. Цзян Чэн крепко сжал зубы. Хуже гнева матушки было только разочарование отца.