Мой утопленник

Кожа под пальцами была мало того что мокрой, так еще и скользкой. Этот дебил здоровенный, прежде чем в воду лезть, похоже, кремом для загара намазался! Или вчерашний не смыл? Наверно, так, потому что, сколько Федот на него ни смотрел, чувак только пил, как не в себя. Грусть-тоску заливал… А после полез в море и сразу рванул за буйки, дурачина. Ну, а Федот за ним, будто предчувствовал что. И точно — «поциент» нырнул, а выныривать не захотел. Пришлось тащить. А он мало того что скользкий, так еще и руки отдергивает, ухватить не дает. И за волосы — без сиропа. Нет волос! Точнее, есть, но короткие — подстригся, видать, недавно, сволочуга мордатая! Но ничего! Мы тебя вот так, под мышечки! Воды несостоявшийся утопленник все же наглотался, так что, оказавшись на поверхности, закашлялся. И снова вырываться начал! — Да что ж ты вертишься-то, как кура-гриль! — Сам ты кура! Кхе-кхе-грр! Отвяжись, богом прошу! Грр. Ну что за жизнь-то? Утопиться и то не дадут спокойно! — А ты, что ли, топишься? — Нет, блядь, на рыбок посмотреть решил! — Слушай, а может, ты передумаешь? Ну, топиться-то?.. — Да отвяжись ты! Теперь еще и ногами пихаться вздумал! И сильно так! Видно, и правда на эмоциях, без шуток! Федот получил коленом в живот, незамедлительно погрузился в воду и начал пускать пузыри, медленно уходя на дно. Было даже интересно: и вот что теперь этот дебил делать станет? Утопленник, от которого Федоту сейчас были видны только ноги и жопа, обтянутая плавками в веселенький цветочек, зашурудил конечностями, взбил воду, перекрутился и нырнул. Теперь «в объективе» Федотова зрения оказались выпученные глаза и сомкнутые в ниточку губы, из уголка которых вверх вырывались редкие пузырьки. Ушедший в пучину морскую Федот задрыгался конвульсивно. Выглядело все это наверняка сильно так себе. Станиславский точно остался бы недоволен! Но, слава богу, длилось все недолго. Утопленник добрался до Федота, с удобством ухватил за волосы, которые у того с последней стрижки как-то незаметно успели отрасти, и потянул наверх, к воздуху и жизни. А после, ругая его на чем свет стоит, оттранспортировал к берегу. Поднялась суета, набежали скучающие пляжники — дамы в шляпах и с заломленными картинно руками, мужики с прилепленными к носу газетными клочками и с пивасом. Кто-то предложил вызвать скорую, но все-таки «оживила» Федота внезапная девица размера кинг-сайз, которая надумала делать ему искусственное дыхание рот в рот. Это было совершенно лишним, и Федот тут же «пришел в себя». — Ты меня чуть не утопил, вражина! — отплевываясь, сказал он и уставил палец в грудь вытащившему его на берег бугаю. — Говорил же — отстань! — мрачно отозвался тот, а после махнул рукой и поплелся в сторону навеса, где продавалось пиво. Федот поднялся, истово, разве что не раскланиваясь, поблагодарил собравшихся за поддержку и помощь, а после заторопился следом за утопленником. Собственно, обратил он на него внимание еще вчера. Да и как не обратить, если действо разворачивалось в соседнем номере? Двустворчатое французское окно было распахнуто, и через него наружу, а значит, и в уши тихо сидевшему на своем балконе Федоту неслись скандально-занудные рулады, выводимые капризным, немного гундосым тенором, и ответный возмущенный баритон. Вроде два мужика, а ссорятся будто… Федот навострил уши: а ведь точно, ссорятся-то как муж с женой! Или давние любовники на излете отношений. Интересно крали пляшут! — Все эти твои Валерки, Саньки и прочие Лехи, — втирал тенор, — они ужасные! Просто ужасные! Ты связался с плохой компанией! — Я ее основал! — устало возразил второй, баритонистый, и Федот захрюкал в кулак — получилось действительно смешно. — И только благодаря этой самой компании, ее успеху, ты, Ларик, живешь не в коммуналке, а в отдельной квартире, и ездишь не на маршрутке, а на собственной машине. Как, впрочем, и неугодные тебе чем-то Валерка, Санек и Леха. — Ты должен двигаться вперед. Расти над собой. А они тянут тебя на дно! — Его засосало опасное сосало… — пропел себе под нос Федот и снова тихонько захрюкал. По телевизору ничего путного не показывали, в бар Федот был не ходок… Да и на танцы тоже — там одни только потные и совсем неинтересные девки и бабы постарше, которые, изрядно заложив за воротник (или правильнее будет сказать «залив в декольте»?), обязательно начнут выплясывать что-то совершенно дикое, при этом еще и подвизгивая не в такт. И кой-черт дернул поехать на отечественные юга, в этот долбаный санаторий Общества озеленения Красного Креста, или как он там?.. В соседнем номере тем временем скандал вышел на новый уровень: заистеривший непонятно с чего тенор собрался уходить, уезжать, расставаться навсегда и все такое прочее. Так что теперь он картинно, сопровождая каждое свое действие мозгоебством девяносто девятого левела, собирал вещи. Федоту, как незаинтересованному стороннему наблюдателю или, вернее, слушателю, было совершенно ясно, что искренности в трагическом голосе этого самого Ларика и в его поведении — ноль целых, хуй десятых. А вот баритонистый верил и даже, кажется, страдал с полной самоотдачей и истинным трагизмом — уговаривал, вразумлял, извинялся за что-то, сути чего Федот не понимал. А потом невидимый, но оттого не менее противный Ларик отбыл, опять-таки слишком уж картинно хлопнув дверью, а оставшийся наедине с собой его «бывший» внезапно вышел на соседний с Федотом балкон и ухватился руками об ограждение так, будто выдернуть его хотел. Федот замер, благодаря всех богов, что кресло его стояло в глубине, в тени. Впрочем, сосед пробыл на воздушкé недолго. Дернул ограждение — аж гул пошел, — провыл что-то сквозь стиснутые зубы, задирая коротко стриженную башку к небу, будто волк в ночь полнолуния, и ушел обратно в комнату. А следом и Федот тихонько выбрался из своего укрытия, которое таковым совершенно точно не являлось, прокрался к себе в темный номер, где, все так же не зажигая света, разделся и улегся в кровать. Было не по себе. Но это никак не помешало заснуть и мирно продрыхнуть до утра. Привычка вставать ни свет ни заря никуда не делась и на отдыхе. Так что подхватился Федот в то время, когда большая часть страдальцев-отдыхальцев еще только приходила в себя после вчерашнего, требуя у жен и любовниц воды, таблеток «от головы» и пойти к чертовой матери «со своим долбаным морем». На пляже было пусто — лишь парочка каких-то тощих мужичков язвенно-задротного вида, наверняка выпнутые лучшими половинами «на подвиги», тащили к морю лежаки и застилали их полотенчиками, чтобы застолбить лучшее место под солнцем. Вода еще была кристально чистой, не взбаламученной, и Федот наплескался вволю, испытывая давно забытое, детское еще удовольствие от такого именно что плесканья в набегающих волнах. В планах было вернуться в номер, принять душ, чтобы смыть соль, после сходить на завтрак… Но в любом случае вся эта казавшаяся незыблемой до полной безысходности конструкция покосилась и рухнула в тот момент, когда Федот напоролся на своего соседа — того самого, вчерашнего, который выл с балкона на Луну. Баритоша был пьян, мрачен и целеустремлен. И все это Федоту остро не понравилось. Настолько, что он, наплевав на голодное урчание в животе, принялся за этой явно слишком увлекшейся своими мудовыми страданиями «брошенкой» следить. При ближайшем рассмотрении мужик оказался еще не старым (в самом расцвете лет, как тот Карлсон) и каким-то… широким: широко расставленные серые глаза (сейчас несчастные и мутные), широкие славянские скулы, широкая грудь и приятно фактурные опять-таки широкие плечи. Крепкую задницу обтягивали плавательные шорты в неожиданно розовый цветочек, а сильные ноги уверенно попирали землю-матушку, несмотря на то, что головушка забубенная явно решилась на какие-то глупости. Сосед и на пляж приперся с початой бутылкой чего-то крепкого. Другой, с иным «полетным весом» и более низким «лигрылом», уже бы упал мордой куда пришлось, а баритоша все еще передвигался. И это было плохо. Потому что Федот зуб любимый еще не пломбированный поставил бы на то, что все кончится какой-нибудь полной и окончательной херней. И угадал же! Мужик и правда, на полном серьезе, попытался утопиться! А теперь вот снова засел в баре. Федот пристроился рядом и протянул руку: — Федот. — Федот, да не тот, — мрачно прогудел страдалец и руку проигнорировал. — А который «тот» усвистал. — А в рожу? — А в ответ? Утопленник смерил Федота взглядом, усмехнулся презрительно и физиономию изволил отворотить, скотина такая! Вот и спасай после этого людей! — Ты чего устроил-то на ровном месте? Прям обстрадался так, что негде котику издохти! Ларик-то твой — так, только чтобы нервы тебе потрепать все устроил. Ты вокруг него должное количество танцев станцуешь, он и вернется, чтобы дальше мозгом твоим свою сладкую жизнь закусывать. — Ты почем знаешь? — Мачеха у меня — один в один. Как с ней отец живет, лично мне непонятно. Но давно живет… Может, ему на нее наплевать, как и на всех остальных? Хрен знает… Я б не смог. — Вот и я больше не могу! — Но не топиться же теперь из-за этого! — Прости меня. — Тебя-то за что? — Так ведь и тебя чуть за собой не утянул! — Нуу… Да. Чуть было не. Но ведь вытащил потом. Спас, так сказать. Причинил… добро. — Добро, блядь, — пробурчал так и не представившийся утопленник, а после тяжело поднялся и поплелся «в нумера». А Федот немного повременил и пошел следом. Все-таки нужно было осуществить ранее намеченный чудо-план. — Есть ли у вас план, мистер Фикс? — спросил он себя шепотом, а после сам же себе и ответил: — Да у меня целых три плана: причинять пользу, наносить добро и подвергать заботе! Шедшая навстречу тетка в шляпе размером с вертолетную площадку глянула дико и даже как-то сдвинулась к краю дорожки, обходя явно ненормального мужика по дуге. Федот рассмеялся и ускорил шаги. Утопленника в столовой предсказуемо не оказалось. Наверняка добрался до номера и спать завалился. Федот за него не волновался — кризис миновал. Да и вообще странно, что до такого дело дошло. Такие вот «основатели компаний», которых папахен Федота, перефразируя название известного телесериала, называл «крутыми чпокерами» — должны быть мужиками непробиваемо крепкими. Просто потому, что другие в мире отечественного бизнеса не выживут. Может, одно на другое как-то у него наслоилось и помимо обиженного на жизнь Ларика еще что-то приключилось — в семье или по работе? Ладно. Чего гадать! Представится случай, можно будет прямо спросить. И возможность поговорить действительно возникла, вот только повернулось все как-то криво. Вечером того же дня погода испортилась и задул сильный ветер. Так что Федот, обернувшись одеялом с кровати, опять засел у себя на балконе и занимался тем, что скучливо смотрел на барашки набегающих волн. Сидел долго; сам себе в том не сознаваясь, ждал; и уже собрался уходить внутрь, когда сосед-утопленник наконец-то выдвинулся на свой балкон. — Привет! — сказал ему Федот. Тот обернулся, присмотрелся, прищурившись, и задумчиво кивнул: — Так вот откуда ты… наблюдательный такой! — Я не специально. Ты и этот твой Ларик были шумными. — А ты и повеселился, слушая, как два пидораса выплясывают! — Это было… не весело. — Противно? Так? — Иди в жопу! — Приглашаешь? Федот и опомниться не успел, как утопленник, гад здоровенный, перемахнул через ограждение своего балкона и с ловкостью вышедшего на охоту орангутана перебрался на соседний. Вдруг стало страшно. Что он на самом деле знает об этом человеке? Пожалел, увидев его страдающим? А кто пожалеет самого Федота, если придется страдать уже ему? — Слушай, мужик… — Федот выпутался из одеяла и встал. — Меня зовут Станислав. Можно просто Стас. Очень приятно. — Мне нет. Давай-ка ты, расписной такой, потихонечку обратно к себе двинешь. Не надо мне доказывать, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным. — Это ты о чем? Федот провел рукой по лицу и мотнул головой: — Ни о чем. — Тогда продолжим знакомство, так сказать, уже в иной, горизонтальной плоскости! Ну! Не жми булки-то! Я заплачу́, если проблема в этом. Утопленник — Стасик, блин! — подступил еще ближе. Федот уперся рукой ему в грудь и легонько, но решительно оттолкнул: — Позволь вернуть тебе твое же: отвали! — Но ты-то не отвалил! — Стас отбил руку и резко притянул Федота к себе. Губы его, от которых сразу увернуться не удалось, были злыми. И поцелуй получился таким же — полным совсем не того чувства, которое можно было бы ожидать от этого действа. Федот извернулся, а после коротко ударил Стаса в живот. Ударил, отступил в сторону, глянул на эффект и только после ответил на последнюю кинутую ему реплику: — Почему же? Отвалил! После того, как ты меня ногой саданул. Сейчас… несколько несимметрично вышло. Но ничего, и так сойдет. И заруби себе на носу: за бабки — это вон, с Лариками всякими! Понял, болезный? А теперь выдыхай! Выдыхай! Но «болезный» явно не мог ни вдохнуть, ни тем более выдохнуть — согнулся напополам и только пучил глаза да рот разевал. Федот, усмехнувшись, прицелился и подтолкнул его в лоб так, чтобы нежданный гость приземлился задницей в кресло. Оно кракнуло надсадно, но выдержало. А Федот повернулся и ушел в номер, заперев за собой широкую створку и задернув плотные шторы. На душе было мерзко, пальцы нервно подрагивали, в животе тряслось. Причем даже не от отвратительного липкого страха родом из детства. И уж тем более не от отвращения. Дело было в том, что Стас Федоту понравился. Впервые за очень долгое время просто взял и понравился. Весь — с квадратными плечами, походкой вразвалку и серыми, широко расставленными глазами на добродушном в общем-то лице… Наверно, из-за этого произошедшее и казалось таким омерзительным. И обидным до боли. И почему Федоту вечно везет на мудаков? Сначала был родной папахен, которому до сына никогда не было никакого дела. Потом мачеха, видевшая в чужом ребенке лишь проблему для себя. Ну, а вишенкой на торте, конечно же, стал тренер юношеской секции по плаванию, который как раз Федота очень любил. Настолько, что в итоге и подсадил своего лучшего ученика на «иглу» извращенного секса. В самом начале этой истории, когда все еще можно было задушить в зародыше, Федот попытался пожаловаться отцу, но тот велел «с глупостями» к нему больше не приставать: «Ты же мужик, а не барышня, какие еще приставания? Способа уклониться от тренировок поумнее придумать не смог?». А больше жаловаться было и некому… Или так тогда просто казалось… К счастью, отношения эти — изломанные, болезненные, извращенные — длились недолго. Федот слышал, что на зоне, куда этот заслуженный мерзавец, считавшийся одним из лучших тренеров страны, вскоре угодил с подачи родителей другого «любимого ученика», ему пришлось солоно — на себе почувствовал, каково это, когда насухую да без растяжки! Насильно! Узнав об этом, Федот с горячей, мстительной радостью представлял, как мрачные мужики в наколках-куполах, навалившись на тренера кучей, трахают его, нагибая над парашей. А потом стало известно, что тот, как видно, не выдержав «радостей» зоны, повесился. Просто, сука, взял и повесился, по мнению Федота так и не отработав все то, что причинил другим… Интересно, а каков ад, уготованный насильникам? Федот сделал воду похолоднее, и ледяные, колючие струи быстро вернули ему спокойствие, над которым в прошедшие годы пришлось немало поработать. Самому. Без психолога. Какой психолог, если о случившемся Федот сказал одному лишь отцу, да и тот в сказанное не поверил? Нет, после того, как все вскрылось в отношении другого юноши, всех остальных учеников тренера тоже допрашивали — аккуратно, с профессиональными улыбками и тщательно продемонстрированной заботой. Но все это казалось таким лживым, что Федот промолчал, сказал: мол, ни о чем таком и слыхом не слышал и ни к кому никаких претензий не имеет. Да и в голове уже засело, что не случайно тренер выбрал для любовных утех, если их можно было таковыми назвать, именно его — Федота Островского. Почуял как-то в нем родственную душу, определил скрытое гейство. Ведь после, сколько Федот ни пытался все в личной жизни нормализовать, ничего у него не вышло. Пришлось признать: на девушек у него не стоит. А стоит как раз на здоровенных мужиков формата «шкаф платяной с антресолями». Долбаный тренер! Выбраться из глубочайшей депрессии помогли нагрузки и спортивная дисциплина. И самоконтроль, которому обучил новый тренер — в отличие от первого, невысокий и сухощавый, предельно невозмутимый и немногословный, но при этом при всем сильный и, главное, надежный, как скала. С ним-то Федот и достиг всего того, чего достиг — и в спорте, и в жизни… Жаль только, что хорошие люди не вечны… Даже такие вот, про которых кто-то когда-то сказал: «Гвозди бы делать из этих людей. Крепче б не было в мире гвоздей». Николай Николаевич умер неделю назад. После этого события Федот и уехал, чтобы побыть одному, вне спортивной тусовки, вне принимаемых зачастую без его ведома решений, всех склок, дележа и прочей дряни… И вот теперь стоял в душе номера какого-то там широко известного в узких кругах санатория («Общества озеленения Красного Креста, ага!») на отечественных югах, в который его занес сам черт, не иначе! Когда Федот вышел, чтобы лечь спать, за шторами на балконе было тихо. Утопленник по имени Стас, похоже, свалил. Интересно, почему некоторые люди обычную заботу и человеческую симпатию воспринимают, как разрешение или даже приглашение к действию? И почему из-за этой ерунды Федот, вместо того, чтобы провести романтический вечерок с приглянувшимся ему мужчиной, сначала был вынужден его бить, а теперь мается и хандрит?

— Недуг, которого причину Давно бы отыскать пора, Подобный áнглийскому сплину, Короче: русская хандра… (А.С.Пушкин «Евгений Онегин»)

Федот продекламировал это гундосо, кося под Ларика, отхилявшего в дальние дали прочь от своего долбака-любовничка, а после засмеялся сам над собой и постановил: — Там хорошо, где мы, а не где нас! А еще лучше, когда сначала мы, а потом нас. И так, чтобы по любви и к обоюдному удовольствию! Где тут очередь на запись к богу, чтобы прошение подать? Где-где? В пизде-е-е? Облом! Там мне не побывать. Так что ропщи, не ропщи, Федотушка, а так и будет всё у тебя в жизни идти одним-единственным путем — через жопу! И следовало признать, что следующая, совсем уж неожиданная встреча с «утопленником» состоялась строго в рамках обозначенного ранее формата: «через жопу». Федот был голым и мокрым, а Стас — в дорогом костюме и в сопровождении чиновника из Федерации, который вокруг него так и прыгал, засматривая в рот, словно птенец мамке. «Спонсор», — понял опытный в таких делах Федот и только после перевел взгляд с чинуши на его спутника. Ёб! Утопленник собственной персоной! — А это у нас тут Федот Островский, мастер спорта международного класса, надежда отечественного спорта, уникальный пловец, для которого… — Пловец и мастер, стало быть… — перебил иронично Стас и усмехнулся, пройдясь взглядом от Федотовых босых ног до его же макушки. Стоять мокрым было холодно, но использовать полотенце по назначению и начать вытираться даже мыслей не возникло. Еще не хватало свое «ню» перед незваным гостем развешивать! Тот постоял, поулыбался, а после вдруг решил проявить деликатность и заботу: — Ну, не будем мешать господину Островскому, а то он на гуся ощипанного похож стал — весь мурашками покрылся. Наверно, от холода… — Вот я и говорю: денег нет ни на что, дорогой вы мой Станислав Сергеевич! Буквально ни на что! Интере-есно крали пляшут! Торопливо промокнув уже почти испарившуюся влагу на теле и подсушив голову, Федот принялся одеваться. Остро не хотелось столкнуться со Стасом на выходе, а потому абсолютно необходимо было сбежать до того, как тот освободится. Но, естественно, все опять пошло через жопу! Стас стоял, привалившись к своей машине («Кто б сомневался: естественно, здоровенному черному джипу с тонированными стеклами!») и засунув руки в карманы офисных брюк. Вообще этот прикид — пиджак, галстук и брюки — ему откровенно не шел: скрывал фактурные мышцы роскошного тела, зато подчеркивал общую «квадратистость», попутно почему-то превращая ее в неуклюжую грузность. Если бы Федот не видел, каков Стас на самом деле, сейчас бы и не подумал, что он под всем этим офисным покровом хорош до слюноотделения. Интересно, что ему надо? Снова будет лезть с предложениями «оплатить»? Или начнет угрожать? В конце концов, Федот знает про него кое-что, наверняка тщательно скрываемое от «широкой общественности». Но Стас удивил. Шагнул навстречу и… извинился: — Я рад, что эта случайная встреча дала мне шанс сказать: я тогда, на балконе, повел себя по-скотски, прости меня, пожалуйста. И спасибо, что не бросил до этого… ну… в море. Следом поплыл, а после шоу устроил и вынудил тебя к берегу тащить. Отвлек от дури в башке… Я только теперь понял это. Когда узнал, кто ты. Федот не стал отнекиваться, утверждая, что совсем даже не придуривался, когда изображал утопленника. Просто кивнул в ответ, принимая извинение, а потом коротко уточнил: — Все? Я пошел? — Ну… Да. Как скажешь. А может, подвезти? — Спасибо, я с этим сам справлюсь. Еще раз кивнув — на этот раз прощаясь, Федот пошел к своей машине, припаркованной здесь же. Отъезжая, почему-то был уверен, что Стас так легко не отвяжется, попрет следом. Это ожидание, с одной стороны, тревожило, а с другой — грело и, кажется, даже возбуждало… Но Стас за Федотом не поехал, и стало ясно, что всё. Что еще одного «следующего раза» совершенно точно не будет. Потому что Стас, несмотря на свои курортные выверты, не производил впечатления человека, способного начать сталкерить, а в возможность еще одной случайной встречи Федот не верил от слова «вообще». Неудивительно, что после этого бесславно закончившегося рандеву накатила уже знакомая затягивающая хандра. Вдруг показалось, что он, мастер спорта международного класса, пловец Федот Островский, на самом деле тонет. Пусть и фигурально, а не в реальной воде, но от этого легче совсем не было. Ощущение, что он безвольно, не имея сил бороться, погружается на дно жизни, тонет в одиночестве, будучи окруженным огромным многомиллионным городом вокруг, было убийственно тяжелым… Да, Федот был интровертом. Настолько, что удивлялся: почему это одиночная камера в тюрьме считается жестоким наказанием? Как-то на глаза попалась кем-то сформулированная мысль: «В аду для интровертов нет отдельных котлов», и Федот некоторое время сидел и обдумывал ее, примерял на себя, ужасаясь жестокости этой потенциальной кары — когда не можешь уединиться. И все же совсем без человеческого тепла рядом не мог даже он. Шумного и многолюдного окружения не требовалось, оно, напротив, утомляло, зато хотелось иметь рядом кого-то одного, но так, чтобы совсем близко. Чтобы кожа к коже, сердце к сердцу, душа к душе… Опять помогли тренировки. Федот работал отчаянно, с полной самоотдачей, и результат оказался великолепным: если ранее кто и колебался, брать его в сборную или нет, теперь сомнения отпали. Так что Федот Островский поехал в Рио и уже там окончательно доказал всем, что он действительно один из лучших. И что случайностей не бывает нигде и никогда. Как и совпадений. Вот только кто-то там, наверху, как видно, решил и ему кое-что доказать в ответ. А именно: что человек предполагает, а бог располагает. И расположил Создатель Федота на этот раз в центре буйного бразильского карнавала. Вокруг пели, пили и плясали. И он сам пел, пил и плясал. В первую очередь потому, что только сегодня утром у него был последний заплыв, в котором он сумел победить, а значит, можно было позволить себе расслабиться. Чем он с успехом и занимался до того самого момента, пока посреди всего этого многотысячного безумства, в дикой толпе посреди столицы чужого, бесконечно далекого от России государства, нос к носу не столкнулся со Стасом. Утопленник выглядел откровенно потерянным и только озирался, тараща глаза и из последних сил пытаясь держаться на поверхности волнующегося вокруг людского моря. Федот глянул и захохотал. Ну точно — утопленник и есть! Опять идет на дно, а очередной «Ларик», камнем висящий на руке, ситуацию только усугубляет. А может, и создал ее. И чего некоторых людей так и тянет на мудаков? Хотя… Федот захохотал еще веселее: уж чья бы корова мычала! Ведь его, Федота Островского, тоже тянет! Еще как тянет! Особенно на некоторых представителей этого не к ночи помянутого мудацкого племени. Уж сколько времени прошло, а никуда тяга эта не делась. Ром, взбодренный пузыриками колы, гулял в крови, требуя незамедлительно совершить какую-нибудь разудалую глупость. И Федот отказывать себе в подобной приятности не стал — в конце концов, не так много в его строго размеренной, подверженной бесконечным графикам, режимам, диетам, антидопинговым проверкам и всему подобному жизни дней, которые все, от начала до конца — один сплошной праздник непослушания. — Мужчина, а сколько будет стоить ночь с вами? Ну! Не жмите булки! Я хорошо заплачу! — радостно проорал Федот в лицо Стасу и заплясал вокруг от нетерпения и азарта. Первым среагировал на его «деловое предложение» не сам утопленник, замерший с приоткрытым ртом, а «Ларик», который с каким-то совершенно анекдотичным прононсом вдруг заверещал в ответ: — Па-адите прочь! С чего-о вы вообще взяли-и, что Станислав Сергеич… И вы вообще кто-о? — Конь в пальто, — с готовностью откликнулся Федот и даже взбрыкнул немного, продемонстрировав свой костюм — с шапкой-конской головой и с радужным хвостом, привязанным по центру обтянутой джинсовыми шортами задницы. — Так что насчет продажной любви, Станислав Сергеевич? — А можно любовь вечером, а деньги уже потом? — внезапно оживая, предложил тот, и губы его, до этого напряженные и даже злые, вдруг поползли в стороны, растекаясь в освобожденной улыбке. — Стулья вечером, а деньги утром? Можно, — легко согласился Федот, продолжая гарцевать вокруг от нарастающего азарта. — Но деньги вперед. — Вы сумасшедши-ий? — вновь влез «Ларик». — Какие деньги-и? Какие вообще стулья-я? Вы вообще о чё-ом? Федот засмеялся и протянул Стасу руку: — Я тебя и из этого вытащу, если захочешь. Ты только не брыкайся. — По части брыкания сегодня у нас ты, — откликнулся тот, щелкнул по конскому носу у Федота на шапке, а после вложил свою широченную ладонь ему в руку. И Федот сразу, более ни о чем не раздумывая и ни в чем не сомневаясь, потянул его за собой. «Ларик» было повис, не пуская. Стас оглянулся, вернулся на шаг назад, что-то проговорил в разом покрасневшее ухо, что-то вложил в мигом цепко сжавшиеся пальцы, а после… После был темный номер отеля и объятия, поначалу более всего похожие на борьбу. Федот и Стас яростно целовались, раздевая друг друга, а потом, когда одежки на обоих кончились, упали на кровать. Но и на ней не лежали, а катались, словно были на татами — то один оказывался сверху, то другой. Федот с яростным нетерпением лапал Стаса за угловатую задницу, и сам чувствовал, как пальцы «утопленника» проникают ему между ягодиц, нащупывая отверстие. Федот напирал, подминая под себя крупное тело, тискал выпуклые мышцы груди, оглаживал бока, прокатывал в ладони член и вновь срывался ладонями на задницу. Стас отвечал тем же, рычал, кусался, сминал ягодицы Федота, разводя их, а потом… Федот своими затуманенными ромово-возбужденными мозгами и не понял, в какой момент это произошло, но… Черт… Это было так странно, так охуенно сладко и возбуждающе, что и не сформулировать — разве что почувствовать! Почувствовать тот миг, когда большое мужское тело в твоих руках вдруг как-то, что ли, уступает, расслабляется, отдавая первенство… Федот глянул в лицо Стасу, желая убедиться, что все понял правильно, и увидел мягкую улыбку, притаившуюся в уголках губ, текучее томное возбуждение в глубине глаз и главное — согласие… Сказано ничего не было, но при этом понимание казалось полным. И все же Федот, по известным причинам относившийся к таким вещам с болезненной въедливостью, уточнил, а услышав «да», даже засмеялся от счастья. Поход в душ с целью подготовиться к дальнейшему и остро желанному несколько снизил градус возбуждения, но Федот решил, что это пойдет ему только на пользу — хоть не покажет себя скорострелом. В активной роли он бывал неоднократно. Собственно, освободившись от домогательств тренера, пережив период полного неприятия сексуальных контактов как таковых, а после все-таки вернувшись в «большой секс», только сверху он и бывал. Оно и понятно — это стало для него своего рода психологической компенсацией, самоутверждением. Но немногочисленные любовники все были младше него или меньше габаритами. Просто потому, что на иное Федот не смел и замахиваться — казалось, что на роль пассива кто-то иной просто не согласится, — а тут… Тут под ним стонал и прогибался, добровольно, со страстью и видимым наслаждением отдаваясь, мощный взрослый мужик! Сначала Федот ласкал Стаса руками, потом заставил принять коленно-локтевую и, разведя половинки ягодиц, принялся целовать и щекотать кончиком языка розовеющий анус. Тот пульсировал, то поджимаясь, то расслабляясь, и Федот, чувствуя это, сам трепетал от предвкушения. Головка его члена, обтянутая латексом, погрузилась в тугое отверстие с трудом, и, почувствовав это сопротивление, Федот замер, нагнулся и начал выцеловывать Стасу спину и шею, попутно нащупывая рукой его член. Он стоял и был влажным от предэякулята. — Хочу тебя, — шепнул Федот и двинул бедрами, погружая себя еще глубже. — Аххх, — выстонал Стас и тут же пояснил со смущенным смешком: — Сумасшедшие ощущения. С этим трудно было не согласиться. Федот тоже засмеялся, прицелился и наверняка достаточно больно куснул Стаса за ухо, одновременно вгоняя себя в тело под собой до конца. — Ах! — опять выдохнул тот, но смеяться уже не стал, а двинул бедрами навстречу. Федот то частил, то снижал темп до ленивых тягучих фрикций, продолжая в такт ласкать Стасу член. Остановился лишь после того, как тот сам перехватил ему руку, как видно, желая прервать слишком яркую для него в этот момент ласку. Так что Федот излился первым, а после с наслаждением довел ртом до оргазма и Стаса… Разбудили его осторожные прикосновения и поглаживания, а после уткнувшаяся между ягодиц головка. — Только не торопись, — шепнул он и постарался расслабиться. Сначала шло туго, Федот кусал губы и прятал лицо в подушку. Но Стас был терпелив и нежен, а потому этот во многом этапный, переломный для Федота момент в восстановлении сексуальности, закончился ярким, богатым на ощущения и эмоции оргазмом. Первым в его жизни в нижней позиции. — Ты чудо, — сказал ему Стас, целуя за ухом, а после притискивая к своей широкой груди. — Ну? Спим дальше? — Спим, — согласился Федот и, перекрутившись в кольце обнимавших его рук, потянулся и аккуратно просунул палец в анус Стасу. Там было горячо и скользко от ранее использованной смазки. И от одной только мысли, что все это именно так потому, что он, Федот, совсем недавно сначала растянул, а после растрахал это отверстие, стало так хорошо, что захотелось заурчать сытым котом. Да и проснулся он в том же замурчательном настроении. Вот только оно вытекло из него практически сразу: в постели Федот был один, да и номер оказался пуст! Судя по всему, Стас оделся и ушел. Федот невольно глянул на тумбу рядом. Постыдных денег, о которых вдруг подумалось, там не было. Ну хоть так! И что ему вчера в голову-то ударило, когда он со своими чудо-предложениями к Стасу в присутствии его очередного «Ларика» полез? Нет, понятно что: ром и кока-кола! — Ром и кока-кол-ла — всё, что нужно звезде рок-н-ролла, — пропел мрачно Федот и отправился мыться. Как и всегда под струями воды мысли окончательно прочистились, и стало еще противнее: напился, вел себя совершенно непотребно, в прямом смысле этого слова увел мужика у любовника — взял за руку и уволок… Интересно, они помирятся, или всё? «Финита-ля», так сказать. С другой стороны, Стас-то не баран на веревочке, чтобы его просто так можно было увести без согласия… Очень хотелось так и остаться в роскошном номере отеля, в который они вчера завалились, с трудом удерживаясь от того, чтобы начать целоваться на ходу, и наверняка своим буйством шокировав всех, кого только можно. Хотя не Рассея-матушка, здесь народ ко всякому уже привычный. А значит, можно будет попросить тут, в этой гостинице, сексуально-политическое убежище… ну… хотя бы еще на сутки. Сидеть, страдать, думать… А потом, собрав себя в кулек под названием «тело Федота Островского», отправиться назад, к товарищам по команде… — Отличный план, мистер Фикс! Лучше и не придумаешь! — постановил Федот и выключил воду. И тут же стало ясно, что в дверь стучат. Причем, судя по заунывной размеренности этого долбежа, уже давно. Федот замотал бедра полотенцем и отправился узнавать, что, собственно, происходит. Однако все та же Рассея-матушка давно и крепко отучила открывать дверь, не спросив, кто за ней, а потому, уже взявшись за ручку, Федот все же уточнил: — Кто там? — Ну слава те яйца! — возмущенно откликнулся из-за двери Стас. — Я уж решил, что ты, протрезвев и опамятовшись, предпочел оставить меня по ту сторону двери. Федот торопливо распахнул створку и предсказуемо обнаружил за ней своего неожиданного и в то же время давно желанного любовника. Тот улыбался, а в руке у него был чемодан. Стас тряхнул им и завершил: — А я бы предпочел, чтобы ты был от меня в обозримом будущем не дальше, чем по ту сторону презерватива. А лучше еще ближе. — Ты обо мне многое не знаешь… Как, впрочем, и я о тебе. Может, через пару совместно проведенных, как ты изволишь формулировать, «по разные стороны презерватива» лет или даже дней, ты снова топиться побежишь… — Или ты. Потому что я тот еще подарочек, и проблем у меня в жизни в последнее время было море разливанное! Топись — не хочу! — возразил Стас и вдруг захохотал: — А знаешь, это будет сенсация и новый черный анекдот: чемпион по плаванию Федот Островский утопился. — Не тот я, чтобы… — начал возражать Федот, не желая оказаться заранее записанным в утопленники, но Стас закончить ему мысль не дал: — Очень даже тот! — сказал он совсем серьезно. — И что я был за дурак, раз не понял это сразу?