Сherche l'homme

             До этой фразы я абсолютно не понимал, что он от меня хочет. Ведь вижу, что самец, еврейской наружности, с залысинами и курчавыми волосиками, с двигающимся шнобелем, да ещё и Алик… Глаза чёрные, масляные, притягивают… Руки волосатые, без излишнего серебра и маникюра. Очевидно, что он не по мальчикам. Скорее всего, у него жена и трое детей, вон какое уверенное пузико и тоненькое затуманенное кольцо на правом безымянном. Он уже давно выиграл все сражения, ему самому никаких утех не надо.       — Так что, потрахаться хотите? — Он вдруг выкладывает козырь.       — Э-э-э… Смотря с кем.       — С молодым и здоровым. Двести евро?       До этих эпохальных слов было много разговоров о том, какую музыку слушаю, что смотрю, что читаю, как вообще жизнь протекает…       — Я так-то актив, — саркастично подняв бровь, выразился я.       — Это и прекрасно! — ещё больше оживился Алик и нетерпеливо пододвинулся ближе.       — Двести евро за то, чтобы я вас трахнул? — Я даже оглянулся.       — Что вы! Не меня!       — А кого?       — Вы будете в маске. Вы не должны его видеть.       — Прелестно… Меня будут снимать?       — Конечно нет!       — Тогда во имя чего?       — Для вас просто удовольствие.       — А для вас?       — Для меня работа. Обещаю, никаких особенностей: плёток, мертвечины или говна на ложке.       — Нет, поищите кого-нибудь более смелого. Проститутку, например.        Алик тяжело вздохнул, поджал губы.       — Для вас никакого риска. А нам как раз важно, что вы не проститутка.       — А вариант, что я просто храню верность своему другу?       — Да бросьте! — Алик театрально встряхнул руками. — Вы здесь сидели почти час, значит, никакого друга нет. «Луи-Луи» не то место, чтобы просто перекусить или вести деловые встречи. Сюда приходят в поисках. В ПО-ИС-КАХ! Так что нет никакого друга.       И это правда. Серж ушёл уже как год назад. После семи лет почти брака. Ушёл без всякой ругани, без факта измены, без наркотических заходов. Просто наши чувства умерли. Прекратились споры о литературе, обсуждения его кандидатской, безумные уикэнды в глуши, романтические завтраки, совместный просмотр документалистики. Мы перестали говорить даже о своих котах — Тарасике и Платоне. Секс всё ещё вставлял, но без искр и страсти. Однажды Серж буднично сказал: «Я снял квартиру, переезжаю завтра». — «Помочь?» — отреагировал я, даже не спросив где, почему, какого хрена?       Несмотря на то что чувства угасли, разрыв я пережил болезненно. Сначала много пил, потом резко занялся телом: похудел, подкачался, выровнял зубы, изменил прическу, зачем-то сделал тату. Замещал пустоту лихорадочной деятельностью: получил денежный заказ перевода с французского, пробежал пару марафонов, поучаствовал в акциях помощи бездомным животным. Сержа не видел, да и не искал. Никого не искал вовсе. Обходился без секса и отношений.       И только вот как пару недель что-то стало грызть изнутри, захотелось человека рядом. Приятельница Марго повела меня в «Луи-Луи», типа здесь есть с кем познакомиться, здесь можно не скрывать ориентацию. И вот познакомился. Мутный Алик…       — Поймите, мне абы кто не нужен, — устало проговорил он. — Все эти службы полуэскорта нас не устраивают.       — Просто скажите, кого «нас»?       — Не могу.       — Хорошо, почему я?       — Вы ожидаете комплиментов? Их не будет. Элементарно, мой работодатель привык доверяться моему выбору. Мой выбор — вы.       — У меня есть время подумать?       — Нет, я обещал найти до ночи.       — Чего конкретно от меня требуется?       — Вы едете домой. Моетесь, ну, или что там нужно… Я приеду за вами без двадцати одиннадцать. Мы подписываем договор о неразглашении. Я надену на вас плотную маску. Привезу на место. Вы трахаетесь с молодым человеком через презерватив, по возможности делаете то, что ему надо. Но не снимаете повязку. Мы увозим вас домой, платим двести евро.       — А если вашему работодателю я не понравлюсь? Или у меня тупо не встанет?       — Всё равно двести евро.       — Не понимаю, в чём подвох. Он уродлив? Или инфицированный?       — Ни то и ни другое. Мы платим за анонимность. Чтобы без вопросов. По-взрослому. Здоровье моего клиента гарантируется договором. Если вы ему понравитесь, лично я буду на некоторое время счастлив. Поэтому прошу вас, соглашайтесь…       Чертов еврей. Почти растрогал. Впрочем, чем я рискую? Я даже не на госслужбе, чтобы бздеть за репутацию. Но тем не менее произнёс значительным голосом:       — Вы же понимаете, что в моём положении приходится опасаться.       — Каких ещё гарантий вы хотите?       — Не знаю, я не готов к таким переговорам. Я лингвист, а не юрист…       — Тогда рискните уже, чтоб было о чём писать!       — Лингвист, а не писатель!       — Тогда чтобы было о чем вспомнить…       Когда я спустился во двор, Алик уже был там. Он стоял, облокотившись на белый шикарный «БМВ» Х6. Курил.       — Я уже начал волноваться. — Алик выкинул сигарету.       — Если бы я не решился, что бы последовало?       — Истерика и вынос мозга. Но! Даже это вы ни с кем не обсуждаете! Нам бумагу надо подписать, и прошу, отнеситесь к этому со всей серьёзностью! — Он услужливо распахнул дверцу немецкого сияющего монстра.       «Договор о неразглашении конфиденциальной информации». «Стороны обязуются не разглашать сведения, составляющие конфиденциальную информацию о факте отношений контрагентов, о формах отношений, о факте материального вознаграждения. Сведения личного характера (в том числе личные персональные данные), ставшие контрагентам известными в связи с отношениями, не передавать третьим лицам, даже в частных беседах, а также защищать вышеуказанные сведения от посягательств и попыток их обнародовать третьими лицами. <…> В случае разглашения сведений, составляющих конфиденциальную информацию по настоящему соглашению, контрагент обязан в полном объеме возместить понесённые другой стороной в результате такого разглашения убытки, размер которых…»       Я свистнул, ошеломлённый прописанной суммой.       — А вы как думали? Нам нужны гарантии вашего молчания. Как вы видите, в договоре нет указания на характер отношений и нет понятий «услуга», «работа» и прочая унизительность. Мы несём такую же ответственность за разглашение, как и вы. Справедливо?       — Чья это подпись? Чей паспорт? — Я ткнул на закорючку под словами «сторона-офертант».       — Мои. Вы не дочитали договор. Вот тут о том, что вы обязуетесь не собирать информацию, не пытаться сфотографировать, записать, не использовать всяких там детективов-следаков. Вам придётся оставить дома свой телефон.       — Просто шпионские игры!       — И вот здесь, — Алик не обращал внимания на попытку сарказма, — о том, что стороны гарантируют действия, не нарушающие здоровье, и о том, что «при изменении обстоятельств здоровья обязаны уведомить вторую сторону незамедлительно».       — Хм… Обтекаемо для договора. Хорошо, мне всё понятно. Я подпишу. Ведь если меня напряжёт или будет неприятна сегодняшняя встреча, от следующей я могу отказаться?       — Безусловно! Равно как и ваш партнёр!       Алик вписал мои номер и серию паспорта, а я поставил два росчерка. Потом ещё поднялся домой, оставил паспорт, телефон и свою копию договора. Выходя, случайно взглянул в зеркало. И даже остановился…       — Ты не сошёл с ума? — спросил я у своего растрёпанного отражения. «Зеркальный я» ответил мне тревожным взглядом. Я прижался лбом к холодному лбу отражения. Почувствовал, как гулко бьётся сердце. Надо идти. Решился, значит, к чёрту колебания. Хотя… Я набрал незабытый номер на мобильнике. Удивлённый голос:       — Жека? Что-то случилось?       — Нет. Я просто так, подумалось вдруг… Как там Тарасик и Платоша?       — Они у мамы, я не в стране. Так что ты можешь встрять на бабки.       — Ты там по работе?       — Нет, мы отдыхаем… У тебя всё хорошо?       — Всё хорошо. Ладно, отдыхайте. Пока.       Я отключился. Не нужно было звонить. И это «мы отдыхаем», и голоса фоном, и котов мне не привёз. Ничего не вернётся, и я никому не изменяю. Разве только что себе.       До места я ехал на заднем сиденье, с плотной чёрной, широкой маской на глазах. Ехали долго, очевидно через центр, так как раза три вставали и еле-еле тащились. Остановились, механический шум, похожий на открывающиеся ворота.        — Привет, Никита! — сказал кому-то Алик. — Я сегодня сам всё сделаю.       — О’кей, — ответили ему. Машина тронулась, круто повернула, потом поехала вниз. Встала. Алик вышел, что-то загудело. Я услышал, что мой наниматель с кем-то говорит, о чём — не слышно. Наверняка по телефону, и отошёл подальше. Открылась дверь «бэхи».       — Немного надо подождать. Он уже подъезжает. Можно на «ты»?       — Можно. Как мне к нему обращаться?       — А нужно как-то обращаться? Вряд ли он будет с тобой беседы задушевные вести. — Я представил, как Алик усмехнулся, стало неприятно. — Может, хочешь выпить? Самую малость.       — Нет. И часто ты ищешь таких, как я?       — Не часто. Когда на него накатит очередной заёб. Обычно он справляется, никаких симптомов… — Каких симптомов, Алик не договорил. Но я и сам ясно понял: «Никаких симптомов гейства». — У меня есть пицца. Хочешь?       — Нет. Я сыт.       — А вот я пожру, если ты не против. — Звонок. — Чёрт! Евгений, помните про условия договора, ну и то, что он просто человек…       — Звучит угрожающе.       Алик взял меня за руку и помог выбраться из «бэхи». Маленькими шагами, как паралитик, я последовал за моим «работодателем». Метров десять, лифт, вечность, мягко хлюпают створки, и сразу под ногами ковёр или что-то мягкое. Идём метров двадцать… нет, тридцать… поворот налево. Стоп. Что-то пикает… Механический звук. Мы заходим («тут порог, не запнись»). Меня усаживают на диван… нет, кровать… что-то широкое. Слышу звук льющейся воды.       — Это Алик! — кричит мой провожатый. — Я сделал то, что ты просил. Ухожу!       Звук воды резко обрывается.       — Кто там? — звонкий вскрик.       — Это Алик! — повторяет тот, кто всё ещё держит меня за руку. — Я привёл!       — Сейчас, я выйду… Пойди прочь!       — Я ушёл!       И он ушёл. А я остался один. На некоторое время возобновился звук душа. Потом он стих, и пахнуло паром и какой-то тонкой цветочной отдушкой. Шорох, перемена интенсивности запаха, хлынуло тёплым и чистым. Кто-то стоял передо мной и, по-видимому, меня разглядывал. Пыхтение.       — Заебись! — выразился этот кто-то недовольным детским шёпотом. — Я же ему говорил: мне нужен азиат!       Вот ты ж сопля! Меня разобрало зло.       — Почему азиат? — с вызовом спросил я.       — Потому что те не спрашивают и при этом в постели изобретательны! А викинги вроде тебя обычно брёвна с маленькими сучками, — язвительно и горячо прошипел мне прямо в лицо этот разборчивый сопляк. С такими-то мерами предосторожности у него есть с чем сравнить? Не стоило ему приближаться ко мне так близко! Я тут же схватил его. Полотенце? Махровая простыня? Или такой гигантский халат? Неважно! Ухватил и дёрнул на себя.       — Ой! — тоненькое и удивлённое. Походу, локтем я получил в переносицу — будет фингал. Бросил тело в сторону и поспешно накрыл своим весом, во мне бушевала ярость — возможно, если бы не были заняты руки, я бы и повязку с глаз сорвал. Но руки были заняты.       — Ах ты мелкое насекомое! — Хотя уже потом я признал, что ростом он был с меня, да и слабый отпор вызван усталостью. — Азиат тебе нужен? Сучок побольше? — Видимо, это был халат, потому что тело как-то сразу стало обнажённым, а руки оставались в мягкой махре. Я держал его за шею и за руку, он извивался подо мной и щипал мой бок… Как это по-детски! Если бы он действительно не хотел секса, он бы нашёл способ мне это сказать… Меня же охватила агрессия и ярость. Точеное упругое тело в конце концов прекратило дёргаться, а я начал пробовать его кожу, прикусывая. Пресный парной вкус шеи, ключицы, гладкой груди, твёрдый сосок с маленькими волосиками… Наверное, всё-таки оставались запрещённые договором отметины. Плевать! Он вдруг выгнулся навстречу. Но у меня внизу не гудело, не твердело как дóлжно. Все мои действия — скорее слепая атака и злость, нежели страсть. Да ещё и джинсы плотно стягивали тело. Я начал стягивать рубашку, одной рукой неудобно. Тут понимаю, что мне помогают избавиться от одежды, джинсы и трусы спущены до колен, рубашка — где-то сгинула в полёте. Где его рот? Что за бред эта повязка!       Но мою руку останавливают.       — Я здесь… — то ли шёпот, то ли шелест.       Лицо. Прямо подо мной. Короткие волосы. На подбородке щетина. На правом ухе маленькая серёжка-гвоздик. Влажный открытый рот. Горячее дыхание. Сильный язык… Его пальцы впились в мои ягодицы. Да похрен, что он какая-то селеба… Глубже! Старайся! Соси!       Никаких утробных звуков, никаких рвотных позывов, мальчик старался, рычал и всё сильнее впивался в задницу. Когда напряглось и застучало и в ушах, и в яйцах, я развернул тело под собой и вставил по-сухому…       — О-о-о... Придурок! — запищал он и куда-то потянулся, я упал на него. — Придурок и есть!       Парень сунул мне в руку короткий флакон. Масло-смазка. Я вылил на руку, растёр его анус и свой боевой член. Вошёл и вроде даже крикнул что-то а-ля «Бар-р-ра!» наподобие римского легионера...       Потом мы лежали. Ужасно хотелось спать, повязка давила на глаза, провоцируя микровыпадения из действительности. Но он водил пальцем по моему лицу, шее и плечам. Молчал. Потом кормил меня виноградом и суджуком. Влил в меня какого-то игристого вина. Я почти заснул на шёлковом, ласковом белье… Блядь! Шлепок по голому заду:       — Я хочу ещё! Только резинку раскатай.       Было ещё. Но уже медленно, через силу, вспоминая все правила увертюры, кульминации и коды. Только сейчас я обнаружил выпуклую родинку на пояснице, на обоих мизинцах рук кольца, шрам на бедре. Вода и мыло испарились, и он стал пахнуть собой, какой-то специей. В этот раз на пике «Б-р-р-ра!» выдавал он.       И вновь аут сознания, я уже видел сон, что-то про море, изнеможение, песок в плавках. Но сон беспощадно прекратили:       — Всё! Вали домой, придурок! — И я лечу на пол, меня столкнули ногами с постели. — Одевайся, сейчас Алик за тобой придёт.       Блин, больно…       Унизительные поиски одежды под его хихиканье, неумелое одевание вслепую, а напоследок прилетевшая в спину подушка… И кто здесь придурок?       — Пусть твой сучок не такой и мелкий, но остальное могло бы быть и лучше. И волосы на теле не делают тебя мужиковатее, удалил чтоб всё! И да: твоя татуха — полное дерьмище! Говномастер её делал, — ехидно успел вставить сукин сын на той стороне повязки. Я уже нашёл дверь, к его счастью, ибо я еле сдерживался, ещё немного — и я бы снял маску и совершенно точно вмазал бы ему, невзирая на грозные штрафные санкции.       В коридоре меня подхватил Алик, теперь вниз. Меня заботливо усаживают в «бэху» и прямо-таки насильно поят каким-то крепчайшим пойлом. Много алкоголя. Голову обносит, и я валюсь на сиденье. Качка. Марево сознания. Обида и удовольствие. Горячо и тошно. Ударился головой. Что-то говорю, доказываю, безрезультатно… Очнулся только утром. На столике двести евро, придавленные связкой ключей.       Долго рассматривал в зеркале свою татуировку на левом плече. Не рукав, конечно, а так… рукавчик. Но мне казалось, что полинезийский стиль смотрится ненадоедливо и непошло, да и мастер был профи, я выбирал дотошно. Может, этот звезданутый придурок специально сказал так, чтобы обидеть? Зачем?       То, что это какая-то селеба, я не сомневался. Тот, чья ориентация не должна ставиться под сомнение. Отсюда и закрытые глаза. Значит, визуально я его либо могу знать, либо могу увидеть где-нибудь в СМИ. По голосу определить невозможно. Он может быть каким-нибудь певцом… впрочем, те не особо парятся из-за гейства, общественное мнение и без того их всех уже под один цвет окрасило. Может, спортсмен? Например, футболист. Вид спорта должен быть очень популярным. Хотя, наверное, для футболиста он худоват, ноги прокачанные, но всё-таки не настолько. Может, танцор? И кого из танцоров я могу узнать? Исключено. А если… политик? Сейчас молодых выскочек пруд пруди, сынки и внуки властных бонз лезут во все щели на тёплые места. Осенью как раз выборы намечаются…       Я включил новости. Полистал каналы. Все политики рыхлые, возрастные (даже если молоды), с усами или начисто побритые, и никто с сережкой… Они скорее импотенты, чем геи. Бессмысленно пытаться понять, с кем я был ночью.       Перечитал договор. Вместо фамилий лиц, его подписавших, данные паспорта, разве так можно? Если я даже потеряю договор или кто-то его нечаянно прочтёт, то совершенно непонятно, о чём, кроме неразглашения, ведётся речь.       Решил прекратить бессмысленные изыскания. Надо воспринимать произошедшее как необычное приключение. Одноразовое и в какой-то мере необходимое. То, что наш контракт не продлится, я был уверен. Во-первых, хотел бы он повторения, не наговорил бы того, что наговорил. Во-вторых, секс в повязке, двести евро и сама ситуация превращали меня в какой-то эрегированный кусок мяса. В-третьих, ему же нужен гладкий во всех местах азиат…       Я занялся переводом, странная проза Ромена Пуэртолла ждала своего российского читателя. Главный герой текста — ночной санитар морга, немой и странный парень, в жизни которого всё было плохо, но он обладал удивительной способностью проживать самые счастливые мгновения своих холодных клиентов — покойников. И чем больше он получал счастья, уцепившись за хвост уходящей жизни, тем больше горестей было в реальности. Он подсел на чужое счастье, как наркоман. Пока однажды он не окунулся в «самый лучший момент» маньяка… То, что это маньяк, главный герой не знал… как и никто не знал. Такая вот идея романа. Но написано нелинейно, порой просто поток сознания, жути не хватает, да и кончается как-то… фальшиво умиротворяюще.       Вчерашнее приключение заставило меня вернуться к эпизоду секса погибшей фанатки и ее кумира — рок-звезды. В общем, польза всем: переводу — метафоры посочнее, селебе — по-видимому, долгожданную разрядку, мне — нарушенный ритм привычных будней, да и физическое удовольствие…       Через неделю — звонок.