От битв отрекаясь, ты жаждал спасения, Но сильного слезы пред богом не правы И Бог не слыхал твоего отречения — Ты встанешь заутра, и встанешь для славы. Николай Гумилев В последнюю осень ни строчки, ни вздоха Последние песни осыпались летом Прощальным костром догорает эпоха И мы наблюдаем за тенью и светом ДДТ
Глава первая
Оллария, Багерлее
Однажды Рокэ Алва сказал, что безнадежных кампаний, выиграть которые невозможно, попросту не бывает — а бывают лишь безнадежные дураки, не умеющие побеждать. Себя он, разумеется, к дуракам ни за что бы не отнес. Тот давний уже вечер, проведенный в гостях у Звезды Олларии, выдался просто отменным. Вино кружило голову, удача ластилась в руки и довольно урчала, слова, непрошеные, охотно слетали с уст, и каждое сказанное слово казалось ему метким и верным. Шальная победа, пусть и вырванная за карточным столом, а не на ратном поле, дурманила и пьянила. А ведь отец, покуда был живой, вечно предупреждал — смотри только, не возгордись. Делая холодное и злое лицо, встав спиной к окну и нависая над последним выжившим сыном темным утесом, Алваро Алва повторял нерадивому отпрыску, чертовкой судьбой назначенному ему в наследники — «не гневи богов, не испытывай слепой рок, не лихачь». Соблюдай осторожность. Помни, что враги сильны и многочисленны, терпеливы и неусыпны. Они собрались алчной стаей и скалят зубы, готовые прыгнуть и разорвать, а ты стоишь против них один, на холодном ветру, защищенный лишь собственной шпагой. Дашь слабину, зазнаешься, потеряешь хватку и нюх — тебя немедленно раздерут в клочья. «Лишний раз не зевай, чтоб тебя закатные кошки побрали». Дома Повелитель Ветров избегал излишнего политеса, становился конкретным и грубым. Пожалуй, следовало лучше слушать отца. Прямо сейчас Первый Маршал Талига, герцог кэналлийский и варастийский, победитель Кагеты, Бордона и Дриксен, в недавнем прошлом триумфатор и Проэмперадор, охотно был готов признать себя последним и безнадежным глупцом. Вляпаться в подобный переплет даже покойному Килеану-ур-Ломбаху не пожелаешь, на что уж помянутый Килеан ни малейшего сочувствия не заслуживал. Комната, в которую его отвели, разумеется, ничем не напоминала тюремные казематы, какими их обычно привыкли представлять. В ней не имелось ни гнилой соломы, ни грязной дырки в полу, ни голых каменных стен — разве только выходившее на внутренний двор окно оказалось зарешечено. Незатейливый декор составляли мягкая кушетка, платяной шкаф с чистой одеждой, стол, книжная полка с десятком книг. Напоминает гостиничный номер, и весьма неплохой. В Кэналлоа и Приморской Эпинэ подобные при желании можно найти, правда без книг. Сложно поверить, что ты в Багерлее. Интересно, не здесь ли содержали Георга Оллара, прежде чем отправить в Занху и Закат за все совершенные им прегрешения? На столе обнаружились бутылка вина, ветчина, сыр и хлеб. Вино он отпил из горла, не наливая в бокал, а книги рассеянно полистал. Книга Ожидания соседствовала с Эсператией, что несколько обескуражило, непременные Дидерих и Веннен ни в малейшей степени не удивили своим наличием, сборник сочинений вездесущего Барботты заставил усмехнуться, а вот незнакомый каданский роман неожиданно заинтересовал. За окном темнело, ни свечей, ни огнива ему не предоставили, но Рокэ Алва все равно уселся за стол и приготовился читать, довольствуясь остатками дневного света, лившимися из оконца. На половину часа хватит, а дальше придется повторять себе под нос сонеты собственного сочинения и ждать, когда удастся уснуть. Вечно отец ворчал, что он непременно посадит глаза за книгами и сделается, как Левкрский Слепец… Не посадил же до сих пор, однако, хоть и напрягал их в сумерках без меры. Здоровье ему досталось отменное. К тридцати семи годам зрение и слух не ослабли, при беге не появлялась отдышка, шпага ни разу не подводила в бою, даже животик не рос, оставаясь подтянутым и упругим — а ведь время тренироваться находилось у него не всегда. Порой приходилось целыми днями просиживать за бумагами на совещаниях и военных советах, лакая вино, но даже оно не отзывалось на утро похмельем. Чудеса. Толком и не знаешь, кого за них стоит благодарить, Леворукого или Создателя? Люди Чести шептались о колдовстве. Временами Рокэ Алве казалось, что они правы. Особенно в последние десять лет. Ладно, неважно. Что тут у нас? Занимательная история, сын королевского маршала борется против захватившего трон узурпатора и спасает законного принца? Вполне сгодится для нынешних времен, пожалуй. Рокэ едва успел перевернуть пару страниц, когда ключи в замке загремели и тяжелая дверь, скрипя на скверно смазанных петлях, отворилась. Вошедший застыл на пороге, по всей видимости осматриваясь. Рокэ слышал его осторожное дыхание и мог, как ему казалось, даже разобрать биение сердца, а билось оно несколько суматошно. Не поворачивая головы, Алва сказал: — Присаживайтесь на кушетку. Можете налить себе вина, если хотите. — А вы, значит, распоряжаетесь здесь словно хозяин? — у гостя оказался сильный, немного резкий голос. Произношение не слишком чистое, заметен южный акцент. — Я слышал, что вы изрядный нахал, герцог Алва, а теперь вижу это воочию. — Как родич талигойского короля, я, безусловно, хозяин здесь больше, чем вы. Рокэ резко повернул голову, попутно еще раз отпив из бутылки. Так, посмотрим, что к нам явилось… Высокий, косая сажень в плечах, крепкая шея и длинные руки. Фехтовальщик, судя по развороту бедер, не слишком выдающийся, но вполне способен, пожалуй, возместить за счет мускульной силы недостаток сноровки. Правая рука возле пояса, заткнул за него пальцы, левая на рукояти шпаги, тоже напряжена. Крепкая челюсть, нос ни разу не был сломан, волосы светлые, глаза… глаза голубые, смотрят в упор, в свою очередь оценивают. Статью немного похож на Окделла, каким тот станет года через четыре, но чуть меньше дворянских повадок. Возможно, недостаточно или слишком небрежно воспитывался. Дышит, например, чересчур шумно. Неприятно дышит, широко раздувая ноздри, будто в хлеву вырос. До чего же неподобает человеку, пожелавшему стать королем. — Удовлетворены осмотром? — поинтересовался собеседник. — Измерил и взвесил, куда же без этого. Угощайтесь, — Рокэ протянул гостю вино. Молодой человек принял бутылку, шумно к ней принюхался и осторожно отпил. Его кадык при этом несколько раз дернулся, сердце забилось быстрее. — Беспокоитесь, что отравлено? Полноте, не стоит. Травят врагов обычно Люди Чести, вовсе не я. Я для этого излишне прямолинеен, не иду в ногу со временем. Предпочитаю честную сталь или пулю. — Маршал Люра это с радостью подтвердит, — гость передернул плечами. — Видел, что вы с ним сделали. — Симон Люра успел сделаться из генералов маршалом? Какая прелесть, не знал. — И даже перевязь не заметили? — Было как-то не до того. Шум, гам, смятение, неразбериха… Я его самого заметил с трудом, благо покойник не выдался ростом. Он в самом деле лишь в последний момент обратил внимание на самоуверенного мерзавца, преградившего дорогу к эшафоту, на котором готовился сложить голову законный король. Злое солнце било в глаза, облака рваными клочьями неслись по бездонному небу, песок летел из-под конских копыт, сабля плясала в руке, на одежду оседала плеснувшая чужая кровь. Не успевшие сменить черно-белых мундиров солдаты сделались просто препятствием, которое следует немедленно устранить — начиная от последнего рядового, несчастливо оказавшегося не в том месте и не в то время, и заканчивая поднявшимся из грязи ничтожеством, посмевшим предать пригревших его господ. Гость внимательно посмотрел на Алву — будто пытался просчитать, что у того на душе. Неприятный настырный взгляд, от которого Первому Маршалу на мгновение сделалось не по себе. Выползший из Агариса новоявленный узурпатор, а это, без всякого сомнения, был именно он, пока оставался до конца им не понят. С первого взгляда — нахрапистый, самоуверенный, наглый и безмозглый индюк… и все же нельзя исключать, что у него имеется двойное дно. Двойное дно находится в свой час у всех — у священников и королей, у безгрешных почти монахинь и грешных дам полусвета, и даже у блаженного наследника святого Алана и почти святого Эгмонта оно тоже нашлось. — Допустим, верю, — проронил собеседник Алвы. — Я произвел господина Люра в талигойские маршалы и коменданты столицы, буквально неделю назад, когда мы покинули Старую Эпинэ. Я надеялся на его дальнейшую верную службу. А вы, герцог, лишили меня опытного офицера, успевшего принести немало пользы. Весьма непорядочно с вашей стороны, должен заметить. — Мне показалось, что шляпа господина Люра выглядит излишне кричаще. Эти отвратительные перья, разноцветные, мерзким цветастым пучком… У меня, видите ли, крайне ранимое чувство прекрасного. Его ужасно легко задеть. — А говорите, едва заметили моего маршала. Противоречите сами себе, Алва. — Уверяю, сударь — проворонить такую безвкусицу я бы просто не смог. Светловолосый молодой человек еще раз вздохнул, махнул рукой, пробормотав себе под нос нечто ругательное, и хорошенько приложился к бутылке. Он, кажется, начал понемногу успокаиваться — вот и замечательно, значит выстрел попал в цель. Когда твой противник дергается и насторожен, сложно выгадать, что у него на душе, а вот легкий обмен колкостями способен открыть сразу многое и обо всем. Неожиданно заболели виски, резко и сильно, но Рокэ сдержался, не стал прижимать пальцы ко лбу. Сейчас неподходящий момент, чтобы обнаруживать давнишнюю слабость. — Вас называют Альдо Раканом, я полагаю? — нарушил Алва неловкую тишину. — Меня. Еще меня с недавних пор называют королем талигойским, как вам, возможно, уже сообщили. И как король талигойский, я весьма недоволен цирковым представлением, который вы устроили перед эшафотом, — теперь он говорил зло и тихо, подавшись вперед, прищурившись, слегка ощерив зубы. Ну что за манеры, позорище и стыд. Куда смотрела принцесса Матильда? Неужели не смогла нанять приличных менторов для надежды Людей Чести? — Вы убили моих людей, Алва — успевших присягнуть мне на верность. Разрубили напополам моего, побери его закатные твари, столичного коменданта. — Предлагаю с этим смириться. Не могу ничего поделать, если мое прибытие показалось вам излишне впечатляющим. Я недавно из Ургота, а там любят мистерии. Возможно, я заразился при дворе Фомы некоторой… театральностью. — Я, через Фердинанда Оллара, приказывал вам явиться в столицу. Вовсе не устраивать неподалеку от ее стен побоище! Кровавую баню! Что вы себе позволяете, Алва?! — Голос снова повысился. Мальчишка злится, и злится весьма всерьез. Не привык к подобному обращению? Ничего, дело опыта. — Ваш… ваш разлюбезный Фердинанд сдался на мою милость, отрекся и повелел всем своим слугам прийти ко мне на поклон. Почему нельзя было просто исполнить его повеление?! — Позвольте. Мой король… и это вовсе не вы… в самом деле пожелал меня видеть. Об условиях и обстоятельствах в его распоряжении ничего не говорилось. Речь шла лишь о том, чтобы я сложил оружие. Я в самом деле передал шпагу вашему другу, герцогу Эпинэ. Тот приятный малый с усами, если не путаю. Разве этого мало? Заявившийся из Агариса незваный гость резко выдохнул, пытаясь взять себя в руки. А малый не промах — не совсем безнадежен, по крайней мере. Хотя бы не упирает руки в боки и не пытается топать ногами, как делал это в минуты злости капитан Арамона. Попробовал бы он это сделать, сразу бы получил ребром ладони по шее. Иногда злость решает быстрее, чем здравый смысл, и пересиливает любопытство. «А, кстати. Он совершенно не боится, что я его убью. Почему, интересно?» В любом случае, едва ли господин Альдо Агарисский доживет до конца этой беседы. «Мой король приказал мне явиться к своему двору и присутствию, но он ни слова не говорил касательно возможных дальнейших действий, а значит, теперь я свободен, как свободны ветра в поднебесье». Сделать одно быстрое движение, соскальзывая со стула вперед, перехватить чужеземному наглецу голову, резким движением свернуть ему шею — и удостовериться, что сердце больше не бьется. Талиг вполне обойдется без второго Франциска. Караульных он заболтает, оружие отберет, а если понадобится, так силой прорубит дорогу. Прежде, чем Алва успел бы пошевелиться, Альдо снова заговорил: — К вашему сведению, я явился сюда вовсе не пререкаться. После долгих лет изгнания я вернулся на родину, готовлюсь занять трон своих предков… и ожидаю, что мои вассалы присягнут мне на верность. Дом Борраска, от которого вы происходите, служил Раканам от самого основания Золотой Империи, больше трех тысяч лет. Круг завершился, правлению Олларов приходит конец, старые порядки оживают, а вместе с ними и древняя верность. Соизвольте преклонить колено, сеньор. Удивительно. Беспримерная наглость. На такую даже Феншо не сподобился. — А вы, я смотрю, изрядный шутник, юноша. — Последний раз он чувствовал подобный гнев, когда проткнул насквозь горло колиньярову отродью. «Никто не имеет права мне подражать — и уж тем более не беспутный мальчишка. Ибо никто из них не знает, через что я прошел, прежде чем сделался тварью Заката». Агарисского выродка стоит проучить, и немедленно. — Я не шутник и вовсе не смеюсь над вами. Слегка насмехаюсь, и то самую малость, — Альдо спокойно глядел ему прямо в лицо, и только в уголках голубых глаз плясали столь знакомые бесы. — Я не такой дурак, каким вы, возможно, меня возомнили, эр Алва. Вы собираетесь меня убить и уже приготовились действовать… но прежде, чем воплотите свои намерения в жизнь, прочитайте хотя бы вот это. Если не желаете гибели своих родовых земель. Сложенный трубочкой лист бумаги выпал из рукава белого с золотым шитьем дублета. Он с легким шелестом скользнул чужеземцу в протянутую ладонь, будто сам собой раскрываясь. Рокэ, уже готовый кинуться на своего визави, замер, подчиняясь непонятному чутью. Влетевший в комнату вольный ветер встревоженно засвистел, будто о чем-то предостерегая, древние камни тюремной твердыни забормотали нечто тревожное. Алва медленно подался вперед, вглядываясь в исписанный знакомым полуразборчивым почерком белый лист. Голова раскололась от нового приступа боли, в ушах загремело — так, должно быть, рушится, раскалываясь на части, гранитное основание мира, сотворенное, если верить еретическим легендам, праотцом Литом на заре дней из застывшего закатного пламени. Сим повелеваю Рокэ Алве, Первому Маршалу Талига и моему до сих пор верному вассалу, поклясться собственной кровью и жизнью хранить верность подателю сего письма до конца его дней. Повелеваю тебе, Рокэ Адан Алонсо Алэрико Сесилио, герцог Алва и герцог Вараста, ни в большом ни в малом не перечить человеку, именующему себя Альдо, сыном Эрнани, внуком Анэсти, исполнять его волю беспрекословно, как исполнял ты прежде мою волю, приходить и уходить по его приказу, обнажать оружие против его врагов и прятать его в ножны, когда повелит тебе твой новый господин Альдо, и действовать во всем так, как он тебе скажет. Повелеваю тебе признать твоего господина Альдо законным королем Талигойи и владыкой всех стран Золотой Империи, и служить ему Первым Маршалом его армий, ни единым словом, ни жестом не замышляя против него измены, не входя в соглашение с его врагами, не содействуя им ни тайно, ни явно, ни действием, ни бездействием. Да поклянешься ты в этом своей кровью, Рокэ из Кэналлоа, как приказываю тебе я, твой прежний государь — а если не исполнишь ты моего поручения, то я нарекаю тебя изменником и клятвопреступником, и присуждаю к разрушению твой родной дом, и к лютой смерти всех, кто тебе служит.Фердинанд Оллар.
Ветер взвыл, земля задрожала, а молнии, отсюда незримые, пронзили, почудилось ему в тот миг, небесную твердь. Вот так и узнаешь, что тебя перехитрили — в той единственной игре, в которой ты, слепец и гордец, посмел возомнить себя мастером. Называющий себя Альдо Раканом едва сдерживал волнение, на его губах плясала, готовая разломить их, улыбка. Подонок действительно оказался куда хитрее, чем можно решить с виду. Понять бы еще, как он разобрался, что делать. Собственный голос показался Алве незнакомым: — Выспренно, как в паршивой пьесе. Кто составлял этот глупый текст? — Не надо врать, герцог. Вы не считаете его глупым. Ваш отец, не сомневаюсь, дал вам полагающееся наследнику Великого Дома образование. Вы знаете об обычаях людей Древней крови, бытовавших прежде, чем марагонский бастард овладел Кабитэлой. Первый Маршал приносит талигойскому королю кровную клятву, и отвечает за ее исполнение собственной головой и благополучием вассалов, подданных и родовых земель. Сейчас вам повелевает ваш король — повелевает сменить государя. Если вы заупрямитесь, ваш прекрасный родовой замок ожидает наводнение, землетрясение или пожар, а может, и все вместе. Смотря, что выберет Зверь, спущенный с поводка. Кажется, ваши родичи Борраска некогда получили на свои грешные головы чуму? Мерзавец. Самоуверенный мерзавец… и, к сожалению, прав. А еще он ни разу не был назван в этом письме Раканом. — Я спросил вас, кто составлял эту бумажку. Увиливать — не в обычаях королей. — Составлял я, а писал Оллар — под мою диктовку. — Я полагал, — Рокэ надеялся, что говорит небрежно, с привычной ленцой, но ладони так некстати вспотели, — что Люди Чести, хоть и кичатся своей родовитостью, давно растеряли все познания древних эориев. — У вас здесь, может, и растеряли, но у меня имеются свои источники, достойные всяческого доверия, — теперь агарисец и вовсе не сдерживал улыбки. Он торжествовал победу и, следовало признать, в каком-то смысле был прав. Ветер, незримый ему, плотным кольцом обвился вокруг Алвы, недовольно взвился, но тут же опал, прикоснулся к сапогам побитой собакой и жалобно заскулил. Нет. Не время. Никакая сила сейчас не поможет и не спасет. Сам схватился за колоду, уверенный, что набрал полный рукав козырей — вот теперь как с ними получится, так и играй. Кровная клятва, однажды произнесенная, не может быть сломана, а он и без того клялся дважды, для верности. Первый раз — вступая в маршальскую должность и во второй совсем недавно, в минувшем году, принимая в Ружском дворце победу и старинный клинок, поднесенный ему королем. Небеса услышали произнесенные слова, стихии их запомнили, безумные солнца пустились в танец и развернулись над головой слепящей короной. Отступить невозможно, преступить данный зарок немыслимо — и сейчас, похоже, придется поклясться снова. А ведь осмелился наивно думать, что нашел беспроигрышное и единственно верное решение, способное помочь. Жаль, что Оллар так поступил. Хотелось верить, он крепче, слеплен из иного теста. Хоть немного напоминает предков. Те бы не изменили Талигу, даже стоя на эшафоте. Впрочем, чего ждать от человека, с рождения приученного исполнять чужие приказы? — Вы, должно быть, умеете находить доводы, раз Фердинанд согласился. — О, вы не представляете, как становится сговорчив король, если пригрозить благополучием и здоровьем его королевы, — Альдо покачал головой, в очередной раз усмехаясь, словно думал о предстоящем сытном ужине и двух бутылках вина. — Ну так что, герцог Алва, будем тянуть дальше или сделаете наконец, что я от вас прошу? Не переживайте, ни о чем страшном речь не идет. Вы остаетесь командующим талигойской армией, герцогом кэналлийским… и Повелителем Ветров, благо теперь этот титул возымеет куда больше значения, нежели раньше. Вы всего лишь смените венценосца, которому подчиняетесь, а это не так уж и страшно. Ваш предок Рамиро поступил точно так же, и по собственной воле. — Мой предок Рамиро долго после этого не прожил. — Не бойтесь, нынешний герцог Окделл только порадуется вашему решению. Он, видите ли, и так слишком много о вас говорит, порой может показаться — будто и вовсе влюблен, и страдает от наступившей разлуки. Скоро воссоединитесь… сообща на моей королевской службе. Так что, Алва? Будете ломаться, словно вдова, не решающаяся отказать настырному кавалеру, но и сказать «да» тоже не готовая? Или все же произнесете положенные несколько слов? Не печальтесь, я пришел сделать Талигойю снова великой, и за мной, слово чести, не пропадет. Ветер робко жался к ногам, скалы молчали, а до молний и волн и вовсе было не докричаться. Они сидели друг напротив друга в показавшейся вдруг Алве такой тесной комнатушке, за оконной решеткой догорал, истлевая, закат, углы утопали в тенях — настойчивых, внимательных и настырных. Кто-то, незримый, наблюдал, записывая каждое слово, и Рокэ был готов поклясться, он слышит ехидный насмешливый шепот. Тьма собиралась вокруг незваного агарисского гостя — делалась сильней и плотней. Смотрела сотней буркал, скалила клыки, разевала бездонные пасти. — Я жду, герцог, — проронил Альдо. — Сколько можно тянуть? Разумеется, он поклялся.