Дорога в Осень

Сны снились злые — а вернее сказать, суматошные, чудовищные и бешеные, только такие, наверно, и могут привидеться спьяну. Над замершим в страхе городом, таким узнаваемым и привычным, пламенел неистовый закат, раскинувшись на полнеба, а ему навстречу с земли рвались клубы черного дыма, исходившего от бесчисленных пожарищ. Огонь терзал стены беломраморных дворцов, некогда роскошных, ныне опустошенных и изгаженных, зияющих провалами выбитых окон, а на булыжной мостовой горой громоздились непогребенные трупы. Скалились обнаженные черепа, с которых слезла, иссохшись, омертвевшая плоть; текла рекой, увлажняя землю, алая кровь, а из-за горизонта катилась, выше высочайших крепостных башен, густая темная волна, будто кто-то пролил огромную банку чернил. Камни кричали: ты повинен в разрушении, повинен в смерти, повинен в предательстве. Камни ненавидели и неистовствовали, ярились и гневались, а волна тьмы вздымалась все выше, накатывала к самим небесам, намереваясь без остатка поглотить мир, заглотить его жадной прожорливой пастью. На ее пути стеной вставало ярое пламя, свет и тьма сталкивались, соединяясь и переплетаясь, и тогда следовал оглушающий взрыв, будто взлетел на воздух пороховой склад. Ричарда разбудил, освободив из плена мучительных кошмаров, бешеный стук в дверь, доносившийся, похоже, уже не одну минуту. Когда герцог Окделл нехотя разлепил глаза и перевернулся на другой бок, с трудом сдерживая подкатившую к горлу рвоту, дверь рывком отворилась. Кого там еще закатные кошки носят? — Кто пришел? — спросил Дик очень хрипло и слегка недовольно. — Я просил вчера не будить. — Пришел друг и родственник, не серчайте. Я решил проверить, а не слишком ли долго его светлость Повелитель Скал изволит почивать в мягкой постели? Вставайте, мой герцог, завтрак остынет, — Джеймс Рокслей просунул в спальню голову и ухмыльнулся, оглядывая царивший в ней разгром. Валяющиеся на полу четыре бутылки говорили сами за себя, как и оставшееся на светлом ковре темное винное пятно. Штопор сломался на третьей бутылке, четвертую пришлось открывать шпагой, а затем подвела рука, невовремя задрожав, и содержимое бутылки выплеснулось на пол. К счастью, всего лишь половина налитого в нее вина. Оставшееся Дикон допил из горла, благо бокалы он разбил чуть раньше, с размаху швыряя их в стену. Не поранить бы теперь ноги о стеклянное крошево прежде, чем получится разыскать сапоги. — А вы тут недурственно провели время, — промолвил Рокслей, переступая порог. Следует отвечать, как это делал бы Алва. Холодно, отстраненно, иронично, надменно. Тогда Джеймс, возможно, вспомнит о хороших манерах и несколько умерит норов. Он и без того держится с главой Дома слишком небрежно — пора научить его хоть какому-то уважению к сюзерену. Подходящая случаю фраза составилась сама собой, да вот только слегка осипший после обильных ночных возлияний голос невольно подвел: — Не припоминаю, чтобы назначал вас своим камердинером, граф. Рокслей ничуть не смутился. Наверно, интонация все же оказалась неправильной. — Не назначали, так ведь камердинера у вас, извиняюсь, нет пока вовсе, зато верные друзья и вассалы имеются. Вставай-вставай, нечего разлеживаться, а то весь совет проспишь. Или ты забыл про него? Его величество окажется недоволен, если мы опоздаем. Прозвучало достаточно весомо. Подводить Альдо нельзя — он и без того заперт во дворце, словно узник в клетке, и претерпевает осаду, устроенную бесконечными просителями и жалобщиками. Вся эта придворная накипь и шваль, мелкие дворяне и дальние родственники мелких дворян, осаждали королевскую резиденцию день и ночь, закидывали ведомство кансилльера сотнями одинаково бессмысленных, тягучих, исходящих лестью и патокой писем. Жаловались на унижения, претерпеваемые ими в правление династии узурпаторов, доносили на излишне высоко взлетевших соседей, поднявшихся на службе дому Олларов, напоминали о родственных связях с Великими Домами, угождали, просили и требовали. Кто-то соседских владений, кто-то золота, кто-то чинов или выгодный брак для дочки. Когда волк дохнет, сраженный львом, вокруг собираются голодные падальщики — и их следует отогнать, потому что иначе новое царствование не станет счастливым. Ричард Окделл кое-как сел в кровати, вытаскивая из-под себя пропахшую потом подушку, и насилу выпутался из шелковых одеял. Его шатало, ноги подгибались, испачканную сорочку настоятельно следовало сменить, хорошо хоть сапоги нашлись быстро — не пришлось калечить босые ноги, тем более что осколков разбитого стекла валялось на ковре и вправду немало. — Я пришлю лакеев помочь тебе одеться, — поджал губы граф Рокслей. — И чтоб прибрались. Если решил отметить нашу победу, мог бы и меня позвать за компанию. Сразу сделалось стыдно, желание говорить колкости пропало. Объяснять ничего не хотелось, вспоминать вчерашний день не хотелось еще больше, но память, настырная, словно бродячая псина, все равно путалась под ногами. Он сидел на подоконнике, пил и хрипло смеялся, и, кажется, во втором часу ночи пробовал петь услышанную однажды у эра… у герцога Алва песню. Ту, в которой говорилось про «лед и пепел, с гор обвал». — Джеймс… Извини пожалуйста. Сам не знаю, что на меня вчера нашло. — Я зато знаю, — проворчал верный вассал. — Ездил вчера во дворец, вернулся через два часа смурной, как доложил мне дворецкий, и на взмыленной лошади, без свиты. Те сзади плелись, перепуганные, и не могли объяснить, что стряслось. Ты заперся с вином, истребовав «Черной крови», видеть никого не хотел, а когда я в первый раз постучался, заявил, что будешь стрелять, стоит мне только войти. У Ворона таких штучек нахватался? Я и не лез. — Прости, — пробормотал Дикон, чувствуя, как покраснели щеки. — Да бывает. Ты виделся с ее величеством? Я заметил, ты, ну… Меняешься в лице, когда о ней говорят. — Нет. Не с ней. Неважно, Джеймс. Просто забудь. — Забудешь такое… Ладно, я зову слуг, одевайся и спускайся к столу. На голодный желудок судьбы Талигойи вершить не пристало, — вассал вышел, притворив за собой дверь. Вчера Дикон в самом деле побывал во дворце, а вернее в Охотничьем флигеле, куда поместили Катарину Ариго — однако виделся вовсе не с ней. Попросить о свидании с ней Ричард попросту не решился. Тяжело говорить с женщиной, которую ты любил и помочь которой надеялся — но вместо этого страшно ее подвел. Попытка отравить Алву завершилась провалом, Дорак и его свора обезумели, Люди Чести поднимались на плаху один за одним — и понимать, что виновником случившегося оказался он сам, Ричард Окделл, бессильный и глупый, было просто мучительно. Если бы в тот день он не выдал себя перед Алвой бессмысленным лепетом и очевидной растерянностью, Ворон выпил бы яд, ничего не заподозрив, и умер к утру — а тирания Олларов не продержалась бы и месяца. Вместо этого погибнуть пришлось Вальтеру Придду, его супруге и многим, многим другим достойным людям, а виноват в этом сын Эгмонта, посрамивший память отца. Нет, он не решился пойти к Катари. Вместо этого он отправился к Айри. Было страшно представить, чего натерпелась бедняжка в те страшные месяцы, когда в Олларии властвовал Манрик. Айрис не оставила свою королеву, доказала, что Повелителей Скал не запугать и не сломить угрозами, но Создатель всемогущий, Ушедшие боги благие, через что ей, должно быть, пришлось пройти! Первым делом Дикон, разумеется, намеревался повидаться с сестрой и утешить ее, успокоить. Ведь теперь больше нечего бояться — дело Раканов победило, в Талигойю вернулся законный король, прихвостни Олларов бежали и скоро встретят бесславный конец. Дуэнья, Одетта Мэтьюс, утверждала, что молодая герцогиня Окделл дурно чувствует себя с самого утра и просила никого не впускать, но Дикон настаивал — он понимал, что Айрис, разумеется, будет рада видеть брата, просто стесняется втайне своей болезни. Дуэнья возражала, и тогда Ричард, решительно шагнув вперед, попросту отодвинул ее плечам, входя в комнаты, отведенные сестре. Полученный там прием просто ошеломил его. Сломал. Лишил воли. Почти полностью уничтожил. Лучше бы ему вонзили в грудь кинжал или отрезали руки и ноги, чем вот такое… вот так. Создатель, почему, ведь еще недавно все было так хорошо! Тирания повержена, законный государь утвердился на троне, ночь сменилась днем, отчего же герцогу Окделлу хочется выть бешеным волком?! Айрис стояла спиной к окну, так, что настырное солнце било ему прямо в лицо. Разглядеть выражения лица сестры не получалось, сколько Дикон ни щурил глаза. Зато голос родственницы он слышал просто прекрасно — срывающийся от едва сдерживаемых слез, недовольный, недоверчивый, злой. По ушам резануло непривычное холодное «вы»: — А ведь я еще посмела доверять вам, герцог! Все еще не осознавая, в чем дело, растерянный, он двинулся к сестре, намереваясь ее обнять и хоть как-то успокоить. Возможно, все дело в болезни, и вследствие пережитого волнения случился нервный припадок? Айрис выскользнула дикой кошкой, с неожиданной силой и злостью хлестнув его по руке. Дикон застыл, потирая ушибленный локоть, а сестра застыла посреди комнаты, и ее голос плеткой бил ему по ушам: — Вы были столь красноречивы в Надоре, рассказывая маменьке про сделанный вами выбор! Говорили ей и мне о герцоге Алва, о его отваге и доблести, о том, как он защищал вас и о вас заботился, как убивал ваших врагов и подарил вам прекрасную лошадь! Вы клялись, что станете ему служить, предав забвению вражду между нашими семьями! Что же я вижу теперь — ваш господин томится в темнице, а на троне оказался человек, о которым вы прежде утверждали, что знать не знаете и не уверены, стоит ли ему служить! — Айри, — пролепетал он растерянно. — Ты просто не понимаешь… — Нет, понимаю я все просто прекрасно, дорогой герцог! Я понимаю, что приехала в Олларию одна, сбежав из дома, где маменька вознамерилась заживо свести меня в могилу… Кто приютил меня здесь? Дорогой брат, обещавший обо мне заботиться?! Нет, он сбежал за границу к изменникам, предав, как шептались слуги, своего эра и попытавшись его убить! Этот эр имел все основания вышвырнуть меня на улицу… но вместо этого представил меня ко двору и нашел мне место в свите самой королевы, проявившей ко мне, дочери и сестре мятежников, неслыханную доброту! Вот чего стоит честь дома Окделлов… и честь дома Алва! Сестра зло ощерилась на его новую попытку приблизиться, хлесткая пощечина обожгла лицо. Дикон отступил, сдерживая подступившие слезы. Все неправда… все не может быть так! Еще недавно, в самом деле, он почти разуверился в деле Раканов и признался об этом сестре, в свою зимнюю поездку в Надор… но время расставило все по своим местам, почему она теперь не желает хотя бы прислушаться?! Насилу он попробовал подобрать правильные слова: — Если бы ты только видела Альдо Ракана, сестренка… — И видеть его не хочу! Я видела Фердинанда Оллара! Он добрый мужчина, и ни одним злым словом меня не попрекнул! А ваша свора свергла его и готовилась убить, если бы герцог Алва, рискуя жизнью, не явился его спасать! Ради этого дела Раканов, ты говоришь, восстал и умер наш отец? Поделом ему в таком случае, раз бросил нас и маменьку на произвол судьбы! Вы все лжецы и изменники, все как один! — Айри, послушай… — Уходи! Прочь! Не желаю тебя видеть, паскудный предатель! За первой пощечиной последовала вторая, а затем она выпустила когти, вознамерившись, похоже, расцарапать ему лицо. Выработанные за долгие месяцы тренировок привычки фехтовальщика не подвели, Дикон вовремя отступил, а затем, сломя голову, бросился из комнаты прочь. Перед глазами плясали алые пятна, в ушах гремели, отдаваясь злобным эхом, выкрикиваемые Айрис проклятия, хотелось умереть и ничего не думать, не помнить, не знать. И вот он стоит посреди пропахшей винными парами комнаты, разведя в стороны руки и позволяя ливрейному слуге себя одеть, сменив испачкавшиеся сорочку и колет на свежие, покуда трое других слуг прибирают осколки стекла и пытаются, по всей видимости без особенного успеха, отчистить ковер. Особняк Окделлов на Дубовой улице, прежде принадлежавший им в столице, шесть лет стоит запертый и опечатанный по приказу короны, после того, как безуспешно восстал и умер отец, так что наверно, там сейчас властвуют пауки, мыши и пыль. Дик любезно согласился на предложение Джеймса, недавно ставшего после гибели дяди новым графом Рокслей, пожить у него, и в родовой особняк пока не заглядывал, тем более что наведаться туда просто не было времени. Первые дни после въезда в столицу он ни на шаг не отступал от своего господина, занятого решением неотложных государственных дел, только вчера нашел минутку навестить сестру… и лучше бы, право слово, повременил с этим. Ничего. Айрис успокоится, просто нужно дать ей время, чтобы прийти в себя. Герцог Алва не лишен своеобразного обаяния, Дикон и сам, находясь у него на службе, едва не попал под его чары. И, будем честны, Ворону нельзя, несмотря на его скверный нрав, отказать в определенных порядочности и благородстве — пусть даже его верность направлена не на того господина. А сам по себе Фердинанд Оллар… он может быть сколь угодно порядочным человеком, но ему не место ни на талигойском троне, ни в мужьях Катарины, и пока события развиваются ровно так, как им и положено. Айрис видела много зла, пока пребывала в Олларии одна, без защиты и поддержки брата — но теперь все изменится, пусть только привыкнет к случившимся переменам. Альдо изменит страну к лучшему, он молод и полон решимости, и дом Окделлов займет подле его трона полагающееся их семье место. Через неделю Ричард вернется и снова поговорит с сестрой, и тогда Айрис, хочется надеяться, к нему наконец прислушается. Повелители Скал упрямы, но отступают, в конечном счете, перед доводами рассудка. За окном разгорался обещающий быть ясным и теплым осенний день, головная боль и тошнота понемногу отступали, так что в столовую Дикон спустился едва не насвистывая. Тут как раз подали плотный завтрак, и расположившиеся за столом Джеймс и его брат Дэвид поприветствовали его кивками. — Утро доброе, мои эры, — Дикон ухмыльнулся и приставил два пальца к виску, салютуя, как это делал во время варастийской кампании Эмиль Савиньяк. — Все готовы служить государю и отечеству? Розалин, — повернул он голову к служанке, — мне кружечку шадди, пожалуйста. Нет, лучше сразу две, если можно. Без сахара. — Возможно, — пропела горничная, — подойдет сразу одна большая кружка, монсеньор? — Вполне подойдет, — признался он, понимая, что смотрит ей в корсаж. — Благодарю вас, эрэа. — Герцог Окделл распоряжается в моем доме словно в своем, — хмыкнул Джеймс. — Всего лишь пользуюсь вашим очаровательным гостеприимством, граф. — Не стоит тебе пить эту дрянь, — пробормотал Дэвид, отвлекаясь от яичницы с беконом, к которой уже успел приступить. — Сильвестра, я слышал, погубила именно она. — Лжекардинал был вздорным стариком, которого заждались в Закате, а я совсем не такой, — отрезал Ричард, усаживаясь за столом и расправляя плечи. — Не беспокойтесь, кузен. Мое сердце молодое и крепкое. Кузеном Дэвид ему на самом деле не был. Родство Окделлов и Рокслеев, изначально терявшееся в глубине веков и не раз подтвержденное брачными узами, являлось куда более отдаленным, однако по привычке Ричард ответил брату Джеймса так, как отвечал бы вечно всем недовольному и перепуганному Налю. Кстати, стоило бы его наконец найти, а то во всей суматохе не находилось времени послать за ним гонца… Дикон сделал зарубку на память заняться поисками кузена сразу после совета. Ели какое-то время молча — Дэвид вообще не страдал особенной разговорчивостью, а Джеймс, деловито расправляющийся с ветчиной и временами усмехающийся себе в усы, витал, по всей видимости, в облаках. Дикон был совсем не против. Завтрак, к сожалению, не слишком лез ему в горло, и винить в этом стоило вчерашнее вино, так что яичницу, слегка поковырявшись в ней, пришлось отложить. Лучше сжевать пару яблок в седле, по дороге в Ружский дворец. Зато принесенный Розалин горячий и ароматный шадди оказался как нельзя кстати, прогревая пищевод и желудок. Ричард пил его с наслаждением, растягивая удовольствие и неторопливо смакуя каждый глоток. Временами он поглядывал на ладную белокурую служанку, размышляя, что следующий вечер можно провести куда лучшим образом, не напиваясь. — Пришла бумага от Эндрю Нокса, — нарушил тишину Джеймс. — Он изъявил желание увидеться с вами, герцог. В самые наиближайшие дни, если вас это не затруднит. — Эндрю Нокс? — Дикон нахмурился. — Это… — Офицер, состоявший на службе у генерала Люра, — подсказал Джеймс. — Плотный такой, темноволосый, со шрамом через левую щеку. Держится вечно так, будто пику на завтрак проглотил. — Да, верно. Помню его. Что он хочет? — Дик невольно напрягся, как всегда, когда заходила речь о почти незнакомых ему людях. — Точно сказать не могу, я же не читаю адресованную тебе корреспонденцию… Но я немного поболтал с капралом, который его принес, парнем по имени Бич, и тот на словах многое прояснил. Офицеры генерала Люра… те, что выжили после покушения, которое, по слухам, организовали мятежники Давенпорта… желают найти себе нового господина. И хотят податься к тебе на службу, если ты решишь набирать себе личную гвардию. Дик от неожиданности даже слегка растерялся: — Ко мне на службу… Но почему ко мне? — Их набирали в Надоре, а ты самый знатный надорский дворянин из всех и близок, к тому же, к нашему новому величеству. Видимо, они надеются, что им тоже чего-то перепадет через те милости, — Джеймс небрежно пожал плечами. — Знаешь, мой тебе совет, не доверял бы ты лучше этим молодчикам. Слишком сильно, по крайней мере, не доверял. Повидаться с ними можешь, но небо в алмазах не обещай и сперва подумай, где достанешь денег для выплаты жалованья. Да и вообще слишком не расслабляйся на их счет. Рокслей, кажется, чего-то не договаривал. — Почему ты так считаешь? — в упор спросил Дик. — А ты сам потрудись подумать. Кому прежде служили Эндрю Нокс и вся его доблестная камарилья? — Симону Люра, — ответил Ричард, чувствуя, что начинает закипать. — На что ты намекаешь? Симон был честным человеком, именно он спас нас во время сражения в Эпинэ. Застрелил младшего Манрика и перешел на нашу сторону, спасая от неминуемого, в противном случае, разгрома. Видел бы ты его там, не говорил бы так сейчас! Джеймс аккуратно отрезал вилкой кусочек бекона и отправил себе в рот: — Генерала Люра, не спорю, я знал мало, и чернить память покойника вовсе не хочу. Хотя мне до сих пор кажется странным, чего это он вдруг решил поддержать наше дело… Одно дело мы с дядей Генри — мы давно, вместе с эром кансилльером и герцогом Приддом, точили на Сильвестра и его прихвостней зуб, но Люра и Нокс… Они служили Манрику, и по слухам, тот использовал их для решения грязных дел. Леопольд зарился на наши владения, да и на твои, я уверен, зарился тоже. — Я тебя понял, — пробормотал Дик, сам лихорадочно соображая. Герцогу Окделлу в самом деле понадобится личная гвардия, имеющаяся у любого владетельного сеньора. Чем он хуже Алвы с его кэналлийцами, сейчас по счастью разбежавшимися, или Валентина Придда, содержащего собственный полк? Да и у Рокслеев имеется в столице несколько сотен человек, верных им до последнего вздоха, не говоря уже о двух тысячах вассалов, сопровождающих Робера Эпинэ. Прежде и Повелители Скал обладали немалой дружиной, однако после гибели отца Дорак повелел ее распустить. В Надоре осталось всего несколько десятков солдат, во главе с капитаном Рутом, да и то по большей части старики, инвалиды и набранные по окрестным деревням юнцы. Если не хочешь показаться на фоне Придда и Эпинэ посмешищем, нелишне будет набрать солдат в собственную новую гвардию, вот только где взять деньги на их содержание? Надор, даже если написать маменьке, едва ли сможет предоставить необходимые средства, а просить таллы у Альдо стыдно. В казне и без того шаром покати. — Слуги не в ответе за своего господина, — наконец придумал, что сказать Ричард. — Не в ответе, бесспорно… Но порой господин подбирает себе слуг под стать, и это тоже надо учитывать. Ладно, мой герцог, — граф Рокслей вздохнул, — не буду больше вас утомлять, а то вижу, вы и без того глядите на меня взбудораженным вепрем. Что сделать с офицерами Люра, разберешься сам, а пока допивай скорее свой шадди. Не то опоздаем на совет. Ты же не хочешь злить нашего короля?