Благие намерения

      Люси Торн в ярости. Она мечется по своему роскошному кабинету среди редких статуэток, старинных книг, дорогих полотен, как тигр в клетке.       На эту ярость с высокомерным равнодушием взирают с картин ее предки. Выдуманные предки.       Люси останавливается перед одним из них, закованным в латы средневековым рыцарем, и, презрительно усмехаясь, смотрит прямо в нарисованные глаза.       Сначала она просто украшала дом их портретами. Могла себе это позволить: богатая женщина в силу профессии хорошо разбирающаяся в живописи. Стены комнат заполнили разодетые в шелка и бархат мужчины и женщины. Одни держали в руках толстые бухгалтерские книги, другие — тисненые золотом библии в дорогих кожаных переплетах. Третьи, чаще женщины, поражали воображение изысканностью нарядов, обилием драгоценностей и присутствием экзотических животных.       Со временем Люси стала замечать, что посетители поглядывают на картины, а потом на нее саму с нескрываемым почтением, невольно приписывая мисс Торн богатую родословную. Голоса их становились заискивающими, во взглядах читалось уважение. Даже Кроуфорд Старрик, чуть не лопавшийся от гордости за своих предков, просиживавших латы еще за Круглым столом, в кабинете Люси несколько терялся, предпочитая говорить с женщиной почти на равных.       С этой мыслью Люси садится за стол. Она уже успокоилась, настроилась на работу.       Да, новости не радуют. С появлением в Лондоне близнецов Фрай в городе начались перемены.       Руперт Феррис убит. И пусть он только пешка в шахматной партии под названием «Лондон», даже пешки терять неприятно.       Смерть доктора Элиотсона тоже ничего не решает, и бьет не столько по карману, сколько по престижу Ордена.       Потеря частицы Эдема удручает больше всего. Черт с ним, с этим старым пердуном Брюстером, его все равно пора было менять! Чего он добился своими экспериментами? Ему хватило ума только на создание калейдоскопа, но картонная трубка с зеркалами и стекляшками ни на шаг не приблизила к раскрытию тайны Предтеч. Радует только то, что артефакт не достался и этой выскочке Фрай.       При мысли о девчонке Люси невольно сжимает кулаки.       Сначала тамплиерам не давал покоя ее папаша. Правда, у Итана Фрая хватало мозгов не лезть в Лондон. Ассасины смирно сидели в Кроули и Люси доставляло высочайшее наслаждение читать перехваченные письма Генри Грина, полные отчаянья и мольбы о помощи.       И вот, близнецы Фрай в городе! И все идет кувырком!       Придурок Кейлок!       Ей кажется или она сказала это вслух. Люси бросает осторожный взгляд в сторону застывшего у двери дворецкого. Не хватало еще, чтобы по Лондону поползли слухи, что мисс Торн разговаривает сама с собой. Лицо дворецкого абсолютно бесстрастно, взгляд устремлен в пустоту. Однако Люси уверена — он все видит. Иногда женщина удивляется этому навыку, раздумывая над его природой. Она сама не обделена талантами, но так она не умеет. Наверное, это передается по наследству, как Орлиное зрение у ассасинов. И должность дворецкого в хороших домах.       Подобная идея вызывает скупую улыбку, но не разгоняет мрачного настроения. Стоит только вспомнить о Кейлоке, и следующая мысль будет о его начальнике, а упоминание имени Максвелла Рота способно испортить ей настроение на всю неделю.       Сказать, что Люси Торн не любит Рота — ничего не сказать.       Циничный, беспринципный ублюдок. Демон ночи, спрятавшийся под маской благопристойного господина. Его логово — театр «Альгамбра». Его армия — воры и убийцы Висельники. Его кредо — «Я могу!».       При мысли о Роте у нее твердеют соски, нутро охватывает нестерпимый жар и от этого она ненавидит Максвелла еще больше. Однажды Люси уже попала под его мрачное обаяние. Молодость и неопытность — слабое утешение.       Люси закрывает глаза и затягивается сигаретой. По кабинету плывет слабый запах опиума. Совсем чуть-чуть. Опиум нынче весьма популярное лекарство.       После всего осталась лишь ненависть. В «Я могу» вложен совсем иной смысл.       Максвелла Рота не трогает потеря Уайтчепела. Не самый лучший район: трущобы и нищета. И вспышка холеры.       Мисс Торн может что-то сделать? Что ж, он всегда готов предоставить ей людей, любая сумма в ее полном распоряжении.       Но Люси Торн никогда не примет его помощь!       Мистер Рот считает Уайтчепел паршивым районом? Прекрасно! Мисс Торн видит в нем отличный плацдарм.       В этом принципиальная разница между ними. И поэтому правая рука Старрика — она, а не Рот.       Если все получится так, как она задумала, тамплиеры не только вернут Уайтчепел и укрепят свои позиции в Лондоне. Они будут управлять всей Британской Империей!  — Я могу, — усмехается Люси.       Женщина делает едва заметный знак, и молчаливый слуга открывает дверь перед посетителями, ждет, когда они войдут, и неслышно закрывает, оставшись с той стороны.       Невысокий седой старик торопливо семенит ей навстречу. Он чувствует себя несколько виноватым перед Люси, и заискивающей улыбкой пытается купить ее расположение. Старик рассыпается в благодарности за то, что госпожа согласилась принять их в столь поздний час, и выражает надежду, что она не пожалеет о своем решении.       Сказать по правде, Люси уже жалеет. Она брезгливо морщится, пока он не видит, но вынуждена терпеть. Это — ее армия. Маленькая пешка, способная выиграть всю партию.       Доктор Роберт Нокс еще один непризнанный гений, непонятый своими собратьями-учеными, запятнавший репутацию во имя науки. После скандала в Эдинбурге приехал в Лондон попытать удачи. Теперь работает на тамплиеров. Ищет лекарство от холеры. И если найдет — а он обязательно найдет — Лондон будет у них в кармане.       Один плешивый старик сделает больше, чем сотня здоровых Висельников. Больше всего в этот момент Люси хочет увидеть глаза Максвелла Рота. И за этот взгляд она готова отдать многое. Очень многое.       За спиной у Нокса стоит девушка. С любопытством рассматривает богатую обстановку, задерживает взор на картинах в тяжелых рамах, спокойно смотрит на хозяйку. Она не заискивает и не лебезит, в ее позе нет вызова. Взгляд темных глаз открытый и прямой, но в какой-то момент Люси робеет.       И даже не потому, что девушка первая, если не единственная, никак не связывает картины с самой Люси. Она словно сама сошла с картины.       Леонардо? Микеланджело?       В силу специфики своей деятельности, мисс Торн вынуждена изучать каждый мазок, каждый тайный знак. За свою жизнь она видела сотни, тысячи картин. Она и Хэтти Хедуолэддер лучшие специалисты по живописи в Лондоне. И Люси не лукавит, приписывая красоту девушки мастерам эпохи Возрождения.       Рафаэль и его Булочница.       Но это не испуганная девочка, что смотрит на зрителя вызывающе и настороженно, зажав между пальцами розовый сосок на едва оформившейся груди. Нет. Эта красавица — Донна Велата, тайная жена, с покрытой вуалью головой и божественным спокойствием во взгляде.        — Форнарина, — произносит Люси вслух. В глазах девушки мелькает недоумение. Она чуть хмурит брови, но, посчитав, что таким образом ей дали право говорить, поправляет:       — Мисс Элизабет Мантел, мэм.       Лицо Люси Торн холодно и непроницаемо. Она не ждет от неожиданной гостьи глубоких познаний в искусстве. Несмотря на невероятную красоту девушка вряд ли получила хоть сколько-то приличное образование.       —  Вы хотели меня видеть, мисс Мантел. Стоит ли мое время вашего предложения? — женщина тушит тонкую сигарету и подходит к шахматному столу у окна.       — Доктору Ноксу нужны редкие книги. Но вы столкнулись с некоторыми трудностями, — девчонка замолкает.       Либо это все, что ей известно, либо она ждет комментарии от нее, Люси. Но Торн молчит.       Про сложности мисс Мантел права. Для подтверждения своей теории доктору Ноксу зачем-то понадобились «Китаб аль-Канун» Авиценны и Сашрута Самхита — индийский трактат по оперативной медицине. Самое интересное, что в обширной и одной из самых старых библиотек тамплиеров таких книг не оказалось. Осталось загадкой, как милый доктор о них вообще узнал. Поиски редкостей привели в лавку Генри Грина. Но упрямый индиец отказался продавать их. К тому же, заподозрив неладное, он перепрятал книги в другое место.       — Я могу помочь, — продолжает девушка.       — Вы побеспокоили меня среди ночи, чтобы сообщить такую новость? — в голосе Люси звучит нескрываемый сарказм. Она делает резкий взмах рукой, заставляя молчать икнувшего от неожиданности доктора.       — Почему вы не договорились с доктором Ноксом? У него широкие полномочия и достаточное финансирование для любых операций.       — Доктора смущает мой гонорар, — Люси не мигая смотрит на девушку, но та ни на миг не отводит глаз. И голос ее звучит ровно и уверенно.       — Я хочу, чтобы патент на лекарство доктора Нокса достался больнице Флоренс Найтингейл в Ламбете.       Брови Люси Торн удивленно ползут вверх. Что ж, наглости и самоуверенности девчонке не занимать. Но хватит ли ей решимости. Женщина равнодушно отворачивается, возвращаясь к шахматам. Она намеренно тянет время, и, наконец, холодно бросает через плечо:       — Услуги простого вора обойдутся гораздо дешевле.       — Ваш вор вернулся ни с чем. К тому же, вам не надо искать переводчика: я знаю оба языка.       Вот сейчас Люси становится действительно любопытно. Она обязательно расспросит о девушке доктора Нокса. Но это позже. Пока ее интерес не выдает ни один мускул на холеном лице, и она ехидно комментирует:       — Сколь разнообразна школа лондонских улиц. Откуда такие глубокие познания?       — Отец служил в Персии, потом в Индии.       Так бывает. Насмешливая улыбка трогает губы мисс Торн. Эта оливковая кожа, миндалевидные темные глаза в обрамлении бархатных ресниц. Старый служака погулял с местной, был отправлен в отставку, и, возвращаясь домой, прихватил приблуду с собой. Его жена-англичанка вряд ли была в восторге и выставила девчонку за дверь.       Заметив реакцию Люси, мисс Мантел внезапно вспыхивает до корней волос и несколько теряет самоуверенный вид. Взгляд девушки становится холодным и колючим. Чтобы не выдумала себе эта высокомерная дама она права лишь в происхождении ее матери.       Англичанин, который был ее отцом действительно служил в Персии, в Исфахане. Как и многие офицеры взял наложницу из местных. Через год она родила ему дочь, Айзере, а еще через год умерла, так и не разродившись сыном. Отец говорил с девочкой по-английски, слуги и дети вокруг — на фарси.       Когда через шесть лет мистера Мантела перевели в Кашмир, в Индию, ситуация повторилась, только все говорили уже на хинди.       А еще через четыре года мистер Мантел ушел в отставку и решил вернуться домой. Больной, в долгах, с дочерью-дикаркой на руках, он ступил на палубу «Принца Эдварда». На землю Британии Айзере сошла одна, пополнив ряды лондонских сирот: лихорадка сгубила мистера Мантела еще в Индийском океане. Тело, с необходимыми почестями, было сброшено за борт. И только невероятное великодушие капитана не позволило отправить дочь вслед за отцом. Великодушие и чудесный голос Айзере, когда она пела тягучие персидские песни, развлекая пассажиров и команду в долгом путешествии.       Только зачем это знать холеной и надменной рыжеволосой женщине, что стоит перед ней. Она специально пытается смутить Элизабет, заставить почувствовать себя полным ничтожеством и отступить от цели. Лицо девушки приобретает упрямое выражение:       — Мэм?       —  Хорошо, мисс Мантел, — тяжело вздыхает Люси Торн, словно Элизабет вырывает ее согласие долгими уговорами. На самом деле она уже давно все решила, но девчонке знать об этом совсем не обязательно.       — Вам нужен договор? Или достаточно плевка в ладошку?       — Мы живем в цивилизованном обществе. Оставим плевки в ладошку обитателям Ист-Энда.       Люси Торн вдруг довольно ухмыляется. В отличие от доктора Нокса, скромно забившегося в угол, и боящегося даже пикнуть без позволения его госпожи, девчонка способна идти до конца. И Люси это нравится.       — Мой поверенный свяжется с Флоренс Найтингейл, — говорит она. — Когда вы сможете приступить?       — Сразу после вашего поверенного, — просто отвечает Элизабет и мисс Торн взмахом руки отпускает ее, как бы говоря, что аудиенция закончена.       К ее столу тут же подходит доктор Нокс, разлаживает свои бумаги. Он говорит быстро и горячо, увлекая собеседницу в мир собственных исследований и их результатов. На несколько минут Элизабет остается одна. Она снова с любопытством осматривает роскошный кабинет. Ее взгляд скользит по обитым шелком стенам с богатыми картинами, дорогим безделушкам, украшающим книжные полки и задерживается на шахматной доске: резные фигуры, сделанные в виде людей изящны, как и все в этой комнате. Элизабет подходит ближе и в восхищении замирает.       Черные — из какого-то темно-красного камня.       С удивлением Элизабет отмечает, что одна из этих фигур сделана в виде хозяйки кабинета. Она стоит гордо откинувшись назад, сжимая в руке золотой кинжал. Голову ее венчает стилизованная шапочка и по ней Элизабет понимает, что она — ферзь.       Ферзь стоит справа от короля — высокого статного человека, одетого в длинный плащ. На его груди широкая золотая цепь с рубиновым крестом. Девушка невольно кладет руку себе на грудь, стараясь сдержать изумленный вздох. Она знает этого человека! Кроуфорд Старрик. Король?       Узнает и еще одного. Ладья — Максвелл Рот, предводитель Висельников. Вот они, выстроились перед ним в виде пешек.       Остальные фигуры тоже, вероятнее всего какие-то люди, но Элизабет их не знает.       Белые фигуры сделаны из серебра.       Пешки старше всего набора. В противоположность Висельникам, они выглядят довольно экзотично — тысячелетние старцы, в восточной одежде, с головами, покрытыми капюшонами. Ладьи, слоны, кони выдержаны в том же стиле, но безлики.        Король и ферзь стоят вместе. В отличие от остальных, они совсем новые: серебро искусственно подчернено, чтобы придать фигурам необходимую рельефность, и только.       Король — разодетый лондонский франт в длинном кожаном плаще. Он стоит, широко расставив ноги, обеими руками опираясь на трость, чуть наклонив голову вперед, словно в приветственном поклоне. Лицо его скрыто полями цилиндра.       Ферзь, как и у черных, тоже женщина, она стоит чуть боком, повернувшись к зрителю левым плечом. Лицо скрыто капюшоном. Правая рука, сжимающая пистолет, согнута в локте. В рукаве левой спрятан кинжал.       Элизабет с трудом сдерживает желание подойти и взять фигурки, чтобы рассмотреть поближе. И вздрогивает, когда ей на плечо кладет руку доктор Нокс:       — Нам пора, дорогая.       Девушка с сожалением отступает. Уже у двери она в последний раз оглядывается: полный ненависти взгляд хозяйки кабинета заставляет Элизабет ускорить шаг. В какие бы игры не играла эта рыжеволосая бестия, мисс Мантел не стоило совать туда нос. И даже позже, вспоминая удивительную шахматную доску Элизабет невольно ловит себя на странной мысли: она на ней тоже есть.