В тот момент, когда сознание возвращается к Гермионе, когда она делает вдох, выныривая из кромешной темноты, которая, казалось, хотела её поглотить, она вдруг осознаёт, что не чувствует ничего такого, что должно было проснуться вместе с ней после выпивки на свадьбе и встречи с Пожирателями.
Голова не болит, не болит ничего, хотя она отчетливо помнит панику и заклинание. И помнит, что произошло нечто такое, после чего она просто не могла проснуться «в порядке».
Нет. Все должно болеть, она должна выплевывать свои внутренности, должна ненавидеть все живое и проклинать себя во вчерашнем дне за плохую реакцию. Но тело не ноет, голова не болит. Все что ей хочется, это поскорее получить свой завтрак.
«Небо, если это моя новая суперспособность, то знай, я впервые так сильно тебе благодарна с моих одиннадцати лет.» — проносится в голове Грейнджер.
Но, к слову, у судьбы всегда было паршивое чувство юмора, отвратительные шутки сыпались от неё на головы Золотого Трио одна за одной, пожалуй, даже чересчур часто.
Итак, Гермиона открывает глаза. И…
— Дементор… — вырывается непроизвольно.
Она лежит на широкой кровати с тёмно-зелёным постельным бельём. Вокруг тёмно-зеленые стены, гобелены и серебряные подсвечники.
— Моргану тебе в бабушки! — кто-то вздрагивает в другом конце комнаты.
— Джинни? — тянет Гермиона, голос подруги звучит совсем не так, как в её памяти. Как звучал вчера.
— Проспала? — раздаётся из противоположного угла комнаты, девушка явно успевает взять себя в руки и голос становится увереннее. — Я думала тебя разбудить, но ты так кричала во сне, потом бродила по комнате, и честно говоря…
— Какой сегодня день? — Гермиона старается включить голову.
Неужели им удалось выбраться? И теперь она в больнице св. Мунго? Какая странная палата.
— Эээ… одиннадцатое сентября. У тебя точно все в порядке? — поведение девушки явно смущает соседку. Ну, так ничего страшного, Грейнджер всё это смущает куда больше.
Одиннадцатое сентября.
Свадьба была в августе. А что с ней было первого сентября? Сколько она так провалялась? Какой сейчас год? Почему она не в Хогвартсе? Что вообще происходит? И тело не болит от отсутствия физических нагрузок такое долгое время. И Гермиона может спокойно сесть.
Взгляд начинает метаться по комнате, в поисках хоть чего-то понятного и родного. Чего-то, что могло бы ответить на вопросы, крутящиеся в голове.
На прикроватной тумбочке лежат учебники, рядом с ней на полу, судя по всему, сумка Грейнджер, а на стуле неподалеку школьная форма. С зелёным гербом.
Школьная форма. С гербом Слизерина. Школьная форма.
— Слушай, — она оборачивается на соседку, — прости, я не помню, как тебя зовут, а где моя одежда? Это должно быть твоя… — даже интересно, где они нашли слизеринку, согласившуюся разделить с Грейнджер комнату. Во время войны это было так же странно, как если бы ей сказали, что она проснулась в тридцатом, а не в девяносто шестом году.
Лицо девушки вытягивается.
— Афелия, я вообще-то твоя лучшая подруга… Мне кажется, что мне стоит позвать твоего брата, то, как ты себя ведёшь, выходит за всякие рамки и… может тебе отлежаться сегодня, не ходить на занятия?
Они в Хогвартсе.
Словно ведро воды выплеснули на голову.
Это ведь не могут быть подземелья Слизерина, правда? И у неё нет однокурсницы Афелии.
Это все ошибка. Должно быть ей всё это кажется, сон, просто гребаный сон.
— Это была шутка. — быстро произносит Гермиона, вскакивая с кровати. — Видела бы ты своё лицо. — в мир вырывается чужой смех. Грейнджер прекращает его так же быстро, как дала ему появиться.
В висках стучит.
Громко.
Недоверчиво.
Сердце хочет выпрыгнуть наружу.
Спокойно, Гермиона, тебя разыгрывают.
Или ты просто всё не так поняла. А может это программа защиты? И её выдают за другого человека?
Зеркало, где в этой чертовой комнате может быть зеркало?
Она готова впечататься в него, делая слишком резкий бросок к серебряной поверхности. Лишь бы только там была она. Её отражение.
Она просто хочет увидеть себя.
Из зеркала на Грейнджер смотрит худая бледная девушка. И к ужасу, у нее действительно точно такое же лицо, что и у Гермионы. Но волосы черные, словно уголь, и прямые. А глаза, смотрящие из-за стекла, холодного, темного цвета, никакого медового оттенка.
Никакого тепла.
— Вот же… — Грейнджер недоверчиво впивается пальцами в тонкую бледную кожу. Слишком ухоженная для человека, пролежавшего в беспамятстве больше месяца, слишком аккуратная для человека, который сошел с ума и видит галлюцинации. Так что же тогда с ней произошло? Не может же быть, что вчера вечером действительно заснула Афелия, а проснулась Гермиона?
Девушка старается унять дрожь, которая растекается по телу…
Мерзкая.
Предательская.
Противная дрожь.
Если бы ей нужно было узнать о своих планах, что бы она сделала? И Гермиона направляется к учебникам на столе, и не найдя в них ничего интересного, начинает рыться в сумке.
Вот оно — дневник. Если она потеряла память, он, по крайней мере, напомнит, что было последним перед этим. И почему вдруг ее прячут, сменив имя и факультет.
«Собственность Афелии Лестрейндж. 1944 год.» — аккуратный почерк, слова выведены черными чернилами из-под тонкого пера.
Драккл, если кто-то действительно думает, что это смешно, то это самая дерьмовая шутка из всех, что Гермиона слышала.
Хотя в этом времени даже дракклов ещё не существует…
— У меня зельеварение через полчаса, хочу успеть на завтрак, ты со мной? — расписание на день было изучено за пару секунд.
Её голос звучит тихо, она старается не выдать страх. Вести себя естественно. Но, дементор возьми, какое может быть естественно, если до твоего рождения лет больше, чем панталонам Мордреда.
Хоть бы это была просто шутка.
Соседка по комнате кивает в ответ, начав копаться в своих вещах и быстро что-то кидая в сумку. Гермиона в ответ на её действия собирает свои вещи, вернее кладёт в сумку всё, что может найти полезного, и старается, не привлекая внимания, осмотреть все доступные шкафы. Находит у Афелии более-менее сносную одежду, не кричащую, что я мисс-выше-вас-всех-на-пару-чистых-кровей, и надевает сверху мантию с омерзительным зеленым гербом.
— Эй, Лестрейндж, — раздаётся грубый голос, когда Грейнджер собирается покинуть подземелья, тело точно знает, куда идти, и она искренне рада, что хотя бы эта память у неё осталась. Соседка по комнате оставила её одну, вернувшись за забытой книгой в комнату. — Смотрю, ты не слишком приветлива этим утром, плохо спалось? — парень, которому принадлежит голос, сидит на диване в окружении нескольких человек.
На его лице играет мерзкая ухмылка, и, если бы не она, Гермиона могла бы заметить его красоту, но глаза заполоняет пелена ненависти. Типичный слизеринец.
Просто выйди, сделай вид, что не услышала.
— Уверена, что это не твоё дело. — она поднимает подбородок, подражая не то Панси, не то Дафне, не то Северусу Снейпу. Она всего лишь одна из них. Одна из них, не грязнокровка. Не из отбросов магического общества, не староста Гриффиндора и не подружка Поттера.
Одна из них.
Она не будет молчать.
— Как ты смеешь…? — шипит парень, поднимаясь с места.
Вот теперь точно иди, проваливай отсюда. Сначала разберись, что с тобой произошло, потом ругайся с однокурсниками.
— Сейчас ещё и из гостиной выйду, забыв тебя спросить, смею или нет. — вот же противный тип. Интересно, где здесь слизеринский инкубатор премерзких парней.
Гермиона думает о том, что можно ему врезать, но потом осекается. Сработало на третьем курсе с Драко, не факт, что сработает снова.
— Тебе стоит извиниться за свой тон и дерзость. — огрызается один из его свиты.
Он вскакивает, резко дернув рукой с палочкой, посылая, кажется, какое-то проклятье. Но занятия в отряде Дамблдора не прошли зря, и Грейнджер инстинктивно отражает заклинание, смерив нападавшего самым холодным взглядом, что может. Она уверена, что у Лестрейнджей этот взгляд в крови.
— А тебе стоит пойти поцеловать гигантского кальмара в задницу, если таковая есть, я устала препираться. — Гермиона пулей вылетает за дверь. Кому бы не принадлежало тело, в котором она была вынуждена проснуться, её явно не сильно жаловали, но ей было решительно всё равно. Она ненавидит слизеринцев, ненавидит Лестрейнджей, ненавидит их предубеждения о чистоте крови, ненавидит… И ей решительно всё равно, с чем столкнется хозяйка тела по возвращении. Это её проблемы, а Грейнджер свои получит позже, от её детей.
— Афелия! Афелия, стой! — тело подсказывает, что хозяин голоса, окликавшего её, не опасен. И она тормозит.
Парень, догнавший Гермиону в коридоре, почти на голову выше, но его лицо удивительно схоже с её, вот только глаза… Медовые, словно они с ним поменялись цветом.
Грейнджер стоит, глядя в них словно завороженная. Не понимая, почему он может быть не опасен для неё, не понимая, почему тело так радуется, что он обратил на неё внимание.
— Кто ты и что сделала с моей подругой? — налетает на пару соседка по комнате, почти сбив парня с ног.
— Хотел спросить тоже самое. Ди, рад, что ты тоже заметила подмену, хоть иногда свои глаза открываешь.
— Отвали!
Так, отлично, Гермиона мысленно кивает самой себе, теперь она знает, что соседку зовут Ди, но всё ещё понятия не имеет, кто этот молодой человек.
— Всё со мной в порядке, это я, Афелия! — демонстративно кривит губы гриффиндорка.
Гермиону тут же хватают под обе руки, заталкивая в кабинет поблизости.
— Давай по порядку, — ноздри парня расширяются при каждом слове так, словно он готов наброситься и убить Грейнджер. — Моя сестра — двойняшка Афелия самое мерзкое существо, которое я знаю, но она никогда не нападает в открытую. — он делает упор на предпоследнее слово.
— Которая всегда, чтобы не происходило, с обожанием глядит на Риддла, принимая за внимание все его издёвки и всегда ему смущенно улыбается, не упуская ни одной возможности поговорить с ним. И она всегда в его свите. — подхватывает Ди. — А ты только что послала и его, и Нотта! Сходу не послала брата и крайне странно вела себя утром.
— И когда ты успела натренироваться в дуэлях, что так ловко отразила проклятие?
Но, честно говоря, Гермиона перестаёт их слушать ещё в начале. В её висках стучит одна единственная фраза:
«С обожанием глядит на Риддла». Надо было самой догадаться, кого она встретит в сорок четвертом в Хогвартсе.
Внутри сжимается червяк, мерзкий, склизкий, отвратительно шевелящийся, заставляющий появляться на лбу испарину.
Том Риддл.
Здесь, рядом. Он ещё похож на человека, но она должна была узнать его. Она должна была понять, кто перед ней. Гермионе хочется ущипнуть себя. Заставить проснуться.
Том Риддл был обожаем хозяйкой тела, в котором она находится.
Грейнджер морщится: вот бы сейчас забраться под душ и сдирать с себя кожу, пока сердце не остановится из-за нехватки крови. Или пока она не очистится от ощущения, что он мог касаться кожи, которая ей теперь принадлежит.
— Ты вообще представляешь, что теперь тебе светит? Том тебя уничтожит! Он не прощает дерзости. — продолжает парень. — Что ты натворила, Афелия? Когда исподтишка превратилось для тебя в говори всё в лицо? Тебя словно гриффиндорцы покусали! Ты понимаешь, что у меня теперь не будет выбора, кроме как вступить в его компанию, просто потому, что моя сестра встала не с той ноги и стала претендентом на роль его новой жертвы?
— Меня зовут Гермиона, и я из девяносто седьмого года. — Гермиона вздрагивает от того, что произносит это вслух.
Нельзя было говорить. Не так сразу.
Хотя бы подготовить…
Но брата трясёт, и новое тело не может позволить соврать ему. Кажется, Афелия его любила так сильно, что даже ненависть Грейнджер к Лестрейнджам не может затмить эту любовь.
— Что?! — в голос отзываются ребята, резко прервав отчитывание.
— Я понятия не имею, как это вышло, и где сейчас настоящая Афелия. И что со всем этим делать. — руки девушки опускаются вдоль тела, словно плети. Чертовски стыдно.
Беспомощность. Отчаяние. Отрешенность.
В кабинете повисает тишина.
— По крайней мере ты не сошла с ума. — выдыхает соседка по комнате. — Меня зовут Диана. Пожалуй, больше ни с кем ты близко и не общаешься в школе. Чтобы ты не сделала с Афелией, нужно постараться не натворить ещё больше глупостей, до её возвращения.
Гермиона смотрит на неё, хлопая ресницами. Такая невозмутимая. Совершенно спокойная и собранная. Словно каждый день в её жизни появляются люди из другого времени.
Диана перекатывается с пяток на носки. И крепче сжимает пальцы в замок.
— Что ты несёшь? — Лестрейндж толкает Ди в плечо. — Она подписала моей сестре смертный приговор! Мы сейчас же идём к директору и всё выясняем.
— Я боюсь, что могу доверять только Дамблдору. Он директор в моём времени, и я бы хотела поговорить именно с ним. — Гермиона старается скопировать спокойствие Ди, но голос в конце фразы становится слишком высоким.
Парень смеряет её раздражённым взглядом. Неестественным для его тёплых янтарных глаз.
— Хуже будущего и не придумать для этой школы, — почти выплёвывает он. — Но вот незадача, я ему не доверяю.
— Ал, давай не будем с ней спорить, если она действительно из будущего, то наверняка знает лучше, кто на что из профессоров способен. — голос Ди звучит даже слишком мягко.
— Ты хоть раз можешь быть не на её стороне? — но по необъяснимым причинам он прислушивается, и идёт именно к Дамблдору, хоть и показывает всем видом, что ему это не нравится.
— Знаешь, я всё ещё понятия не имею, как тебя зовут, но тело… Афелия очень любила тебя и похоже, что скучала. Хоть это и кажется мне странным… — он так разгоняется по дороге к профессору, что Грейнджер едва удается догнать его, оставив Диану далеко позади.
— Любит и скучает. Афелия жива и скоро вернётся в тело. — он резко тормозит. — Меня зовут Алектус, но близкие называют Ал. И мне жаль, что я тебя игнорировал последние года три. Мне казалось, что так будет лучше для нас, может быть, если бы я был чаще рядом… Мне бы не пришлось все это рассказывать чужой девчонке с лицом моей сестры.
***
В кабинете Дамблдора очень светло. Совсем не так, как рассказывал Гарри в будущем. Но и директорского кабинета у него ещё нет.
Здесь вообще все не так, включая самого Дамблдора, помолодевшего почти на шестьдесят лет. На нем приталенный костюм лилового цвета, и волосы, хоть и начинают покрываться сединой, ещё не превратились в единое целое с длинной бородой. Он молод ровно настолько, насколько может быть молод Дамблдор.
Будь он моложе ещё на пару лет, Гермиона бы с ума сошла.
— П-профессор…? — он оборачивается на голос и вопросительно поднимает бровь.
— Мистер Лестрейндж, мисс Лестрейндж и мисс Розье, интересная компания для моего кабинета, чем могу быть обязан?
Он выглядит немного уставшим, но всё равно по-доброму улыбается, вертя в руках свою палочку. Взгляд Гермионы застывает на банке лимонных долек на его столе. Точно в такой же МакГонагалл хранит своё печенье уже в её времени.
— Сомневаюсь, что вы здесь ради угощения, Афелия, но готов угостить, если хотите…
— Нет, дело, с которым мы пришли, несколько важнее. — вмешивается Ал. — Мы можем быть уверены, что нас никто не подслушает?
Несколько взмахов палочкой профессора. И вот Грейнджер уже опускается в кресло и начинает рассказывать историю о том, как они праздновали свадьбу, и как на них напали, упуская, кто это был. И что в неё летело заклинание, и про Рона и про трансгрессию. И как она проснулась в кровати в подземелье Слизерина. Здесь к ней присоединяются Ди и Ал. И эта история, прозвучавшая вслух, кажется даже ей самой безумием.
Не бывает такого.
Просто не бывает.
И Альбус молчит. Долго молчит. Ребятам кажется, что слишком долго.
— А вы, Диана, говорите, что она ходила ночью и кричала. — прерывает тишину профессор.
— Именно. Было около трёх часов. А до этого Афелия пропадала в библиотеке. И почти не общалась со мной последнюю неделю. — подтверждает соседка, чем вызывает гримасу на лице Ала.
— И ты, видя всё это, не догадалась мне рассказать? — он почти рычит. — Моя сестра — библиотека — бойкот в твою сторону. Ты была обязана…
— А с чего я должна была тебе говорить? Ты её тихо ненавидел и не общался, и по мне заодно проезжался, когда сестру не мог достать. — она словно взрывается. — Ты может не обратил внимания, но ты для нас стал никем!
Парень отклоняется на спинку кресла, закрыв лицо руками. А потом начинает хмурить лоб. И резко подается вперёд, упираясь локтями рук в ноги.
— Прости, Ди, довольна? Я идиот! Обещаю, я сделаю всё, чтобы вернуть наши отношения в прежнее русло. А сейчас верните мне мою сестру!
— Гермиона, подойдите ко мне. — усмехаясь, от диалога ребят, просит профессор. И начинает рыться в столе, в итоге достав какой-то странный золотой прибор.
Пальца девушки касается тонкая иголка, и капля крови попадает на прибор. Стрелка начинает бешено крутиться. Минуту, две, три, четыре. Дамблдор что-то шепчет и взмахивает палочкой, запуская в пространство яркий импульс. И он возвращается ещё минут через пять.
— Боюсь, что вашей сестры в этом году точно нет. — подводит итог профессор. — Я попрошу вас оставаться здесь, пока я проверю вашу комнату, мисс Розье. Слизнорту напишу записку, что вы у меня.
Но написать приходится не только профессору зелий, но и профессору рун. Всё это время ребята сидят в ожидании, заставляющем сжиматься внутри каждый орган, в кабинете Дамблдора, у которого, на счастье, выходной в этот день.
— У вас было одинаковое расписание, но ты ничего не знал о сестре? — Гермиона решает, что больше не может выносить тишину.
— Я же сказал, что был не прав. Повторять не буду. — огрызается «брат».
— Просто у меня никогда не было братьев и сестёр, и я действительно не понимаю, как с тобой общаться, как с тобой общалась Афелия. Почему ты так дорог её телу.
— Они были лучшими друзьями. — встревает Ди. — И мы тоже много общались. А потом Афелия влюбилась в Тома, а тот начал собирать вокруг себя компанию. И… — она подтягивает ноги к себе, собираясь закончить.
— И сестра хотела, чтобы я к нему примкнул, а мне всё это даром не сдалось.
— И только? — Гермиона вздрагивает, а если бы на его месте оказались Гарри и Рон, они бы пошли за ней?
— Ты не понимаешь! Она стала одержима им. И Том наслаждался этим. Он мог творить всё что угодно, а она покорно восхищалась. Это невыносимо! — краснеет парень. — Афелия та ещё задница, но перед ним была словно маленькая девочка.
— И ты даже не попытался вправить ей мозги. А просто устроил бойкот нам двоим. — не унимается Ди.
— Да, потому что ты должна была встать на мою сторону. Ты обязана была поддержать меня и…
— И я не твоя собственность, чтобы быть тебе обязанной, когда ты обращаешься со мной, как с грязью! — выкрикивает девушка, перебивая. Обстановка явно начинает накаляться. Когда бы Афелия не собиралась вернуться в своё тело, Гермиона рада, что у этих двоих по крайней мере нашёлся повод поговорить. — Мне плевать, что родители решили нас поженить, плевать! Я хочу что-то большее, чем брачный договор! И если это появится, то да, возможно, я тебя начну поддерживать!
Грейнджер передергивает. Словно она видит их впервые. На смену интересу приходит отвращение.
Человек, которого её тело считает братом и её соседка-лучшая подруга, по всем признакам, были родителями мужа Беллатрикс. Того самого, что довёл родителей Невилла до безумия. Того самого, что словно пёс служил Тому. Как у этих двоих мог получиться такой сын? И можно ли ненавидеть кого-то сильнее?
О, да. Можно.
Друэллу Розье, мать той самой Беллатрикс, и Вальбургу Блэк, помешанную на чистой крови, кричащую с портрета в её времени в доме на площади Гриммо. Гермиона счастлива, что Афелия дружила не с ними.
***
Профессор возвращается с недовольным выражением лица. Привычные искорки радости исчезают из его глаз.
— Мистер Лестрейндж, мисс Розье, я должен вам сообщить, — он садится на стол, даря свой взгляд то одному, то другому. — Афелия убила себя. Если быть точнее, она, возможно, хотела переместиться во времени, но похоже, что ошиблась в зелье, это привело к летальному исходу и вероятнее всего к тому, что вы, мисс Грейнджер, оказались здесь. Вы тоже умерли в своём времени, и душа начала искать спасение. Немного магии, повлиявшей на ситуации в настоящем и вашем будущем, и душа спряталась в безопасную оболочку в этом времени. Вероятнее всего, Афелия тоже пыталась спастись, что стало одной из причин вашего появления здесь.
— А она точно не может быть в моем теле? — уточняет Грейнджер. Где-то в горле появляется ком, мешающий говорить своим голосом.
— Исключено. У неё получилось себя убить. И её душа, вероятнее всего, не хотела жить, чтобы искать спасение, как ваша. Одно единственное «но»: если это не самоубийство, то Афелия пыталась попасть в прошлое. И, мистер Лестрейндж, я не могу судить, какие у неё были мотивы, но может быть вы подумаете над этим. Это, похоже, было очень важно для вашей сестры, раз она решилась на такой шаг.
В кабинете повисает тишина.
— Хорошо, если я не могу вернуть Афелию, мы можем хотя бы Гермионе помочь вернуться? — подаёт голос Ал, он говорит очень жёстко, кажется, что ему хочется закричать, но как мужчина он не может и не хочет себе этого позволять.
— Я не знаю, есть ли куда вам возвращаться. Если ваши друзья решили, что вы мертвы, то…
— Я застряла… — вырывается из гриффиндорки на выдохе.
Комната снова погружается в тишину. И каждый думает о своём. И молчит, потому что понять друг друга сейчас за гранью фантастики.
— Я научу тебя быть Афелией Лестрейндж. — наконец не выдерживает Ал. — Пожалуй, это единственное, что я сейчас могу сделать для своей сестры.
— А я научу тебя быть слизеринкой. — поддерживает Ди.
Что с ними не так?
Почему нет слез по погибшей сестре и подруге? Каким монстром была Афелия, что по ней не плачут?
Просто закричи, давай, раздирай нутро от боли. Тебе же больно.
Тишина.
Гермиона переводит взгляд с одного на другого. Идеально выпрямленные спины. Идеально стеклянные глаза.
Где инкубатор, в котором они вырастают?
У Грейнджер мир рушится на глазах, картинка начинает расплываться. И чей-то упрямый голос повторяет в голове, что всё это дурной сон.
Они бы иначе выли, точно бы выли от боли.
— О, а я тогда постараюсь не сделать ситуацию ещё хуже. — на автомате произносит гриффиндорка, потому что не может молчать. Потому что хочется говорить, пока голос, её собственный голос, не вернёт её в реальность, к её друзьям. В голове, словно образы, проносятся лица ребят: Гарри, Рон, Джинни, Фред с Джорджем, Луна и другие. И Грейнджер хочет к ним, а не изображать из себя того, кем не является. — Но я не буду смотреть с обожанием на Тома и делать вид, что я та ещё задница.
— Услышь бы это сейчас Афелия, она бы вернулась в своё тело. — грустно усмехается Ди.
— Если вам нужно время, я могу оставить вас здесь до конца дня. Но чтобы не вызвать ещё больше подозрений, советую пойти на обед. И… я сочувствую вам всем. — Дамблдор переводит взгляд на Гермиону. — О будущем никто не должен узнать, мисс Грейнджер. Пожалуйста, позаботьтесь об этом. Иначе…
— Иначе быть беде и время не простит. Я знаю, дире… профессор.
Он печально усмехается и поджимает губы, кивая.
***
В Большом Зале как всегда шумно, какой бы на дворе ни был год, ничего не меняется. Четыре длинных стола, четыре герба, четыре цвета. Преподавательский стол у дальней стены. И шум, всегда шум.
Гермиона заходит последней со своего нового факультета, вернее сказать последней вообще из всех студентов. Ей хочется содрать с себя зелёный, казавшийся удушающим, галстук. Ей хочется улыбнуться, зайдя. Но вместо этого она сильнее сжимает руки в кулаки. И выдыхает, выпрямляя спину.
Они с Ди гордо шагают до своего стола и обнаруживают только два свободных места: одно около Ала, другое рядом с Томом. Розье делает попытку сесть рядом с последним, но тот тут же бросает сумку на свободное место, и, под пристальными взглядами его компании, Диана вынуждена сесть рядом с женихом. Все тело Ала сейчас напряжено, как будто он готов вскочить в любую секунду.
В это время Риддл медленно оборачивается. И теперь сидит, наблюдая за каждым движением Афелии.
— Я подумал, что мы не закончили утром, — на его лице играет мерзкая лицемерная улыбка. Привыкший к обожанию он был несколько обескуражен утром, увидев вместо восхищения — злость в глазах своей давней поклонницы. — А потом ты не пожелала прийти на завтрак и занятия. Так что договорим сейчас, садись.
