***
Рон помнит, когда на четвертом курсе объявили о бале, его однокурсники только что не перекрестились от этой новости, зато девочки знатно оживились в ожидании приглашений. Но зал тогда остался в тишине. Никто не обсуждал прилюдно предстоящий праздник, ребят прорвало только в гостиных. Здесь все иначе. Когда директор Диппет поднимается со своего места и встает перед стойкой, зал замолкает в ожидании. — Друзья, мной, преподавательским и попечительским советом было принято решение не отменять Рождественский бал. — зал словно синхронно выдыхает. — В связи с чем я рад объявить, что праздник состоится. Как всегда, вечером двадцать пятого декабря в Большом зале вас будет ждать настоящее волшебство. Я надеюсь, вам хватит времени на подготовку и подбор нарядов. Давайте подарим друг другу этот день, и пусть он зародит в наших сердцах надежду. Пусть он подарит нам веру в чудеса и светлое будущее. — Меня сейчас стошнит от его речей. — передергивает Орион. — Волшебство, чудо, надежда. Кто писал ему речь? Сказал бы лучше про пунш и во сколько они с преподавателями оставят нас одних. — Вы можете прийти на праздник парами или в одиночку, в любом случае, вам будут рады. Я надеюсь, что в этот вечер, у вас не будет времени на ссоры и праздник закончится благополучно. Все желающие помочь старостам в организации могут сообщить об этом мисс Уильямс. А сейчас, приятного аппетита! Зал начинает гоготать. Словно директор говорил не о Рождестве, а о срочной капитуляции. Громко, излишне эмоционально. Парни и девушки обсуждают предстоящий праздник с одинаковым энтузиазмом. В спину Юфимии прилетает записка, и вокруг неё взрываются визгом соседки. Девушка старательно успокаивает их и краснеет от смущения. Поворачивается лицом к столу Гриффиндора и сдержанно кивает. А потом садится и сжимает кулаки от радости. Рон утыкается носом в тарелку, его в этом поддерживает Тиндарей. Они оба не хотят во всем этом участвовать, они оба в ужасе, как могут радоваться празднику студенты. Пир во время чумы, иначе и не скажешь. Но ещё хуже приходится Гермионе. Со всех сторон словно взрываются её подруги. — Как же вам повезло! — начинает Лана. — У вас точно есть пара на праздник, а мне ждать и думать, кто пригласит! Отвратительно нервно. — она кривит губы, прижимая руки к телу в районе солнечного сплетения. — Брось, наоборот повезло вам с Афелией. У нас все предрешено, а вот вас может ждать приятный сюрприз в виде симпатичных кавалеров. — кокетливо поддерживает девушку Друэлла. — Нужно срочно, срочно составить рейтинг свободных дам. — оживляется Эдд. — Малфой, в этом году моя пара будет точно лучше твоей! — Даже не мечтай, Розье! — подхватывает спор Абраксас. — И выглядеть я буду лучше, чем ты! — Вальбурга, можешь не отвечать, мы просто идем вместе. — выплевывает Орион через стол. — Романтичнее и не придумаешь. — отзывается девушка, ковыряясь вилкой в салате. — И правда, Блэк, мог мою сестру и как-то интереснее пригласить. — А она могла бы удивиться и покрыться румянцем от радости. Брось, Сигнус, всем понятно, с кем мы оба пойдем на бал. — Кто-нибудь уже заказал каталоги с платьями? — прерывает их Лукреция, переключая все внимание девушек на наряды. Гермиона готова сжаться и спрятаться под стол от начавшейся болтовни. Ей не нравились балы и в своем времени, но сейчас идея идти куда-то в платье и танцевать весь вечер казалась еще более безумной. Как будто все забыли, что за пределами школы идут сразу две войны, как будто все семикурсники забыли, что пройдет еще полгода и все они превратятся в солдат, которым нужно будет выбрать сторону или сбежать из страны. И как будто все они забыли, что только закончился траур по Саре. Это удивительная способность людей абстрагироваться от всего плохого, не замечать дерьма вокруг. В сорок четвертом этой способностью владеют, кажется, в совершенстве. Она не понимает, как можно радоваться во время того, как у одних родители в ссылке, а у других под постоянной угрозой смерти. И уж точно она не готова радоваться, встречая сорок пятый год, в который обе войны закончатся, однако стоить это будет дорого для каждой из сторон. Она поднимает лицо и ловит тяжелый взгляд Риддла, он тоже не находит в себе силы радоваться предстоящему празднику. Как обычно бледный, он сидит, не двигаясь лишний раз, ни одна эмоция не искажает его абсолютно идеальные черты лица. Гермиона вздрагивает от мысли, что у неё с Темным Лордом гораздо больше общего чем магия и стремление быть лучшими. — Том, а ты что думаешь о празднике? Ты решил, кого пригласишь? Ты ведь придешь? — тянет одна из семикурсниц, входящая в армию поклонниц будущего Темного Лорда. — Вы будто обезумели. — усмехается Риддл в ответ, прерывая мысли Грейнджер. — Не знаю, что должно произойти, чтобы я пошел на этот праздник. Столько лет игнорировать, чтобы сдаться на седьмом курсе? И уж тем более я не буду никого звать. — Том, но ведь это Рождество, это день, когда все проблемы отступают, ты должен прийти. Это так прекрасно! — восторг девушки поддерживает Лукреция. На её лице такая приторно сладкая маска счастья, что у Гермионы невольно появляется рвотный позыв. — Прекрасно танцевать, пока наши родители боятся за свою и наши жизни. Прекрасно танцевать, пока мир погружается в хаос. Как здорово оставить всё это за дверью! — вклинивается в разговор Грейнджер, её голос звучит крайне дружелюбно, однако девушки морщатся, а вот Том наоборот усмехается. — Ты стала слишком скучной! Если так жить, замечая все недостатки жизни, быстро состаришься. — передергивает первая девушка. — А если их не замечать, то умрешь раньше, чем появятся первые морщины. — не остается в долгу Гермиона. Что её тянет за язык остается загадкой. Том защитил её на поле, она просто хочет ответить ему тем же. — Афелия, ты всегда была занозой, но так портить праздник нужно ещё поучиться. — смеясь заявляет Розье. — Смотри, сколько грустных лиц появилось за нашим столом из-за тебя! — А я с ней согласен. Мы уже один раз повеселились. А потом тридцать дней жили в трауре. Нельзя расслабляться и закрывать глаза на реалии жизни. — голос Тома пропитан холодом, желания поспорить с ним на этот раз ни у кого не возникает. — Впрочем для этого нужно хоть немного смелости и разума, продолжайте радоваться, это намного проще. Он поднимается со своего места и стремительно покидает большой зал. За его спиной стол остается в полнейшей тишине. Слизеринцы хлопают глазами, смотря друг на друга, пока другие факультеты продолжают громко радоваться. Гермиона опускает глаза в тарелку. Вряд ли кто-то рискнет продолжить с ней спор после ухода Тома. Она одна никому не интересна. Вилка ударяется об фарфоровое дно тарелки чуть громче, чем ей бы хотелось. Девушка сжимает губы, а потом больно прикусывает щеку. Да будь ты просто как все. Неужели это так сложно. — Риддл! — подскакивает следом Абраксас, устремляясь за другом. — Что у тебя случилось? — Только у меня? А у вас всех ничего не случилось? Ты тоже не понимаешь абсурдность этого действия? — ответ на этот вопрос Тому прекрасно известен. Не понимает. Единственный человек, который может думать так же, как он — Афелия. Но она не побежит за ним, как Малфой, чтобы это обсудить. — Забудь. Тяжелая выдалась неделя, я сорвался. Крэбб доложил, что Грин-де-Вальд планирует нанести финальный удар министерству, а СССР неумолимо продвигается на запад. — он делает паузу, поджимая губы. — А мне все еще восемнадцать лет, и я заперт в этой дурацкой школе со всеми вами. — Так подожди, Том, пусть они все перегрызут друг другу глотки, там за стенами, а когда закончат, появимся мы во всей своей красе. — Спасибо. — выдыхает парень. — Я ничего не сделал. — с подозрением смотрит на друга Малфой. — Иногда достаточно просто твоего спокойствия. — он кладет другу руку на плечо, похлопывая. — Как думаешь, мы станем такими же как он или сможем прийти к власти спокойно? — Я молю о том, чтобы мы пришли спокойно, ты же знаешь. Мы не должны уподобиться ему. — Абраксас буквально превращается в сгусток позитивной энергии. — Ты должен появиться на Рождество. Они все должны верить тебе и в тебя. Для этого ты должен ассоциироваться с праздником, а не с тем, кто открывает им глаза на абсурд происходящего. Ты мог бы позвать, например, Джин. Если два старосты школы придут вместе… — Давай проблему с парой я решу сам, хорошо? — обрывает его Риддл. — Даже если я приду один, это уже будет неплохо. Но пока и это кажется мне почти нереальным. — Том, политика, часто заставляет нас делать нереальные для наших внутренних принципов вещи. Это почти девиз нашей семьи. Но сейчас это девиз для всех нас. — Я знаю, Абраксас, я знаю. — выдыхает Риддл. Впереди будет ещё много сделок с совестью. Позади их тоже достаточно. Но внутри появляется что-то отвратительно занудное, что-то, что требует становиться лучше. Том не понимает до конца природы этого чувства. И благодарен другу за то, что он знает слова, чтобы его заглушить, хотя бы на время.***
— И тогда страшное чудовище Слизерина заперли в подземельях Хогвартса, и оно до сих пор тут, иногда ему удаётся вырваться из своего убежища, и он выходит на охоту на маленьких детей, чтобы полакомиться ими! — Гермиона-Афелия делает страшное лицо, поднимая руки, словно лапы. В гостиной повисает тишина. Все глаза прикованы к ней. Она резко сводит ладони, хлопая и издаёт рык. Пара первокурсников вздрагивает. Вальбурга заливается смехом. — Само собой, оно не обижает слизеринцев, ведь мы с ним на одной стороне. Но вот если кто-то обижает нас… Чудовище защищает наш факультет. — на лице появляется игривая улыбка. — Как-то так. — она подскакивает на ноги и приседает в реверансе, срывая аплодисменты, как в общем-то и каждый рассказчик. У вечерних посиделок есть не так много правил. Первое: на них могут прийти абсолютно все слизеринцы. Второе: все истории должны заканчиваться хорошо. Третье: каждый, кто вызывается быть рассказчиком, заслуживает похвалы. — Теперь моя очередь. — подхватывает Лана. — Однажды, около озера начали происходить страшные вещи… Слизеринцы сидят около камина, вооружившись пледами и подушками. Первокурсникам поручили после оценить, чья история была оригинальнее. И старшекурсники вертят своей фантазией, как могут. Том наблюдает за этим с дивана, без интереса переводя взгляд с одного на другого. А потом начинает говорить Афелия, и он пытается уткнуться носом в книгу, потому что ему само собой совершенно неинтересно, что она рассказывает. И голос её ему неприятен. Но сознание раз за разом возвращается к ней, буквы в книге предательски расплываются. И Том сдаётся, вслушиваясь в каждое её слово. В подземельях нельзя говорить о наследии Слизерина. Он сам запретил эту тему, обосновав тем, что это портит репутацию Салазара и всего факультета в целом. Но она говорит, и первокурсники сначала боятся, а потом присоединяются к радости старших. А она продолжает говорить, и говорит чересчур убедительно и близко к правде. Словно не сочинила эту историю, а действительно её знает. И Риддлу интересно, что ещё она может знать про монстра, принадлежащего ему. Рассказчик сменяет рассказчика, а Том продолжает думать об истории Афелии, вяло присоединяясь к аплодисментам, когда очередной человек заканчивает свой монолог. Вечер заканчивается чуть позже отбоя. Первокурсники разбегаются по своим спальням. А старшие убирают оставшиеся на полу подушки и пледы, чтобы ещё немного посидеть в тишине, смотря на потрескивающий в камине огонь. Гостиная погружается в тишину. Но потом и они начинают расходиться. — Ди, ложись без меня, я хочу ещё немного посидеть за книгой. — подруга кивает, зевая. Двери хлопают, закрываясь за спинами слизеринцев. И гостиная пустеет. Гермиона уже привычно залезает на подоконник окна, выходящего в озеро, и смотрит в чёрную воду, иногда различая свечение вдалеке. Открывает книгу на случайной странице, успокаиваясь от шуршания старой бумаги. Оставляет фолиант на коленях, прижав рукой страницы так, чтобы казалось, что она отвлеклась на секунду. И погружается в свои мысли, переносясь мысленно в башню Гриффиндора. Ей бы очень хотелось сейчас оказаться там, и смотреть не в воду, а на землю, вниз, пусть в темноте и плохо видно пейзаж, но зато видны луна и звезды. И все это приносит невероятное умиротворение. А чёрная вода за окнами подземелий, только холод и страх. Диана и Алектус спорят с этим каждый раз, когда слышат рассуждения Гермионы. Но они никогда не были в башне Гриффиндора. Черная вода их спутник с первого курса, они, как и другие змеи, привыкли к ней. А у Грейнджер это все никак не получается сделать, хоть она и старается, по-настоящему старается. — Ты так и не сказала, какой монстр живет в подземельях замка. Или у тебя нет предположений? — Том опускается на подоконник напротив Гермионы. Он, само собой, не хотел этого делать. Просто в их с Малфоем комнате слишком душно, и ноги сами принесли его обратно в гостиную, а подоконник его любимое место, на котором он почти никогда раньше не сидел, но сейчас вдруг захотелось. Ну и, само собой, в тишине просто очень некомфортно, поэтому он начинает разговор, вопреки своему желанию. Грейнджер смеряет его взглядом. На лицо парня падают отблески от огня в камине, делая его пугающим, но ей нравится. Она сама себя одёргивает на этой мысли. Нравится. Нет, конечно, нет. — Василиск. — спокойно отвечает девушка. Тому приходится напрячься, чтобы его лицо осталось безучастным. — А я вот уверен, что нет. Может быть что-то вроде акромантула? Или Дромарога или Нунду? Я бы даже поверил в то, что это маггловские Буньип или Чупакабра, согласись, это было бы забавно, чудовище, призванное убивать детей магглов родом из их мира. — из его легких вырывается короткий смешок. — Но Василиск…? Мы ведь целую работу с тобой написали о нем, ты должна знать, что ему просто так не скрыться в замке. — Тогда на нашем гербе была бы не змея. — она поджимает губы. — Василиск намного романтичнее всех твоих вариантов. И именно потому, что мы писали о нем работу, я уверена, что его можно было бы скрыть. Это не так сложно. Само собой, из работы этого не понять. Было бы глупо рассказывать такие вещи Дамблдору. — Может ты ещё и веришь, что Хагрида выгнали зря? И Миртл правда убил наследник Слизерина? — Я не знаю, кто убил Миртл. — она удивляется, как легко умудряется соврать, не отведя глаза. Кажется, это начинает входить в её привычку. — Но если мы предположим, что это все же был наследник нашего дома, то Хагрид точно не виновен. Он не похож на наследника Слизерина. — спокойно отрезает девушка. Нужно закончить разговор, она говорит себе это каждый раз, когда они оказываются недалеко друг от друга. И каждый раз не заканчивает. Он спас тебя от полетов с Алектусом. Он думает о тебе. Он ещё не тот монстр, которого ты знаешь. Неужели тебе сложно просто поговорить с ним и не винить себя за это? — Не похож? А каким по-твоему должен быть наследник Слизерина? — Хмм… — Грейнджер делает вид, что задумалась. — Он должен быть статным, красивым, у него, вероятнее всего, пронзительный взгляд, он умён, изворотлив. Он вызывает страх, уважение и любовь в людях. Знаешь, думаю, что он достаточно хорош, чтобы я влюбилась в него при встрече. — Но ты его не встречала? — Том вопросительно выгибает бровь. — Боюсь, что скорее нет, чем да. — Гермиона победно ухмыляется. Какой был приз за этот диалог, она понятия не имеет, но то что уложила парня на лопатки, уверена на сто процентов. — Что у тебя в руках, Риддл? Он опускает взгляд на свои ладони, и с ужасом понимает, что вышел из комнаты с газетой в руках. Впрочем, почему бы и не поделиться с ней? Ты ведь прекрасно знаешь, что специально захватил свежий выпуск с собой. Не случайно. Не из-за невнимательности. — Советские войска неумолимо продвигаются по Европе. Война идет на территории Венгрии, Югославии и Греции, вероятнее всего скоро будет взят Будапешт. Прости, освобожден. Конечно, освобожден. Думаю, не пройдет и года, как они возьмут и Берлин, и великий канцлер падет. — он наблюдает за её лицом, четко произнося каждое слово. Знаешь ли ты об этой войне? На чьей стороне в ней ты, если знаешь? — Нам запрещено читать о маггловских сражениях. — она инстинктивно отодвигает книгу, которая лежала у нее на коленях, в сторону, подаваясь телом вперед. — И тебе совсем не интересно? — он смотрит на неё выжидающе. Если она скажет нет, его интерес к ней пропадет в ту же секунду, она станет обычной ни смотря на всё, что сказала до этого. Это будет лучшим развитием событий. Пожалуйста, не говори, что нет. Она молчит, но пододвигается к нему ближе, заглядывая в развернутую газету. И медленно забирает её из его рук, скользя взглядом по мелким буквам на серой бумаге. — Думаешь, он на самом деле там? Воюет за нацистов? — Думаю он совершает огромную ошибку, растрачивая свои силы. Думаю, это глупо - поддерживать жестокость магглов. Но он там. И когда эта война закончится, а всех сторонников нацистской Германии попытаются уничтожить, он вернется с ними в Англию и министерству будет не отвертеться. — Как ты достаешь эти газеты, нам ведь правда запрещают? — В моей компании были люди, которые выпустились в прошлом году, теперь они свободны и могут отправлять мне то, что мне нужно. В том числе и эти газеты, замаскировав их под что-то безобидное. — Ты так уверен, что я никому тебя не сдам? Доверяешь девушке, у которой Дамблдор любимый профессор. — подстегивает его Грейнджер. — Доверяю девочке, которой тоже их интересно читать. Мне не жалко поделиться. Будет хоть с кем обсудить, кроме Малфоя, Блэка и Розье, которые не шибко охотно говорят о магглах. С него словно спадает скорлупа, Гермионе хочется протянуть к нему руку и дотронуться до его кожи. Живой человек. Не монстр, только Том Риддл. Только мальчик, которому нужен собеседник. Как ты это делаешь? И почему ты, Грейнджер, снова ведешься? — Том, я хотела сказать тебе спасибо за полеты. — она решает, что сейчас самый подходящий момент, когда они не задирают друг друга и не соревнуются. Идеальный момент, чтобы подчеркнуть, что она заметила его хороший поступок и оценила его. — Ну, то что предложил сыграть в квиддич и мне не пришлось учиться летать. Спасибо, что отвлек Ала, Малфой передал… — Что? Я никого не отвлекал, наоборот с удовольствием посмотрел бы, как он с тобой мучается и как ты визжишь, падая. — лицо Риддла вытягивается, а потом на губах начинает играть ухмылка. — Это была идея Абраксаса и гриффиндорцев. Не знаю, что на них нашло. Я был против, но им удалось меня убедить, что это всем пойдет только на пользу. Идиотка. А ты всерьез была ему благодарна и в очередной раз подумала, что этот человек может быть заботливым. Надо было закончить этот разговор ещё в начале. Нельзя было давать волю эмоциям. Чертов Малфой. — Возможно, я его неправильно поняла. Получишь новую газету, сообщи. — она поднимается со своего места. — Спокойной ночи, Риддл. — Лестрейндж. — она не хочет останавливаться, но невольно замирает, услышав свою фамилию, и поворачивается к парню лицом. — Пойдём на Рождественский бал вместе? — Ты ненавидишь Рождественский бал, и никогда на него не приходишь, хоть это и твоя прямая обязанность с прошлого года, как старосты. А позавчера ты назвал его глупым развлечением для идиотов, которые прячутся от реальности. — Как и ты, но, если согласишься, я пойду.***
— С Томом? Ты смеёшься?! — если бы из ноздрей Дианы мог пойти пар, он бы пошёл прямо сейчас. — Это твоя самая идиотская идея, я думала, ты его ненавидишь! Только не говори, что ты решила пойти по стопам Афелии! Я всё могла стерпеть и понять, но это слишком! — У нас мир, если ты забыла! — в тон ей отвечает Грейнджер. — И держи друзей близко, врагов ещё ближе. Не понимаю, почему, когда даже Вальбурга смирилась с тем, что с Томом можно общаться ради нормальной атмосферы на факультете, ты продолжаешь выступать против него. Разве не ты вместе с Афелией была на его стороне весь прошлый год?! — Была. — сдавленно произносит Диана. — Но ведь он не придёт и выставит тебя дурой перед всеми. Наследница древнего рода пришла на Рождественский бал без пары. Это почти все равно, что позор! — Наследница древнего рода пришла на Рождественский бал с парнем, в которого влюблена большая часть женской половины Хогвартса. Так это тоже может звучать. — жестко отрезает Грейнджер. — Я верю, что Том придет, если обещал. — Мой брат хотел тебя пригласить. — В таком случае Эдд опоздал, уверена, что он не сильно расстроится, я точно не была на первом месте в их с Малфоем рейтинге.