***
— Юфимия, у тебя всё в порядке? — Рон натыкается на девушку во время прогулки вдоль озера. Когтевранка бредёт ему на встречу завернувшись в зимнюю мантию, вокруг её шеи дважды обернут шарф Флимонта, а руки укутаны в её собственный сине-серебряный шарф. Февральские морозы дают о себе знать. — Привет, Джордан! — она натянуто улыбается. Рон подмечает, что фальшивой улыбкой в сорок пятом судя по всему владеют не только слизеринцы. Но в отличие от последних, уголки губ Юфимии быстро возвращаются в исходное положение, она снова становится настоящей, фальшь исчезает. Что ж, кажется в сорок пятом только слизеринцы умеют играть свою роль до конца. — Пытаюсь привести мысли в порядок, пока не очень получается. — Не против, если я прогуляюсь с тобой и помогу? — он встает по правую руку от девушки, повернувшись на сто восемьдесят градусов, подставляя ей свой локоть. — Расскажешь, что тебя беспокоит? — Честно говоря, я не привыкла жаловаться, не уверена, что сейчас получится. — тянет Юфимия, но быстро сдается. — Обещай, что никому не расскажешь о нашем разговоре? Да и вообще о том, что видел меня такой… Я же сильная. — Могила. Как и все мы. — Хорошо. — она собирается с мыслями. — Я думаю о том, чтобы бросить Флимонта. — быстро выдыхает девушка, и зажмуривается, как будто хочет спрятаться, сильнее вцепляясь в локоть Рона. — Бросить Поттера? — удивленно повторяет парень. — Вы ведь так здорово подходите друг другу? — выгибает бровь Уизли. Перед его глазами всплывает смеющееся лицо Гарри, такое похожее на лицо Джеймса, а значит и на Юфимию с Флимонтом. — Я недавно узнала, что ему нашли чистокровную невесту, и он разругался с родителями из-за меня. Не хочу быть причиной его проблем с семьей. Рон незаметно усмехается в свой шарф. Вот он, отличный шанс изменить будущее, если они расстанутся, Флимонт снова начнет активно участвовать во всех движениях и после выпуска будет сражаться, а не изобретать зелье для укладки волос. Джеймс и Гарри не родятся, а значит история, которую они с Гермионой так боятся, в любом случае будет иной. Это идеальный план. Он медленно выдыхает, вспоминая, как случайно подсел к Гарри в поезде, как объяснял ему почему шоколадные лягушки сбегают, а портреты двигаются. И как завидовал ему, а потом всем сердцем желал помириться и помочь. Потому что не уверен, что несмотря на огромное количество братьев и сестру, у него когда-нибудь был друг ближе, чем темноволосый мальчик со шрамом на лбу и зелеными глазами Лили Эванс. Просто скажи ей, что она права. Это ведь её решение, не твоё. Это ведь не ты не дашь им родиться. Это просто выбор Юфимии, который сыграет на руку в изменении будущего. Так просто… — Если бы для него отношения с семьей были важнее, чем ты, он бы не стал ругаться с ними. — зачем-то вслух произносит Уизли, сжимая ладони в кулаки с такой силой, что ногти вонзаются в кожу. — Это ведь его выбор. — и чуть тише, словно боясь. — И он выбрал тебя. — Это не совсем всё. — менее уверенно, но всё же продолжает девушка. — Мне кажется, что я плохо на него влияю. Септимус прав, он стал спокойнее, больше не конфликтует со слизеринцами, защищает магглорожденных, он перестал быть собой! — И тебе это не нравится? Ты, конечно, влюбилась в другого человека и совершенно не ценишь его старания измениться ради тебя? — неосторожно бросает Рон, похоже, что в состоянии аффекта от того, что его друг может не родиться. Сохранить жизнь Гарри любой ценой. — Нет, — немного обиженно тянет когтевранка. — Мне это очень нравится, он стал заботливее, внимательнее, и честно говоря, мне кажется, что счастливее. Ты бы его видел! Он стал меньше общаться с Уизли и компанией, и у него появилось время на зельеварение, он сейчас изучает продвинутый курс вместо боевых заклинаний. — она замолкает, чтобы через несколько секунд продолжить уже шепотом. — Но вдруг это не он? Вдруг это все только ради меня? Рон зажмуривает глаза, иногда ему кажется, что Джордан никогда не умирал, что он всё ещё здесь и помогает ему подбирать нужные слова. Как будто это Джордан, а не он, помогает людям и находит те самые ниточки, которые дарят надежду. — А вдруг, ты маяк, который дает ему силы быть собой? Посмотри на это с другой стороны, Флимонт не тот человек, который будет делать что-то вопреки себе. Ты ему нравишься, он хочет быть с тобой. Не ищи проблемы там, где их нет. И не разбивай ему и себе сердце. Рон ещё сильнее сжимает кулаки, он никогда в жизни не признается ни Гермионе, ни Лане, что у него была возможность кардинально изменить будущее, что он мог повлиять на него напрямую. Что на время может быть всего одного разговора, он стал не случайно задетым человеком, а ключевой фигурой. И, конечно, он не сознается в том, что сделал всё от него зависящее, чтобы этого не произошло, чтобы будущее в этой линии не изменилось. И сделает ещё больше. Потому что его друг должен родиться. И потому что он не готов признавать, что его не просто так зацепило заклинанием и забросило в прошлое.***
После того, как директор Диппет объявил, что на старом кладбище вблизи Лондона собираются приспешники Грин-де-Вальда, и происходит это прямо сейчас, Большой зал замирает. Это, естественно, происходит только в конце ужина, когда все уже успели набить животы до отвала и заметить отсутствие профессора Дамблдора за длинным столом преподавателей. Том морщится, его данные оказались неточными, это должно было случиться в конце февраля, а происходит в начале марта, когда в Англии сходит первый снег, и хочется все начать сначала, а не окунуться с головой в дерьмо взрослой жизни, приправленной войной. И всё это, конечно, приправлено тем, что они, школьники, заперты в Хогвартсе, без права как-либо повлиять на ситуацию. Ко всему прочему, все вокруг растягивается, словно резина. В том числе и работа над его меткой, над которой они с Абраксасом все ещё продолжают мучиться, хотя месяц давно закончился. После заявления директора слизеринцы стараются как можно скорее оказаться в гостиной, потому что во всех остальных местах чувствуют себя в опасности, чувствуют себя чужими. И ещё ловят на себе гневные взгляды представителей других факультетов, словно только их родители могут оказаться на стороне Грин-де-Вальда, словно все остальные точно окажутся чисты на утро. Они собираются в гостиной, рассаживаясь на полу, старшие собирают из всех комнат подушки и одеяла, чтобы устроиться удобнее. Эту ночь они переживут все вместе, иначе у кого-то может случиться нервный срыв. Никто не может сказать наверняка, на какой стороне окажется их отец или мать, но все знают точно, что на одной из сторон они сегодня будут, а это значит, что они все в смертельной опасности. Том выходит в центр, когда все рассаживаются, он произносит речь минут на десять о единстве и целостности их факультета, о том, что они всегда смогут найти поддержку друг в друге, о том, что они должны оставаться одним механизмом, какие бы новости им не принесли завтра утром совы. И в ответ ему раздается один синхронный вздох, оповещающий о боли студентов. Гермиона ловит себя на мысли, что снова сидит, уставившись на огонь в камине, уже в который раз, словно в нем есть спасение. Или он просто гипнотизирует её, защищая от плохих мыслей. Вот только каких? Здесь нет её родителей, на самом деле сегодня ночью на кладбище у неё нет никого из близких. Да и тело это ей, в общем-то, не принадлежит. И всё равно Гермиона переживает за каждого из присутствующих, как будто делит с ним боль, чтобы было проще. Чья-то холодная рука касается её, сжимая. Она быстро поворачивает голову на человека, который посмел вторгнуться в её личное пространство в такой момент, и видит рядом с собой Друэллу так же смотрящую на пламя. Всего секунду. А потом она отпускает её ладонь и смешивается с толпой. — Кому заплести на ночь косички? — раздается голос Вальбурги, после того, как Риддл возвращается на свое место. Несколько рук взлетают вверх. — Есть кое-что, что мы впитали с молоком матери. — голос звучит уверенно и будто бы весело. — Чем хуже тебе внутри, тем лучше ты должна выглядеть. — поднимается со своего места идеально выглядящая Лукреция, подсаживаясь к одной из девочек и начиная расчесывать её волосы. Вот уже месяц, как она не позволяет себе выйти из комнаты без легкого макияжа, как носит под мантией элегантные платья в обтяжку и укладывает волосы, как у девушки на портрете, висящем в её комнате. Гермиона однажды засмотрелась на неё и тогда Друэлла уточнила, что это миссис Блэк, мать Лукреции и Ориона. — А если это не помогает, то всегда есть кексы с кусочками шоколада. — в дверном проеме появляются Абраксас и Эдд с подносами в руках. — Эльфы с радостью нам их одолжили на кухне. Кто будет? — Ал ушёл к себе сразу, как зашёл в гостиную, он сказал, что почти на сто процентов уверен, что завтра мы все проснёмся детьми убийц и не хочет быть вместе со всеми в то время, когда всё это происходит. — Гермиона облокачивается на плечо Тома. — Естественно, он сообщил об этом не мне, благо все на факультете считают своим долгом донести мне его состояние. Диана вместе с ним. — Он переобщался с гриффиндорцами, это они ему внушили. — морщится Риддл. — Если хочешь, я заставлю их замолчать и перестать с ним общаться. — Не нужно, лучше помоги мне придумать, как помириться с братом. Он же не может ненавидеть меня всю оставшуюся жизнь. — грустно тянет Гермиона. — Для начала признай, что у тебя нет брата, ты не сможешь заменить Алектусу Афелию, ты и не должна её заменять. — жестко отрезает Том. Она утыкается носом в его руку, закрывая глаза. Кто-то затягивает песню, ребята подхватывают и вот уже вся гостиная, погружается в пение, а капелла, пока двое третьекурсников вытаскивают из комнаты граммофон с пластинками. — Вы закончили с меткой? — Завтра наложим последнее заклинание и нужно готовить мероприятие по её нанесению. Гермиона закрывает глаза, пока Том обнимает её за талию. В граммофоне начинает крутиться пластинка с недавно вышедшим альбомом. Она слышит, как Риддл начинает подпевать, выстукивая ритм пальцами на её спине. Он тоже боится завтрашнего утра. Как и все вокруг.***
Слизеринцы появляются в Большом зале толпой, они делают это чуть позже, чем нужно, поэтому к времени их появления остальные студенты уже сидят за столами с газетами в руках. Студенты отрываются от чтения, поднимая глаза на вошедших. Директор начинает вставать со своего места, но не успевает даже рот открыть. — Даже просто завтракать с вами в одном зале — противно! — подскакивает со своего места Септимус. — Здесь вам никто не рад, уползайте в свои гнезда! — Уизли, объясни, кто тебя укусил сегодня утром? — выгибает бровь Том, складывая руки на груди. На его лице появляется насмешливая ухмылка. Но Абраксас и Гермиона, стоящие с двух сторон от старосты чувствуют, как он волнуется. За его спиной сейчас больше сотни человек, которых он пытается защитить. Рыжий вытягивает вперед газету, демонстрируя фотографию на первой странице. С неё хищно улыбается женщина, выставив палочку вперед, а за её спиной возвышается сам Грин-де-Вальд. — Хорошее фото, верно, Розье? — выплевывает Септимус. — А потом твоя тетушка перебила десяток человек, не убирая улыбки с лица. В том числе и моего дядю. — по левую и правую руку от него стоят Лонгботтом и Поттер, которые не могут осудить его за чрезмерную вспыльчивость и бестактность. Оба они знают, как Уизли был близок с братом своего отца, который приходился ему по совместительству крестным. Пруэтт, в свою очередь, не считает нужным даже просто встать вместе с остальными гриффиндорцами, оставаясь сидеть за длинным столом в абсолютном одиночестве. — Он не отвечает за поступки своей тети. Эдд — это другой человек. — отрезает Том, пока директор наблюдает за ними со своего пьедестала, решив не вмешиваться. — Тебе легко говорить, у тебя никто не может умереть, потому что все и так мертвы. И ещё потому, что ты бесчувственное чудовище… — Следи за своим языком! — вскипает стоящий рядом с Томом Малфой. Лонгботтом кладет руку на плечо друга, стараясь сдержать его пыл, но Уизли явно настроен решительно. — Продолжайте защищать своих, — выплевывает Уизли, — а мы с вами больше не работаем вместе, тем более что и так понятно, одного предателя нам не найти, вы тут все предатели. — Он немного резок, — вступает Поттер, — но в целом прав, никто из ваших родителей не встал на сторону Министерства. Они все были против наших. — Всё, хватит! Прекратите балаган! — наконец вмешивается Диппет. — Вот только он не прекратится, пока они здесь, директор! — огрызается Уизли, так что Лонгботтому приходится серьезно напрячься, чтобы удержать его на месте в порыве злости. — Кстати, Лестрейндж, а не ты ли та сволочь, что слила Грин-де-Вальду шпиона министерства? Кроме тебя больше некому. — он щурит глаза и показывает оскал. — Может ты сам проболтался, в очередной раз открывая рот раньше, чем напряг мозг? — не остается в долгу Алектус, его лицо краснеет, а рука сжимает палочку. Он прекрасно понимает, что это конец их временной дружбы. У него больше нет компании, он снова остался один. — Заткнись, ты, отродье убийц! — в этот раз Арфанг не успевает среагировать и в Лестрейнджа летит проклятье. Гермиона в момент успевает среагировать, выкинув щит перед братом, но тот кажется даже внимания на это не обращает, только краснеет ещё больше, ноздри раздуваются вверх-вниз. — Эверте Статум! — бросает Ал, наблюдая, как Уизли отбрасывает к стене зала, после чего разворачивается на каблуках и стремительно покидает помещение. — Ал! Ал, подожди! — следом за ним бросается Гермиона, пока остальные стоят в шокированном состоянии. Сегодня это не переросло в дуэль, ограничившись двумя заклинаниями, но все отлично понимают, что это не конец. Дурная привычка выбегать из Большого зала за парнями. — Афелия, я сама. — её останавливает за локоть Диана, но Гермиона обрывает её, выдергивая из пальцев подруги свою руку. — Не лезь. Пока в этом замке только я его семья. Возвращайся к ребятам и жди нас там. — она буравит её взглядом, и Розье приходится подчиниться. Грейнджер не сразу удаётся его догнать, но всё же она преграждает ему дорогу. — Зачем ты это сделал? Это же просто Уизли, просто глупый Уизли с его вечной злостью. Ты ведь не думал, что он тебе настоящий друг? — услышь это Рон, он бы сейчас долго возмущался. Гермиона сжимает кулаки, чтобы не думать об этом. Рон бы возмущался, но Рон никогда не был человеком, на которого нападал Септимус. — Зачем? Они все ждали этого от меня, а я не тот человек, который не оправдывает ожидания. — выплевывает Лестрейндж. — Ал… — Что?! Скажешь я виноват? Тетка Эдда и Дианы монстр! Наши родители — монстры! И теперь вся школа об этом знает! — Но мама с папой… Думаю он это сказал сгоряча, их ведь нет на фото, думаю их вообще там не было, это ошибка… — Наши родители, похуже Винды Розье уж точно, Афелия, тебе ли об этом не знать. — ощетинивается Алектус. — Подожди, но мама ведь такая милая… Она так много мне помогает… — Мама! — вскрикивает парень, и Гермиона, по новоприобретенной привычке, затягивает его в ближайший кабинет, накладывая заглушающее заклинание. Это сор из их поместья, и никто не должен его увидеть и услышать. — Она любит идеальных детей, идеальную дочь и сына. Думаешь, когда она узнает, что ты встречаешься с Томом, гребанным полукровкой, она не приложит тебя Круциатусом? Если ты его даже за отказы заниматься музыкой в детстве от неё получала? Может ты забыла, Афелия? Ты правда думаешь, что её там не было? Что она не могла убить дядю Уизли? — Забыла?! Ал, я же… — Ты же бросила меня с ними на Рождество один на один, а потом радостно спрашивала: как мне, как каникулы?! Да я не знаю ничего хуже них! И ты заставляла меня врать даже тебе! Тебе, которая всегда делила со мной напополам этот ужас! Ты оставила меня одного! — Ал… — растерянно шепчет Гермиона. — Не подходи ко мне. У тебя теперь есть Риддл, ты выбрала его, в очередной раз! Грейнджер набирает воздух в легкие, чтобы возразить, но замечает искорки безумия в глазах Лестрейнджа. Почти такие же, как были у его невестки в будущем. Его глаза, становятся стеклянными, а губы трясутся. Нужно подыграть, нужно остановить это. — Ал, я твоя сестра близнец, ты никогда не останешься один. — она протягивает ему руку, но боится коснуться, поэтому замирает в нескольких сантиметрах от него. — Мне жаль за родителей, жаль, что все так вышло. Прости меня, если сможешь. Но ты часть меня, Ал… Мы должны быть рядом. — Афелия, я каждый раз тебя прощаю, а ты каждый раз снова мне делаешь больно. — в его медовых глазах появляются первые признаки слез, а руки трясутся ещё сильнее. Гермиона делает движение вперед, сокращая расстояния между ними, и прижимается к брату, обнимая. — Я люблю тебя, Ал. Безумно, безмерно, ты самый лучший брат, самый заботливый, самый терпеливый и отходчивый. Ты мне очень нужен. Он стоит пару секунд не шевелясь. А потом обнимает её, рискуя сжать все её внутренности от силы давления, утыкается носом в её плечо и пару раз шмыгает носом, сжимая её всё сильнее и сильнее. — Но есть одно «но». — продолжает Гермиона. — Тома я тоже люблю, правда иначе, и он никогда не займет твоего места в моём сердце, он никогда не будет мне так же близок, как ты. Но он будет. И я не хочу, чтобы два важных для меня мужчины ссорились друг с другом. — Я никогда не смогу с ним смириться. — сдавленно произносит Лестрейндж. — Но и тебя потерять снова я не могу себе позволить. Его взгляд успокаивается, глаза перестают блестеть, а руки трястись. Он словно возвращается в реальность. — Я понимаю, что ты не она, что ты не допустишь тех же ошибок. Прости. Я не должен был всего этого устраивать. — Не должен был… — выдыхает Грейнджер, держа ладони Ала в своих. — Мир? — Да. — он снова обнимает её. — Обещай, что будешь мне всё рассказывать, хорошо? — Обещаю, — она кивает. — И первое, что мне придется тебе сообщить, весь факультет негодует от твоей дружбы с Уизли, а второе, нам сейчас нужно вернуться в зал и получить почту. Он согласно улыбается, жестом показывая, что готов идти, и Гермиона отвечает на его улыбку, направляясь в зал. Что бы ни происходило с Алектусом, внутри у неё разливается отвратительное, липкое чувство ответственности за него. И она понятия не имеет, что с ним делать.***
Когда они возвращаются в зал, там висит гробовая тишина. Каждый сидит, уткнувшись в свежую почту, а за столом Гриффиндора образовывается много свободных мест. — С тебя и Уизли по тридцать баллов и отработка в субботу. — шепчет Эдд, когда брат с сестрой усаживаются за стол. — Хотя бы честно. — Ты сам в порядке? — уточняет Гермиона, смотря на серое лицо Розье. — Я знал, кто наша тетя. Это ни для нас с Ди, ни для Друэллы не было сюрпризом. — он пожимает плечами. С противоположной стороны стола раздаётся всхлип. Грейнджер поднимает голову, натыкаясь на лицо Лукреции, которая из последних сил сдерживает эмоции. Но все же ни слезинки не роняет. Рядом с ней сидит бледный словно мел Орион, сжимая трясущимися руками письмо, так, что оно сминается под его пальцами. — Они были там? — уточняет Эдд. Лукреция кивает в ответ. — Оба? — бесцветным голосом спрашивает Друэлла. — Мама. — отрезает Орион, смотря в одну точку. — Это так в её духе. — нервно усмехается Лукреция. — Закрыла отца собой. Она всегда считала, что её жизнь менее ценна, чем его. — голос как будто ей и не принадлежит. Лицо остаётся неподвижным, Блэк превращается в мраморную статую без эмоций. Только легкая дежурная улыбка и отсутствующий взгляд. На другом конце стола в струнку вытягивается Эндрю Нотт, с каждой прочитанной строчкой письма становясь всё серьёзнее. Дочитав, он скомкивает его и бросает испуганный взгляд на Тома, поднимается со своего места. Гермиона следит за каждым его движением. Парень медленно подходит к Риддлу и опускается на скамейку рядом с ним. Всего в каком-то метре от неё и Лу с Орионом. — Я теперь тоже сирота. — выдыхает он, на лице не дергается ни один мускул, словно все его тело застыло, превратившись в камень. — Хорошо, что у нас есть вторая семья и мы никогда не останемся в одиночестве. — кивает Том, поджимая губы. — Я с тобой до конца. — одними губами выдыхает Нотт, потерянно смотря на стол перед собой. Когда завтрак заканчивается, все слизеринцы поднимаются со своих мест чуть ли не одновременно. Никто из них не спешит и не показывает каких-либо эмоций. Они все становятся одним целым в своих трагедиях: они дети убийц, предателей, и им же хоронить родителей. Никто не уворачивается от занятий, но держатся они на них обособленно, игнорируя шутки гриффиндорцев и сочувствие хаффлпаффцев. И реагируют только на понимающие кивки когтевранцев. А когда день подходит к концу, вместо ужина, не сговариваясь, все спешат в гостиную, чтобы рассесться около камина. — В мае выходит в США «Долина решимости», если фильм привезут в Лондон, можно будет сходить всем вместе после экзаменов. — выдаёт кто-то из четверокурсников. — Отдохнем от магического мира. — Я тысячу лет не ела попкорн. — отзывается девушка из противоположного угла. — А я очень хочу яблоко в карамели. — тянет одна из первокурсниц. — В детстве мама всегда покупала мне яблоко на палочке в сладкой карамели во время ярмарок. Но в Хогвартсе их почему-то нет. Малфой, Грейнджер и Риддл тут же переглядываются, даря друг другу тяжелые взгляды. Вот и нашлась полукровка. — А вы слышали, что разбомбили музей мадам Тюссо? Четыре года назад, конечно, но я узнала только сегодня. Представляете, магглы делают скульптуры знаменитых людей из воска. Вообще не отличить. Безумцы. — неожиданно тянет девочка, сидящая в углу. — Первый раз слышу о таком музее. — с интересом подключается Вальбурга. — Вот было бы здорово, если бы все можно было оставить в воске и оживить, если вдруг что. — пожимает плечами Лукреция, чем погружает всю гостиную в тишину. — Маски безразличия спадают с лиц. — Знаете, что, Остара должна случиться. Директор захочет её отменить, но мы должны настоять на своём. — неожиданно для всех, выводя гостиную из тишины снова подает голос Лукреция. — Это и есть наш способ вернуть жизнь. На неё обращаются взгляды, но никто не спешит поддерживать. — Ну же, когда, если не сейчас. Когда, если не в то время, когда мы все подавлены, разбиты и уничтожены. Она скидывала с себя прошлое, обретая молодость, очищаясь. И мы тоже должны это сделать. — у неё пустой взгляд, и голос звучит совершенно безэмоционально, а руки дрожат. — Среди нас дети погибших и дети убийц. — вступает Вальбурга. — Но мы не несём ответственности за дела наших родителей. Мы должны строить свою жизнь и сделать всё возможное, чтобы в будущем, мы все оказались на одной стороне по своей воле, а не потому что там будет маячить победа и это будет выгодно. Том кивает, поддерживая её слова. И его ребята повторяют за ним, молча соглашаясь. Друэлла сцепляет пальцы, переводит взгляд на Сигнуса. Последний кладет свою руку на её, сжимая ладонь, поддерживая. Розье выдавливает улыбку. — Я согласна, мы должны бороться за себя. Мы должны выступить на одной стороне, чтобы наши дети никогда не чувствовали то же самое, что мы сегодня. И не гадали, кто из их родителей следующий убийца, а кто труп. И сторона Грин-де-Вальда нам не подходит. Мы — не наши родители. — больше всего на свете ей хочется быть сейчас похожей на Вальбургу. И только это заставляет её говорить то, что она говорит. Привычка к слепому подражанию, живущая в ней с детства. — Что такое Остара? — тихо уточняет Гермиона у Тома. — Похоже, что это отличный повод для принятия метки. — усмехается тот. — Нет, ты не понял мой вопрос, что это такое Том, почему директор может отменить его? — Ежегодный праздник весеннего равноденствия. Его иногда отмечают по старой памяти, в основном это традиция чистокровных, но иногда на него зовут и остальных. Гермиона закрывает глаза, зажмурившись. Очередной праздник, не доживший до её времени. — Ты должна будешь проследить за теми, кто будет в нём участвовать, пока мы с Абраксасом устроим церемонию в честь того, что ребята получат метку. Потенциальную жертву мы знаем. И если вдруг что-то пойдет не по плану, ты сообщишь мне, и мы тут же окажемся рядом. Гермиона кивает. Её взгляд пробегает по лицам сокурсников. Все они максимально серьезны, все они раздавлены. И все похожи на камни, у которых говорят только их глаза. — Эй, прекрати так переживать. — он поворачивает её лицо к себе. — Нашим родителям в сорок пятом не грозит опасность. И я сделаю всё возможное, чтобы защитить тебя. Просто верь мне. — А как же все остальные? — выдыхает Грейнджер. — Вдвоем мы сможем защитить их всех.***
Первые настоящие слёзы Гермиона слышит только утром следующего дня, когда проходит мимо комнаты Лукреции и Друэллы после завтрака. Она останавливается, замирает на секунду, а потом стучит в дверь. — Кто там? — кажется отозвалась Друэлла, но голос был таким сдавленным, что Грейнджер не взялась бы утверждать. — Афелия. После недолгой паузы, щеколда щелкает и Розье открывает дверь, пропуская внутрь. Гермиона тут же накладывает чары и Лукреция кивает в знак благодарности с кровати. Она сидит на ней поджав ноги, на полу валяется рамка от портрета матери, а фотография лежит на кровати рядом с девушкой. Лицо Блэк красное и опухшее от слёз. — До тебя наконец-то дошло, что случилось? — не слишком вежливо уточняет Гермиона. — Он прислал письмо, что мне не стоит приезжать на её похороны, он считает, что это недостаточная причина, чтобы оторвать нас с Орионом от занятия. Всего лишь смерть матери. Подумаешь. — она всхлипывает, захлебываясь в слезах и негодовании. — Она жила ради него, ему недостаточно, она умерла за него, ему недостаточно, я просто попросила приехать попрощаться, но для него этого не повод, она для него не повод! Меня не пускают на могилу матери! Грейнджер переводит взгляд на Друэллу, ища поддержки, но та только пожимает плечами и качает головой, показывая, что понятия не имеет, что делать в этой ситуации. — А я жила во имя неё, я подражала ей во всём, я хотела быть как она. А теперь она умерла, я ненавижу отца. И всё что у меня осталось — это Орион. — она делает паузу. — И Игнатиус. — сдавленно, вымученно, через боль. — Лишь бы только не повторить с ним её судьбу. — Посвяти ей Остару. — находится Розье, пока Грейнджер хватает ртом воздух. — Она ведь всегда будет жить в тебе, посвяти этот праздник возрождения весны её возрождению в тебе. А потом ты продолжишь её в своей дочери. И отец не сможет больше причинить тебе боль. — Продолжить в дочери? — вдруг усмехается Лукреция. — Пустить в этот мир ещё одну несчастную женщину? Да лучше у меня вообще никогда не будет детей, чем я когда-нибудь рожу дочь, тем более от Игнатиуса. Я не могу защитить себя от этого, и я, как истинная девочка Блэк, проживу свою жизнь с достоинством, но дочери я появиться здесь не дам. Гермиона чувствует, как картинка перед глазами мутнеет, а пол уходит из-под ног. Она выставляет руки в стороны, стараясь удержаться на ногах, но голова предательски плывет. У дяди Молли не было детей. Он и его жена Лукреция умерли бездетными. Об этом срочно нужно рассказать Рону. Он должен об этом узнать. Но вместо этого она не может даже с места сдвинуться, а в горле застревает ком. Нет, этого не может быть. Это ведь Лукреция, нежная и милая, которая смеялась больше всех и любила Пруэтта, которая уверяла, что не все браки против воли и счастье можно найти везде. Это просто кошмар, ей нужно проснуться.