Трудный день в Илиосе

Мойре кажется, что бой продолжается целую вечность — так заявляет о себе ее рудиментарная человеческая сторона. На самом деле не прошло и четверти часа, но чаша весов не склоняется пока ни на чью сторону: это может быть плохим признаком, свидетельством слабой подготовки Габриэля к операции. Впрочем, чего еще ожидать от такой разношерстной команды? Отправляя лиловый шар биотической энергии в сторону колокольни, где она заметила отблеск снежно-белых крыльев Ангела, Мойра кривит тонкие губы. Только она сама, да еще Габриэль Рейес, Жнец, соответствуют требованиям, выдвигаемым к оперативникам «Когтя». Амели Лакруа слишком своенравна, Сомбра попросту неуправляема, Батист пассивен, а Кулак Смерти — шумный и, в общем-то, малополезный идиот с манией величия. — Хорошо еще, что не стали нанимать этих мутированных кретинов из Австралии, — бормочет Мойра и мгновенно перемещается на противоположную сторону площади, в тень аркады. — Сумасшедший пиротехник — последнее, что нам сейчас нужно. Слышен отрывистый кашель чудовищных мушкетов Жнеца, злобное рычание Уинстона, раскаты эха от выстрелов снайперской винтовки Вдовы. Преимущество на их стороне, по крайней мере, пока: Моррисон как раз умудрился свалиться в Колодец, и для регенерации ему потребуется время. Под длинным портиком аркады прохладно и относительно спокойно; Мойра переводит дыхание. «Коалесценция почти заряжена» — говорит ей в ухо автоматический помощник, и женщина недобро усмехается. Вот уж чего ей не хватало сегодня: недолговечное, но мощное оружие, способное наконец отправить оставшихся агентов «Овервотч» обратно на их корабль и принести «Когтю» заслуженную победу. Мойра создает на ладони темно-лиловый шарик разрушительной биотической силы — если бросить его и затем пробить потоком энергии, нанесенный противнику ущерб будет больше. Она напрягает все мускулы, готовая сорваться с места, готовая и лечить, и убивать, и, уж конечно, живой добраться до того самого артефакта, надежно спрятанного на самом дне Колодца. Она не знает, что там, и как его найти, но это не имеет значения — наука укажет путь к истине. Ее вера в мощь науки абсолютна. Но в последний момент ирландка застывает и снова рыбкой ныряет в уютный аркадный полумрак. Она слышит, что огонь снаружи стихает — чего никак не может быть. Обе команды одновременно уничтожили друг друга? Чушь собачья. Затем она слышит чьи-то шаги. Легкие, но неторопливые — не тяжелая механическая поступь Дивы и уж точно не скрип роликовых коньков Лусио. Безумие номер два, но не последнее. Последнее наступает, когда она слышит веселый голос. — Ребята, давайте жить дружно! Но никто не стреляет. Почему никто не стреляет? Мойра осторожно выглядывает из-за колонны, ее одежды с длинными рукавами шуршат по старому камню. Слишком громко. Черт возьми, слишком громко. Если где-то на башне напротив притаился Хандзо, это будет ее последним осмысленным действием на сегодня. Реальность оказывается еще более сумасшедшей. По улице идет подросток. На нем джинсы, кроссовки, кепка и просторная белая футболка с нарисованной ручкой и надписью: «Моя ручка огромна». Самое главное — он движется с самодовольным видом туриста, поглядывая по сторонам и усмехаясь в пространство, будто и не было здесь только что местного филиала ада, не разлетались в щепки заборы и стены, и воздух не пах сгоревшим топливом и озоном. И куда подевалась ее команда? — Вечер в хату, бисёнены! — кричит непонятный парень. Он все еще не видит Мойры и направляется в сторону дома с длинной кухней, где на плите давно сгорел и обуглился чей-то забытый обед. — А кто хочет вместо бессмысленной стрельбы перейти к бодрому конструктиву и бескомпромиссно приобщиться к прекрасному? Прекрасное, сразу предупреждаю, это я. Мойра переключается в тепловой режим, а после этого на секунду просвечивает пространство перед собой жестким рентгеновским излучением, но ничего не меняется — это не мираж, не киборг и не галлюцинация, а действительно не в меру наглый человеческий подросток. Что ж, тем проще будет то, что она собирается сделать. — А если кто меня сильно боится, то пришлите переговорщика — мы обговорим ситуацию и обязательно что-то придумаем! Видите ли, мне от вас много не надо — только режим прекращения огня на пару часов, да еще десяток бургеров — с утра, понимаете ли, не жрамши. Условия, сами видите, напрочь гуманистические, так что как только надумаете… Мойра делает шаг и резким движением выбрасывает вперед правую руку: — Покоритесь моей воле! Ревущий поток биотической энергии ударяет из ее изуродованной кисти, той энергии, что кипит сейчас внутри нее самой: урон для врагов и исцеление для союзников, все как всегда. Одно и то же может быть одновременно и лекарством, и отравой, таков закон жизни, в которое никогда нет места чистому добру и абсолютному злу. Мойра давно открыла этот секрет для себя и терпеливо ждет, когда он станет понятным идиотам, что окружают её. Коалесценция ударяет в спину странному парню, и неожиданности не происходит: тот падает, неловко запнувшись, и остается лежать на камнях мостовой. Рыжеволосая ирландка удовлетворенно усмехается и застывает посреди площади в своей всегдашней победной позе — руки на уровне груди, ладони вверх и врозь — словно Фемида, всегда справедливая, всегда неподкупная. *** Алекс слишком много болтал. Само по себе это, конечно, не удивительно — Мойра успела уже осознать сию печальную данность. Необычны были только условия его нынешней болтливости. Сейчас он видел перед собой высокую строгую женщину лет сорока, с короткими огненно-рыжими волосами и вытянутым подбородком. Глаза разного цвета, левый голубой, правый почему-то карий. На правой руке длинные фиолетовые ногти, как у китайских мандаринов, и сама рука выглядит нездорово — худая, с кучей подключенных проводков и трубочек. — И вот это-то самое странное! — хрипловатым голосом сообщил сидящий на кушетке парень. — Ведь некрасивая вы, даже до Ольги Дмитриевны вам как до Марса раком, а уж вожатая наша — самая несимпатичная из всех симпатяжек. А все равно — испытываю к вам странную приязнь, даже кушать не могу. Магия какая-то, что ли? После явления странного паренька бой как-то сам замер, истончившись и зачахнув. Стороны подобрали оружие и раненых и растеклись по своим мобильным командным центрам, одинаковым гиперпланам «Касатка», севшим на противоположных частях городка. Мойра настояла, чтобы тело их единственной жертвы забрали тоже, равно как и двух девчонок, которые сопровождали парня. И теперь она сидела в своем крошечном кабинете, отделенном от остального трюма силовой занавеской и смотрела, как неожиданный пленник, судя по всему, нисколько не тяготится фактом своего заключения: жесты его были все так же широки, движения свободны, а в веселых карих глазах не просматривалось ни капли тревоги. Имя свое он назвал сразу и без колебаний: Александр Лютор, естествоиспытатель и филантроп, имена девушек, которых все еще держали отдельно, тоже. Что же с ним не так? — Еды тебе никто и не предлагает, — холодно ответила Мойра, — получим от тебя то, что нам нужно, да и выбросим отсюда одним куском… если повезет. На Алекса эта холодность, впрочем, не произвела ни малейшего впечатления. — А, так неправ я был, выходит, насчет твоих тайных планов, да? — обрадовался он, легко переходя на «ты» и широко ухмыляясь. Прежние пациенты Мойры вели себя совершенно иначе. — Я-то, грешный, решил, что это станет началом прекрасной дружбы — особенно после того, как мы так удачно с тобой посаламкались… — Что, прости? — Ну, поздоровались. Я такой, значит, «привет, други!», и руки раскинул… а ты мне нож в спину, кирпичом по башне… — Это был не кирпич. — Ну, так и башня моя в полном порядке. Башня — это кость. Возможно, слоновья. Так вот, после этого нашего горячего приветствия странно было бы не поболтать как следует. — Поболтаем, — Мойра хладнокровно кивнула. — Хотя и не так, как ты это представляешь. Жаль, что Моррисон — такой высокий блондин в кожанке — играет за другую команду. Он бы вытащил из тебя все, что нам надо знать. — Так я и сам все тайны раскрою, только скажите! — радостно пообещал Алекс, выпятив грудь, на которой чернела надпись «Гормон ярок. Чума-а!» — Что было, что будет, где сердце успокоится. Кстати, видел я Моррисона вашего — сапог сапогом. Только он же в колодец упал, натурально! Выжил, выходит? — Регенерировал. У нас это случается. — Голова у Мойры начала гудеть от нескончаемого потока оптимизма. Парень наморщил загорелый лоб. — А ты, тётя, видимо, из «Когтя»… Я это заключаю по суровому, безжалостному выражению лица и немигающему взгляду глаз… М-да, везет мне на гетерохромных ученых. — У Моррисона ты глаз и вовсе не увидишь, а он командир «Овервотча»… Бывший командир. — Ну, это понятно: нет глазок — нет командования. Значит, возродили вы меня, магией смерть поправ. Душевное спасибо за это. — Не стоит благодарности, — Мойра была не вполне уверена, что Алекс пришел в себя из-за ее врачебных манипуляций. Просто в какой-то момент он открыл глаза и сказал: «Ну, что такое… давайте не будем превращать этот троп в привычку», после чего поднялся, как ни в чем не бывало. — Кстати, возможно у тебя все-таки есть сотрясение. Ты слишком разговорчив. И бессвязен. — О, это нормально! Ну, как нормально… Для меня нормально. Я, как бы сказать, впустил себе в голову немного тупости, чтобы она выбила собой тупость, которая была в ней раньше. Знаешь, как клин выбивают клином. — И что, получилось? — Не, вообще нет. Похоже они заночевали там вместе. Сквозь силовую занавеску просочилась зыбкая тень, состоящая из клубящегося дыма. В двух шагах от Мойры она превратилась в высокую фигуру в черном балахоне с капюшоном и белой маске Смерти. Из-под капюшона послышался хриплый нечеловеческий голос: — Что ты выяснила? — Пока немного, — нетерпеливо ответила Мойра. Габриэль всегда был угрюм, а посмертие не добавило ему шарма. — А теперь, если ты не возражаешь… В сцену вмешался Алекс, и с этого момента все пошло наперекосяк. — Опа! А я и тебя видел на площади! Не жарко тебе в хламиде этой? Мне, к примеру, было бы очень жарко. Но пистолеты у тебя — красавчики. На заказ сделаны? Габриэль Рейес, бывший глава подразделения «Блэквотч», а ныне оперативник «Когтя», впервые не нашелся со словами. — А маска эта зачем? — продолжил атаковать онемевшего Жнеца парень. — Стесняешься или косплеишь «Крик»? Что за люди, один усы сбривает, другой вот маску нацепил… Ну-ка, давай посмотрим, что под ней? Он поддел маску пальцем, некоторое время вглядывался в непролазный мрак под ней, молча приладил на место. — А вообще знаешь что? Оставайся лучше так. Она тебе даже к… словом, хорошо вписывается в образ. — Мойра… — проскрипел Жнец, и в скрипе была слышна мольба. — Что тут происходит? — Последствия допроса, — нашлась ирландка. Ей было очень смешно, но она сдержалась. — Расторможенность речевых центров, общая эйфория… Габриэль, прошу тебя, ты мешаешь! Черный дым на секунду заполнил импровизированный кабинет, а когда рассеялся, они снова остались вдвоем. — Да, — вздохнул Алекс, глядя на пропечатанную вверх ногами на футболке надпись «Ярмарка оч.умного», — едва мы с ним справились. Но ведь справились же! А все потому что вдвоем. Гуртом батька лехше быты — так у нас говорят. Иногда. Мойра усилием воли прогнала непонятно откуда нахлынувшее желание спуститься на каменистый пляж Илиоса, подставить свое тощее тело местному солнышку и дать усталым мозгам отдых минут эдак на двести. Да у нее ведь и купальника-то нет… — Итак, — сказала она рассеянно, — шутки в сторону. Сейчас я задам тебе несколько быстрых вопросов и рассчитываю получить на них правдивые и исчерпывающие ответы. После этого я допрошу двоих спутниц — да, конечно, они тоже у нас, и если вдруг окажется, что ты был неискренен… — На этом месте я должен расплакаться и закричать: «Они тут ни при чем, изверги, возьмите меня!», да? — китайским болванчиком закивал Алекс. — Драматургически это именно так выглядело. Спрашивай, конечно — они тебе ровно то же самое расскажут. Ну, может, чуточку меньше — но это просто потому, что я тут самый умный. И наглый. Извини за наглость. — Посмотрим, — сказала Мойра. Головная боль неожиданно прошла; возможно, все дело было в мыслях о пляже. — Вопрос первый: кто вы? Вопрос второй: как вы здесь оказались? Алекс громко вздохнул, раскрыл рот и принялся нести какую-то антинаучную чушь. В ней фигурировали таинственные эксперименты русских, изменение природы реальности и эксперименты на подростках, в качестве побочного эффекта делающие их почти всемогущими. А самое главное, что их после всего этого отпустили в «большой мир» с неясной целью. Чья больная фантазия могла до этого додуматься? Впрочем, вздохнула Мойра, чем они сами лучше? Горстка супергероев, обреченная вести бесконечную борьбу в разных уголках мира — тоже не самая изобретательная завязка для сюжета… Женщина оборвала несвоевременно меланхоличные мысли, но в потоке сознания Алекса промелькнула, кажется, ценная информация. — Ты сказал, вам делали инъекции кортексифана? — Точняк. Это вроде анальгина, только посильнее. А что, знакомое название? — Кажется, я что-то читала по этому вопросу… старая периодика, еще начала века. Но я никогда не слышала, что в России занимались тем же… или что там у вас добились каких-либо заметных успехов. Юпитер с ним, теперь главный вопрос: что вам нужно? — «Мойра смотрела в костер, и ее огненно-рыжие волосы казались протуберанцами неведомого светила, горящими клочками фотосферы…» — нараспев продекламировал Алекс и мгновенно сбился. — Да, костра, конечно, нет. Я как-то не подумал развести прямо на борту, может, и зря… А чего мы хотим? Мира во всем мире, понятно. И еще чая с молоком и пряниками. Извини, так был вопрос сформулирован. — Ладно, сформулирую иначе. Ты выскочил прямо на поле боя безо всякого оружия, с двумя ошалелыми девчонками за пазухой, и пытался голыми руками остановить стрельбу… в чем, кстати, преуспел. Но глупо считать, что тобой двигал голый альтруизм, человеческий мозг так не работает. Итак, вопрос: в чем была твоя настоящая цель? Ружичка удовлетворенно кивнул. — Одно удовольствие общаться с ученым, сразу чувствуешь себя студентом на паре по истории философии… В общем, да, есть еще одна цель — помимо пряников, я имею в виду. Где-то тут в городе засели еще две девчонки, которых я… которых мне очень нужно найти. — А я смотрю, воздержание — не твоя сильная сторона. — Я это слово не смогу произнести даже по буквам… Есть мнение, что ваши разборки заставляют их прятаться, что затрудняет поиски. Поэтому пришлось вас, ребята, немного утихомирить. Кстати, о разборках: разреши интеллектуальный вопрос? Мойре пару секунд очень хотелось сказать, что вопросы здесь задает она, но потом ирландка решила, что такая реплика прозвучала бы слишком дешево. — Попробуй. — Зачем вы уже столько лет нелицеприятно воюете с «Овервотчем»? — Задай ты этот вопрос Ангеле Циглер, ответ был бы прост и краток, — усмехнулась Мойра. — Потому что «Коготь» — зло, а они — добро. Не слишком актуальные критерии, верно? Жизнь на «Касатке» тем временем шла своим чередом: в районе грузового трюма что-то хрустело и ломалось, на командирском мостике негромко гудел, приводя кого-то в порядок, медицинский модуль, со стороны трапа доносились девичьи голоса и смех. Давненько она не слышала такого беззаботного смеха… Парень ухмыльнулся краешком рта. — На мой трезвый, но беспорядочный взгляд, вы вполне друг друга стоите. — Благодарю, это самая искренняя оценка нашей деятельности на моей памяти. Скажем так: «Овервотч» пытается вернуть времена своей славы, когда они и в самом деле присматривали за всем миром. Тот факт, что это происходило двадцать лет назад, и мир изменился необратимо, его, как видишь, не особенно смущает. — А «Коготь»? — «Когтю» интересно развитие — пусть кровавое и неправедное, через насилие, аморальные эксперименты и возмущенные вопли публики… Люди склонны отрицать прогресс, до тех пор, пока не обнаруживают, что уже давно живут в будущем, а «старые добрые времена» ушли навсегда. Алекс задумчиво постучал по гудящей стенке силовой занавески, и она мгновенно сдвинулась, открыв черное лицо Кулака Смерти. — Вы тут что, автобиографии надиктовываете? Мойра, у нас вообще-то задание. — И мы не хотим, чтобы оно в очередной раз провалилось, правда? — хладнокровно парировала ирландка. — Мне нужна информация, и этот мальчик ее дает, остальное не имеет значения. — Слышал? — подмигнул Алекс. Кулак хмуро уставился на хлипкий (хотя в сравнении с ним кто угодно казался хлипком) объект раздражения. — Мальчик дает информацию. Так что если ты по процедурному вопросу, то обожди за дверью, Черный Хеллбой. Нечленораздельный рык стал достойным завершением интерлюдии, но Кулак Смерти удалился. Алекс похлопал ладонью по надписи «Кому рая мрачного?» на футболке. — Ну, то есть «Коготь» — террористы-просветители, я понял. А ты что, их пиар-менеджер? — А я готова лечь в постель хоть с чёртом, если это приблизит будущее. — Наконец-то Мойра почувствовала себя уверенно. — Ни у кого нет права на глупость. Тем более, такую, как возвращение прошлого из чьих-то несвоевременных амбиций. В этом наши с «Когтем» устремления совпадают. — А! — лицо у парня снова скривилось в иронической ухмылке, которая могла обозначать невесть что; Мойра умела делать такую же, когда бывала не согласна, к примеру, с дурачком Батистом. — Так ты, значит, нейтральная сторона, не склоняющаяся ни к добру, ни ко злу. Достойная позиция. — Скорее, разумный подход. Что такое, по-твоему, добро? Что такое зло? Из чего они выросли первоначально? Ты не можешь их увидеть или дотронуться рукой, значит, в реальном мире их нет — только у тебя в голове. Так откуда они там появились? — Из реального мира, надо полагать? — Естественно, — Мойра поучительно подняла палец, став дьявольски похожей на учительницу математики из её дублинской школы. — Все эти «что такое хорошо» произошли из наблюдений за окружающим миром. Искупаешься в ледяной воде — заболеешь. Значит, холод — это зло. Обожжешься огнем — умрешь. Ergo, огонь — зло. Сунешь палец в розетку — случится та же неприятная история. Поэтому у скандинавов в аду царит стужа, у семитов Преисподняя — обжигающее пламя, а в фильмах про супергероев электричеством повелевают по большей части плохие парни. — И что, все настолько прямолинейно? — Никому не нравится нестабильная система, способная в любой момент пойти вразнос. Люди предпочитают шаблоны, правила. Предсказуемость. В просторечии все это называется «моральные установки». Но на самом деле современная мораль в значительной степени искусственна. А значит, необязательна к следованию. — Не согласен. — Теории игр плевать на твое несогласие. Она гласит, что благожелательное поведение работает только в обществе с такими же добряками, и перестает быть эффективным там, где добряков едят на завтрак. Насилие решает проблемы — за годы я убедилась в этом точно. Так не разумнее ли было бы адаптироваться? Силовая занавеска с жужжанием откинулась в очередной раз — на импровизированном пороге стояла девушка с синей кожей. Её облегающий черный костюм оставлял очень мало места воображению, а на голове был шлем с множеством объективов, напоминающий паучью голову. — Салют, mes petits, — промурлыкала она, останавливая взгляд по-кошачьему желтых глаз на Алексе. — Команда просила передать, что она волнуется — день тянется к вечеру, а мы все топчемся на месте. А я… не волнуюсь, потому что мне плевать. Убить парнишку? — Если можно — нет, — очень вежливо среагировал Алекс. Мойра покачала головой. Синяя девушка изобразила воздушный поцелуй. — Ну, нет так нет. Только не усните тут вместе — Батист будет ревновать. Meilleurs vœux, et tout ca! После этого неожиданного окончания девушка неожиданно взлетела к потолку «Касатки» на тонком тросе и пропала из виду. Алекс ошалело проследил траекторию и почесал затылок. — Супергерои со своим бытовым супергероизмом — не то, что я… Понимаешь, Мойра, я же был очень обыкновенный парень, непримечательный. И мысли у меня были такие же. И когда началась вся эта чехарда с кортексифаном, я, конечно, перво-наперво проконсультировался с первоисточниками. — Профессором Беллом? — Нет, голливудскими фильмами. А они по этому поводу говорят однозначно: с большой силой приходят благие намерения. Или они как-то не так говорят? Неважно. В общем, я делаю то, что делаю, потому что не могу не делать: точно как у Мартина Лютера, моего далекого предка. Это как с писательством. Засядет что-нибудь в голове, и никак ты его оттуда не вытащишь, кроме как в виде текста — такая напасть… — Ты еще и пишешь? — Бог миловал. А насчет решающего все проблемы насилия… Знаешь, деревянной корягой за десятки тысяч лет вспахали куда больше полей, чем плугом из легированной стали. Это не значит, что дерево лучше. Это значит, что от старых методов следует отказываться, когда они начинают приносить больше вреда, чем пользы. — Ты правда в это веришь? Лицо Алекса приобрело мечтательное и чуть печальное выражение. — Я верю в банальные вещи. В доброту, дружбу… любовь тоже. В солнечную погоду и попутный ветер. В то, что быть хорошим — это просто и экономически эффективно. Ты любишь мир, а мир, хоть и плевать на тебя хотел, время от времени радует взаимностью. А особенно забавно, что холодные и расчетливые люди никак не могут поверить, что можно быть добрым без тайных планов и корыстных целей, просто потому что мне нравится чувствовать, что поступаешь правильно… — Да весь этот мир — одна чертова бездна боли и отчаяния! — рявкнула Мойра. — Несправедливость, смерть и насилие, которые тянутся испокон веков. Нужно быть наивным идиотом, чтобы надеяться, что даже со всеми этими силами... всеми этими возможностями... хоть ты один, хоть пятеро вас, хоть пять тысяч... Вы не сможете изменить мир. Изменить людей. Дать пинка установленному порядку вещей. Ты же понимаешь это, так? — Конечно, — просто ответил Алекс. — Потому-то я, собственно, и взялся за это дело. А принципиальная его, дела, невыполнимость — честное слово, слишком мелкая деталь, чтобы обращать на неё внимание. Мойра смотрела неподвижно и задумчиво, но во взгляде ее разноцветных глаз по-прежнему нельзя было ничего прочитать. Парень прочистил горло. — Не веришь мне, а? — Ни единому слову. — Еще бы. Ладно, в другой раз. У тебя будут еще вопросы, или можно уже идти копать себе могилу? Лопату-то хоть дашь, силовую? Ирландка тряхнула головой и фыркнула, как будто услышала очередную несусветную глупость. Как будто сказанного раньше было мало. — Вот еще… убирайся. — Серьезно? — Куда уж серьезнее… ты, конечно, редкий остолоп, и речи твои точно того же свойства… но опасности для «Когтя» ты не представляешь никакой. Можешь искать своих девочек дальше, только не попадайся больше под огонь. Во второй раз у меня, возможно, не будет настроения убеждать Габриэля, что живыми вы выглядите интереснее. Везение имеет тенденцию заканчиваться. — Только не в моем случае, — отмахнулся парень, резво отдергивая занавеску. На спине у него была размашистая надпись «Горяча Мурка!» (ОМОН), что, очевидно, не несло ни малейшего смысла. — Спасибо, Мойра. Ты все-таки клевая. И справедливая, что мне сразу бросилось в глаза! Все, бывай! Он отправился к выходу мимо хмурых оперативников, часто останавливаясь и энергично жестикулируя. До Мойры долетели обрывки фраз: «Я извиняюсь, тут две девушки не пробегали? Одна с зелеными волосами, очень красивая, а другая… тоже очень»; «Прошу прощения, ваше второе имя случайно не Гарсия Маркес?» и даже «А вот эта люстра ваша, у нее такой же принцип работы, как у изобретения Чижевского, или более сложный?» Мойра вздохнула. У нее оставалось еще одно дело, и ирландка обоснованно полагала, что Жнецу это предложение совершенно не понравится. Но с ее умом нет ничего невозможного. *** В общем, после того, как я крайне удачно свалил с корабля «Когтя», дела вроде бы начали идти на лад. Во-первых, ветерок принялся поддувать сильнее, и жара совсем перестала чувствоваться. Во-вторых, Лена и Мику освободились неповрежденными и даже повеселевшими, по их словам, от непринужденных разговоров с агентессой по имени Сомбра. В-третьих же, цель нашего отважного путешествия — то есть две потеряшки, Алиса и Славя — оказалась достигнута очень быстро. Сложность поначалу заключалась в том, что Илиос весь располагался на разных уровнях, напоминая яркую, но забивающую мозг головоломку. Поэтому, когда, полчаса спустя, мы свернули в очередной переулок, полный белых башенок и зеленых террас, девушки уже устало волочили ноги, да и я начинал прорабатывать гениальный план по производству дельтаплана из двух платьев и одной футболки. К счастью, удача все еще была при нас, и это не понадобилось — просто я вдруг услыхал откуда-то со стороны домика с зеленой табличкой «Кофи Аромо» по-над маяком приглушенное восклицание, шорох одежды и чуть позже дробный топот каблучков. Но реагировать, само собой, не стал: выдержка — наше главное оружие, а командирские нервы — тверже гороха. И я даже не ойкнул, когда сзади на меня кто-то напрыгнул, и шею мою взял в захват загорелый локоть, а на поясе повисли, скрестившись, голые коленки. Сиренью и крыжовником, правда, не пахло, ну, так это и не моя история. И мурчащий голос прошептал в горячее ухо: — Сашка-букашка! — Боже ж ты мой, Алис, ты меня напугала! — я картинно зашатался и подпустил в голос тряских ноток. — Как ты смогла так неслышно прокрасться у меня за спиной? Я теперь беспокоюсь, вдруг ты пока я сплю тоже у меня за спиной занимаешься всяким. Там правда стена и много-много безвоздушного пространства, но тебя все равно это никогда не останавливало. — Что ты несешь? — А и правда. Что я несу? — Я аккуратно поставил девушку на землю. Алиса ослабила захват, застыв с недовольной гримаской. — Ружичка! Ты негодяй и хвастунишка! — девушка уперла руки в боки и превратилась в живую иллюстрацию скульптурного этюда «Комсомолка — всем пример!» Пример был и в самом деле вдохновляющий. Рыжая снова была в своей старой пионерской форме, а вокруг худого запястья все так же трепетал красный галстук. Славя вышла из здания медленней, солидно, заплетая толстую косу. На ней, в отличие от Алисы, был тот же голубой сарафан, в котором она была в Кионисе. — Это почему же? — голос мой был полон праведного возмущения. — А кто меня бросил над морем? Прихожу это в себя посреди огня и грохота, падая в море — а тебя даже рядом нет! — Дык, елы-палы… — И не оправдывайся! — Виноват. — Если общение с девушками и научило меня хоть чему-то в столь юном возрасте, так это вековой мудрости, что спорить с ними бесполезно. А спорить с любимой девушкой — вовсе злодейское преступление, за которое не худо и голову с плеч. Я изобразил глазами лихой и придурковатый вид. — Как же вы целый день без перерыва скрывались от злобных пришельцев-супергероев, да так, что никто из них даже не заподозрил насчет вашего существования? — А мы нашли способ избегать непрошенного внимания, — сообщила Алиска и хитро подмигнула Славе. — Нетрадиционный, конечно, но работает. Правда, Славка? — Вынужденно! — отрезала блондинка, сердито поправляя сползшую бретельку сарафана. Я не стал углубляться в подробности неведомого способа. По всему было видать, что речь о чем-то маловажном. — Не помнишь, — задумчиво сказал я вместо этого, — а я тебя вообще целовал вообще после твоей пропажи? Ну, то есть твоей находки… нахождения… нового обретения. Неважно. — И правда неважно, — кивнула рыжая и улыбающаяся. — Но вообще-то нет. Исправим упущение. Исправление заняло какое-то время, потому что губы у Алиски оказались еще мягче, чем я помнил, и время это тянулось, плавилось, проливаясь на горячую греческую землю струйками желания. Но потом нас пришлось разъять, ибо по отдельности мы представляли куда меньшую опасность, чем единым целым. Критическая масса, цепная реакция, атомный взрыв — в таком вот аксепте. — Смотрите! — вскинула тонкую руку Лена. Над куполами и крышами Илиоса медленно поднималась крылатая тень «Касатки». Широченная, аж солнце закрывала — «Коготь», видимо, по какой-то причине решил, что его дела на этом острове завершены. — Ой-ёй! — начинался ветер, развеявший косы Мику в длинные воздушные змеи. Славя пригнулась, так и не успев как следует заплести свои — сейчас вся ее работа шла насмарку. Алиска довольно ухмылялась, и я ее понимал. Все-таки в таких почти апокалиптических картинах есть что-то притягательное. А еще лучше — когда эту притягательность можно разделить с родственной душой. Настоящее удовольствие, неописуемое. Летающая туша развернула ионные двигатели с подъема на марш, чуть осела в воздухе, но быстро выправилась и со свистом унеслась за горизонт, став просто яркой точкой на синем небе. Вот это техника — нам бы такую. — Получается, и «Овервотч» тоже отбывает, — упавшим голосом сказала Лена. — И мы останемся тут… А нам ведь тоже нужно лететь! Девушки поглядели на меня долгим взглядом испуганных серн. — Нет повода для беспокойства, — сказал я в основном потому, что повод очень даже был. Как нам теперь без самолета лететь, мы ж не персонажи коммунистического писателя Беляева? — Я, к примеру, считаю, что «Коготь» мог нам оставить какой-нибудь… мнэ-э-э… планер. По причине доброты и человеколюбия. Давайте-ка вернемся на площадь и проверим. Мы вернулись — это заняло куда меньше времени. Площадь оказалась предсказуемо пуста: на булыжниках мостовой все еще остывали пятна сажи от быстрого взлета «Касатки», а на карнизах приглаживали встопорщенные хохолки офигевшие голуби. Клумба в центре с каким-то местным папоротником, правда, не пострадала. — Саш, не расстраивайся, — до моей руки дотронулась Славя. Синие глаза излучали дружелюбие. — Ты же сам видел — один самолет здесь еще остался. Сейчас доберемся до него, попросимся на борт — авось не окажут! — Да пока мы туда добредём, они, может, тоже свалят. Нет, у меня появился план получше. Точнее, похуже — но тоже интересный. Видишь моторки вон там, у берега? На них мы доберемся до Родоса, залезем там на колосса и будем оттуда махать пролетающим дирижбампелям. Сработает как часы, будьте благонадежны! — Саш, я не уверена… — Э, да у вас тут настоящая дружба-жвачка! — впечатлился неслышно подкравшийся Солтан. Вокруг него поднимались волны пара, ясно видимые в лучах солнца, и шел душистый запах — то ли корица, то ли кориандр. — Девушки красивые, разговоры, то-се… — Товарищ Солтан! — загорелся я генеральским гневом, — Приказ был оставаться дома! А если бы вы несли патроны?.. Погоди. Что значит «увидел, что все улетели»? Парни из «Овервотча», они где делись? — Так они, — задумался на секунду Солтан, — они перегрузились, вот. — Ы? — Ну, я там был как раз. К «Овервотчу» в гости пришла одна из этих… рыжая такая, в берете. Долго говорила с Уинстоном. А потом «оверы» оставили свою «Касатку», переместились на корабль к «Когтю», и они вместе улетели, как я понимаю. — Да быть такого не может, чтобы вместе… А второй самолет что, оставили? — Ну да, для вас. И еще эта рыжая просила кое-что передать. «Ты был прав, Горацио. Есть многое на свете, что мне и не снилось». Это тебе, что ли? Хотя ты не Горацио… — Надо полагать, мне. — Я не стал огорчать выпускника узбекского вуза. У них там в самом деле полный швах с образованием. — Что за рыжая? — вокруг подозрительно закружилась Алиса. Столько информации витало вокруг, что как ни следи — что-то обязательно упустишь. — Первый раз слышу… Кстати, Солтан, что это так нечеловечески пахнет? — Плов. Я как увидел, что все улетели, сразу велел поставить. В честь мирного разрешения илиосского вопроса. Настоящий узбекский — вкуснее ничего нет! — Я ел туркменский и казахский, — вспомнил я. — Но узбекский наверняка еще лучше. — Намного! Туркмены вообще готовить плов не умеют — это и понятно, традиции забыты, культура утеряна… Самый правильный рецепт только у нас и остался. — Слава Аллаху, что есть узбеки, хранители культуры и традиций, а также секрета настоящего плова, — подмигнул я Алисе, и той, судя по ее лицу, истинно потребовались все силы, чтобы не подмигнуть в ответ. Наверное, все еще дулась насчет второй рыжей. И попробуй объясни, что там был сугубо интеллектуальный опыт — не поверит, ревнивая! — Ай, вот именно! Разбираешься! — Солтан одобрительно поднял палец. — Идем, сделаем этот трудный день чуточку вкуснее! Парой часов позже, когда здоровенный казан рассыпчатой вкуснотищи с зирой, барбарисом и гигантским количеством баранины, приправленной чесноком и морковью, был ополовинен, я пошевелился на топчане, сонно приоткрыл один глаз и сказал: — Так, друзья мои сизые. Есть предложение считать квест на замечательном острове Илиос выполненным, и в соответствии с этим начинать потихоньку улетать. Есть возражения? Возражений не поступило, принято единогласно. Кто умеет водить самолет? — Ты! — так мгновенно сориентировалась Алиса, что я даже крякнул. В голове привычным образом прошелся красочный и беззвучный смерч, после которого в лобной доле остались только позвякивающие от новизны фразы, будто списанные с учебника будущего: «…проверить ионную тягу», «довернуть верньер вправо до отметки…», «…выдержав трёхсекундную паузу, развернуть…», и всякое такое. Башка, конечно, гудела, хотя и не так сильно, как в первые наши сумасшедшие дни в Москве и Брюсселе, когда такое было в диковинку. Я протяжным мявом показал, что чудесный процесс обучения в общих чертах завершен, и повернулся на бок. Из-за домов в клонящемся к закату солнца приветливо блестела «Касатка». Теперь наша. — Было весело, — сказала сидящая рядом Лена. Я обернулся. В зеленых глазах девушки поблескивали хитринки. — Спасибо тебе. Я ошалело рванул круглое горло футболки. И зачем я заказал этот странный принт «Чум, огарок, роман, я»? Бред какой-то… — Весело? Да мне в спину зарядили огромным потоком неизвестной энергии! Да наш самолет сбили какой-то мерзкой ракетой! Да мне пришлось общаться с человеком, носящим маску, и не носящим лица! И если бы не мой талант убеждения, мы бы сидели здесь под аккомпанемент выстрелов до скончания века! — Вот я и говорю — хорошо было, — улыбнулась Ленка. — Ведь мы все опять собрались вместе, и у нас есть самолет, и есть тот, кто им может управлять, и замечательный летний остров, напоминающий о бесконечном лете… А еще у тебя опять получилось посеять немного добра в головах странных незнакомцев — это тоже многого стоит. Я настороженно огляделся — уж слишком все идеально получалось. Мика снизу вверх смотрела на меня огромными синими сапфирами, полными святой невинности. Славя покачала головой, втихомолку усмехаясь. А рыжая от обжорства и вовсе не могла комментировать, но все равно показала пальцами «викторию». Сговорились, точно сговорились все! — Ничего не могу поделать, имею такую привычку — делать человека меньшим засранцем, чем он был до встречи со мной… Но только не дай бог еще раз иметь дело с пришельцами из другого мира! Чтобы я даже в мыслях о таком больше не слышал, поняли? Через час гиперплан покинул Илиос и взял более или менее уверенный курс на юго-восток, в сторону Индийского океана. *** «Кортексифан, значит», — думает Мойра, сидя в забитом трюме «Касатки». Слева от нее расположился восстановившийся Моррисон, справа, выражая тонким лицом вежливое осуждение, примостилась Ангела Циглер. Вдалеке рычит что-то Кулак Смерти и слышен радостный смех Ханны Сонг. — «Как окажемся в Оазисе, первым делом нужно будет разыскать в Сети рецептуру…» Все только начинается! ***