prologue
22 апреля 2019 г. в 15:35
Хорнет опускает слепую голову и складывает лапки в замок. Кто-то отворяет тяжелые ворота, и скрежет камня режет ей не столько слух, сколько душу: очередной, видно, смертник — очередной претендент на бесславную гибель — пожаловал.
Хорнет присаживается на холодный камень высокой-высокой ступени и слушает шаги незнакомца. Она не видит уже давно, зато почти так же давно она слишком хорошо слышит, осязает и чувствует запахи, поэтому она уже может что-то для себя отметить:
Походка тяжелая-тяжелая. Наверное, кто-то большой или просто увесистый. Издали несет прогнившей бездной и пеплом. Ходит, кажется, в какой-то тряпке. Он явно пришел с Кладбища, и это не потому что неоткуда больше — это потому что теперь чувствуется еще и сырой могильный запах.
Негорящий входит в Храм точно в дом родной: пепельный песок шуршит, малость поскрипывает — как будто снег — под его задними лапками. Он не говорит ни слова, хотя, кажется, мог бы, и быстрым шагом поднимается по лестнице. Шагов мало. Он уже наверху где-то, за одним из тронов. Значит, высокий и ходит от бедра.
Что он ищет? Не ее ли? Случайно, быть может, прошел мимо?
Хорнет окликает его негромко:
— Негорящий. — И ее голос отражается от высоких-высоких сводов.
Она не видела никогда, насколько они высоки, но по эху — хорошо слышала. По рассказам Тисо, что ошивается здесь без конца, никуда не выходя и ничего полезного не делая (о полезности приставаний ко всем с едкими комментариями и никому не сдавшимися историями о жизни можно поспорить), она может еще и представить, как все выглядит. Тисо сидел у костра и рассказывал ей противненьким сдавленным голоском про серый камень, странное гнездо на самой крыше и какие-то секретные комнаты. Как-то раз он предложил ей прогуляться там, подняться… Хорнет отказалась, потому что знала, что обязательно оступится, и никто не знает, удержит ли ее этот бахвал. А ей не то, чтобы жить шибко хочется и хотелось всегда — просто был у нее долг, есть и будет.
Негорящий касается ее теплой лапки своей холодной. В его жесте нет ничего пошлого, грязного или грубого, но она почему-то подскакивает так, будто ее кипятком окатили.
— Я… — Она поднимается в рост, не слезая со ступени, и по привычке сжимает мягкую ткань юбки. Ловит себя на том, что поведение ее неловкое какое-то. Стыдно даже. — Я — Хранительница Огня. А все, что ты видишь — его Храм. Приобщись к костру, отдохни с пути. Какова цель твоего пробуждения, ты и без меня знаешь, думаю, — Хорнет очень старается говорить с ним ласково и спокойно, но… не то получается. Не слащаво совсем и не приятно, а как продавщица в хлебной лавке — когда-то в этом мире даже были хлебные лавки; как продавщица в хлебной лавке — грубое оказание услуги. Ее на обучении не простили бы за такое. — Если хочешь, чтобы я дала тебе сил, став катализатором между тобой и душами, что ты собрал — говори мне об этом, и я сделаю все, что в моих силах.
Негорящий ничего не отвечает и не подает никаких признаков не то, что разговора, а даже жизни. Хорнет не знает, что она должна делать теперь, но пока что садиться не смеет — мало ли что, тормозные тоже попадаются.
И стоит она, жмякая как дура собственную юбку, пока до нее не доносится голос Тисо:
— Хорнет, он немой. И, судя по жестам, хочет, чтобы ты его душами покормила.
— Да?
— Да, кивает. И нет, я не буду всегда помогать вам в общении. Не жди.
Хорнет тоже кивает — в сторону, откуда, кажется, ей говорили, и с благодарностью. Она протягивает лапку вперед и склоняет голову:
— Прикоснись ко тьме внутри меня. Просто ко мне.
Безмолвное порождение пепла касается всего лишь парой коготков, а Хорнет уже хочется дернуться в сторону. Это… пара коготков, правда? Если у него такие лапищи, то какой он, черт возьми, сам? К счастью или же к сожалению, она никогда не увидит этого.
Хорнет расслабляется — это чувство ей слишком знакомо, чтобы напрячься. Что-то течет сквозь нее и обрывается щипучими искорками на кончиках ее коготков. Ей даже хочется спросить: «А что чувствуешь ты?».
Но он же не ответит.