Whatsapp, закиданный сердцами.

У родителей Моргенштерна всегда были натянутые отношения. Они постоянно кричали, как будто тупые тойтерьеры, тявкали друг на друга, кусались, раздражая не только себя, но и окружение вокруг. Страшно было даже подумать, что происходит в этот момент дома. Началась истерика в ресторане? Оу, а закончится, конечно, дома. Кривя лицом, жена бьет мужа, а он ее. Друзья думают: «Какие прекрасные отношения! Рональд, почему ты мне не даришь столько цветов?» Но ведь это все для показухи. Чтобы думали именно так. Чтобы завидовали черной завистью копоти от сгоревших в печи остатков любви, а в лицо улыбались шире всех. Алишер тоже виду не подаёт. Если об этом узнает кто-нибудь, особенно взрослые, то пиздуй сразу с крыши, лох. Тебя сдадут в приют для собак, а они сожрут тебя вместе с костями и будут просить больше. Жизнь там тебя просто зажуёт, как собачка на замке лишнюю ткань, выдернет с корнем, без сочувствия. Лучше уж жить здесь, но не там… Лучше уж терпеть все это. Кареглазый снова застал ссору. — Сколько я тебе говорила? Не пить при ребенке! — ноты голоса росли, захватывая слух Алишера и уводя его куда-то. Мужчина лишь невпопад махнул рукой, как будто руководит филармонией стариков и пьяно выдавил лыбу, закрывая глаза. Мать опять будет капать на мозг. Снова вывел он ее из себя. Та рявкнула не своим голосом, зажала крепкой хваткой воротник мужа. Алишер застыл. Он не может пошевелиться. Мальчик с глазами, полными паники и отчаяния. Он всегда убегает в такие моменты, а сейчас, не чувствуя страха, застыл вечной статуей. Как только мать развернула голову к сыну, тот вжался в стену, желая испариться, как вода, под жестким взглядом этих глаз. Он такие редко видит. Только, если тарелка с котлетами и макаронами полетела на тёмный ламинат, залетая прям под ноги ей. Или когда его током ебнула сломавшийся удлинитель. Такие глаза не хотелось видеть. Вроде, в них есть переживание, но больше агрессии и истерики. Она медленно улыбнулась лишь уголками губ — такой жест говорил, что сейчас будет пиздец. — Дорогой, иди в свою комнату, — наигранно ласковым голосом отрезала она, пытаясь заставить его не дрожать. Ждать от Алишера непослушания в этот момент не стоило, он сейчас, как выдрессированный пудель, который нагадил не там, где нужно, и сейчас готов раствориться по первой же команде. Так он и сделал. Он надеялся, что когда будет в наушниках, а в уши будет громко ебашить Гуф свою читанину, то будет возможно избежать подслушивания. Но нет. — Ты вечно, блять, только и делаешь, что бухаешь, срешь и ходишь на гулянки с «корешами», — женский голос специально выделил последнее слова, пытаясь изобразить грубый, мужской, но вышло даже смешно. — Успкойс, не всегд ж… — Чтобы духу твоего здесь не было… — затишье перед бурей. Алишер специально подошёл ближе к двери, чтобы слышать все, не пропуская малейшего скрипа половиц. — Что? — У-би-рай-ся! Последнее, что слышал младший, Дак это как скрипели те самые доски под тяжестью тела, что-то летело вниз, глухо издавая звуки падения, а телевизор выключился. Щелчок ключей, шаги и тихие всхлипы матери. Моргенштерн понимал, что не может сейчас выйти из комнаты, а то попадёт под раскаты бомбежа в свою сторону, хотя он даже не виноват. Его карие глаза безэмоциально разглядывали белую стену, замечая на ней грязные пятна пальцев, а колени были плотно прижаты к груди. Ни слезы, нет, он сильный, как его мать. Данила просыпается в этот беззаботный воскресный день выходных с хорошим настроением, ведь они с братом договорились поиграть в приставку. Но не спешит подрываться, ведь противно твёрдая подушка становится намного мягче, а тонкое одеяло, похожее на простыню, обретает объём. Всю комнату, не оставив и следа тени, осветили тёплые лучи холодного солнца. И глаза рыжего, пытаясь пробуравить чёрные дыры на их месте сквозь плотно зажмуренные веки. — Пиздец, — выдал мальчик, жалея, что не попросил на день рождения купить жалюзи иди хотя бы шторы на восьмое марта. Пол был очень холодным, из-за него за пару секунд продрогли все пальцы на ногах, жалко хрустя, когда на них опираются. Тихо цокая ступнями, он пересёк порог комнаты, надеясь не увидеть пьяного отчима. Да любого отчима он не готов сейчас лицезреть, валяющегося пьяным на полу. Перескочив парханием бабочки через гостиную, ноги сами его понесли быстренько к кухне, чтобы заполнить противно ноющую пустоту в желудке. Даня, осушив стакан воды из под крана, упал на колени к ящикам с печеньем, но когда он открыл их, перерыл все, но нашёл только повесившийся труп мыши. Он цокнул языком, а когда услышал жалобно мяукающего кота, то подумал, что жарить мясо-то он умеет. И даже неплохо. — Барсик, если ты сейчас не свалишь нахуй — я тебя съем, — угрожающего крикнул рыжий, ожидая увидеть полулысый передвигающийся комок шерсти, но когда развернулся, увидел небритую знакомую рожу отчима. Страх не раздумывая, согласился им и его мыслями овладеть на пару минут. Он медленно попятился назад, тряся головой из стороны в сторону, не веря, что он опять хочет это сделать. Это было написано у него на лбу, а глаза яростно сверкали огнём педофила. — Отойди! — взвизгнул Даня, быстро мелькая глазами на поиски чего-нибудь тяжеленького, — отойди нахуй, сказал! Как он мог не заметить его? Может, этот жирдяй на толчке с поносом сидел… Но мужик рассеянно улыбнулся в свои 14 оставшихся зубов, медленно перебирая ногами в сторону Данилы. Нагнетающий страх все больше овладевал им, из-за чего он полночью растерялся, не зная, что делать. Есть вариант толкнуть нахуй этого ебыря и сбежать, а есть вариант перебижать через стул, не трогая его и все равно сбежать. Итог всегда один, когда в поле зрения появляется он… — Мне хватило того, что было на прошлой неделе… Но он не останавливался. Мужчина взял в руки сковороду и уже быстрее подошёл к мальчику. Он растерялся, не смог ничего сделать. Опять. — Сука, я тебе яйца вырву, пиздюк мелкий, — рыкнул он, хватая за локоть, — дрочить своими погаными ручишками сможешь только мне, — припомнил он тот случай, когда заметил его за дрочкой. Данила брыкается, пытается вылезти из цепких собачьих лап, но лишь ударяется об угол стола, разбивая себе голову. Кровь тонкой каплей стукнулась об пол. Кашин дрогнул от сильной боли, а отчим со всей дури ебнул ему по голове посудой, которая отдалась звонким ударом об твёрдый череп. Бессильно рухнув на грязный пол, Даня подумал, какое он тупое и беспомощное дерьмо, которое не может отбиться даже от такого жирного уебка, запыхающегося даже когда будет спускаться на лифте. Ему явно стоит начать смотреть однообразные туториалы на ютубе «как отбить отаку отчима-педофила, который лезет к вашей жопе, чтобы порвать ее». Теряя сознания, он чувствовал, как отчим звонко расстегивает свой ремень, цепкие ухваты за бедра, где останутся синяки-напоминания, и тошноту… Алишер не выходил из комнаты оставшийся день, собрав под себя ноги, он только переодически сглатывал слюну и облизывал губы от засухи. Долго думал, из-за чего произошла ссора. Не может же быть такого, что только из-за того, что отец пьёт. Походу, может. Пустота поочередно жевала все органы и выплевывая кровавый комок наружу. Грусть отвечала за потребности: он забыл про голод, про жажду, про нужду двигаться, просто вжался в кровать и размышлял. Когда в его дверь постучала рука — очевидно матери, кучерявый не пошевелил и носом, не моргнул. Она предлагала ему поесть, а младший лишь тихо отвечал «не хочу», не поворачивая головы с сторону голоса. Он так и заснул — сидя, прижавшись в стене всей спиной, просто закрыв глаза и успокоившись. Даже во сне его не покидали мысли. Ему снились грейпфруты, как они вылезали из-под кровати, отрывали ноги и громко хрустели суставами. Жутко почему-то не было. Утром он как обычно лениво встал по будильнику и обнаружил главную вещь, которая заставила его потерять настроение на день вперёд — отец все ещё не дома. Уже в школе башкир не мог дозвониться до друга уже минуту десятую. Сто процентов он: либо решил проебать этот день, ибо 5 уроков сидеть лень, либо проспал. Все равно проебал. Башкир серьезно задумывался, чтобы тоже уйти сейчас со школы и напроситься в квартиру Данилы. Он там никогда не был, Кашин его не пускал. Даже причины не говорил, почему никого не зовёт, почему только сам ходит по всем. Навряд ли его там насилует отчим. Какая ирония. Короткое сообщение в вк. 08:03 Жду на заброшке через 30 мин Через 30 минут никто не пришёл. Даже сообщение не было прочитано. Ну а блять, че он ожидал, если в сети он был вчера в 11 утра. Пинать хуи в виде камней было очень весело. Особенно, когда на горизонте он увидел тёмный силуэт с рыжей макушкой, стремительно приближающийся в сторону заброшенного здания. — Ебать. Явился, а хуй со лба не отмылся… Разлипать глаза было неприятно, особенно с болью в жопе. Это было последний раз года три назад, он и забыл какого это противно — чувствовать хуй отчима в заднице. Отрубиться больше чем на пару минут не мог физически, поэтому делаем выводы. Подтянув штаны, он быстро напялил обувь, впопыхах перепутав правый и левый. Куда идти — он не знает, что делать — тоже. Он думает, что обязан чувствовать себя каким-то пустым, грустным… Ну да, хуя в жопе больше не ощущается. Должен, наверно, прыгать с крыши и резать вены после такого. Но нет, он, хотя и отвык от такого, не чувствует ровным счётом ничего. Чувствует только противную сырость переходящую в слякоть. Дождь начинает моросить, прибавляя силы. Ещё пять минут и ливень грохнется с большим треском на голову, заставляя макушку мокнуть, которая ещё через пять минут растворится. Сколько время? Яркий, не убавленный свет из телефона заставляет капилляры под напряжением лопаться, и наступать белым носком в грязь. Смачно отматерив все и вся, Даня понял: отрубился он надолго. С утра до следующего проспал и в итоге его жопа подорвалась валить из дома в 8 утра. Вряд ли он потерял сознание, только уснул. Уже начались уроки, а ему похуй. Он идёт к другу, который так же сбежал из этого ада по случайности: выпрыгнул из окна первого этажа. Моргенштерн беспорядочно машет руками и со всей дури, перепрыгивая по три ступеньки на лестнице, бежит встречать мрачного друга. Они, конечно, не в фильме, поэтому никто из них обняться не захотел — пидорское это дело. Они лишь крепко пожали друг другу лапы, сдерживая улыбки. — Ты откуда такой мокрый. В пизде у Лерки побывал? — Если ты не заметил, то на улице дождь, — фыркнул рыжий, показывая, что не настроен принимать и отвечать на эти ебанутые подъёмы уровня дет.сада. — Ох, извини, золушка. Не заметил, что вы у нас в плохом настроении, — Алишер театрально вскинул руку ко лбу, падая на груду мусора на земле, и рассмеялся, — может, я вам могу чем-то помочь? — он тут же вскочил с земли, вставая невероятно близко к сверстнику, и растерянно быстро моргает своими глазками. Что-что, а хуйню из ничего устраивать — это он могет, — может, я хуйца вашего сосну? Даня отлетел так же быстро, как и кучерявый подобрался к нему. Он корчит гримасу отвращения, а сам смеётся. Снова смеется от глупых шуток. — О, я как раз прихватил вишневый спрей для сосания! — вживается в роль он, — не могли бы вы по-аккуратнее в этот раз? — Ох, месье! Обижаете! Я вам так сосать буду, что яйца взорвутся от переизбытка моего рта на вашем хуе! Они дико заржали, в припадке хватаясь за косяки и стены, чтобы не рухнуть. Эта феерия приобретала странный подтекст, поэтому оба были напротив закончить и узнать друг у друга проблемы вечной молодости. Данила же сразу потускнел, шмыгая носом, ждёт первых слов Алишера. Он почти никогда не хотел начинать первым, не боярское дело. — Почему в школу не пришёл? Рыжий стыдливо отводит глаза, замечая, что кроссовки одеты неправильно. — Ну ты, бля, не молчи. Моргенштерн выжидающе смотрит, в нем узнается психолог, который даже рад помочь другу за бесплатно, выручить хУеВоЙ шуткой. Но татарин молчит, долго молчит. Оба уже заметили, что Данил неправильно одел обувь, но значения этому никто не придаёт. Кашин придаёт значения безумно приятной, но в то же время напрягающей тишине. А Алишер — словам Дани, которых нет. — Да бля, — сдаётся, — там семейное, неважно. Настораживающим похуизмом веет. — А вдруг ты с крыши сиганёшь. Важно, конечно. Данила, тяжело фыркающий со смеху, не поднимает глаз на друга, только смотрит на его кеды. Чёрные обычные кеды, сильно перетянутые в шнурках. А кровь туда поступает вообще? Думает, как начать, как сорвать, что сказать. А Алишер спокойно выжидает и не думает торопить. Он будет ждать столько, сколько потребуется. — Мы с отчимом поругались. Если не сказать, что Алишер в шоке, то это молчать всю оставшуюся жизнь. — И все? А по-подробнее? — Да там и подробнее нет, — тихо тянет рыжий, рука тянется к затылку и легонько задевает место, где запекшаяся кровь. Чтобы все было в порядке, он, стискивая зубы, почти скрипя, не выдаёт на лице никакой эмоции. А чтобы вообще было беспалевно, чешет место рядом. Он чувствует, как падают маленькие частицы кожи через оконную раму без окна: слипаются с дождем. Кучерявый замечает даже это, придвигается ближе и щупает то место, где Данила шипит от боли. Толстая корка свернутой крови. И мягкие рыжие волосы. Приятные, мягкие рыжие волосы, убранные со лба. — А эт че за хуета, — беспокойно матерится он. — А это я ебнулся с лестницы, когда к тебе шёл. — Попытаюсь поверить, но если узнаю, что ты мне напиздел — я эту корку вырву и скормлю тебе же. — Дорогой, не бей, как же наши дети… Снова смеются.