Whatsapp, закиданный сердцами.

      Алишер опять влюбился. Не удивительно, это та самая девочка, что сидела с ним за одной партой в первом классе. Та самая серая крыска, настолько тихая, что Дане хочется блевать, а Алишеру —умиляться. Он заметил, что ему нравятся тихие, скромные. Ее зовут Лиза Мартыненко. Самое обычное, ничем не примечательное имя. Таких миллионы. Таких как она — много. Но Алишер ведь не знает остальных, он знает только одну Лизу в своей жизни. Вдруг другие Лизы — старые, сошедшие с ума бабки, которые по глупости молодости не получают пенсию, а торгуют на улице около дороги, да на вокзале. Моргенштерн видит в этом имени прелесть. Он вообще видит прелесть во многих девочках. Он пытался подкатить почти ко всем в своём классе, но те его бьют и руками, и ногами. Алишер понятия не имеет, почему такие нравятся остальным, но ему не очень импонирует ситуация, когда его пиздят. Особенно девочки. Особенно толпой. Особенно ногами, руками-то ладно, терпеть можно, но ногами… Больно, знаете ли. Она русая. Длинные прямые волосы, что нравятся мальчику до безумия. Казалось, что они были созданы искусственно, не людьми и уж точно не природой. Ее волосы заказали специально с какой-нибудь другой галактики доставкой, прислали по почте России, а ещё и отдавать не хотели. Вдруг была борьба за этот шматок волос? Тётки с почты, когда вскрывали посылки, нашли это сверкающее чудо и прибрали себе в охапку. Он представил, как его Лиза бутузит женщин лет пятидесяти. Забавное действо, он бы посмотрел такой мульт. Кареглазый любит гладить ее по голове, по нежным локонам, которые, кажется, как раз подходят под руку, ведь создаются наиприятнейшие ощущения. Но затем девочка дует губы и смущенно отводит бесконечное множество взглядов. Он не безразличен ей? Совсем невысокого роста. Еле достает до плеча Алишеру, который вытянулся в росте уже в 10 лет, не то что Даня. Кудрявый любит смотреть на ее хрупкое тельце сверху вниз, чувствую при этом могущество. Как будто он — Путин! Иногда ему приходят пошлые мыслишки. Ну да, пубертат начинается в среднем с 14 лет, а у башкира уже в 7. Он обнимает Лизу за плечи, притягивает близко, чтобы не убежала, чтобы стало стыдно, чтобы она засмущалась и покраснела, словно самый сочный помидор на огороде у тети Гали. Алишер любит видеть ее такой. Ну а о Дане почти и забыл. Только когда его любовь куда-то сваливает на переменах, то он вспоминает, что неужели существует Кашин. Последний холодно смотрит ему в глаза, поднимает брови и уходит. У него так всегда, с каждой новой девкой. Неприятно осознавать, что друг ему ты только тогда, когда побазарить не с кем. — Эй, пидор, ты чо обиделся? — усмехнулся башкир в след уходящему рыжему. И когда он поймёт, в чем суть проблемы? Ну у него по математике тройка, значит не скоро. Даня не видел связи между этим, но если у тебя в наличии тройка по матеше, то ты тупой. У него у самого такая оценка. Моргенштерн сидит с Лизой. А Даня где-то совсем на другом ряду, обиженный на весь мир и обделённый любовью, с надутыми щеками и набитыми грустью глазами. Эта грусть скоро полезет через край, но в виде слез, но Даня не позволит этому случиться в присутствии других людей. Никогда. — Пошли гулять после уроков, — шепчет Алишер, даже не наклоняясь. Он знает, что девочка слушает его во все уши. — Нет, — кратко отвечает она. Ей бы очень хотелось съязвить на подобие «уже есть с кем», но гордость выше. Ей бы очень хотелось пойти погулять с Алишером, но гордость выше. Ей бы очень хотелось общаться с ним, но гордость выше. Тем более, что скажут подружки? Они сразу начнут орать «жених и невеста». Она не хочет, чтобы подумали плохое, что она начнёт встречаться с таким как он. А он — ублюдок, которому всегда мало. — Почему? — Ты меня бесишь. — Не пизди. — Хорошо говорится, Моргенштерн? — повышает голос Александра Васильевна и хмурит свои ужасно накрашенные брови. Алишер жмёт плечами и говорит что-то типа «прекрасно». Лиза водит глазами по макушке мальчика и не понимает, почему он ей симпатичен. Обычный. Разве что смелый через чур и с милыми кудряшками. Была у неё слабость перед этим чудом. — Хорошо, — шепчет она совсем тихо, чтобы даже Моргенштерн не услышал и не начал прыгать и сносить всех на своём пути. Алишер внезапно распахивает глазёнки и пристально смотрит, выжидая пояснения своих слов, брошенных на пол. — Мы пойдём гулять, если ты не будешь на меня так таращиться, — язвит русоволосая и фыркает, как будто ей пришлось съесть сыр с плесенью, только вот не благородной. Лиза думала, что Алишер джентельмен, ведь иногда в нем проскакивали такие нотки. Но ей показалось. Он вообще приехал на скейте и не единого цветка не взял. Почему именно он, а не какой-то Паша… — Привяо, чикса, как дела? — подкатывает, в прямом смысле слова, кучерявый и не запланировано проезжает мимо, а затем глухо валится. — Отлично, я думаю, ты тоже, — прыскает от смеха девочка и прикрывает рот ладонью, чтобы не вылетела слюна наружу. Ведь если это будет так, то она, наверно, оставит глубокую травму Алишеру. Он станет геем и сразу же убежит от неё к первому пацану. Звучит как будущее Моргенштерна. — Ты этого не видела, — тараторит кареглазый, нервно чешет затылок и плюхается рядом, но не на скамейку, а прямо в кусты с пышными красными цветами. Алишер растерянно проводит в ветках с алыми листьями ещё минуту и думает, что умер. Даже не двигаются торчащие наружу ноги, отчего русоволосая думает, что больше его нет и слава богу. Ей по горло хватает этой чурчхелы, а без него будет лучше. Но резко выскакивает кудрявая шевелюра, что стоит дыбом, а затем и сам мальчик. — Зато крови не будет заметно, — улыбается Мартыненко. Ее пальцы цепляются за колючие иголки роз, поселившихся на теле пацана. Она убирает их, будто со своего тела — аккуратно и с осторожностью. Будто если отдерет, то из раны, оставшейся после колючки, хлынет фонтаном кровь прямо ей на блузку, так что нет, спасибо. — Почему? — спрашивает он, — ай, бля, больно… — Потому что ты сидел в красных кустах. — Но сейчас же я в них. Лиза понимает, что сказала несусветную парашу, поэтому наклоняется так, чтобы не было видно глаз, молчит и продолжает убирать колючки. — Пасть закрой, а то с мясом вырву, — шипит Елизавета, продолжая пытаться не ебнуть Моргенштерна. Оба молчат. И эта тишина кажется уместной, потому что Лизе не хочется слышать что-то от мальчика. Ей и в тишине хорошо. Просто хорошо сидеть с ним рядом. Комфортно, когда он смотрит на неё с удивлением, не понимая, почему она продолжает это делать. Для него — это знак заботы, знак, что он ей не безразличен, что что-то значит, не пустое место, человек, оставивший след на душе. Синонимов можно подобрать ещё море, но не описать, как ему нравится эта стервозная дура. А почему? У неё противный характер, постоянно пиздит, не подаёт признаки, что он ей вообще как-то нравится. Она красивая очень. А если бы была другая внешность, была бы заплывшей жиром, прыщавой сукой? Полюбил бы наверно. Ведь не за внешность полюбил… Честно, ему не хочется любить эту сволочь, хочется влюбиться в хорошего человека. Да какая вообще любовь, бля, в 10? Но дети ведь тоже умеют любить… Алишер решает прервать тишину заманчивым предложением: — Хочешь, научу катать? Лиза хлопает длинными ресницами и искренне не понимает, что значит «катать». — Это как телегу с продуктами что ли? Он смеётся. — Ага, только на скейте, — резко обрывает слова и тянет за тонкое запястье на себя, заставляя поднять жопу. Пихает вперёд, чтобы встала на доску, толкает за тейл, и вот ей уже попутно дует ветер в жопу. Она взвизгивает и даже не успевает понять, что происходит, а пацан перебегает на другую сторону скейта и лыбится во все зубы. — Че лыбишься, придурок, я не хочу кататься, — стонет девочка и бесконечное количество раз закатывает глаза. — Да ну, мне похуй, — рука махнулась в пофигистическом жесте, — смотри, толкаешься ногой, какой удобнее. Потом ставишь обратно и едешь. — Толстой из тебя такой же, как из меня скейтер… У Мартыненко губы дрожат, ноги дрожат, руки дрожат, колени косятся под перпендикуляр, чуть ли не складываясь пополам, а Алишер делает вид, что внимания не обращает, рассказывает, какой ногой толкаться, поясняет что для этого необходимо пройти сектанский тест, определяющий твою предрасположенность к люстре овальной форме или что-то в этом духе. Он чуть ли не пинает скейт из под ног девочки, ставя ее на асфальт с трещинами, рукой толкает в спину. Тест был пройден. У вас врожденная предрасположенность к сектантским мемуаристам с чёрными волосами. Хотел сказать пацан, но сказал, что она регуляр. Это значило, что ей лучше толкаться правой ногой. Пизданувшись неисчислимое количество раз и разьебав колени, Лиза пискнула и громко обиделась то ли на башкира, то ли на жизнь, то от на несчастную доску и направилась прочь от мальчика, оставляя его в глубоких думьях и недоумении. Заебись свидание. — Прикинь я Лизку на свиданку позвал, и мы пошли! — восторгается Моргенштерн и феерично всплескивает руками. Внутри сердце тает от чувств, эмоций, желания… А у Данилы гниет. Противно смотреть, как другу хорошо без тебя. Они почти не видятся кроме школы. А в школе Алиш базарит с кем, с кем, только не с ним. Даня закатывает глаза и плюет, как это все мило и любезно, а сам воет от горя. Ревность? Не уж то. Ревность не может существовать между людьми, не любящими друг друга. А он разве любит этого эгоиста, влюблённого в тупую пизду в виде Лизы? Нет? А почему хочется ей горло вскрыть и продать трахею? — Это все нереально мило, но тебе не хочется поговорить о нас? — как бы намекает рыжий, поднимая брови на лоб. — А че о нас говорить? — Например то, что тебе на меня похуй, — чуть ли не отчаянно кричит, но выражается спокойным тоном, заставляющим скребаться когтями и рвать плоть. Таким спокойным, который не может терпеть Тагирович в такие моменты срыва. Хочется казаться крутым? — С чего ты… — Тебе так хорошо с Лизой, что я завидую, — отозвался татарин и сложил руки на груди в жесте «сейчас тебе лучше не пиздеть лишнего, а то я тебе хет трик пропишу, домой придёшь мать не узнает, пизды вставить наоборот за это». — Не говори, что ты ревнуешь, — язвит Моргенштерн и расплывается в улыбке коварства лиса и растерянности Дани. — Если ты хочешь это слышать. Просто… ваши «отношения» даже отношениями не назовёшь. Она тебя только пиздит и упрекает, я ей не доверяю, брат. — Я тоже, но я не могу выбрать того, кого буду любить, — с досадой вздыхает Алишер. — Итак, дети, завтра у нас будет проходить мероприятие в актовом зале в честь окончания вами четырёх классов. В 16 часов всем быть уже в школе. За это время вы успеете переодеться, подготовиться и собраться! — торжественно произносит классная руководительница, махая руками то направо, то налево, так и норовя пиздануть в нос какому-нибудь ученику. Задрав нос, она как орлица окидывает взглядом весь кабинет. Думает увидеть счастливые радостно загоревшиеся глаза детей, но лицезрит только протухшие, скучающие морды и замученные глаза. Она досадно хмыкает под нос. — Там будет еда и танцы, — тихо добавляет Александра Васильевна, так, невзначай, как дети взрываются от радостных оров… Ребята скучающе следят, а может, и не следят за происходящим на сцене и восторженно предвкушают вечеринку, где пацаны будут носиться как угорелые, а девки смущенно стоять и топтаться в сторонке, так и не решаясь подойди друг к другу. Но тут звучит голос в ораторские трубки: «А сейчас вам предстоит позвать одноклассниц и одноклассников на медленный танец». Никто этого не ожидал. Все мешкаются, думая пропустить этого неловкий момент. Но один Алишер на всей параллели быстро стремится в сторону Елизаветы под, кажется, миллионы взоров на его фигуру. Рука тянет девочку за запястье, трепетно сжимая его. Вторая подхватывает да талию, которая приятно ложится под руку. Возводит их руки вверх, устремляя в медленный вальс под грустную музыку, как будто всем жалко умершего бомжа. Мартыненко тихо недоумевает, вначале пытается вырваться, но терпит крах. Даже не зная движений, они кружатся по бесконечному периметру, когда все люди просто расступаются на их пути. Это ли не счастье? Сама Лиза смущается до бесконечности. Что подумают подруги, что подумают одноклассники, что подумают учителя, что подумают другие? Она с трудом пыталась игнорировать данный ей факт. Вот бы иметь такую же смелость, как у башкира. Родители всегда твердили, что она обязана быть прилежной девочкой, учиться на одни пятёрки, не подходить к мальчикам, не прогуливать школу. Алишер — полная противоположность. Кроме оценок. Он сам отличник. Родится бы пацаном и посмотреть, как с колбасой между ног живётся… — Ты мне нравишься, — почти шепчет русоволосая девочка, наклоняясь к уху партнера, но говорит громко из-за музыки, — я бы хотела попробовать быть твоей девушкой, встречаться… Все, что делают настоящие влюблённые. Но мы с мамой уезжаем из этого города, потому что она нашла более оплачиваемую работу. Ой, сердце, кажется, остановилось? — Смешно, да? Как в дешёвых драмах, — горько хмыкает одноклассница, а печальный взор голубых глаз устремляется в пол. Алишер долго молчит. Да, как в самых настоящих дешёвых драмах. Он добился того, чего хотел! Он ей нравится, вы слышали? Почему-то хочется тупо прыгать от радости и умереть от грусти. Под конец дня Моргенштерн ведёт Лизу на выход из школы, под громкие голоса ровесников, бурно обсуждающих этот вечер. Он не хочет держать паузу и сразу целует в губы. Целует, так как ничего ему не будет, они видятся в последний раз…