***
Она сидит за столом и медленно рисует воздушные шарики, и он наклоняется вперед, чтобы увидеть хотя бы парочку, потому что ему интересно, какого они цвета и размера, а еще причина, по которой Микаса Аккерман отлынивает от учебы, но он решает, что это подождет. И ему кажется, что происходит что-то слишком важное и значимое, когда Микаса резко поворачивает голову в его сторону. — Привет, Аккерман. — тихо произносит он, успевая удивиться своим словам. — Как настроение? Микаса выглядит слегка обескураженной и рассеянно улыбается, прежде чем отвечает: — Капрал Леви. Ему слишком нравится, как она произносит его имя, потому что совершенно наскучило слышать из ее уст «Эрен», но разговор заходит в тупик, а Микаса не отвечает на его вопрос полностью, и это похоже на что-то неудачное, но он не хочет думать об этом в таком ключе. — Неплохо, — говорит он, указывая на рисунки на полях и даже не заикается, потому что переборол эту черту спустя месяц после того, как начал встречать ее каждый день в кадетской столовой. И все-таки он — капрал, она его подчиненная, но он смотрит на нее так, как будто ему снова шестнадцать лет. Он переваливается на свое место и открывает план урока, пытаясь изобразить что-то, похожее на каракули, но Микаса больше не смотрит в его сторону. Это происходит слишком часто, и он замечает эту тенденцию с первого дня, когда в поле зрения появляется Эрен, но Микаса даже не говорит спасибо, а это первый раз, когда он заговорил с ней после того случая в столовой, и ему становится немного обидно. Он злобно чертыхается, потому что единственное, что он хочет — чтобы она, наконец-таки, была счастлива.***
Он стоит в коридоре и ждет Эрвина, потому что им нужно зайти к группе Ханджи перед отбытием, и Эрвин слишком весел для того, кому надо проститься со своей девушкой на неделю. Иногда это кажется довольно забавным — иметь девушку — и он хочет, чтобы это всегда была Микаса. Даже несмотря на военное положение и удары по роже ее брату. Даже несмотря на то, что ей шестнадцать, и она его подчиненная. Эрвин слегка улыбается, прежде, чем зайти в комнату, а по выходу закидывает руку на плечо своему другу и говорит, что можно не волноваться и что Микасы там не было. Он не понимает, причем здесь Микаса, но Эрвин не так глуп, чтобы догадаться. Он старается скинуть его ладонь с плеча, но это кажется довольно надежным, потому что всех терзают сомнения по поводу вот таких вот жестов, но Эрвин ни разу не проявил себя, как плохой товарищ, и ему приятно, но с другой стороны немного неудобно стоять в таком виде. Эрвин даже пропускает крики с его именем, а затем кивает и уходит в даль коридора, крича что-то невразумительно пошлое, но он улыбается и даже смеется, потому что Эрвин один из самых лучших и добрых людей в этом мире. Микаса читает вслух, подогнув под себя ноги где-то по правой стороне от стойла с лошадьми, и он подходит ближе прежде, чем успевает развернуться и пойти назад. — Они уехали, Аккерман, — говорит он, небрежно загибая пальцы на правой руке, и Микаса отрывается от книги, чтобы посмотреть куда-то вдаль. Она выглядит слишком поразительно даже для такого вечера, а ему хочется сказать, что короткие волосы идут ей гораздо больше, а небо сегодня красивее, чем обычно. Не то, чтобы он бывает на улице каждую ночь, но это же Микаса, и ему не нужно никаких особенных доказательств, чтобы в этом убедиться. — Через час заступаешь на дежурство. — Хорошо, — тихо отвечает она. Он слегка подается вперед и не может не отметить, как изящны ее тонкие пальцы, и ему становится дурно от мыслей, поселившихся в его голове. — Читаешь? — спрашивает он, садясь рядом, и только потом понимает, что легкие штаны не подходят для сидения на холодной земле. Микаса выглядит немного ошеломленно, а затем склоняет голову на бок, поправляя выбившуюся прядь волос. — Боюсь забыть то, чему учили в школе, — равнодушно поясняет она, — это важно. Он чувствует некую неловкость не только потому, что не прикасался к книгам более полугода — Микаса так упрямо перелистывает страницы, рисует каракули на полях во время уроков и временами поигрывает на гитаре, что создается впечатление, что она не хочет терять ту часть себя, которую так отчаянно стремятся забыть Эрен и Имир. И это кажется настолько трогательным, что он хрипло смеется, позабыв о том, что не один. Микаса закатывает глаза, но не просит, чтобы он ушел, и он считает это своей маленькой победой. Полный идиот.***
На завтраке она не одаривает его своим фирменным взглядом, и ему становится совершенно тоскливо, потому что он буравит ее спину практически весь день.***
Он переводится в другую подгруппу совершенно случайно, но не жалеет, потому что там есть Ханджи, а чтобы видеть Микасу достаточно посещать занятия в академии. Он до сих пор не может признаться в том, что любит ее, но думает, что если признается, то никогда не будет об этом жалеть. Это унылое утро, и он рисует каракули на земле, пока его подчиненные производят обход территории. Он слишком ленив, чтобы делать это самостоятельно, к тому же надо всегда полагаться на подчиненных, даже если половина из них общаются с ним лишь из солидарности. Но ему плевать, потому что он отстоял на дежурстве почти десять часов, и успел придумать тысячу отмазок для сегодняшней работы. Он видит Эрена, который заносит руку на Микасу, и он не думал об этом, как о чем-то плохом, потому что это не его дело, но в этот раз он кричит на него, не успевая придумать что-то рациональное, кроме «потерянный щенок». Он ругается и даже бросает в Эрена мелкий камень, и Микаса выглядит немножечко благодарной, если про Микасу вообще можно сказать такое. Он покачивается на носках, наблюдая, как она подходит все ближе и ближе, и поверхностно улыбается, когда она просит оставить Эрена в покое. — Ты — это всегда ты. — отвечает он, — Ты не меняешься. Микаса поднимает обе брови, будто его слова кажутся ей оскорбительными, потому что она явно не ожидала услышать что-то на подобии этого, но она сжимает губы в тонкую линию, даже если бы хотела не делать этого. — А должна? — Не знаю, — честно отвечает он, и его голос срывается на хрип, потому что говорить с Микасой в таком тоне слишком некрасиво, а он умеет правильно общаться с девушками, даже если делал это сто лет назад — в любом случае, приходи, если который раз в нем разочаруешься. Он возвращается к своим делам, и когда его спрашивают об очередной нападке на кадета он ни о чем не жалеет, потому что он просто хочет, чтобы Микаса была счастлива.***
И она приходит. — Это все похоже на большой кусок дерьма, — протягивает она, заваливаясь на соседний стул, и он ошеломленно смотрит на нее, подмечая, что она неестественно красивая в этой черной майке. – То, как он иногда ко мне относится. – В столовой куча народу, но она задерживается рядом, несмотря на то, что Армин обводит их глазами чересчур неодобрительно, и он не ревнует, потому что она не является его девушкой, но он действительно не знал, что они настолько близки, чтобы обмениваться такими взглядами. — Никогда не думал увидеть твою слабую сторону, — шутит он, но решает, что слабая сторона идет ей куда больше. Его взгляд по-прежнему холоден и направлен на тарелку с едой. — Это хорошо или плохо? — огрызается Микаса, но не встает со стула, и он примирительно качает головой, понимая, что так ничего не добьется. — По поводу Армина, — непривычно сухо тянет он, — как давно вы вместе? Он слышал об этом пару раз, но глядя на то, как расширяются глаза Микасы, ему больше не кажется, что это правда. Но они так хорошо смотрятся вместе, когда разгружают припасы, поэтому он не может сменить тему, пока это не сожрало его мозг изнутри. — Мы не вместе, — наконец произносит Микаса и резко подается вперед, чтобы взять стакан с остывшим чаем — хотя он нравился мне, когда мы были детьми. Он не привык к такой честности, и смотрит на нее несколько секунд, старясь разглядеть смешинки в ее глазах, но она остается такой же, как и минуту назад, и ему впервые кажется, что Армин идиот. — Но ты хотя бы призналась ему? — Нет. — Дура. Он удивляется собственным мыслям, когда думает о том, что это лучшая новость за весь сегодняшний день. — Мы были детьми, капитан, — отвечает Микаса и по ее тону становится понятно, что это слишком личное, даже несмотря на то, что он пытался расспросить ее в дружественном ключе. — В любом случае, это просто не Ваше дело. Мы даже не друзья, чтобы говорить о таких вещах. Он хочет что-то ответить, но звучит сигнал к отбою, и он впервые рад пойти в свою комнату в одиночестве.***
Он не видит Микасу несколько дней, но он знает, что начались силовые тренировки, а она, кажется, качает пресс лучше всех в ее подгруппе, и этот пункт сразу же добавляется ко всему тому, что она делает идеально. Он все еще считает Эрена и Жана сукиными детьми, но не может разрешить себе думать о ревности. Они больше не садятся вместе, но в какой-то момент она проходит мимо, с ее рубашки стекает струя воды, и он инстинктивно задумывается, облили ли ее для того, чтобы разозлить или это была случайность. Он вспоминает первый день, когда она даже не посмотрела в его сторону, но не говорит ни слова, потому что это не удивительно. Ведь он даже не ее друг.***
Когда они прыгают на тросах, Микаса падает прямо на специально приготовленный матрас, и он слегка расслабляет руки, чтобы спустить ее на землю. Он слишком рад, что выступает в роли поддержки сейчас, даже если это значит, что ему придется спустить так каждого потенциального кадета. Он подходит ближе и протягивает ладонь, не подумав о том, что если Микаса вложит ее руку в его, то это будет точкой невозврата. Она выглядит растрепанной и даже со своей привычной гримасой напоминает котенка и главного героя Звездных войн, вместе взятых. И ему кажется, что это самое милое, что он когда-либо видел в жизни. Он пинает ногой камушек, ожидая, когда она поднимется, и, в конце концов, она хватает его за руку, чтобы выбраться, и ему кажется, что она улыбается. — Живее, Аккерман. Он даже не ее друг, а Микаса такая красивая, и он шумно выругивается, потому что она слишком легкая, но где-то в глубине души он улыбается. Потому что она прыгнула первой. Такая прекрасная.***
— Послушайте, капитан, — раздается за его спиной, когда он вытирает пыль со столов в оружейной, и он оборачивается, встречаясь с Микасой взглядом. Она выглядит потрясающе даже с небольшим порезом на лбу, и он успевает подумать об этом прежде, чем чувствует, как полностью вспотела спина. Она лениво наклоняет голову на бок, и он вспоминает этот жест, когда они говорили на улице, но ему слишком сложно поверить, что это значит что-то особенное. Быть может, он просто видит знаки там, где их нет? — Да? — Доброе утро. Наверное, мир сошел с ума, потому что Микаса никогда не здоровается первая, и у него кружится голова, когда он понимает, что все ее внимание обращено исключительно к нему. Он не привык слышать такое от людей, имеющих маниакальную зацикленность на ком-то еще, но Микаса поразительная, потому что сейчас она не ищет глазами Эрена, и у него холодеет где-то в нижней части позвоночника, когда он отвечает: — Привет, — и с забавным видом рассматривает ложбинку между ее шеей и правым плечом. И это действительно восхитительно и чудесно — говорить с ней вот так, занимаясь привычными делами. Микаса закусывает нижнюю губу. — Капитан Леви, — повторяет она, — мне кажется, мы не с того начали. Я чувствую себя как-то ущербно из-за того, что обидела Вас тогда в столовой. — Ты не обидела. — Да? Потому что я думаю совсем наоборот. Он действительно рассыпается под действием ее взгляда, но старается сохранять самообладание, потому что ее голос — единственное, что спасает в этот момент. Она извиняется перед ним и это кажется важным. — Не строй из себя дурочку, Аккерман. Мы можем попробовать наладить отношения, если это необходимо. Он следит за выражением ее лица, и к нему в сотый раз приходит мысль, а правильно ли он расшифровал все ее намеки. Она подошла, заговорила с ним первая и даже извинилась, а это практически нереальный набор умений, если ты Микаса Аккерман. Это делает все намного нервознее, чем было до этого, а затем Микаса слегка кивает и закусывает нижнюю губу. В ней больше нет отрешенности или нежелания, и она улыбается, обнажая ряд белых зубов. — Конечно, — отвечает она, и он ловит ее улыбку где-то в районе его грудной клетки. Это не сон.***
Он узнает о ней больше. Например, она любит острую картошку, книги о похищениях пришельцами и желтый цвет. Она любит спать со светом, но ненавидит, когда кто-то выключает ночник, потому что в этом и есть вся задумка, и это довольно проблематично, когда с тобой в комнате живет еще три человека. Ей нравятся большие собаки и то, как пахнут хвойные деревья, но она ненавидит, когда Эрен говорит что-то по поводу луны на небе, а Армин прячет что-то под матрасом. Ей не нравится холод, но нравятся лыжи, она не любит много одежды, но предпочитает носить тот странный шарф, а еще она не верит в Бога, но ее восхищают люди, которые ежедневно ходят в храм, и это самое парадоксальное, что он когда-либо слышал, это взрывает мозг, но он по-настоящему счастлив, что начал ее узнавать. И когда однажды она называет себя машиной для убийств, он уверенно отвечает: — Ты не машина. Ты девушка, Аккерман. Это звучит довольно странно, и он не может утверждать, что поглощен ее легкой улыбкой, но он все же пытается вести себя благоразумно. Это случается чаще, чем можно себе вообразить, и теперь она всегда садится рядом с ним в столовой, несмотря на то, что вокруг полно свободных мест, и это делает его самым счастливым человеком на планете, потому что он никогда не мог подумать, что такой человек, как Микаса, когда-либо обратит на него внимание. Он старается узнать ее как можно лучше, но все еще не признает, что влюблен, а дружба кажется неплохим вариантом, и Микаса выглядит бескрайне счастливо, когда он приносит ей новые книги из города и невзначай вспоминает, что она любит зеленый чай и ненавидит грозу. Он чувствует, что ей становится комфортно, и вторит, что дружба с Микасой — очень хорошая штука, прежде, чем успевает себя от этого отговорить.***
— Черт, — нетерпеливо цокает Микаса, и он ловит ее затуманенный взгляд, потому что она не является хорошей сиделкой, а он поранил ногу на последней вылазке за стену, но ему действительно хочется, чтобы это была именно она. Микаса говорит что-то по поводу Эрена, и у него непроизвольно сжимается челюсть. — Знаешь, — говорит он, — Этот сукин сын не заслуживает тебя, а ты не заслуживаешь такого отношения. Если бы я был твоим братом или парнем, я бы никогда не сделал таких вещей, — он говорит это с какой-то внутренней верой в то, что именно так все и было бы, но ему не хватает самообладания закончить разговор, когда он видит ее бледное и одновременно розовощекое лицо, — Я серьезно, Микаса. Если бы мы встречались я бы ценил тебя и помогал несмотря ни на что. Он добавляет легкое «Поверь» и вглядывается в ее округлившиеся глаза, но она только широко улыбается и поправляет выбившуюся прядь волос. — Конечно. Она действительно расцветает, и ему кажется, что она не воспринимает его слова слишком серьезно, потому что продолжает говорить об Эрене. Он громко матерится и даже несмотря на то, что практически признался, он снова лажает. Как полнейший неудачник.***
Ровно через неделю он приносит ей очередную книгу, и наблюдает, как Микаса кротко улыбается, когда видит, что он выделяет четыре заглавные буквы и подписывает их, как «единственное имя, которое тебе следует запомнить».***
Ему не следует размышлять о ней по ночам, и он уже практически избавился от этой привычки, но однажды он встречает ее в ночном коридоре и ему кажется, что это сон. На ней та же черная футболка и широкие штаны, и они вместе идут по каменной кладке в полной тишине, таращась в изредка мелькающие оконные рамы. Он не спрашивает, почему она не в постели, потому что на это есть свои причины, а он никогда не лезет в ее взаимоотношения с окружающими, и они просто молчат, пока Микаса не заговаривает первой. — Все нормально? — спрашивает она, и он понимает, что разговор в любом случае состоится. Даже если он отмахнется или сделает вид, что не слышал. Он инстинктивно подается вперед, потому что знает, что она не может подолгу находиться в темных помещениях, отводит ее к одному из небольших окон, и она кажется благодарной, даже если так кажется только ему самому. Микаса подозрительно выдыхает, и он чувствует запах хвои, исходящий от ее волос. — Можно взять Вас за руку? — наконец спрашивает она, и он судорожно кивает, забывая свои утренние изречения о том, что не хочет слышать об отношениях его кадетов в военное время. Он даже забывает о том, что обещал применить дисциплинарные взыскания к тем, кто будет шоркаться по углам, а затем его пальцы переплетаются с ее, и ночь подозрительно быстро оказывается слишком теплой, даже несмотря на то, что сейчас зима, а коридорные помещения не отапливаются. Она смотрит на него и ничуть не стесняется, а его сердце автоматически переполняется чем угодно, но только не самообладанием, и он мягко поворачивает голову в сторону пейзажа за окном, боясь сказать что-то не то. Это должно было когда-нибудь случиться, и Микаса выпутывается из его руки, и он застывает на месте, будучи неуверенным в том, что она захочет оставаться здесь и дальше. — Вам не достаточно обычного общения, так ведь? — наконец спрашивает она, и он чувствует, как холодеет затылок. Он не припоминает момента, когда они могли бы перейти на «ты», и это бы задевало его достоинство, потому что к командирам обращаются уважительно, но все блекнет от тепла ее пальцев. Он хочет соврать, потому что было бы неправильно принуждать Микасу к подобным действиям, но все-таки не может. — Я буду слишком глуп, если скажу, что не хочу этого, — отвечает он, — но мне вполне достаточно нашего внерабочего общения. Микаса выглядит ошеломленно, и он строит серьезную гримасу, потому что это единственное, что он может сделать в такой ситуации, и ему кажется, что она подается вперед, нервно покачиваясь на носках. Он также понимает, что отношения со своим командиром не входят в ее планы, что это абсурд и полный бред, но затем она начинает говорить, а ее хриплый голос царапает ему уши. — Тогда хорошо. Он шершаво улыбается. А затем целует ее. Это неправильно, но ему не хочется отрываться от ее губ, а она с силой сжимает ворот его белоснежной рубашки без намека на то, что им необходимо прекратить. Он думает, что остановится буквально через секунду, ведь он не из тех, кто любит нарушать личные границы, но его обуревает странное чувство, и он утопает в нем, прежде чем успевает это остановить. Он смотрит на ее растрепавшиеся волосы и хочет сказать, что примет ее любой, но озвучивает только: — Мое предложение все еще в силе. И причешись, Аккерман.***
Когда он видит Микасу в столовой, она смотрит на него тем самым взглядом, и он думает, что ему больше не придется рассматривать ее затылок во время тренировок. Это случается все так же часто, как и тогда — все эти мысли о ней и попытки нарисовать ее глаза, и если бы он снова разрешил себе подумать о том, что любит ее, то не стал бы жалеть. Никогда.