Soldier of fortune

      Чарльз потерял счёт времени. Хрупкая тишина разбивается болезненными ударами о скулу. Он жмурится, сильно, что перед глазами мелькают огоньки, а голова кружится и тянет парня к земле.       Теряет контроль. Он припадает на одно колено, опираясь стёртыми руками, чтобы не упасть беспомощно плашмя, скуля и трусливо ёжись. Между худыми пальцами чувствуются холодные комья рыхлой земли, мокрые от собственной крови, стекающей с разбитого лица по острому подбородку.       Снова колющая боль, резко пронизывающая все его существо. Воздух резко выбивается из лёгких, а из горла болезненный хрип и любой, кто услышал бы, ужаснулся и оставил бы бедолагу в покое.       Чьи-то пальцы требовательно зарываются в волосы. Чарльз не в силах сопротивляться, как послушный пёс поддаётся властной руке и, морщась от жгучей боли, поднимает затуманенные глаза.       — Каждый из нас сам в праве выбирать свою судьбу, — его мучитель сплюнул под ноги, — ты выбрал себе судьбу дворовой псины. Так что давай, сука, подчиняйся. Ответь за свои слова!       Чарльз сглотнул, пытаясь удержать сознание, не потерять его. Единственное, что он хотел, это прислониться к этой промозглой земле, расслабить напряженные мышцы и отпустить ту боль, что лихорадит все тело.       Одна часть души истошно орала, оглушала, требовала ответить, встать, стиснув зубы, и вмазать этой падали, затолкать кинжал по самую глотку, чтобы слышать его жалкие хрипы и наблюдать с наслаждением за тем, как тот корчится в агонии и просит прекратить. Это то, что он хочет и то, что он совершит… позже.       Другая требовала покоя. Требовала подчинения и спокойствия. Она тянула Чарльза вниз, его сознание, словно груз, привязанный к шее и сброшенный в воду.       … и Чарльз сейчас утонет.       — Прекрати!       Пальцы ослабели, и Ли наконец-то припал к земле, почувствовав невероятное наслаждение. Где-то над головой раздался угрожающий рык, неприятный скрежет острого металла; много — всё слилось в одно целое и сознание сдалось. Слилось со мраком, в который он провалился. Который он ждал, и с которым боролся.

***

      Очень хотелось свернуть кому-то шею. Птицы трещали без умолку, будто объелись чего-то заводящего запрещённого, а Чарльз проглотил что-то горькое, застрявшее в горле, ведь его вечно недовольная морда разнообразилась кислым изгибом губ.       — Хватит точить ножи, — коллега хлопает по плечу, и не будь Ли так увлечён холодным оружием, то не дёрнулся бы и не скользнул оголённым лезвием по пальцу.       — Твою мать, — выплёвывает парень, оглядывая порез.       — Джефферсон потребовал от тебя отчётности за этот месяц.       — Передай, что я шлю его нахер.       — За твоё хамство огребать будешь только ты. Будь уже человеком.       — Серьёзно, мы уже давно потеряли человечность. Так что да, я не человек.       — Придурки тоже люди.       Чарльз рассмеялся и ударил Берра безболезненно в бок, и когда тот поднял на него глаза, демонстративно похабно облизал пораненный палец, с особой любовью слизывая выступавшую кровь.       — Боже…       Ли хихикнул и оглядел блестящие в руках лезвия. Тонкие металлические, они отражали его бледное худое лицо, синяки под глазами, уставший тусклый взгляд и сухие губы, вечно изогнутые в какой-то кривой ухмылке. В ней было что-то отталкивающие, без чести и совести. Жестокая улыбка наёмника, что работает на одного влиятельного ублюдка третий год.       — Можно просто Чарльз, — Ли довольно задирает голову, — брось, сейчас я к нему загляну.       — Так-то лучше.       Чарльз давно привык к своей работе. Бунтарскую свободолюбивость перебивал дикий страх за свою шкуру, и он готов был покорно терпеть унижения и прогибаться под любое слово руководства, каким бы отвратительным оно не было.       Мир парня не делился на добро и зло. Он делился только на тех, кого можно пиздить без зазрения совести и тех, от кого можно огрести. Третьего не дано. По крайней мере, Чарльз не сталкивался с другим проявлением этого самого «третьего».       Стоя перед дверью и слушая ненавистный голос, с кем-то обсуждающий планы, он на подсознательном уровне пытался задушить в себе страх и принять действительность. Раньше к Джефферсону он относился хорошо. Теперь же вспоминает его с зубным скрежетом.       Уши он все-таки навострил и заходить не торопился.       — Это все Гамильтон, сука, сил нет никаких. — Что-то полетело с грохотом на пол. — Нет, ну ты только глянь на это! Крыса, карлик блять недоросток, капюшон накинул и хер ты его отличишь от всякой дворовой швали, что бегает по улицам.       — Я думаю стоит усилить контроль над группами…       — Нет смысла! Добрый папка Вашингтон даст своему сыночке денег, и тот перекупит всех этих будущих жандармов. Не то это. На честь рассчитывать полнейшая глупость.       — Люди не преданы тебе.       — Спасибо за пояснение, — голос Джефферсона притих. — Надо просто открыть на Гамильтона охоту.       — Это невозможно, — испуганно продолжал ему вторить другой голос, — ведь Гамильтон адъютант Вашингтона и его правая рука. Такое сделать тихо не выйдет.       — Это не невозможно, Джеймс, — Чарльз не видел, но представлял коварно улыбающегося Томаса с самым что не наесть сучьем выражением лица, метающего взгляды, — а сложно. Разные вещи. И, знаешь, у нас есть Берр и куча пушечного мяса. Я думаю, стоит дать крупное вознаграждение тому, кто прихлопнет Гамильтона, а потом его убра…       Стук.       — Отчётность за месяц, — Ли выдал это слишком холодно, что показалось наглым.       — Подслушивать нехорошо, и как тебя воспитывали? — огрызнулся Джефферсон, подпирая рукой щеку полулёжа на столе. У Чарльза от предвкушения неладного сердце стянуло. — И прерывать тоже. Ты же породистый британский щенок, должен был прийти ко мне уже дрессированным.       Чарльз пересёкся взглядом с Джеймсом Мэдисоном, правой рукой Томаса, и ему стало ещё хуже.       Ли не умел быть особо галантным и всегда, как бы ему не хотелось, он казался последней на этой земле тварью. Улыбка его давно огрубела, а глаза разучились выражать дружелюбие. Из чего следовало, что Ли не умел располагать к себе людей. Из чего следовало, что его ненавидели абсолютно все. Все, кроме Берра.       — Что ты слышал про Гамильтона? — вопрос в лоб заставил Ли дёрнуться.       — Отчётность…       — Здесь я приказы отдаю, — рычит Томас, смотря на подчинённого исподлобья. — Что ты слышал про Гамильтона здесь, в этой комнате?       — Что он шпион Вашингтона и его нужно устранить.       — Чудно, — Джефферсон улыбнулся не менее коварной улыбкой, — Джеймс, поздравь, я нашёл решения проблемы. Первого кандидата.       У Чарльза подкосились ноги. За названием «пушечное мясо» не стояло ничего хорошего. Томас меняет подчинённых как перчатки, это прекрасно известно. Он даёт установки. Ты выполняешь. Нет — значит негоден.       — Отчётность… — Ли сглотнул, достав из потёртой сумки пачку бумаг, сверху положив звенящий холщовый мешок с деньгами.       — Ты так тявкал против Вашингтона, что огрёб от Гамильтона и как вшивая псина, поджав хвост, прибежал скулить ко мне. Я помню и даже знаю, для чего ты сгодишься по-настоящему, — Джефферсон встаёт, берет сухой лист бумаги, что лежал на столе и вручает Чарльзу. Ли от увиденного стиснул зубы. — Александр Гамильтон — адъютант Вашингтона. Ли, ты освобождён от всех контрактов на следующие два месяца. Твоя главная задача теперь, — он брезгливо тыкает пальцем в портрет на бумаге, — эта мразь. Живая.       Противоречивые чувства в душе Ли, казалось, сейчас его задушат.       Месть, ценной собственной жизни, после трёх лет? Напомнить себе из-за кого он здесь и вернуться, словно разящая карма с небес, что упадёт на голову Гамильтона? А не поплатиться ли он за это снова?       Господи…