В эпицентре взрыва

Поздний-поздний-поздний вечер. Настолько поздний, что это время принято называть ночью – но какая же это ночь, когда большинство существ бодрствует? Сад шепчет старые песни на ухо, плавится, совершенно серебряный от света луны, и Акеми Хомура думает о том, что будет скучать по этому миру, если с ним что-то случится. Она не найдёт, не создаст, не поверит во что-либо лучшее, чем сейчас. Где-то уже происходило похожее - недоплетённые косы, руки Мадоки у неё за спиной - но теперь она далека от отчаяния. Они обе далеки от непонимания. И она смотрит на неё близко-близко, и бесконтрольно счастливо растворяется в спокойствии. Хомура не знает, как выглядит, но глаза подруги искрятся любовью и смотрят в неё безотрывно. Как будто всё плохое уже позади. А может оно и правда существует только в прошлом: вселенная устроена так, что Мадока ни на день не может почувствовать себя бесполезной. Так, что Хомуре не от чего её защищать. Так, что они прекрасно осознают, насколько же приятно просто быть. Не бежать за вечно ускользающим. Не метаться в леденящей панике. Как хорошо не быть неспособными. Как хорошо иметь возможность поцеловать её, легко и без особых причин. Это не порыв. Это максимально естественно и просто. Мир – весь ли мир? она не заинтересована в таких масштабах, ей достаточно одного городка – мир содрогается, Митакихара взволнована так же, как взволнована Акеми-сан. От светлого сада кругами расходится волна. Ветер хаотично взмахивает ветвями деревьев. Каждый человек ощущает прилив счастья. Томое Мами облегчённо смеётся в своей квартире. Сидя перед окном, она может видеть вспыхнувшие ярче, как неисправные лампочки, далёкие звёзды. К ней приходит мысль о том, что свершилось что-то чудесное, и все переживания стоили того. Хомура разливается по городу ощущением мягких ресниц на своей щеке. Сакуре Кёко снится нежность. Мики Саяка слышит скрипку, и не чувствует горечи. Плавно изображая парный танец, она обнимает себя за плечи с призрачно-лёгкой улыбкой и оборачивается взглянуть на спящую соседку. Ей кажется, что она решилась, наконец решилась сделать то, что давно была должна. Счастье Хомуры возвращается к его причине. В тишине слышно всё – шорох воздуха и растений, движение скользнувшей по волосам руки. Тени плывут по их коже ежесекундно меняющимся рисунком. Идиллическая картина вокруг них, и в них, и они вписаны в окружающий мир так едино, как только может быть. А потом Мадока реагирует. И если предшествующее явление можно было назвать приливом, происходящее сейчас – это цунами. Глаза Хомуры сообщают ей – в округе расцветают деревья – она видит это в узоре теней на лице подруги. Сознанием же она видит больше – цветёт вся Митакихара, переливается огнями, распускается всё прекрасное, что было скрыто. Ощущения двойственны – чужое дыхание на коже – и захлёстывающее дрожащее радостное восхищение, отчего-то накатывающее извне, а не внутри. Акеми Хомура знает, даже если обернуть время вспять, ни один из моментов не будет прежним – она пропускает через себя все его переменные, каждую мелочь. И слышит нарастающий гул. Необходимо отстраниться – не касаясь ни одной частичкой, не позволить себе даже иллюзии близости – чтобы остановить время. Осмотреть масштабы влияния, проверить вероятность катастрофических событий, впустить в душу целый мир чтобы увериться в его целостности и нерушимости. Обе они – нечто большее, чем две девочки, сидящие в навещённом луной саду, хотя и этого было бы достаточно. Возвращение ударяет её яркостью цветов и реальностью ощущений. Мгновенно успокаивает привычное пожатие руки. Улыбнуться в ответ. И прижаться щекой к щеке, больше не чувствуя себя непонятой и чересчур импульсивной. Пересекающая все остальные мысли эмоция – сладкой принадлежности – пробегает током сквозь виски. Она проводник, она накопитель, она что угодно для жизненной силы этого человека. Это прописано в условиях её существования, заложено в первородную структуру, вплетено в скелет и струится дорожками вен. Она любит Канамэ Мадоку. Она в эпицентре взрыва, и ничего не может быть лучше.