***
Вокруг нее в темноте лилась музыка, которая будто напевала боль ее собственного сердца. Она закрыла глаза, смакуя меланхолию, а затем занесла руки высоко над головой, продолжая плыть за медленной симфонией, которая словно обволакивала ее тело, позволяя предаваться мечтам. Прохладный воздух взгрызался в кожу, оставляя после себя красные следы. Она вдохнула хрустящие пары, которые наполнили ее легкие, привнося свежести и придавая сил двигаться дальше. Шаг за шагом, она танцевала на льду в печали и уединении. Она оттолкнулась от жесткого металла, набирая скорость, чтобы войти во вращение. Спина изогнута, руки над головой, пока ее волосы в хвосте повторяют траекторию ее движений. Слезы, которые подступали к уголкам глаз, просыхали, пока мир становился размытым из-за постоянного движения, а темные пятна напоминали о том, что она одна. Это — ее убежище. И, тем не менее, когда она замедлялась, она всматривалась в глубину ночи в поисках кого-то, кого-нибудь… В поисках него. Ей хотелось, чтобы он покатался с ней. Музыка замедлялась вместе с ее вращением. Первые ноты новой композиции (романтичной песни давно прошедших лет) пронзили воздух, и девушка продолжила медленное скольжение. Проиграл первый куплет, описывающий сложности любви и страх потери. С грацией, которая обычно не свойственна девушкам ее комплекции, она принялась скользить задом-наперед — трюк, который она освоила много лет назад, но все равно предпочитала всегда смотреть вперед, в свое будущее. Одна нога за другой, увеличение скорости, кружение на льду. А затем она развернулась лицом вперед, и перед ней оказался он. Он протянул к ней руки, она проскользила к нему и позволила его силе повести ее за собой. Они, как единое целое, катились по льду, танцуя, прыгая, вращаясь, смакуя сочетание холодного воздуха и адреналина. Он держал ее крепко, от чего она чувствовала себя в полной безопасности. Он всегда помогал ей почувствовать себя как за каменной стеной. Музыка настигла своего пика. Он притянул ее ближе, и их вращение, почти интимное, ускорилось. Она прижалась к нему спиной, его руки обрамили ее, крепко держа, его голова оказалась опущена к самой ее шее. Музыка замедлилась. Они разделились, и на последних аккордах они взглянули друг другу в глаза, так и не разомкнув ладоней. Музыка растворилась. Тишина. Медленно, он приблизился к ней, его руки аккуратно поддерживали ее локти. Она взглянула на него снизу-вверх, и слезы вновь заблестели в ее глазах. — Это правда? — выдохнула она. Он склонил голову, от чего каштановые волосы, подобно водопаду, упали на его плечи, и он улыбнулся. Обхватив ее лицо ладонями, он ответил: — А это имеет значение? Она подавила всхлип от осознания его касания. Переполненная страстью, она схватила его руку и поцеловала ее, отчаянно желая знать, реален ли он. В своем сердце она уже знала, но не хотела верить. Он был так близко, но, в то же время, так далеко, как и тогда, в классе, а она не могла вынести самой мысли… Она всхлипнула и вновь прижала его ладонь к своему лицу и прижала ее своими ладонями. Его сердце разрывалось при виде следов боли на ее лице. — Диана, — произнес он осипшим от любви голосом. Она сломалась. Его сильные руки притянули ее ближе, и она растаяла в его объятиях. — Сэйрю! — заплакала она и сжала в кулаке его рубашку. — Почему! Он нашел ее лицо и вновь взял в свои ладони, на этот раз пообещав себе, что больше уже не отпустит. Найдя ее глаза, он с присущим ему авторитетом произнес: — Все будет хорошо. — Как? — вскрикнула она. — Как ты можешь это знать? — она закрыла глаза, стремясь заглушить обжигающие слезы. Годы одиночества, ожидания и надежд на что-то, что она даже не понимала еще несколько недель назад… Все это отразилось в ее изумрудных глазах, и она с глубоким сожалением воскликнула: — Все так же, как и прежде. Все против нас! Он улыбнулся и поцеловал ее в лоб. — Нет, — покачал головой он. — Нет, любовь моя, не на этот раз. Теперь все будет по-другому. Обещаю. — Откуда ты знаешь? — всхлипнула она. Он вновь встретился с ней взглядом, и на его лице заиграла улыбка, окруженная завесой тайны. — Потому что я видел. Видел будущее, светлое и яркое, полное надежд. Будущее с тобой. И тут он поцеловал ее, заглушая все ее протесты, смывая сомнения и прогоняя все страхи. Только все это происходило во сне. Ведь где-то на разных концах города, разделенные бесчувственными стенами из стали и стекла, спали двое. Один, в полном одиночестве, в отеле, а другая в собственной спальне. В этот момент Макото и Сея одновременно улыбнулись во сне.***
Вдали от этого места, под покровом ночи, что опустилась на район Джубан, молодая влюбленная разыскивала своего возлюбленного. Сквозь тихие коридоры университета пробиралась Нару, следовавшая ставшему уже привычным для нее ритуалу, который она повторяла почти каждую ночь. Она знала, какие двери охрана оставляет открытыми, в каких сломаны замки, и их в принципе невозможно закрыть, и по каким коридорам чаще всего можно встретить патруль. Она знала, как пробраться в кампус и как отыскать там любимого, который не вернулся домой до заката. Умино частенько проводил время в лабораториях, засиживаясь до глубокой ночи. У него это началось еще в старшей школе, когда Усаги полностью взяла на себя обязанности супергероини (Нару так и не сказала ей, что она обо всем знает, и что пришла к этому выводу, когда девочки закончили среднюю школу). Если ее старая подруга захочет, чтобы она знала — она сама ей расскажет. Поначалу было больно думать о том, что девочка, с которой они практически вместе выросли, не доверила ей такой важный секрет, но когда она стала проводить время с Умино, она начала видеть вещи в другом свете. Усаги не хотела рисковать жизнями людей, которых любила больше всего — она и так сражалась с близкими ей людьми, — девочками и Мамору, — бок о бок. Усаги делала все возможное, чтобы спасти мир. То же делал и Умино, от которого Нару не смогла утаить правды. Однажды, во время их обучения на первом курсе старшей школы, она не выдержала и рассказала ему обо всем. Она знала, что Усаги в очередной раз рискует своей жизнью, и ей оказалось тяжело в очередной раз вынести саму мысль об этом. С той ночи Умино разделял с ней эту ношу непростой правды, и ровно тогда же он принялся яростно работать над улучшением современных земных технологий, чтобы сейлор-воинам не пришлось больше сражаться с излишне продвинутыми в плане магии и технологий инопланетянами. Четыре года спустя она в очередной раз пробралась под покровом ночи в университет, чтобы напомнить своего ученому, что иногда неплохо бы ложиться спать. Тусклый свет пробивался сквозь глубокие тени коридора. Она улыбнулась и подошла к двери, за которой нашла Умино, склонившегося над столом, на котором были разбросаны куски металла и проволоки — он как раз работал над своим новейшим изобретением. Но, войдя внутрь, она не смогла не заметить, что этот его проект сильно отличался по размерам от энергетической системы, над которой он работал в последнее время. Она до сих пор не до конца знала, что та должна делать, но он клялся, что, если он заставит эту штуку работать, то она непременно изменит ход истории. Идея этой системы пришла к нему во сне — как и все его изобретения за последние четыре года — частичка тут, частичка там, но без ключевых элементов, благодаря которым она должна была заработать. И периодически, посреди ночи, он все бросал и, ругаясь, провозглашал: — Земные технологии безбожно устарели! И, словно прочитав ее мысли, Умино бросил свои инструменты на стол, зарылся рукой в волосы и выкрикнул: — Примитив! Бесполезный кусок мусора! Нару захихикала — он такой милый, когда сердится. Умино резко развернулся: — Нару! — вырвалось у него с изумлением. — Умино, — ответила она. Подойдя ближе к столу, она внимательно посмотрела на него и спросила: — Ты знаешь, который сейчас час? Услышав слова, которых он опасался больше всего, Умино задрал рукав рабочего халата и взглянул на часы. — Черт, — выругался он, когда увидел маленькую стрелку, указывающую на час, в который все нормальные люди уже спят. Только вместо того, чтобы поспешно начать прибираться, как он обычно делает, Умино тяжело опустился в кресло, поднял на лоб очки и протер глаза, в которых ясно читалась сильная усталость. Обеспокоенная Нару бросила свою сумочку на стол и подошла к нему. — Умино? — он не пошевелился от звука ее голоса. — Милый? — вновь попыталась она, дотронувшись рукой до его плеча. — С тобой все в порядке? — Да, — пробормотал он, наконец убирая руки от лица, позволяя очкам упасть на нос. Он уставился на свое последнее изобретение: — Я просто… мне надо, чтобы эта штука заработала. Нару взглянула на стол. — Очки? — удивленно уточнила она. — Не просто очки, — поправил Умино. Обычно он расписывал свои изобретения с нескрываемым рвением, но сегодня он звучал слишком раздосадовано. Нару нарезала круги по комнате, пока он говорил: — Это — оптические усилители, разработанные специально для противодействия магическому истощению. Также они могут перенаправлять энергию, истощающую определенные чувства… — он с рыком замолк, когда она прижала свои ладони к его плечам. Он подчинился ее попыткам помочь ему, после чего продолжил свое объяснение: —…к органам зрения. — Чьим органам зрения? — с любопытством спросила Нару, методично проводя руками от его плеч к волосам. Если он напрягался, то не мог думать, а если он не мог думать, то не мог заснуть. Она хотела, чтобы он заботился о себе (другими словами — поспал). К тому же, данное действие позволяло ей дотрагиваться до него, что всегда очень ей нравилось. Он вновь зарычал и тихо выругался, проклиная свое излишне податливое тело. Он должен продолжить работу, но с ее волшебными руками на его плечах он знал, что это едва ли будет возможно. По крайней мере, не сегодня вечером… или сегодня с утра, учитывая, сколько сейчас времени. Он мысленно отругал время, которое не могло остановиться, чтобы он смог завершить свою задачу. Будь прокляты плутониарианские законы! — Профессора Унами. Руки ноги опустились от шеи к груди, и она обняла его: — А что случилось с энергетическим… ммм… — С модулятором потока энергии? Она кивнула. Он сжал ее руку и сел повыше. — Пока ожидает, когда я разберусь, почему силовые катушки не выравниваются должным образом, — его взгляд смотрел куда-то вдаль, и он пробормотал: — Если бы только у меня были кристаллы лорда Цоизита вместо этого устаревшего мусора. Глаза Нару прищурились. Вот, опять. Словно Умино переносился в другой мир, оставляя ее далеко позади. Такое стало случаться с тех пор, как ему стали сниться его изобретения, но в последнее время такое стало происходить каждодневно, и это ужасно ее пугало. Она не хотела потерять его так же, как и Усаги. Встав перед ним, она взяла его лицо в свои ладони, пытаясь встретиться с ним глазами, желая, чтобы он вернулся к ней. — Умино? — Ммм? — он посмотрел на нее, совершенно сбитый с толку. Слишком много мыслей роилось у него в голове. Она погладила его по щеке. Он закрыл глаза, наслаждаясь ее прикосновениями, которые, словно якорь, удерживали его в этой жизни, этом времени и этом месте. — Некоча, — пробормотал он. Она замерла на этом слове, но что-то заставило ее прильнуть к нему ближе. Он взял ее за руку и притянул ближе к себе. Она села ему на колени и провела рукой по его волосам, вглядываясь в глаза за стеклянным барьером. Аккуратно дотрагиваясь до ее запястих с нехарактерным для него чувством собственничества, Умино взглянул на свою возлюбленную. Все это ощущалось столь правильно: находится здесь, именно с ней, в лаборатории, посреди ночи. Столько ночей они провели вместе в секрете ото всех. Он — верный слуга лорда Нефрита и лорда Цоизита, разгадывающий загадки Терры, взламывая коды науки и переписывая логику бытия, чтобы Терра смогла сравняться с Серебряным Тысячелетием. Она — младшая дочь дворянина низкого ранга, который стремился улучшить статус семьи путем выдачи дочерей замуж за богатую знать. Свои отношения они держали в тайне, ведь их любовь была запретна. Моргнув, Умино вернулся в реальность. Губы дернулись при мысли, которая пришла ему в голову. Он — Умино, самый обыкновенный Умино, а это — Нару, его милая, любимая Нару, дочка владелицы ювелирного магазина. В этом нет ничего запретного. Его руки нашли ее, и он крепче сжал их. — Что со мной происходит? — прошептал он. — Я не знаю, — ответила она и пригладила его волосы. — Но ты обязательно узнаешь, — она наклонилась к нему ближе. — Ты всегда обо всем узнаешь. На этим словах она его поцеловала.***
Запахло чем-то вкусным. Именно такой стала ее первая мысль, когда она вернулась в реальный мир. Минако потянулась, а тяжелый сон отступил настолько, что она позволила себе глубоко вдохнуть чудесный аромат. Кто-то готовил завтрак, и ее желудок одобрительно заурчал. На мгновение, Минако захотелось проигнорировать его позывы, дабы проспать еще пару часов — все равно не было никакого смысла вставать. Зачем? Ее желудок вновь заурчал. Вот зачем. Как бы ей того не хотелось, она не сможет заснуть, пока не поест, такова печальная правда ее жизни. Если она встанет чтобы приготовить еды, она проснется, а если останется в постели, но не сможет заснуть. Вот такой замкнутый треугольник… или квадрат? Неважно. Это не имеет значения. У нее каникулы, и операция «восстановление» объявляется начатой. Она вновь будет спокойно спать, не позволяя мыслям о том, кого нельзя называть, вторгаться в ее голову. Она больше не будет проводить дни напролет, размышляя о его волосах, или глазах, или о том, как его форма сидела на груди… — Chukuso, — выругалась она. Она опять занимается тем, что поклялась не делать. Она устала! Устала реветь, устала хандрить, устала уставать! Она чудесно выспалась, поэтому она встанет, возьмет завтрак у того, кто там его готовит, и еще поспит. Она не испортит этот день мыслями о нем! Словно проверяя ее собственные слова, желудок в очередной раз настойчиво заурчал. Она перевернулась на бок и прижала руки к обиженному органу. — Да, да, — подтвердила он. — Слышу тебя, встаю. Скинув одеяло, она схватила халат. Кругом было темно и холодно, и ей вновь захотелось забраться в теплую постельку, пока не выглянет солнце. Сколько времени вообще? Она принялась осматриваться в поисках электронных часов, но их нигде не оказалось, ведь она самолично выдернула их из розетки и закинула в ящик тумбочки. Супер. Она не спит, ей холодно, ей голодно, и она даже не знает, сколько сейчас времени. — Глупый желудок, — пробрюзжала она. В квартире было тихо, слишком тихо. Мамору ведь уже должен был встать? Если Усаги готовила завтрак — а именно такая версия была у Мины — значит, он должен собираться? Предчувствие сейлор-воина говорило ей, что что-то не так. Она прижалась к стенке и начала продвигаться по коридору, готовая тут же перейти в атаку в случае опасности. Она остановилась у дверей кухни, перевела дыхание и заглянула внутрь. У плиты, что-то готовя, стоял обнаженный до пояса мужчина. Минако отпрянула назад. Оу, это же просто парень, который гото… Так, стоп! Она вновь заглянула внутрь. Это еще кто! По первому впечатлению он показался ей незнакомым. Она никогда его не видела, но, вот, он стоит, полуголый (а в этом нет сомнений!) в квартире ее подруги и готовит! Минако сщурила глаза. Посмотри еще раз, — посоветовала она себе. — Оцени уровень угрозы. Он был высок, выше нее, и даже выше Макото. Это ладно. Минако побеждала монстров раза в три крупнее, так что с этим она справится. Стройное, подтянутое тело означало, что он в хорошей форме и быстро двигается; а широкие плечи сигнализировали о наличии силы. Ее глаза задержались на узких шортах, служивших его единственным предметом одежды, которые заставили ее подумать о его крепких сексуальных ягодицах… Она незамедлительно отчитала себя на безответственность, но списала все на усталость. Одна ночь сна не могла излечить последствия длительного перелета… Да, ее мысли очень медленно шевелились в голове из-за усталости. Она ведь должна была просто схватить тарелку с завтраком, а не готовиться к битве! Возвращаемся к исследованию. Помимо шорт, выгодно подчеркивающими его лучшие черты — Айно Минако! Прекрати немедленно! на нем были надеты домашние тапочки и бандана, что говорило о том, что он чувствовал себя комфортно и как дома. Он уже бывал здесь ранее? Усаги не говорила, что у них кто-то есть в гостях. Не говорила же? Так что, когда ты проснешься, и, если кто-то все же будет дома, не удивляйся. Минако нахмурилась. Ну, спасибо, Уса. Значит, у них кто-то гостил. Но кто это? Она вновь вернулась к изучению. Ее глаза задержались на спине, на которой виднелось множество белоснежных отметин на коже. Она с удивлением наклонила голову. Они выглядели словно ранения, которые прошли навылет, но, если так оно и было, он бы не выжил. Не при таком количестве. Их было, по меньшей мере, несколько десятков. Любой человек, в которого выстрелили столько раз, наверняка бы... Она замерла. Он пошевелился. Пока она пялилась на его спину, он пошевелился. Одной рукой он потянулся к бандане, поправив ее, и тогда из-под нее показалась белоснежная прядь волос. Она словно перестала дышать. Минако отпрянула назад и приклеилась к стенке. Нет… нет… нет!.. Ее мысли заметались в панике. Нет, это не может быть правдой. Нет! Непрошеные воспоминания обрушились на нее в момент слабости. Воспоминания о призрачных стрелах, пронзающих ее грудную клетку, насильственный разрыв сильнейшей магической связи, и кричащая агония, которая заняла ее место… и отголоски душераздирающих рыданий, которые наполнили стены венерианского королевского дворца. Минако затрясла головой. Слезы подступали к глазам. Хватит! взмолилась она. Хватит! Хватит! Хватит! Она схватилась за волосы. Это неправда! Неправда! Отпустив волосы, она тяжело задышала. — Это, должно быть, сон. — Она не осмеливалась взглянуть в сторону кухни. — Просто сон. Чтобы доказать это, она ущипнула себя за руку, и боль пронзила ее. Она все еще стояла в коридоре. — Нет, — прорычала она и вновь ущипнула себя. Все еще там. — Нет! — она попыталась вновь. — Нет! Нет! Нет! — вновь, вновь и вновь, пока на коже не проступил фиолетовый синяк. — Не-е-т, — простонала она, оседая на пол. Она не спала, и она не верила этому. Она не могла в это поверить, к тому же, она не была уверена, что хотела бы в это поверить. Как он здесь оказался? Она проползла к кухонной двери в попытке взглянуть на него, размышляя, стоял ли он еще там? Или она мечтала наяву? Или у нее галлюцинации? Могут ли бессонница и депрессия вызывать галлюцинации? Точно! Все это — одна большая галлюцинация! И она это докажет! Она встала и промаршировала на кухню в полной решимости докопаться до правды. Чего бы она там не хотела, она знала, что он никогда не вернется — он умер на Терре, а, благодаря королеве Серенити, возродились только те, кто в тот момент находились на Луне. Она всегда это знала, и от этого боль только усиливалась. И Адонис… его жуткое пророчество не выходило у нее из головы. Если все ее попытки любить заочно прокляты, судьба никогда не вернула бы его обратно. Это просто невозможно. Одно касание поможет все решить. Она вытянула руку вперед и коснулась пальцам его спины. Он замер. Ее пальцы касались живой плоти. Минако ахнула и отпрянула назад, и слезы подступили к глазам. Она прикрыла рот, стремясь скрыть грозящиеся прорваться всхлипы, и она даже покачала головой от неверия. Это правда! И он развернулся к ней. Его длинные белоснежные волосы последовали за его траекторией, его серебряные (серебряные, а никакие не серые!) глаза внимательно задержали на ней свой взгляд, в котором отражались шок, удивление, опасения, страх, облегчение и… она тяжело сглотнула… любовь. Она не могла смотреть на них — было слишком больно, поэтому она попыталась перевести взгляд на что-то более нейтральное, и посмотрела на его грудную клетку, но от этого стало не менее больнее. Те же шрамы, входные отверстия раневых каналов. Вечные отметки на память. Без ее собственного разрешения, рука потянулась к ним — ее пальцы касались шрамов рядом с сердцем, будто переживая призрачные ранения вновь. И тут ее слезы прорвались наружу. — Ты здесь, — вырвалось у нее. — Ты в самом деле здесь. Кёя, со своей стороны, не мог пошевелиться — он был прикован к своему месту от одного только ее вида — такой красивой и такой страдающей. Одного касания ее пальцев хватило, чтобы лишить его дара речи. Его милая богиня стояла прямо перед ним. Наконец-то. Она начала громко всхлипывать. И заклятие спало. Он притянул ее к себе как раз когда по кухне эхом начали раздаваться всхлипы. Она уткнулась лицом ему в грудь, и ее слезы смешались с капельками пота с его кожи. — Кунцит! — всхлипнула она. — Венера, — прошептал он в ответ, целуя ее макушку и положив на нее голову, закрывая ее от всего мира своим объятием. Минако хлюпнула носом и втянула ртом воздух, не в силах перенести всего этого — она мечтала об этом моменте, просила о нем, вопреки всем надеждам! Она размышляла о стольких вещах, которые ему скажет: Я люблю тебя, я нуждаюсь в тебе! Никогда не покидай меня! И вот, когда он не отпускал ее, стоя на кухне Усаги и Мамору, все, что она хотела сказать… Самым честным оказалось: — Я скучала по тебе. Он улыбнулся и немного отстранился, бережно заключив ее лицо в свои ладони, смотря ей в глаза: — Я тоже по тебе скучал. Его улыбка положила конец ее слезам. Она расслабилась под его касанием и разделила с ним его радость. Все слишком хорошо, чтобы быть правдой. По какой-то причине она посмотрела через его плечо на сковородку, которую оставили без внимания на плите, на которой что-то начало дымиться и покрываться черной коркой. — А это… не твои яйца? — Черт! — Кёя поспешно развернулся и стянул сковородку с огня в тщетной попытке спасти свое блюдо. И Минако ничего не смогла с собой поделать — она рассмеялась.***
Настроение Ами находилось на нуле. Такое случается, когда все звенья цепи выстраиваются должным образом. Такие звенья, как, например, разрыв отношений с ее давним парнем, или вечные размышления о прошлом и двойная боль в сердце, хотя она никогда не чувствовала даже одиночной. Добавьте к этому еще и угрозу потери стипендии из-за ухудшающихся оценок и ее потерю чувствовать или ощущать что бы то ни было. Ами была фактически в одном шаге от того, чтобы стать ненавидящей всех и вся. А тут еще позвонил озлобленный директор кампуса и заявил, что ей надо срочно заняться одной заявкой на дополнительные занятия. Да, разумеется, эта работа — одно из условий для получения стипендии, и если, скажем, она откажется от этого задания, то это едва ли положительно скажется на ее будущем. Но неужели он не мог понять, что ей сейчас совершенно не до этого? Что у нее сейчас сложные психологические проблемы? Что она совсем недавно узнала о существовании любви всей своей жизни, который погиб худшим из возможных способов? И то, что на своем веку она уже ни раз умирала и возрождалась, чего не скажешь о нем, невыносимо саднило душу. Так что, нет, ей абсолютно не нравилось, что ей позвонили в такой час, чтобы отправить подтягивать сыночка декана, имеющего репутацию заносчивого прогульщика. — Неужто я вижу эмоции на Вашем лице, миледи? Ами дернулась от воспоминаний. Она не хотела вновь попасть под влияние этих смеющихся глаз, или хитрых уголков губ или дразнящих насмешек. Ей надо сконцентрироваться на том, как прожить еще пару часов. Она сейлор-воин. Она справится! — Осмелюсь заметить, миледи, Вы весьма серьезны. Он закинул на полку книгу, которую он вряд ли читал, и внимательно окинул ее взглядом. — Знает ли кто-нибудь на Меркурии значение слова «расслабляться»? Спина Меркурий напряглась от подобного обвинения. Резко захлопнув книгу, она встретилась с ним ледяным взглядом: — Знание есть наше расслабление. Логика — наш мир. Таковы наши понятия о расслаблении. Он восхищенно ухмыльнулся. — Ага. Но как расслабляешься ты? — Приветик. Ами выпрямилась, пробуждаясь от воспоминаний из-за голоса своего новоявленного клиента. Она подняла глаза вверх на улыбающегося рыжего парня ее возраста, и сходу почувствовала полную к нему неприязнь. Она не могла сказать, что именно, но что-то в нем определенно ее раздражало. Как тучи, которые появляются на горизонте в прекрасный ясный день. Этот сопливый плейбой портил ей вечер. Она села еще прямее, практически с царственной грацией, которой, она еще совсем недавно думала, она не обладает, но с тех пор, как к ней вернулись ее воспоминания, она могла позволить себе нацепить на лицо маску полного холодного безразличия. — Добрый вечер, Юкино-сан. Тамаки, со своей стороны, не обратил должного внимания на ее холодность, так как сам он оказался полностью погружен в глубину ее глаз. Положив книги на стол, он уселся на стул напротив и продолжил: — Не нужно формальностей. Я — Тамаки. — Я знаю, кто Вы, — ледяным тоном отозвалась Ами. Его непринужденные манеры абсолютно не подходили текущей ситуации. Да, он британец, которым свойственна некоторая расхлябанность, но он прекрасно знал о культурной и социальной необходимости использования именных суффиксов, и, предложив обращаться к нему исключительно по имени, он выражал крайнее непочтение. Его заносчивость была ей крайне неприятна. — Правда? — спросил Тамаки удивленным тоном, в котором слышалось и облегчение. — Хорошо, тогда все будет намного проще. Ами изогнула бровь — на что это он намекает? — Полагаю, — согласилась она. — Иногда репутация опережает самого человека. Он улыбнулся своей самой очаровательной улыбкой, когда он наклонился к ней и произнес: — Но мы оба знаем, что репутация может быть обманчивой. Ами отсела назад, сохраняя должную дистанцию между ними. В который раз он демонстрировал надменное понимание, и, в то же время, полное пренебрежение ее культурой, нарушая ее личное пространство. — Юкино-сан, — обратилась она к нему. — Тамаки, — удивленно поправил он. Глаза Ами превратились в щелки, когда она отчеканивала каждое следующее слово: — Юкино-сан, если Вы не против, я попросила бы сохранять должное расстояние между нами. Это не очередное Ваше свидание, и нам нужно много работать. Сбитый с толку Тамаки моргнул: — Конечно, — он отсел подальше и взял одну из книжек в стопке. — Помните ли Вы последнее, что проходили в классе? Ами была уверена, что ответ «нет» — территарианцы все одинаковые, им плевать на учебу, но у нее был определенный алгоритм действий, которому она должна следовать. Он открыл книгу и безучастно пробежал глазами несколько страниц. Ами закатила глаза — это же уже смешно! — Юкино-сан! — Ами, — он облокотился о спинку стула и внимательно посмотрел на нее. На мгновение, Ами оказалась шокирована глубиной его взгляда, который выжигал что-то в глубине ее сознания. Ей показалось, что она откуда-то его знает, но, как бы она не пыталась вспомнить, его образ всякий раз ускользал от нее. И от этого она рассердилась еще сильнее: — Я задала вопрос. — Задала, — подал голос Тамаки. — И Вы на него ответите? — поднажала теряющая всякое терпение Ами. Именно он настоял на срочных занятиях, именно он привел ее сюда, а теперь из-за него она впустую теряла время. — Могу я задать вопрос тебе? — Вы уже задали. Губы Тамаки изогнулись в некотором подобии ухмылки. Она сузила глаза. Возмутительно! Он ведь смеялся над ней! — Могу я, в таком случае, задать два вопроса? Она призвала все свое королевское и воинское терпение. — Задавайте. — Что с тобой не так? — Это был открытый, честный вопрос, который он задал мягким тоном, в котором сквозило беспокойство. И это ее взбесило. — Простите? — спросила она в совсем несвойственной для нее манере. Что он о себе возомнил, чтобы задавать ей подобные вопросы? Тамаки изучал ее лицо в поисках чего-то. — Что-то не так, — он потянулся к ее ладони. — Что именно? Что стряслось? Тебя кто-то обидел? Ами резко отстранилась, и злость разлилась по ее венам: — Да кто, ты думаешь, ты такой! — огрызнулась она. Боль отразилась в глазах Тамаки: — Это я, — медленно произнес он, и к уголкам его глаз подобрался непонятный необъяснимый страх. — Ты не знаешь, кто я? Что-то в его голосе прозвучало так, словно вся его жизнь зависела от ее ответа. И что она должна сказать? — Разумеется, я знаю, кто ты, — зашипела она, когда начала собирать вещи. — Ты — Тамаки Юкино, местный плейбой. Вышагиваешь по кампусу, словно павлин, потому что твой папочка — глава университета, и это, по твоему мнению, дает тебе право плевать на все! О, я знаю, кто ты! Девушки падают к твоим ногам, а парни целуют землю, по которой ты ходишь, и тебе плевать с высокой колокольни на трудолюбивых людей, которые изо всех сил стремятся передать свои знания будущему поколению. И, самое худшее: ты думаешь, что можешь пропустить две недели занятий без каких-либо последствий! Что ж, — произнесла она, вставая и глядя сверху-вниз на пижона, осмеливающегося пялиться на нее как последний идиот. — И я этого не потерплю. Ты притащил меня сюда и тратишь мое время. Тамаки стало трудно дышать, и он с мольбой воззрился на нее: — Ами, это неправда. — Разве? — парировала Ами, ощущая неожиданный прилив сил. — Тогда скажи мне, в каком из пунктов я ошиблась, ммм? — она изогнула бровь. — Докажи ложность хотя бы одного из моих высказываний, и я возьму все свои слова обратно. Шокированный молодой человек с отчаяньем пытался подобрать нужные слова, но суровая реальность повисла между ними — его нелицеприятное прошлое из этой жизни больно вгрызалось в душу. Ами вновь выпрямилась: — Как я и думала. Всего хорошего, Юкино-сан, — и с этими словами она направилась к выходу. До чего невыносимый придурок! ругалась она про себя, пнув дверь библиотеки и выходя на прохладный английский воздух. Притащил меня сюда в такой час, оскорбил мою культуру и задавал мне возмутительные вопросы! Ну, я ему показала — никто не смеет связываться с принцессой Меркурия! На этой мысли она резко остановилась. Она не принцесса Меркурия. Уже нет. — Ами! Она зарычала. Ками, за что ей это? — Ами, подожди! — Тамаки преградил ей дорогу. — Пожалуйста, — взмолился он. — Просто… подожди, — он запнулся, стараясь перевести дыхание. Ами нахмурилась. — Юкино-сан. Он поморщился, словно использование его имени принесло ему ощутимую боль. — Пожалуйста, — он тяжело вздохнул. — Ами? Она кинула на него пренебрежительный взгляд. — Что? Он выглядел весьма скверно — весь вспотел и тяжело дышал, словно пробежал марафон. Она взглянула в сторону библиотеки, чтобы еще раз убедиться. Ну, да, в лучшем случае, это была стометровка. А он весь побледнел и задрожал. Он болен? Примитивный территарианский иммунитет! Он внимательно вглядывался в глубину ее глаз в поисках чего-то — и ей было все равно, чего именно. Если он не заговорит, она вновь уйдет, на этот раз навсегда. Затем, неожиданно, он заговорил с шокирующим отчаяньем: — Ты совсем меня не узнаешь? Ами наклонилась ближе к нему — если он хочет играть в игры — пожалуйста. Она изучала его лицо, стремясь уловить хоть что-то ей знакомое. Она вглядывалась в его глаза, зеленые и огромные, в которых отображался весь спектр эмоций; его волосы, рыжие, кудрявые и непослушные; его рот, украшенный морщинами от смеха; и черты его лица, угловатого, но, в то же время, мягкого; но ничто из этого не показалось ей знакомым. Отстраняясь, она бросила: — Нет. Он отшатнулся назад. — Если это все, Юкино-сан, то я прощаюсь, — Ами шагнула в ночь, ни разу не оглянувшись. Если бы только она оглянулась, она бы увидела… осознала… Но она этого не сделала, а просто ушла. А Тамаки тяжело осел на пол, отчаянно прижимаясь рукой к грудной клетке. Он не мог дышать — огонь бежал по его венам, затуманивая зрение, от чего голова начала болеть сильнее. Да что с ним такое?! — Ами, — с одышкой произнес он, всматриваясь в темноту, куда она исчезла. В отчаянье, он заставил себя встать на ноги. Изображение плыло у него перед глазами, и он оперся о ближайшее дерево, стараясь перевести дыхание, чтобы предпринять очередную попытку. Он не сдастся! Она не узнала его лицо, но она точно узнает их связь. Призвав свою магию, он сделал шаг вперед и выкрикнул: — Афи-аааааа! — боль пронзила все его тело, от чего он был вынужден упасть на колени. Что с ним творится?! Даже сквозь агонию, он смог расслышать приближающиеся шаги, за которыми раздался голос, пронизанный нотами триумфа: — Сработало. От этого голоса кровь в венах Тамаки застыла в жилах. Держась из последних сил, он взглянул на говорящего и прорычал: — Ты.