Детством из приюта

Прошло три дня. Три дня безмятежности и спокойствия. Все было, наконец, направлено в нужное русло. Отношения между друзьями наладились, Найл медленно, но верно возвращался к прежней жизни, снова начал есть, высыпаться и иметь искреннюю улыбку на лице. Часто Лиам даже мог насладиться его заразительным смехом. Найл не задумывался о том, что ждет его потом и просто жил сегодняшним днем. Этим вечером они вдвоем сидели у камина за чашечкой горячего шоколадом в руках, напоминающего о детстве. — А помнишь, как в приюте мы также проводили вечера со всеми? — спросил Найл. — Конечно, только если в этот день была Патрисия! — усмехнулся Лиам. — Да уж… Остальные дни — каторга. Но все же в детстве, там, в приюте, были хоть иногда счастливые и уютные моменты. — А разве сейчас у нас не такой момент? — Да, но что я перетерпел ранее для того, чтобы этого достичь? — Да… Знаешь, мне безумно нравилось с тобой все эти дни, Найл. Мы здорово проводили время — Да, не считая первых двух! — Ну да. Но тем не менее, ты правда скрасил мне эту стажировку, без тебя эта поездка не была бы такой запоминающейся. Мне жаль, что это все подходит к концу. — О чем ты говоришь? Пейн посчитал, что сказать о финале их истории сейчас — самое подходящее. В расслабленной и спокойной обстановке. — Я уезжаю завтра утром… Повисло молчание. — Как завтра? Еще и утром?! Но ведь завтра мой день рождения, мне будет восемнадцать, я думал, что ты побудешь еще пару дней! — Я не могу, Найл! Честно, мне безумно жаль. — Жаль?! Если бы тебе было жаль — ты бы остался на мой день рождения хотя бы до середины дня! — Послушай, я хочу, чтобы ты выполнил то, о чем я попрошу тебя. Не совершай ничего дурного, возвращайся завтра же домой! Просто знай, что мысленно я с тобой, я буду звонить тебе каждый день, мы будем говорить другом с другом, как раньше. Просто продолжай жить и делать то, что тебе нравится. Этот день должен был настать, но я не говорил тебе точной даты, чтобы ты не погружался в мысли об этом, и я рад, что сделал так. Ты можешь мне пообещать, что противостоишь всем своим врагам, не показывая слабости, и не будешь наносить себе ущерб? Лиам смотрел ему в глаза и ждал ответа. — Я не знаю… Я не могу и не хочу тебе ничего обещать. Ты знал, когда у меня день рождения, но не смог выбрать более поздний рейс. — Я хочу тебя отпустить с уверенностью, что с тобой все будет хорошо! — Хорошо. Я обещаю, я ничего плохого не сделаю и не покажу своей слабой стороны. — Обещай, что будешь ходить в школу, есть, высыпаться и стремиться к поставленным целям. Пообещай мне это, Найл! — Ты приедешь на Рождество? Пейн опустил глаза. — Понятно. Я, пожалуй, пойду. Прости, Лиам, что доставил тебе много неудобств. Но ты прав, эти дни были действительно прекрасными. Прости меня, Пейно… — внезапно он кинулся другу в объятья, уткнувшись носом в шею, не сдержался и заплакал. — Я так не хочу, не хочу… Не хочу возвращаться… Я не хочу! — Все, тише, тише, прошу тебя… — гладит его по спине. — Я знаю, это ужасно тяжело, но тебе нужно вернуться. — Я пойду, хорошо? Иначе потом я точно не смогу уйти! — Точно не хочешь остаться до завтра? — Точно. — он открыл дверь. — Вот, возьми на проезд. — протянул он ему деньги. — Не слишком ли много для проезда? Лиам ничего не ответил, а лишь слегка улыбнулся. — Найл… Мы встретимся. Я верю в то, что судьба нас снова сведет неожиданным образом. После этих слов младший снова кинулся другу в объятья, из которых они не выпускали друг друга еще очень долго… *** Ему все же стоило было попросить Пейна посмотреть, как и на каком транспорте добираться до дома, а то ведь он даже не знал толком, где находился и не имел с собой средств связи. Поэтому он решил поймать такси. Они ехали порядком около двух часов. Далеко же он удалился… Заплатив водителю, Найл обнаружил, что у него осталась еще половина суммы, чему он был безумно рад. После того, как он позвонил в дверь, долгое время не открывали. Но затем на пороге появилась она. — Оу, а мы думали, ты умер! — провозгласила Элис с ярко выраженной издевкой в тоне и наглой улыбкой. «Ты можешь мне пообещать, что противостоишь всем своим врагам, не показывая слабости?» — пронеслось в его голове. — Знаешь, я ушел с надеждой на то, что ты сдохнешь от распирающего чувства вины, но животным оно не присуще. — ответил четко он, после чего оттолкнул ее плечом и прошел в дом. Такое поведение буквально повергло Элис в шок. — Да как ты посмел на меня тяфкать, гаденыш?! Внезапно Найл развернулся и устрашающе громко закричал: — А как ТЫ посмела отравить меня, овца?! Последовал удар. Голубоглазый со всей ярости ударил девушку по лицу и ничуть не пожалел об этом. Ливингстон со слезами на глазах, полных потрясения, смотрела на брата и приложила ладонь к покрасневшему месту удара. — Ты… Ты ударил меня… — прошептала она. — Да пошла ты! Иди отсоси у Стайлса, дряная сучка! Тут в самый неподходящий момент на пороге возникла мать — она ненадолго отходила по делам — и картина, которая возникла перед ней, и крики, которые она слышала, ее изрядно ошеломили. Мало того, она была шокирована тем, что спустя столько дней неведения о том, где Найл, и что с ним, он сейчас стоял перед ней, как ни в чем не бывало. — Н-Найл? — Мама! — девушка разразилась слезами и кинулась к матери. — Мама, он ударил меня! Ударил, я лишь хотела ему помочь повесить куртку в шкаф, а он сказал, чтобы я его не трогала и ударил меня! Ну почему?! Я же ничего плохого не сделала! — Ты не сделала?! — вскрикнул Найл. — Ты… Да она чуть не убила меня! — Подождите, прошу вас! Я не могу так! Во-первых, где ты был все эти дни?! Я обзвонила всех твоих одноклассников, все больницы, все морги, звонила в аэропорт Хитроу, даже в приют! Полиция не делала ровным счетом ничего! Я звонила всем! Где ты, черт возьми, был?! Ты смерти моей хочешь, да?! Это вся твоя благодарность?! — с каждым словом ее голос становился все громче, а слезы из глаз лились сильнее. — О, я прекрасно знаю, кто тут чьей смерти хочет! Элис пыталась меня убить! — А обо мне тут вообще никто не печется?! — возмутилась девушка. — Мама, он ударил меня! Ты посмотри, что у меня на лице! И не надо сейчас говорить, что я сама это с собой сделала! — Найл, это… Это правда? Не ври, я слышала, как ты ее обозвал, и что приказал делать. — голос женщины заметно трясся. — Да. Это правда. Я ударил Элис. И все эти дни я скрывался, потому что не мог находиться в одном доме с убийцей! — Не смей так называть мою дочь! — А как ее еще можно назвать? Снотворное выпил не я! Не я, это она все! Она меня отравила, подсыпав мне порошок! Ты мне не веришь, мама? — спросил он после небольшой паузы. После этого вопроса возникла тишина. Женщину тронуло то, что юноша назвал ее мамой. — Я… — поймав на себе взгляд Элис, она растерялась. — Я прекрасно знаю, что у вас конфликты, но не смей вешать на мою дочь и теперь уже твою сестру такие страшные поступки. И должна тебе напомнить, ты шманался не пойми где все эти дни, заставлял меня каждый день принимать кучу успокоительных, чтобы окончательно не сойти с ума, а теперь заявлешься и ударяешь Элис! Я знала тебя другим в прошлом месяце, но тебя словно подменили. Я знаю, это тяжело испытывать такое давление со стороны сверстников, сильные перемены в твоей жизни и этот переходный возраст… Это может оправдать многое, но точно не твои поступки, Найл Ливингстон! — Я Хоран! Всегда был им и всегда им буду! Как бы меня все ни называли, я — Найл Хоран! И я горжусь этим, знайте! И мое имя никогда не будет пересекаться с вашей чокнутой семейкой! Он убежал наверх и думал, что, может, он все же переборщил со Сьюзан, но делать было нечего, все уже было сказано в порыве злости и отчаяния, и этим он мог себя оправдать.