То, что остаётся

      Очередная дверь (Джошуа давно сбился со счёта) подалась настолько неожиданно, что он едва не упал, в последний миг успев ухватиться за ручку и буквально повиснуть на ней.       После яркого коридора комната была очень тёмной, экран старенького телевизора с помехами вместо изображения казался не ярче гнилушки. Прямоугольник света упал на матрас, лежащий прямо на полу, и на фигуру, калачиком свернувшуюся на матрасе (сердце пропустило удар: он! неужели?) — и погас. Джошуа оглянулся. Коридор теперь был тёмен, но зато комната освещалась телевизионным светом да ещё отблеском уличного освещения характерного оранжевато-розового оттенка. Джошуа вошёл в комнату и аккуратно прикрыл за собой дверь. Здесь ему сразу стало легче, здесь всё было куда более… знакомым. Осторожно приблизившись к спящему (если только это был спящий), Джошуа опустился на колени. Ему не было нужды зажигать дополнительный свет, он и так уже понял, кто это. Тонкая чёрная змея соединительного кабеля протянулась между мигающим экраном и геймпадом возле самых скрещенных на груди, обнимающих худое тело рук. Длинные, слегка вьющиеся волосы закрывали лицо.       Джошуа тронул плечо в рукаве белой футболки — пальцы нащупали выступающие кости. Глаза, привыкшие к полумраку, различили между матрасом и телевизором газеты, на которых темнело что-то… определённо узнаваемое. Зажигалка? Ложка?.. И вот эти… пакетики… и… шприц?.. Джошуа почувствовал, как всё внутри сковало морозным ужасом. Ноздри, затрепетав, ощутили запах, стоящий в комнате — как будто из переходного помещения выкачали первоначальный воздух, постепенно заменяя его другим. Запах гари, химикатов и давно не мытого тела — слабый, но явственно различаемый.       Белые коридоры, чудесный сад — всё стремительно вымывалось из памяти, исчезало, словно сон, растворялось в потоке настоящего.       Этим настоящим была маленькая спальня с одиноким матрасом, какая-то тряпка, неровно задёрнутая на окно, телевизор, давно потерявший смысл в безумном мелькании чёрно-белых помех, мёртвая игровая приставка и набор для приёма наркотиков.       Не в силах произнести ничего членораздельного, Джошуа застонал, сперва тихо, затем всё громче, ощущая ударившую пощёчиной злость и какую-то детскую обиду, одновременное желание крушить и, свернувшись калачиком — как этот… человек на матрасе — тихо плакать. Сейчас он не был — к чертям — никаким «воином», сейчас он был просто Джошем, шестнадцать лет мечтавшим оказаться здесь, в этот самый момент, в нелепой надежде спасти то, что едва дышало под его руками.       Дышало?       Джошуа, проглотив слёзы, приник к лицу лежащего, убирая собственные путающиеся волосы в сторону. Сердце колотилось так громко, что мешало разобрать что-либо ещё. Дышит или нет?       Хрупкое тело под рукой казалось ломким, словно засохшие листья. Пройдут дожди, и они, размокнув, смешаются с грязью, станут землёй… нет, он не будет думать о смерти. Может быть, всё ещё можно изменить.       Звонить 911? Джошуа вытащил мобильник и громко выругался — сел аккумулятор (когда?!). Есть здесь другие телефоны? Нужно включить свет. Нужно вынести его… отсюда.       Шестнадцать лет он думал об этом, обкатывал идею, словно жемчужину, слой за слоем нанося на неё перламутр, маскируя неприглядную песчинку в центре: «Если бы я был там, я бы его спас». И вот — это происходит, а что ты делаешь, а, Джошуа, старый ты козёл? Нюнишь и сходишь с ума…       «Да что же это…»       Волна панической слабости заставила колени подогнуться, Джошуа сел на матрас. Внезапно ему расхотелось делать что-либо вообще. Наверняка уже слишком поздно, ему не помочь, а он так устал…       Остаться здесь, рядом, следить за тем, как друг рассыпается в прах… становится звёздной пылью. Джошуа вздрогнул.       «О чём я думаю? Шестнадцать лет… уже прошли… это не может быть тот Стэн, это… Нет, нет, нет, нет! Лучше не думать вовсе. Поднимись, давай, вставай… Сделай хоть что-нибудь!» Джошуа встал сперва на четвереньки, потом, охнув, поднялся. Такое чувство, будто за сегодняшний день он успел совершить пешую прогулку как минимум до Рэйнира и обратно.       «Глюки. Всё глюки. Никуда я, мать вашу, не ходил…» Джошуа стиснул зубы. Осторожно приподнял тело — очень худое, очень лёгкое; не выдержав, отвернулся, чтобы не смотреть на лицо даже в полумраке.       «Выход… на улице позвать на помощь… Соберись, давай…»       Шаг за шагом, едва не споткнувшись о старую игровую приставку, Джошуа двинулся к чернеющему дверному проёму. Короткий коридор. Лестница вниз. Лучи фонарей проникают через узкое окошко. «Вон отсюда».       С каждым шагом тело в руках становилось всё тяжелее, что-то происходило с ним, а, может быть, с самим Джошуа.       С каждым шагом крепла уверенность в том, что всё непременно получится.       И поэтому, когда входная дверь не захотела подаваться, Джошуа ударил по ней ногой — со всего размаху раскрыв нараспашку.       Он постоял мгновение на крыльце, чувствуя себя астронавтом, вернувшимся из глубокого космоса, а потом, не выдержав, ругнулся:       — Твою мать, ну и тяжёлый ты, Стэнни! — И только тогда посмотрел, наконец, на того, кто был в его руках. Живой — заметно даже в свете уличного фонаря — но крепко спящий. Джошуа улыбнулся и медленно пошёл к своей «Тойоте».