Осколки

— На самом деле, милок, и не Беллатриса я никакая, а баба Нюра из свечной лавки, — миссис Лестрейндж сидела подле, подперев щёку кулаком и подкладывая то и дело добавки, — Ой, худющ. Очочки одни. Да ты ешь, баба Нюра тебя откормит. Гарри быстро закивал и усиленно заработал ложкой. Гладкий, гибкий черный котяра с алыми глазами вскочил на стол, деловито задрал ногу и принялся увлеченно вылизывать своё хозяйство. Сириус поперхнулся чаем и попытался прогнать кота. На что тот ответил взглядом, полным презрения, и, проходя, угрожающе поскреб столешницу когтями. — Крысюк-то твой издох. Мой Васенька его сожрамши, — заметила Белла, посадив на колени одобрительно урчащее хвостатое чудовище, — как прыгнет, как схватит. Подчистую всего и умял. — Туда ему и дорога, — отозвался Сириус, наблюдая, как странный кот перебирается на колени к Гарри и, задрав ногу, лениво возвращается к чистке своего мундира. Гарри била мелкая дрожь. Он, стуча зубами о железную кружку, всё ещё поглядывал в угол. Откуда на него злобно зыркали спеленатые по рукам-ногам Фенрир Сивый и Крауч-младший. Крауч мрачно пожевывал запихнутый ему в рот носок, Сивый глухо бормотал ругательства из-под собачьего намордника. — Цыц, окаянные! — Беллатриса сгрузила на полки мокрую посуду, вытерла руки о мятый передник и гневно уперла руки в боки, — с военнопленными у меня разговор короткий. Ишь ты, фашисты проклятые. В Ермании вас давили-давили. Так вона. В Англии наплодилиси. А ты не зыркай, косматый. Не зыркай. Ты слушай, чего старый человек говорит. Дармоеды. Забор мне поставите. Слыхали? — С них надо взять непреложный обет. Это вроде клятвы такой. Которую нельзя обойти, — устало прикрыл глаза Сириус, жадно глотая горячий чай, — а забор я тебе и сам поставлю. — Ишь чего удумал, заборы ему. Куда уж там, в чем душа-то держится! Не пущу. Удумал, дурёха! Заборы ставить, — осердилась Белла, голос её надломился, и она внезапно, совершенно по-бабьи, завыла-заголосила, рыдая, обняв и раскачивая ошалевшего Сириуса, — кровиночка ж ты блудная моя. Бедолага ты ж мой, намучился в тюрьме-то своей, поди. Сиротиной-то, да при живых отце-матери… — Белла, — потерянно позвал Сириус, разлил чай и с рыданиями уткнулся в передник Беллатрисы. Гарри смутился и отвёл глаза, пряча улыбку. Лежащий в углу поленом Долохов закатил глаза и пробормотал по-русски: — Ты ей ещё в подол насморкай. Щенок. — Молчать, приблуда! — гневно сияя глазами, на чистейшем русском рявкнула Белла, — морда диссидентская. Продал страну, паскуда? Много поторговать Родиной-то дали? — Что?! Белая эмиграция Родиной не торгует! Я монархист! — взвился Долохов и агрессивно пополз к Белле, активно работая подбородком, — Да я! Да ты! Беспутная девка! Сними заклятье! — Белла, только не снова, — страдальчески простонал Сириус и украдкой отодвинулся поближе к ошалело жующему Гарри. Глаза подростка с ужасом и любопытством взирали на происходящее из-под новых, хороших очков. — Царя вы предали! — рявкнула Белла, грозно надвигаясь на частично обездвиженного Долохова, — народом простым помыкали. Чужая земля приютила. А вы с ней как? Британию кровушкой залили, аспиды. Сталина на вас нет! На поганых. Долохов побелел и выдохнул по-английски: — Люди. Она не Белла. — Давно она такая? — шепнул Гарри, наблюдая, как Долохов и Белла самозабвенно грызутся на социально-политические темы, окончательно перейдя на русский. Амулет синхронного перевода работал исправно, даже слишком. — Уже третий год как, — шепнул Сириус, — в меня уже не лезет. А она всё своё… худой ты, Сириус, бледный. Ворчит как бабка старая. А вчера женить меня собралась. Я думал, рехнусь. Иногда мне кажется, что ей за семьдесят. — Наверное, так оно и есть, — рассудительно заметил Гарри, глядя как Беллатриса гонит огрызающихся Сивого и Крауча мыть руки, а Долохов, матерно ругаясь, чинит табуретки и потирает ушибленную скалкой голову, — но, знаешь, она мне нравится.