***
Лондон, Великобритания. Два года и десять месяцев. Возвращаясь домой с работы, детектив-инспектор Лестрейд и предположить не мог, что увидит что-то, что оставит его в таком изумлении, в котором находится сейчас. Сидя на двух креслах в гостиной лицом друг к другу, братья Холмс молча наблюдали за ним. Вернее, они замолчали, как только услышали, как открывается и закрывается входная дверь, Грег был в этом уверен. Братья, вероятно, затихли, для того чтобы предоставить ему время смягчить травму. То, что Грег определенно не делал. Прошло добрых пять минут, прежде чем он смог перестать пялиться на Шерлока. — Это неправда, — пробормотал он после четырех неудачных попыток. — ты должен быть мертв. — К моему сожалению, ты, похоже, еще не отказался от дурацкой привычки указывать на очевидное, хоть и неверное, — прокомментировал Шерлок, заслужив хмурый взгляд старшего брата. Тот самый, который сразу после этого обратился к Лестрейду. — Грег, мы можем все объяснить, но ты должен сохранить спокойствие, необходимое, чтобы выслушать, не создавая из этого трагедии, — пообещал партнер. — Не создавая из этого трагедии? — обиженно повторил инспектор, — Не создавая из этого трагедии?! Я не создаю из этого трагедию, это гребаный заговор! — рявкнул он, бросая плащ на диван. Лестрейд всегда очень откровенно выражал свои чувства, и то, что действительно указывало на его измененное состояние, это количество ругательств, которые он использовал. Ни один из Холмсов не осмелился произнести ни слова. Лестрейд продолжал смотреть на них с недоверчивым выражением лица и с агрессивно нахмуренными бровями. Он хотел ударить младшего Холмса, Шерлок мог ясно это видеть. Инспектор сжимал руку сбоку, его костяшки побелели от усилия сдержать себя. Возможно, он еще не напал, благодаря присутствию Майкрофта. Грегу потребовалось еще несколько минут, прежде чем полностью осознать ситуацию и понять все то, что не было сказано, но что ясно подразумевалось. Он медленно повернул голову, и его взгляд упал прямо на Майкрофта. — Ты знал… — недоверчиво пробормотал он. Впервые Шерлок увидел явный намек на тревогу на лице брата. — Да, но… — Ты знал! — прервал Лестрейд, повысив голос, — Три гребаных года, и ты всегда знал! — продолжил нервно. Лицо политика стало маской. — Грегори, было несколько веских причин не посвящать тебя в план. А теперь успокойся, — сказал спокойным, но глубоким, непоколебимым тоном. Жаль, что это совсем не помогло. — Не говори мне что делать, Майкрофт, черт возьми! — ответил инспектор, повысив голос ровно настолько, чтобы подмять другому (то, что, казалось, было позволено только ему), — из всего, что ты мог сказать в этот момент, «успокойся» — самое неправильное! — воскликнул мужчина. Майкрофт сохранил самообладание. — Ты преувеличиваешь, — сказал политик. — Я так не думаю, — возразил Лестрейд, — вы, Холмсы, похожи на роботов, поэтому вы не имеете ни малейшего представления о том, что означает «преувеличивать», — сказал он на одном дыхании, глядя на Майкрофта, но обращаясь к обоим, — потому что да, мистер Правительство, притворяться мертвым, исчезнуть из мира на три года, оставить позади всех тех, кому ты дорог, называется «преувеличивать». Все это время Майкрофт оставался спокойным, как будто то, что декламировал инспектор, не относилось и к нему. Но это была маска: на самом деле он впитал каждое слово, и осязаемым доказательством того, что он внимательно слушал, был тот факт, что он держал руки на подлокотниках кресла с того момента, как Лестрейд вошел в комнату. Брат изменился, подумал Шерлок. И это не была лишь заслуга Связи. Майкрофт Холмс не молчал даже тогда, когда его мать поставила под сомнение нездоровую диету, состоящую из углеводов и сахаров, из-за которой он стал полноватым мальчиком с круглым лицом. Он вошел в политику не только благодаря своему интеллекту, но и благодаря своей особой способности подчинять других, используя всего лишь пятьдесят слов. Способность, к которой Лестрейд, казалось, был совершенно невосприимчив. После долгих минут яростных восклицаний и пламенных гневных взглядов в комнате воцарилась тишина. Челюсть Грега была сомкнута, дыхание затрудненное, но в конце концов он уступил, так и не получив никакого ответа от своего партнера. Он потер глаза пальцами, размышляя, что делать, и, после долгих минут, наконец смог найти спокойствие, необходимое для того, чтобы выслушать братьев. Только после этого, он, наконец смог пристально посмотреть на Шерлока. Грег смотрел на детектива, как на привидение. Шерлок заметил, что один только факт того, что он дышит, пугал инспектора. Но, подумав, эта была вполне нормальная реакция, учитывая, что в течение трех лет многие считали Шерлока мертвым, похороненным в гробу под несколькими метрами земли. Грег глубоко вздохнул, прежде чем заговорить. — Дай мне хоть одну вескую причину не надрать тебе зад. Потому что это именно то, что я хочу сейчас сделать. Шерлок выдержал взгляд, но не ответил. — Что… о чем ты думал? Почему? Я не… Я даже не способен четко высказать свои мысли. — Я заметил, — сказал Шерлок; Лестрейд одарил его недовольным взглядом. — Я должен набить тебе морду, — повторил тогда инспектор. Младший из Холмсов кивнул, но так и не нарушил молчание. — Ради всего святого… — пробормотал полицейский, снова протирая глаза правой рукой и позволяя себе упасть на диван, — три года… похороны, цветы, суды… Джон оказался в тюрьме, ты знал? Его лицо не раз украшало странички газет. Они публично разрушили его жизнь, пока он плакал по тебе, а ты… что ты делал? Прятался? Конечно прятался… — он угадывал, закрыв глаза рукой. — Надеюсь, ты собираешься ему все рассказать. К примеру, сейчас, — добавил тогда, снова глядя на детектива. Шерлок покачал головой. — Нет. Для Джона еще слишком рано, — сказал только. Лестрейд посмотрел на него, как будто собирался впиться в шею, но он увидел что-то в глазах Шерлока, что заставило его уступить. Даже Шерлок тоже знал о том, что увидел инспектор — то, как он невольно опустил глаза при воспоминании о Джоне, о имени, которое теперь должно было скрыть серебряное кольцо. Прошла еще минута, прежде чем инспектор сдался. — Ладно… — уступил тогда, — объясни мне все. Майкрофт поджал губы в тени улыбки. — Спасибо, Грег. — Еще рано благодарить, Майк, — ответил Лестрейд, — я сказал что выслушаю, я ничего не говорил о прощении. Рассказ Шерлока длился больше часа. Ужин был заменен тремя стаканами виски со льдом, но инспектор не остановился на одной порции. Шерлок рассказал все: от падения до побега во Флоренцию, от года, проведенного под прикрытием в Лхасе, до охоты на Ближнем Востоке и во Франции. О роли Молли, Виктора и Майкрофта. О том, как ему приходилось прятаться, сохраняя секрет, довольствуясь некоторыми обрывками информации, которые он не всегда мог получить. Тон Холмса был твердым, но при этом он не поднимал глаз с ковра. Время от времени он останавливался, чтобы сделать глоток алкоголя, но сразу же продолжал, стараясь как можно быстрее закончить историю. Когда дело подошло к концу, потрясенное молчание Лестрейда и выжидательное молчание двух братьев слились в тяжелое одеяло, окутывающее их. Коп моргнул пару раз, его губы приоткрылись, а взгляд остановился где-то между креслами Шерлока и Майкрофта. Он держал в руке пустой стакан больше двадцати минут, дыхание было глубоким, как будто он хотел что-то сказать, но в итоге не произнес ни слова. Наконец он вздохнул, потирая нос большим и указательным пальцами свободной руки. — Мне нужна сигарета… — пробормотал инспектор, обращаясь больше к себе, чем к двум другим присутствующим. — Мне казалось, ты бросил, — вмешался Майкрофт, в основном для того, чтобы попытаться ослабить напряжение, которое тишина создавала. — Экстренные не считаются, — парировал любовник, наконец поставив пустой стакан на стол и наклонившись в направлении Шерлока, — Кажется, я должен тебя поблагодарить, — сказал он со странной полуулыбкой. Шерлок покачал головой. — Я сделал это не для тебя. — Ты сделал это и для меня. Так что спасибо, — повторил Грег более спокойно и сдержанно. Затем он встал, потянулся и посмотрел на часы, — Уже поздно, но я голоден. Тебе тоже нужно что-нибудь съесть, ты кажешься прозрачным. Если поставить тебя против света, то удастся рассмотреть твои кости, — сказал он Шерлоку. — Нет, я… — попытался ответить детектив-консультант, но возражать было бесполезно. — Это не было вопросом, — прервал Лестрейд, направляясь на кухню. Майкрофт встал, следуя за своим партнером, как если бы это было просто привычкой (а может, так оно и было). Шерлок на мгновение заколебался, посмотрел на серебряное кольцо, но сразу же перестал, потому что боялся, что лицо Джона застрянет в его голове. Он тоже встал и последовал за братом на кухню. В этот момент зазвонил телефон Холмса.***
Серая машина на большой скорости двигалась по дороге, направляясь на север. Голубой индиго рисовал странно чистое небо над горизонтом зданий в центре города, которые быстро проезжали за окном, из которого Джон наблюдал за ними. Он продолжал смотреть в окно, пока с сиденья перед ним не раздался звуковой сигнал полученного текстового сообщения. — Его заметили в аэропорту Хитроу два часа назад, — сказал Моран. Джон сжал пальцами свое серебряное кольцо, которое больше не прикрывало видимого имени, и крепко сжал его. — Ты уверен, что это он? — спросил только. Лица полковника он не видел, но все же мог представить, как тот нахмурился. — У вас еще есть сомнения, капитан? — риторически спросил тот. Ватсон не ответил. — Я догадывался, — продолжал Моран. — Трудно убедить верного Ватсона в том, что он пострадал от рук своего Холмса, — засмеялся. — Он не мой Холмс, — сердито возразил Джон, отвечая больше инстинктивно, нежели разумно (все еще сомнительно, полный страхов). Рука сжимала кольцо так сильно, что болезненно прижимала металл к коже безымянного пальца. — Это не… — выдохнул он сквозь губы. Шерлок никогда не принадлежал мне.***
Студия его брата не изменилась ни на йоту с тех пор, как Шерлок в последний раз ее видел (задолго до того, как он переехал жить на Бейкер-стрит). Аккуратные ряды книг в кожаном переплете заполняли настенные книжные шкафы, а плоские экраны двух компьютеров делали стол похожим на офиса какого-то МИ-6. Майкрофт быстрым шагом вошел в комнату, включил один из двух мониторов, и сел на кожаное кресло. Он быстро ввел защитный пароль и, не раздумывая, открыл электронное письмо, пришедшее всего несколькими минутами ранее, одновременно с телефонным звонком, который прервал попытку их трапезы. В письме находилось видео. — Это зафиксировала камера на Нортумберленд-авеню, — сказал старший Холмс, запуская четырехминутное черно-белое видео без звука. Шерлок и Лестрейд, стоявшие по обе стороны от кресла Майкрофта, с недоумением смотрели на образы мрачного и, казалось бы, ни на что не обращающего внимания Джона Ватсона, возле которого медленно шла серебряная машина. Двое людей, шедшие по тротуару позади доктора, схватили его сзади и заставили сесть в машину, явно, против его воли. Похищение среди белого дня. — Боже… — пробормотал Грег сквозь зубы, закрыв рот правой рукой в полном недоумении. Шерлок просто расширил глаза, протягивая руку, чтобы возобновить запись и рассмотреть ее более внимательно. — Автомобиль угнан, — продолжил Майкрофт, — двое мужчин, которые увезли доктора Ватсона, оба осуждены и являются представителями ООС, их зовут Иван Станиславович и Мика Кожинский, дети украинских иммигрантов. Ранее обвинялись в краже и похищении человека при аггравирующих обстоятельствах. — Их можно отследить? — спросил Лестрейд, в то время как Шерлок все еще был сосредоточен на видео, снова и снова воспроизводил пленку. — Да, — подтвердил Майкрофт. — Они, похоже, ничего не делают, чтобы избежать камер видеонаблюдения, как раз наоборот. Почти создается впечатление, что они хотят оставаться на виду, — сказал политик. — Ловушка? — спросил Грег. — Приглашение, — вмешался Шерлок. Майкрофт кивнул. — Думаю, мне не нужно говорить вам, кто, по моему мнению, стоит за всем этим, — сказал он тогда, переплетая пальцы и кладя их на темное дерево стола. — Моран, — подтвердил Шерлок, даже не глядя на брата, — это очевидно. Но это видео меня не убеждает. Здесь что-то не так. Но что? — пробормотал быстро, в который раз рассматривая кадры. — На мой взгляд все достаточно ясно, — сказал Грег. — Да неужели, — обиженно ответил Шерлок, заслужив (снова) острый взгляд Майкрофта (который он проигнорировал). Что-то должно быть не так. В прошлом Джона уже похищали — в первую очередь Мориарти, — и в тот раз все было по-другому. В конце концов, он был солдатом, и хотя его можно было застигнуть врасплох, после минутного шока он бы отреагировал… его ведь не усыпили. Его только заставили сесть в машину… в чем был смысл? Джон мог драться, сопротивляться… может, в машине был кто-то другой? Кто-то готовый приставить пистолет к его голове и приказать не рыпаться? Сам Моран? Шерлок сморщил нос в гримасе, не в силах следить за своими мыслями. Он стиснул зубы, пока не почувствовал боль в деснах, и в приступе гнева резко ударил руками по столу. Лестрейд подскочил, Майкрофт же просто уставился на брата. — Что ты собираешься делать? — спросил политик. Шерлок глубоко вдохнул, наблюдая за неподвижным изображение момента, когда Джона собирались затащить в машину. — Я должен его спасти, — сказал он тогда. — Это ловушка, — возразил Майкрофт. — Я знаю, — сказал Шерлок, — но это Джон. Глаза Майкрофта сузились. — И он так важен? — спросил. — Майк! — потрясенно воскликнул Грег, но Холмс поднял руку, как бы давая ему знак дождаться конца речи. Шерлок не ответил, только продолжал смотреть на мужчин, запечатленных на видео. Майкрофт продолжил. — Ты предал его первым. Из добрых побуждений, но с осознанием того, что у тебя мало шансов на прощение. Ты знал и знаешь, что есть вероятность никого не найти, ведь реальность состоит в том, что он перестал тебя ждать. Он может быть твоим другом, но, объективно, я считаю его бесполезным человеком, если не заменимым, — поддразнил тот. — Что заставило тебя изменить свое мировоззрение? Шерлок, казалось, не собирался ответить. Но брат не сдавался. — Шерлок? — повторил. — Может хватит?! — рявкнул младший, — Это Джон, очевидно, что я хочу его спасти! Это то, на что я потратил последние три года жизни! — воскликнул. Но Майкрофт покачал головой. — Дело не только в этом. Есть что-то еще, — сказал он. — О, с каких это пор ты стал таким интуитивным, Майкрофт? — поддразнил детектив. Взгляд Майкрофта на мгновение остановился на Лестрейде. — Люди учатся всю свою жизнь, — загадочно сказал он, глядя на Шерлока взглядом человека, который ожидает услышать нужный ему ответ. Шерлок раздраженно закатил глаза. Он без изящества снял серебряное кольцо с пальца и протянула руку в направлении двух мужчин. На безымянном пальце было выгравировано ярко-красным цветом имя «Джон». Брови Майкрофта удивленно приподнялись, когда Лестрейд, широко открыв рот, выпалил на одном вздохе: — Боже мой! Шерлок подождал несколько секунд, прежде чем снова продолжить. — Как видите, на то есть веская причина, — сказал только. — Это может быть не он, — упрямо сказал Майкрофт. — Это не может быть никто другой, — возразил Шерлок, и впервые в его серых глазах виднелось что-то еще, что-то кроме холодной рациональности, которой он посвятил всю свою жизнь. — На пальце Джона выгравировано твое имя, — вмешался Лестрейд. — Ты знал? Шерлок кивнул. Полицейский какое-то время смотрел ему прямо в глаза, но вскоре после этого прищурился от фырканья. — Теперь я не могу отпустить тебя одного, — сказал он. Майкрофт, который продолжал сидеть в кресле, слегка поморщился. Лестрейд, заметив это выражение, положил руку ему на плечо и мягко сжал. От этого прикосновения Холмс, казалось, расслабился. — Будь осторожен, — сказал он тогда Грегу низким и интимным тоном. — Как всегда, — тем же тоном ответил Лестрейд. — Ты тоже, — добавил он Шерлоку, который просто кивнул. Шерлоку и Лестрейду хватило взгляда, чтобы понять друг друга. Они быстро вышли из комнаты, направляясь к тому, что больше выглядело как формальное приглашение на последний раунд трехлетней игры, чем на похищение.***
Кэмден-Таун был одним из лучших районов Лондона для необычных покупок. Здесь находилось множество магазинов всех типов и размеров, от дыр в несколько квадратных метров до настоящих трехэтажных зданий. Это было подходящее место для всех тех, кто имел особые вкусы в одежде и меблировке. Тату-магазины чередовались с магазинами с готической и темной одеждой, футболками с короткими рукавами со всевозможными принтами, кепками, обувью, бижутерией, восточными травами и многим другим. Центром района был сам рынок: рынок Камден Лок. Построенный на берегу Канала Риджентс, его можно было описать как реальное скопление жизни и людей, товаров, сложенных друг на друга в открытых или закрытых киосках, бесконечного попурри из этнических украшений, одежды, бижутерии и антиквариата. Доступные цены и некоторые распродажи быстро сделали из этого места идеальную точку для скопления молодежи. Джон побывал здесь несколько раз, в большинстве случаев с друзьями из университета. Он подробно помнил теплую и живую атмосферу этого места, наполненного людьми, музыкой и криками торговцев. Но сейчас это место казалось совсем другим. Полночная тьма бросила завесу зловещей тишины на деревянные прилавки, в то время как затянутое облаками небо не помогало городскому свету отражаться в достаточной степени, чтобы осветить улицу. Легкое свечение, которое еле позволяло видеть впереди себя, исходило от огней соседней Чок-Фарм-роуд и от круглых фонарных столбов из кованого железа, установленных на тротуарах вдоль канала. Но даже так это место казалось тихим и безлюдным, и Джон мог слышать только эхо собственного дыхания, наполнявшее воздух. Одиночество. Это было идеальное слово, чтобы описать то, что он видел сейчас перед собой — и что чувствовал в сердце. Казалось удивительным то, что днем этот район кипел жизнью, а ночью превращался в такое холодное и пустынное место. Его отвлекли шаги. Себастьян Моран вышел из поворота дороги справа, его лицо освещала зажигалка, которой он зажигал сигарету. — Они попались на крючок, — сказал он, приближаясь и опираясь ягодицами на ту же железную балюстраду, на которую опирался Джон. Ватсон посмотрел на него краем глаза, но не ответил. Моран выпустил клуб белого дыма, который рассеял в воздухе едкий запах никотина, немедленно унесенный легким ночным бризом. — Ты убьешь его? — спросил Ватсон, глядя прямо перед собой. Полковник снова затянулся дымом. — Да, — не задумываясь, ответил бывший солдат, — Вы бы смогли сделать тоже самое, — спросил затем. Джон снова не ответил. — Это не важно, — продолжал Моран, — ваша основная функция — быть приманкой. Джон глубоко вдохнул, затем выдохнул через нос. Он не был уверен, что сможет убить Шерлока, или что гнев возьмет верх и позволит судьбе идти своим чередом. Ватсон не был уверен, что может превратиться в преступника, но был уверен, что у него есть силы для этого, чтобы объективно им стать. Ему казалось, что он стоит посреди того фатального перекрестка, только улицы, развернувшиеся перед ним, были темными и крутыми. Он был способен убивать, он это уже сделал. Отличие от военного времени существует только в социальном плане, только в глазах других, потому что солдат, который нажимает на курок, который выполняет простое действие, сгибая палец о кусок металла, не воспринимается как преступник. То, что отличает злодея от героя, состоит в присутствие врага, которого люди, что по социальной шкале стоят выше, разрешили устранить. Но что происходит, когда этих людей нету? Когда ты хозяин самого себя? Убивать для себя… почему это неправильно? Джон больше не мог различать хорошее и плохое, не видел различий между героем и преступником, и чем больше он думал об этом, тем больше понимал, что именно это, то, что превратит его в убийцу. И то, что целью был Шерлок, не имело значения.***
Лестрейд резко затормозил под железнодорожным мостом Камден Лок, приблизил машину как можно ближе к обочине дороги и выключил двигатель. Факт того, что эта точка была хорошо скрыта от посторонних глаз, позволило им бесшумно выскользнуть из машины и направиться, сохраняя ту же тишину, в сторону деревянных ларьков. — Я вызвал подкрепление, — пробормотал Лестрейд, вынимая пистолет из кобуры, следуя за Шерлоком к рынку, — они останутся за периметром до дальнейших приказов. Я не хочу рисковать жизнью Джона, — сказал он. Шерлок кивнул, тихо идя по узкой улочке, примыкавшей к одному берегу канала, по направлению к центральной части торгового района. Они ступали бесшумными шагами, укрытые тенями, вдоль длинных рядов плотно закрытых магазинов. Шерлок не мог выбросить из головы мысль, что во всей этой ситуации что-то было не так; немного похоже на то, когда выступает оркестр, в составе которой ясно различается искаженный звук единственной плохо настроенной скрипки. Это было странно, но он не мог объяснить почему. При этом он не мог указать пальцем на точный кадр той черно-белой пленки, которая вызвала у него сомнение… В видео не было ничего неясного или непонятного. Это было простое предчувствие, нечто настолько нелогичное и абстрактное, что его первым инстинктом было опровергнуть это чувство. Может быть, поэтому он не мог понять. Но предчувствие оставалось на его плечах, словно неосязаемое чувство вины. Возможно, он не хотел находить изъян, ошибку, которая сводила на нет все уравнение. Может быть, потому что речь шла о Джоне, о его похищении; то, чего он хотел избежать и ради чего пожертвовал три года своей жизни (без сожаления), единственная цель, ради которой он преследовал горстку людей по всей Азии: сохранить Джона в безопасности. Но Морану, правой руке Мориарти, удалось заполучить Джона, и это было немыслимо. Шерлок задавался вопрос, не виновато ли это имя в его неясном мышлении. Если бы не новое осознание того, что у него есть кто-то, несколько букв на пальце, которым он теперь отчаянно хотел владеть. Став, по крайней мере в этой ситуации, похожим на других: наполовину чем-то другим, чем-то отличным от себя, за пределами себя. Он задавался вопросом, не было ли это просто предположением, бесполезным беспокойством. И все же. Что это было за предчувствие? Сомнение, ошибка в рассмотрении? В последний раз, когда он испытал это чувство, он сидел в пабе Дартмура и пытался убедить себя, что не видел огромного гидрофобного мастифа с красными глазами. (Или два дня спустя, серым утром, когда он применил тот же мысленный процесс, чтобы запереть в своей голове целую ночь томных поцелуев). Заставляя себя оставаться сосредоточенным, он жестом велел Лестрейду спрятаться в тенистом углу последнего киоска. Вытянув шеи над поворотом, они сначала взглянули на внутреннюю центральную площадь. Там, у одной из первых скамеек под коваными беседками в центре площади, сидел Себастьян Моран. Несмотря на тусклый свет, силуэт бывшего солдата был ясно виден, а если и этого было недостаточно, то та сигарета, которую он курил, ясно помогала определить его местонахождение. Лестрейд быстро коснулся пальцами его плеча, Шерлок в ответ кивнул, не сводя глаз с Морана. Детектив отчетливо услышал «щелчок» снятого предохранителя. Моран, казалось, был один. Он где-то спрятал Джона? Нет, согласно информации, которую собрал Майкрофт, их видели вместе, прибывшими в Камден. Его, может быть, где-то держали? В конце концов, рынок был обширным. Может, он связал Ватсона, обездвижил, заткнул ему рот… избил? Шерлок почувствовал, как в нем зарождается ярость, такая же иррациональная, как и собственные мысли. Детектив был прав, полагая, что Джон сделал его слабым. Он вздохнул, решив сделать свой ход. Сделал знак Лестрейду сохранить позицию и, прежде чем ярдер смог остановить его (или хотя бы попытаться это сделать), он встал и пошел в направлении Морана, шаг за шагом, без особой каденции и сил. Бывший полковник не выглядел вооруженным, но Шерлок не был в этом уверен. В конце концов, мужчина был известен тем, что являлся армейским снайпером, прежде чем его с позором уволили за дезертирство, и бросили в тюрьму за многократные убийства. Моран, почувствовав колебание воздуха, поднял голову и посмотрел на приближающегося. Выражение его лица не отличалось от маски холодности, которую он обычно носил; он просто взял сигарету между большим и указательным пальцами, бросил ее на землю и погасил кончиком туфли. Шерлок остановился примерно в десяти метрах от него, прижав руки к бокам и устремив взгляд на бывшего солдата. Моран встретился с ним взглядом. — Долго же ты меня искал, — сказала правая рука Мориарти. — А вот и я. — Где Джон? — немедленно спросил Шерлок, открывая свои карты, даже не принимая во внимание, что, сделав это, он мог бы подчеркнуть свою слабость. В конце концов, детектив пришел, и настоящая причина, по которой Холмс попал в слишком примитивную ловушку, была более чем очевидна. Себастьян Моран ответил не сразу. — Можешь сказать сопровождающему тебя полицейскому, чтобы перестал прятаться, — сказал враг. Холмс даже не пытался делать вид, что не понял приглашение. Он не заметил снайперов внутри рынка, но не исключено, что они были снаружи. Двое мужчин, которые помогли ему похитить Джона, были наемниками, людьми, которые, пока у них был гарантированный доход, могли сделать что угодно для любого, кто этого попросит, без доверия или обязательств перед чем-либо или кем-либо, кроме денег. Он поднял руку и жестом пригласил Грега подойти. Шерлок раскрыл все свои карты. Если бы Моран действительно был тем человеком, которого описали его информаторы, он бы сделал все, чтобы вести игру на равных. Он покажет ему Джона. Лестрейд пробормотал какое-то оскорбление сквозь стиснутые зубы, выходя из тени с железной хваткой на пистолете. Инспектор остановился в нескольких метрах от Шерлока, показывая своей позой и взглядом, что готов открыть огонь по любому подозрительному движению. Но Моран был спокоен. Джон однажды сказал, что война изменила восприятие человека опасности, а следовательно, и порог напряжения и стресса, необходимый для выхода из состояния концентрации людей, привыкших всегда быть начеку. Как он и ожидал, Шерлоку не нужно было повторять вопрос. Моран махнул рукой кому-то в тени, как бы приглашая незнакомца присоединиться к бывшему солдату. Так случилось, что рядом с Мораном, в целости и сохранности, появился Джон Ватсон. Грег не сразу понял, что происходит, но мозг Шерлока функционировал быстрее. Он сразу заметил напряженную, но не взволнованную позу, пистолет (не его), зажатый левой рукой и прижатый к ноге, но больше всего взгляд, эти усталые и смиренные глаза, окруженные пурпурными темными кругами, темные тени, которые скрывали все хорошее, что он надеялся увидеть в этих радужных синих глазах. Джон действительно был зол, он был в ярости, и Шерлок мог воспринимать этот гнев как продолжение его тела, волну, которая исходила от него и расширялась, пока не рисковала обрушиться на них. Холмс без колебаний понял, что Джона не похищали. Джон Ватсон находился здесь по собственному желанию. — Джон! — воскликнул Лестрейд с облегчением. — Джон, ты в порядке? — спросил жертва слепой наивности (или доверия). Но Джон не ответил. Фактически, он не отрывал взгляда от Шерлока. Когда ответ так и не прозвучал, даже в голосе Лестрейда закралось сомнение. — Джон…? — позвал снова, на этот раз ошарашено, переводя взгляд с друга на бывшего полковника. — Лестрейд, хватит. Ты уже должен был понять, — сказал ему Холмс, не отрывая глаз от Джона, все еще ища отголосок человека, которого он знал. Человека, имя которого выступило у него на пальце. Но он так и не сумел ничего найти. Перед ним был только вид, похожий на стену, прочную крепость, скрепленную негодованием. На мгновение Шерлок задумался, что, все это, возможно, было его виной, но он сразу обнаружил, что предпочитает не искать ответа на этот вопрос Позади него Лестрейд, затаив дыхание, наконец понял. — Это невозможно…— пробормотал недоверчиво, широко раскрытые глаза смотрели на Ватсона, — Ты бы никогда так не поступил… — запнулся он тогда. — Заткнись, Грег. Ты последний человек, который может мне говорить, что я могу делать и что нет, — ответил Джон, наконец выговорившись, обращаясь к полицейскому, несмотря на то, что продолжал смотреть на Шерлока. Моран не вмешивался и никоим образом не двигался. Он просто ждал подходящего момента, оставив Джону собственное пространство, как будто это было результатом соглашения или своего рода извращенного уважения, которое бывший полковник, казалось, испытывал к бывшему капитану. Но Грег не упал духом. — Джон, мы можем все объяснить. Шерлок может все объяснить. Он сделал это чтобы… — Спасти меня, — прервал доктор, — чтобы они не убили нас. По одной пуле на каждого. Я знаю. И что? Ты считаешь это достойным оправданием? — спросил холодно, как будто ему было все равно. Лестрейд потерял дар речи от удивления. Шерлок и Джон продолжали смотреть друг на друга, и доктор, похоже, все еще решал, что делать с пистолетом, нацелить его на Инспектора или нет, и он искал этот ответ в глазах Холмса, который, в свою очередь, не знал, что и думать. Он ожидал увидеть другое. Крики, удары, слезы и поцелуи. Все… все, кроме этого. Все, кроме того, что он увидит Джона рядом с человеком, который был правой рукой Мориарти, который собирался их убить. — Чего ты ожидал, Джон? — спросил Шерлок. — Извинений? Ватсон скептически усмехнулся. — А они бы прозвучали? — Нет, — сухо сказал Холмс, — я не жалею о том, что сделал. — Конечно нет… — поддразнил Джон, заставив горькую улыбку исчезнуть с губ. Он глубоко вздохнул и продолжил жестким и бесплодным тоном, — Ты знаешь, что я сказал полицейскому, который допрашивал меня в полицейском участке, сразу после того, как я увидел лучшего друга… хах, да кого я обманываю, человека, которого я любил, броситься с крыши? Я помню точные слова: «Никто и никогда не убедит меня, что он солгал мне», — процитировал. Шерлок и Лестрейд молчали перед этими словами, Джон же продолжил. — Я никогда и представить не мог, что, в конце концов, все так и было, — сказал он с горечью, морща нос в обиженной гримасе. Шерлок впитывал каждое слово, хотя и против своей воли. Он не мог остановиться, голос Джона, тот же, который Шерлок воспроизводил в своем уме в течение многих месяцев, вместе с его лицом и «фантастика», которое доктор неизменно произносил после особенно блестящей дедукции. День за днем этот голос был спутником, невидимым хранителем. Поэтому он покачал головой. — Ты не понимаешь. Почему ты не понимаешь? — пробормотал тихим голосом, разочарованно зарычав, — Ты сделал бы то же самое, — сказал он, фраза прозвучала как обвинение. — Это правда, — кивнул Джон. — Тогда почему?! — сказал детектив, сделав шаг вперед; Джон вздрогнул от внезапно высокого тона. Рука Морана по инерции дрогнула. — Из-за последствий, — ответил Джон довольно рассерженно, но больше ничего не добавил. Ему было что сказать, Шерлок это понял по тому, как он поджал губы. Но ясно было и то, что он не собирался этого делать. Может быть, не в этот момент. Может быть, никогда. На мгновение Холмсу показалось, что имя под кольцом горит. Тупая боль вырвалась из его левой руки, от имени Джона, и пробежала по руке вдоль нервов, словно небольшая дрожь. Мышцы его руки незаметно напряглись, но он не обратил на это внимание. Он собирался возразить — чтобы попытаться понять почему — но его прервал Моран, который быстрым движением заложил руку за спину и вытащил из-за пояса пистолет, направив его на Шерлока. Словно ужаленный пчелой, Лестрейд среагировал на это движение, направив свое оружие на Морана, а Джон, в свою очередь, поднял ствол на Лестрейда. Единственным безоружным был Шерлок, так же как Моран был единственным, кто знал, что делает. Бывший полковник растянул губы в надменной улыбке. — Время кончилось, капитан, — сказал он Ватсону, хотя и не смотрел прямо на него. Джон ограничился кивком, который не был ни извинением, ни признанием. В его глазах можно было прочитать сомнение, но теперь то же самое сомнение охватило конечности Шерлока, молчаливо неспособного рассуждать с обычной последовательностью. Ватсон не раз убивал. У него было отличное зрение и железные нервы. Если бы он пришел к выводу, что смерть Шерлока Холмса была правильной ценой для хотя бы частичного решения его собственных проблем, он бы убил его без промедлений. Именно таким был его Джон. — Брось пистолет, Моран! — воскликнул Лестрейд, голос полицейского стал жестче. — И кто же меня остановит? Ты? Или люди, которые уже наверняка окружили это место? — риторически спросил солдат. — Это моя работа, — ответил коротко Грег. Себастьян усмехнулся. — Не смеши меня. — Ты ошибаешься, Грег, раз думаешь, что они заинтересованы в том, чтобы выбраться отсюда живыми, — вмешался Шерлок, теперь не сводя глаз с Морана. — Это чистая месть, выживание не было частью плана. Нетрудно представить, чье золотое кольцо ты носишь на пальце, не говоря уже о трауре, который ты даже не пытаешься скрыть. Джеймс Мориарти носил такое кольцо. Ты не хочешь выбраться отсюда живым, иначе ты бы постарался найти союзников, может быть, старых товарищей, более лояльных, чем мой друг, который еще не решился, как поступить. Нет… если ты убьешь меня, жизнь больше не будет так важна, не так ли? — закончил детектив. Бывший солдат не заставил улыбку исчезнуть с губ, без слов демонстрируя, что то, что только что сказал Холмс, соответствует правде. Воздух стал более напряженным. Глазами Грег искал Джона. На лице человека, который наставлял на него заряженное ружье, уже держа палец на спусковом крючке, была только холодная каменная маска, под которой невозможно было что-либо разглядеть. — Джон! — воскликнул полицейский, пытаясь заставить друга как-то задуматься. Но Ватсон никак не отреагировал. — Он тоже это знает, — снова сказал Шерлок, на этот раз с тяжелой ноткой в голосе. — Ты не можешь этого сделать! Джон! — продолжил неустрашимо Лестрейд, отказываясь верить, что перед ними стоял тот же Джон Ватсон, которого он знал много лет. Но доктор, казалось, даже не слушал его. Шерлок осторожно огляделся, пытаясь найти всевозможные пути отхода. У него было мало возможностей, но дело было не только в нем. Моран был хитрым типом, даже если не блестящим, он обладал той проницательностью, типичной для офицеров, по этой причине присутствие Джона рядом с ним имело, в действительности, две цели: во-первых, Джон был приманкой; во-вторых, чтобы открыто показать Холмсу, что он все равно проиграет. Даже если ему удастся сбежать, Морану достаточно будет убить Джона. Вероятно, это тоже была бы эффективная месть. Моран определенно извлек большой урок из слов Мориарти — «Я сожгу твое сердце» — и из того факта, что к настоящему времени было уже неоспоримо, что сердце Шерлока Холмса проживало в Джоне Ватсоне. Кто знает, рассматривал ли Джон такую возможность… кто знает, отказался ли он от всего хорошего ради… чего? Чтобы убить его? Чтобы отомстить за ложь? Нет. Джон не был таким. Человек, которого он научился знать, принимать и… любить… не был преступником. Он был просто бывшим военным врачом, нуждающийся в адреналине с его именем на пальце Мысль о том, что Джон принял решение помочь врагу, прекрасно зная, что он вряд ли выйдет отсюда живым, почувствовалась, как пощечина. Человек, которого он видел перед собой, был именно таким, которым его описал Майкрофт: мужчина, которого публично оклеветали газеты, с работой, которая едва позволяла ему существовать, и с жизнью, похожей на ад. Слишком горд, чтобы покончить с собой, чтобы вынашивать мысль о том, что он настолько слаб, чтобы покончил со всем этим, но умереть с удовлетворением того, что в конце он все же смог заставить Шерлока заплатить за все, пусть даже символически, на секунду, даже если у Джона не хватило смелости убить его и нажать на курок (и он знал это). Этого было достаточно. Как он этого раньше не понимал? Как он не понял, что Джон не был плохим, он не позволил гневу и отчаянию охватить себя, не полностью. Он просто… заблудился. Потерялся. Шерлок должен был что-то сделать. Палец Морана на спусковом крючке уже начал сгибаться. Он принял единственно возможное решение. Веря, что Джон не выстрелит — что он не хотел стрелять, тем более в Лестрейда — Шерлок упал на колени ровно настолько, чтобы положить руки на землю, и, перенеся вес на одну ногу, нанес низкий удар по слабой ноге Джона, который, не сумев сохранить равновесие, упал на землю. Краем глаза детектив увидел, как Моран направил оружие вниз, вслед за его движением, крепкой и профессиональной хваткой снайпера, слегка застигнутый врасплох, но, к счастью, у Лестрейда были хорошие рефлексы, и он бросился на врага, повалив его на землю; выстрел Морана нарушил ночную тишину, заставив зазвенеть в ушах. Офицеры полиции, которые ждали приказов за пределами рынка, несомненно, встревожились выстрелом, и в качестве предупреждения включили сирены. Времени на размышления не было. Джон упал, но так и не выпустил оружие из рук, продолжая целиться в Шерлока, следуя своего рода примитивному инстинкту самообороны, неизгладимое воспоминание о войне. Выстрел не состоялся только потому, что Лестрейд, вступивший в рукопашный бой с Мораном, всеми силами пытаясь обезоружить полковника, ударил лежащего Ватсона который потерял хватку на оружие. Пистолет соскользнул из рук, вращаясь по бетону. Джон и Шерлок переглянулись. Потом оба кинулись вперед. У Холмса определенно было преимущество, ведь Джон, в отличие от него, валялся на полу. Детектив добрался до оружия первым, но так и не сумел схватить холодный металл; Джон крепко схватил его за лодыжку и, таким образом, не позволил ему сохранить равновесие. Холмс упал на бетон, но обнаружил, что полностью лежит на земле, когда врач схватил его за ноги и потянул, отодвигая от оружия. Джон хотел было встать и потянуться за пистолетом, но на этот раз пришла очередь Шерлока его останавливать. Они оба лежали на земле, но ни один из них, похоже, не собирался причинить вред другому. Шерлок владел барицу, а Джон был солдатом, поэтому они оба знали, как сражаться в рукопашной… но этого не происходило. Они просто продолжали тянуть другого за одежду, не давая дотянуться до пистолета, как если бы это было действительно поворотным моментом в тупике, в котором они оказались, демонстрацией силы, необходимой одному из них, чтобы помешать другому продолжить свои усилия. Шерлок лишь смутно осознавал, что позади них идет вторая драка между Мораном и Лестрейдом, чьи удары били по ушам, но он не мог ударить Джона, чтобы пойти на помощь инспектору. Джон, кажется, рассуждал так же. Это произошло тогда, когда он почти решился ударить его кулаком или ногой, чтобы оглушить на несколько секунд. В тот же момент Джон и Шерлок потянулись к рукоятке пистолета, и рука детектива легла на руку доктора. Люди были правы, описания в книгах не передают ощущения должным образом. Ощущение было такое, как будто он наконец-то вынырнул из-под воды, апноэ, длинною в жизнь. Каждый мускул в его теле вибрировал, как будто от электрического разряда, ощущение как при прикосновении к металлическим предметам, и он почувствовал сладкое тепло, исходящее именно от точки соприкосновения их кожи. Сердце екнуло, а затем ускорилось. Холмс уже чувствовал защитный инстинкт и импульс, очень похожий на категорический императив, взять его за руку и никогда больше не отпускать. Если несколько мгновений назад Джон Ватсон был всего лишь объектом иррациональной эмоциональной привязанности, то теперь он был центром его вселенной. По выражению лица доктора Шерлок понял, мягко говоря, что с ним только что произошло то же самое, что он испытал те же ощущения, что и он пришел к такому же выводу. Связь. Что-то, что между ними не должно было быть. Не двум людям, рожденные для одиночества и обреченные на это вечное состояние. Шерлок чувствовал в глубине своего разума постороннее присутствие, которое медленно и постепенно захватывало свое место. Пока он не почувствовал другое. Страх. Беспокойство. Неверие. Грусть. Осознание, повторяющаяся фраза: «Я знал». Чувства, которые ему не принадлежали. Они принадлежали Джону. Мужчина, который теперь смотрел на него, как будто понимал. Как будто он почувствовал внутри эмоции, которые он сам не мог каталогизировать и признать своими собственными. Джон перестал тянуться к оружию, вместо этого он схватил левую руку детектива, крепко удерживал и с силой стащил серебряное кольцо. Когда Джон увидел свое имя на пальце Шерлока, он задержал дыхание и крепко поджал губы. Взгляд, который он затем поднял на детектива, был растерянным и виноватым, как и его чувства (Шерлок мог это чувствовать) Они молча посмотрели друг на друга. Ситуация, в которой они оказались, больше не имела значения, шум борьбы Морана и Лестрейда превратился в далекий приглушенный фоновой грохот, полицейские сирены почти исчезли. Ватсон наконец вздохнул, чтобы заговорить, но с его губ не издалось ни звука. Шерлок сделал то же самое, но обнаружил, что не знает, что сказать. Они просто продолжали смотреть друг на друга, зная, что они должны быть врагами, но не могли больше навредить друг другу. Они были частью друг друга настолько глубоко, что уже не могли различать, где заканчивается существование одного и начинается существование другого. Связь только что образовалась, но она уже была настолько сильна, что, если Джон был просто сбит с толку, то Шерлок начал ее бояться. И все эти ощущения были самыми странными, ошеломляющими и… прекрасными… из всего, что он когда-либо испытывал. Он снова попытался заговорить, но внезапный выстрел прервал попытку произнести имя Джона. Они оба развернулись, в ушах зазвенело от удара, и все произошло слишком быстро, чтобы Шерлоку удалось понять, что случилось. Холмс увидел лежащего на земле Лестрейда, стонущего от боли, и стоящего Морана, направившего на него пистолет. Его рефлексы были слишком медленными, и он уже невольно готовился почувствовать боль от пули, проникающей в плоть, когда в его разум вторгся чужой голос, как эхо в пустой комнате. НЕТ! Джон. Шерлок повернулся к нему, как только доктор добрался до пистолета и, повернувшись к Морану, нажал на курок. Из-за близости выстрел был даже более оглушительным, чем предыдущий, но прицел Джона снова оказался безупречным. Себастьян Моран умер еще до того, как упал на землю. Они едва успели вздохнуть, как прибыли копы, проникая в полумрак светом фонариков. Несколько полицейских кричали: «Стоять на месте», один вызывал скорую помощь, а двое других бросились на Джона, обезоружив и склоняя лицом к бетону. Шерлок попытался позвать его, но не был уверен, удалось ли ему это, ведь гудения в ушах перекрывало все его мысли. Последнее, что он увидел перед тем, как Джона подняли с земли и оттолкнули, были его губы, которые образовали его имя — «Шерлок» — за секунду до того, как его запястья были стянуты наручниками.***
На этот раз камера была бесшумной, с белыми стенами и серым линолеумом на полу, дверь выкрашена в бледно-зеленый цвет, напоминающий психиатрические больницы. Единственным источником освещения был неоновый светильник, прикрепленный к потолку с защищенной узкой сеткой, свет которой временами мерцал и отражался на белых стенах с такой интенсивностью, что ранил глаза. Если бы он был эпилептиком, у него, вероятно, уже давно начался бы приступ. Как и во всех тюремных камерах, мебель была самой примитивной: койка, чистые (к счастью) простыни, коричневое шерстяное одеяло и минимальная сантехника. Охранник, который приносил еду дважды в день, также вручил ему несколько книг и пару журналов — две буханки Дэна Брауна и прошлогодний выпуск журнала Тайм — но он так и не прочел их. Два дня Джон Ватсон провел в прострации. Скрестив ноги среди не застеленных одеял койки, которую он должен был назвать «кроватью», он прислушивался к звукам города за маленьким окном, выходящим на стену противоположного здания, и к шагам в коридоре за закрытой дверью. У него не было желания делать ничего, кроме как пялиться в пустоту и искать тишину среди шумов. Он пытался заставить себя сделать… хоть что-то. Чтение, прежде всего, потому что это казалось единственно возможным времяпрепровождением. Напевать армейские песни, пытаться быть оптимистом. Но у него не было причин этого делать, и меньше всего ему хотелось думать. Он и так делал это всю первую ночь, которую провел здесь, когда ему ясно сказали, что полиция добились продления срока содержания под стражей и что, на этот раз, вероятно, дело отправят в суд. И Джон точно знал, что это значит. Тюрьма Идея оказаться в тюрьме его не пугала. У него было смутное представление о том, что он увидит в тех стенах, о том, через что ему придется пройти, чтобы «адаптироваться» к жизни тюремного сообщества, и, если быть полностью честным, он уже видел ужас на войне и там, снаружи. Джон полагал, что его репутация уже достаточно испорчена; он надеялся, что этого было достаточно, чтобы сделать себе имя в определенных кругах. Он не мог выбросить из головы выражение Грега. Он выглядел не разочаровано, а ранено. И Шерлока, который… Нет, он даже не мог этого описать. Та ночь была чистой суматохой, страхом и негодованием, гневом и раскаянием, а также желанием удалить главу своей жизни, которая пошла неизвестными путями. Годы фантазии и жестокой лжи. Кто знал? Кто помог ему в этом спектакле? Джон задавал себе эти вопросы снова и снова с тех пор, как увидел фотографию, которую прислал ему Моран, доказательство того, что Шерлок жив и находится далеко от него. Он чувствовал себя окруженным врагами, людьми, которые смеялись над ним в тени, жалели его в тени, как будто той жалости, которую испытывали к нему все — от Молли до Стэмфорда, Лестрейда и миссис Хадсон, — было недостаточно… заставить его чувствовать себя неадекватным и невероятно, неизменно одиноким. Ватсон думал, что сможет его убить. Ему хотелось сомкнуть руки вокруг длинной, бледной шеи детектива и крепко сжать, пока не останутся синяки, и дыхание прекратится, а он бы наблюдал, как любимый человек закроет глаза, задыхаясь от собственного лицемерия; Шерлок Холмс-лжец, Шерлок Холмс-предатель… у Джона была возможность стать убийцей, умереть в свою очередь и положить «конец» всему… Но он этого не сделал. Но то, что он увидел Шерлока после стольких лет не увеличило его гнев и злость, не превратило ее в ярость, нужную ему чтобы наконец стать убийцей. Видеть его глаза, губы, лицо без алых следов крови, грудь, поднимающуюся и опускающуюся в ритме дыхания, руки, полные жизни… слышать его голос, одышку, чувствовать тепло кожи… это вызвало в нем глубокую ностальгию, почти досадную меланхолию, и на мгновение он почувствовал себя… счастливим. Джон бы его не убил. Он понял это в тот момент, когда увидел Шерлока. Он не мог этого сделать. Любовь, которую он испытывал к этому мужчине, была слишком глубокой. Он тысячу раз тонул в ней, был настолько зависим, что не смог распознать, принимая это чувство за безумие, от которого заболевают наивные. Но оно всегда было здесь. В жизни, как и в смерти. И даже сейчас… При этой самой мысли Джон сжал свою левую руку правой, прижался к ней губами и прижал ноги к груди. Полицейские изъяли его кольцо вместе со всеми другими личными вещами, в обмен представляя черный пластиковый обод, используемый в тюрьмах и больницах в качестве замены металла. Замена закрывала имя, которое Джон успел увидеть всего несколько мгновений, прежде чем надзиратели надели на него это подобие кольца, которое он сам не мог снять. Но оно было там. «Шерлок», написанное красными буквами, немного потускнелыми, но все еще ясно видные. Оно не исчезло. Не совсем. Не до конца. Имя больше не представляло собой рану, оно не кровоточило и не болело. Причина всех его ночных кошмаров больше не была вечно болезненным и открытым разрезом, неизгладимым воспоминанием об уже разорванной связи. Наоборот. Бонд образовался, Джон ясно это чувствовал. Дикий, как буря, но сладкий, даже нежный, теплый и обнадеживающий. Странное ощущение всплыва на поверхность после длительного апноэ, свежий воздух, ощущения, как дрожат нервы при первом, настоящем вдохе. Ощущать Шерлока частью себя, внутри и вне, второй половинкой. Чувства, которые он не мог объяснить, и слова, которые он не мог подобрать. Никто и никогда не описывал ему Связь таким образом. Или, возможно, никто другой не испытал таких ощущений, как у них. «Сильный», — осмелился бы он сказать. Отчаянный. Теперь он тоже являлся нормальным человеком. У него тоже была Родственная Душа, тот, кто всегда поймет его, и этим кем-то был Шерлок Холмс: человек, которого Джон должен был ненавидеть, но которого не мог перестать любить. Почему…? Почему со всем временем, со всеми шансами, которые у них были… это должно было произойти именно сейчас? Звук ключей отвлек его от мыслей, в которые Ватсон случайно погрузился. Как только дверь открылась, детектив-инспектор Аберлайн вошел внутрь. — Доктор Ватсон, — приветствовал он сухо, но сердечно. Джон вытянул ноги, но предпочел не ответить и не встать с койки. Казалось, Аберлайн мало обращает внимания на любезности. — У вас одно посещение, — сказал он прямо, — это запрещено законом, но мне дали ясно понять, что я должен закрыть глаза. Я впущу посетителя, но поставлю на стражу офицера за дверью. Не делайте глупостей, — предупредил он, не давая Джону ответить (отказаться), Аберлайн снова вышел. Ватсон услышал разговоры в коридоре, но при этом не сумел различить ничего, кроме низкого и бессмысленного бормотания. Когда голоса стихли, дверь открылась, и Ватсон не знал, верить ли своим глазам или убедить себя, что все это простой сон. Через дверной проем вошел Шерлок Холмс. Детектив был идеален, как всегда, в одном из своих обычных темных костюмов — белой рубашке. Джон также отметил, что его заставили снять часы и шнурки, как и было предусмотрено стандартными процедурами безопасности. Доктор знал, что ему многое нужно сказать, столько же нужно спросить, но когда он открыл рот и сделал вдох, чтобы заговорить, слова так и не прозвучали. Он не знал, с чего начать, будь то извинения или обвинения, и во всем было слишком много стыда. К счастью, спустя долгое время первым заговорил Холмс. — Я услышал твой голос, — сказал Холмс, — когда ты выстрелил в Морана. Ты мысленно прокричал «нет», а я слышал это в свое голове, — добавил он, постукивая указательным пальцем правой руки по виску. Эта фраза скрывала в себе вопрос. Вопрос, который Джон понял. — Я подумал об этом, — сказал Ватсон. Шерлок кивнул. — Это был… ну, хороший… — Выстрел, — закончил Джон. Холмс снова кивнул. — Спасибо. Тишина. Невероятно, как два человека, которые в прошлом не могли заткнуться, находясь одновременно в одной комнате, больше не могли обменятся и двумя словами. На этот раз его молчание прервал Джон. Взяв смелость в руки и проглотив большой ком стыда. — Шерлок, я должен… — В этом нет необходимости, — прервал детектив. — Должен. Я… — Я уже простил тебя, — снова отрезал Шерлок. — В любом случае ты не собирался меня убивать, поэтому не за что просить прощения, — сказал он. — Не за что? — спросил Джон с недоверчивым и в то же время грустным смешком. — Я предал тебя, отвернулся, я… пытался убить тебя! — воскликнул доктор. Холмс закатил глаза и фыркнул. — Хах, хотел бы я на это посмотреть, — отшутился. — Шерлок, я не шучу! — сказал Джон громко, серьезно, на грани нервного срыва. Детектив замолчал, молча наблюдая за ним. Его голос был спокойным, когда он снова заговорил: — Я сделал это первым, я это заслужил. Это был просто неудачный день, — сказал Холмс, и Джону было трудно понять шутку, стоящую за этими словами, но когда до него дошло он… улыбнулся. — Такие дни сопровождают меня постоянно последние пару лет, — ответил он, вздохнув и успокаиваясь. Шерлок приблизился, преодолев расстояние, отделявшее его от койки, за несколько шагов, и сел рядом с ним. На Джона сразу же накатила волна спокойствия, своего рода блаженства, похожего на то, которое чувствуется за несколько секунд до того, как заснуть, и он понял, что Бонд усиливает чувство защиты, создаваемое близостью Шерлока. Он не мог удержаться от того, чтобы наклонить голову и положить ее на плечо сыщику, который, в свою очередь, не только не отстранился, но и двинулся, чтобы приблизится; голова Джона идеально вписывалась в пространство между плечом и шеей Шерлока, и детектив воспользовался возможностью, чтобы прислониться головой к голове доктора. Естественность этих движение заставила их улыбнуться. Было также естественно соединить руки, переплетая пальцы. Джон прищурился, наслаждаясь знакомой, но новой близостью, к которой он привык, но которая была совершенно неизведанной стороной его соседа по комнате. — Шерлок? — позвал доктор, его голос был низким, учитывая близость. — М? — ответил детектив, полностью закрывая глаза. — Вся эта… эта… безопасность, это чувство защиты, это… тепло… это… это всего лишь заслуга Бонда? — спросил он, сглотнув. Это был не настоящий вопрос. За этими словами стоял другой вопрос, еще одно сомнение, которое он должен был развеять любой ценой, правда, которую он должен был знать ценой потери всего. Любишь меня ты, или это просто резонанс Бонда? Он совсем не удивился, когда Шерлок точно понял, в чем заключалась настоящая дилемма, и отреагировал соответствующим образом. — Не для меня, — сказал он. — Это я. Бонд просто… — заколебался. — Усиливает ощущения, — закончил за него Джон. — Даже странная… — Эмпатия? — продолжил Шерлок, — Я не знаю. Сейчас я чувствую себя спокойно и умиротворенно, я бы даже сказал «защищенно», но это твоя близость, не ты, — сказал он. — В ту ночь я почувствовал тебя. Это мог быть несчастный случай, или… — Ситуация, — сказал Джон. — Адреналин? Или… — Интенсивность, — продолжил Холмс, — правильно предположить, что при стрессе испытываются более сильные эмоции. Факт все же остается, Бонд… — Необычный, — продолжил Уотсон. — Мощный, — поправил себя. — Глубокий, — добавил другой. — Особенный, — немедленно ответил доктор, слегка улыбаясь. — Шерлок, ты понимаешь, что мы… — Завершаем предложения друг друга. Да, — сказал он, скривив губы в слабой улыбке. — Это… — Странно, — согласился Ватсон. Они хихикнули. Снова наступила тишина, но на этот раз безмятежная. Несколько минут они просто прислушивались к дыханию друг друга, шелест кожи, когда Джон потер большим пальцем по руке Шерлока, легкому биению их асинхронных сердец. И снова Джон прервал этот момент. — Шерлок? — позвал в третий раз. — М? — Можно посмотреть? — спросил он шепотом. Но Шерлок понял. Шерлок всегда понимал и всегда будет понимать с этого момента. Он коротко кивнул, прежде чем протянуть левую руку Джону. Врач разъединил их руки, чтобы зажать пальцы Шерлока между своими и осторожно снять серебряное кольцо, покрывавшее безымянный палец. Когда он увидел под ним свое имя, написанное очень темным кармином, ему пришлось стиснуть зубы, чтобы не испустить стон эмоций, внезапно поднявшийся в горле. Целая жизнь. Он хотел этого всю жизнь. Джон надеялся на это, даже зная, что этого никогда не произойдет, и вместо этого вот она, другая половина нити, другая часть его самого. Шерлок Холмс, уже перевернувший его жизнь с ног на голову, тоже сумел нарушить законы судьбы. Он судорожно вздохнул, его глаза стали опасно яркими. Доктор сглотнул, попытался сдержать себя от желания заплакать. Шерлок, стоявший рядом, издал очень слабый смех. Джон приблизился к детективу, пока кончик носа не коснулся его щеки, голубые глаза скрылись в темных кудрях. — Доктор Ватсон, вы собираетесь всплакнуть? — шутливо прошептал, изобразив улыбку на губах. Джон медленно повернулся в его сторону, потирая их носы. — Я не доставлю тебе такого удовлетворения, — ответил он, устраняя расстояние, которое разделяло их. Он соединил их губы в целомудренном поцелуе, таком же, как тот, которым они обменялись годами ранее в Дартмуре, в интимной обстановке гостиничного номера и слишком узкой кровати. Теперь они оказались в комнате совершенно другого типа, стерильной и убогой, но ощущение было такое же, как в ту ночь. Чтобы продемонстрировать, что не имело значение, Бонд или нет, между ними никогда не было ничего другого, кроме этого. Они повторили прикосновение один, два, три раза. Играя губами в небольших поверхностных поцелуях, медленно дыша, прищурившись, чтобы посмотреть на губы другого. Они касались кончиками языков, но не углубляли поцелуй, а просто касались друг друга время от времени, как будто они ласкали губы губами, язык — языком. Для этого еще будет время. Для страсти, прелюдии, нежности и безумии. Теперь у них действительно было все время в мире. Они расстались за мгновение до того, как парочка резких ударов в дверь нарушила атмосферу. — Две минуты! — прозвучал голос Аберлайн. — Нет… — пробормотал Джон, все еще в нескольких миллиметрах от губ Шерлока, который легонько вздохнул. — Тебя скоро отпустят, — сказал он тогда, отодвигаясь, чтобы не впасть в искушение. — Майкрофт обо всем позаботится, — уточнил. Лицо Ватсона немного ожесточилось. — Я не могу позволить твоему брату спасти мою задницу. — Объективно, Джон, ты ничего не сделал. Фактически, ты помешал Морану убить меня. Мы продемонстрируем факты. Никаких уловок, — сказал детектив, глядя ему в глаза. — Вполне возможно, что это был наш план по захвату Морана… верно? — риторически спросил он, лицо озарила лукавая полуулыбка. Джон приподнял уголок губ. — И это ты называешь уловкой? — Результат не меняется, — прервал Шерлок, вставая с постели и поправляя пиджак. Через несколько секунд Аберлайн открыл дверь и жестом пригласил детектива выйти. Джон тоже встал, странно взволнованный. Ему не нравилась идея снова растаться с Шерлоком — один из побочных эффектов Бонда, как он полагал, — и он мог видеть в жесткой позе Холмса то же чувство. — Шерлок, как Лестрейд? — попросил он тогда, частично из личного интереса, а частично, чтобы побыть еще несколько минут в его компании. Шерлок, казалось, читал его мысли, потому что на секунду изогнул правый уголок губ. — Он в порядке. Простой выстрел, ему поставили пять или шесть швов, — ответил, затем протянул руку и приложил к щеке Джона, который, в свою очередь, наклонил к нему голову. — Мы скоро увидимся, Джон, — пообещал в конце. Доктор закрыл глаза, когда рука ускользнула, и Шерлок быстрым шагом вышел за дверь, которая тут же закрылась.***
Эпилог Два месяца спустя
— Это неприлично, — сказал Джон между вдохами, лежа на спине. Только оторванный кусок простыни прикрывал его таз и бедра. Лежа рядом, горизонтально на кровати и положив голову на грудь, Шерлок с закрытыми глазами слушал биение его сердца. Детектив был едва прикрыт уголком той же простыни. Губы Шерлока скривились в ухмылке. — Если ты имеешь в виду то, что сделал со мной недавно, я согласен, — засмеялся. Джон ухмыльнулся. — Мне казалось, что ты не был против, — сказал он с той же улыбкой. — Никогда не жаловался, — ответил детектив. — Тогда что ты имел в виду? — спросил Холмс, его глаза были закрыты, а губы все еще красными от поцелуев. Прекрасен. С этим стройным телом и очень светлыми глазами, но без одежды, потный и с растрепанными волосами, Шерлок казался еще красивее. Из всего, что ему могло нравиться в сексе с Шерлоком Холмсом — помимо самого акта — одним из главных были такие моменты «после», когда они просто лежали на неубранной кровати, переводя дыхание, и не стесняясь разглядывать друг друга. Джон мог часами разглядывать каждый дюйм обнаженного тела Шерлока, и, честно говоря, он делал это каждый раз. И не только глазами. Вздох. — Мы двое, занимающиеся любовью в середине дня, с возможностью прихода клиента, или миссис Хадсон, или Лестрейда. Это то, что я имею в виду. Это неприлично, — шутливо повторил он, нежно проходясь рукой по темным локонам. Чем больше Джон смотрел на него, тем больше не мог поверить, что это произошло на самом деле. Такой человек, как он, отвергнутый на всю жизнь, может заслужить кого-то вроде Шерлока Холмса. — Все зависит от точки зрения, — сказал детектив, устраиваясь удобнее, положив голову на грудь, закрыв глаза и легко дыша. Его руки были скрещены на груди, и это позволяло четко видеть ОРД, который они оставляли непокрытым (как всегда, когда они были одни). Глядя на мужчину Джон не мог не улыбнуться. Шерлок, очевидно, это заметил. — Перестань так на меня пялиться. — Как так? — С этой потерянной улыбкой. Ты выглядишь как идиот, — поддразнил доктора. Но теперь Джон был слишком опытен, чтобы обидеться на слова своего товарища; теперь он знал, что они скрывают что-то другое. — Прости, я не могу, — ответил только. Шерлок фыркнул, притворно раздраженный, но на самом деле польщенный. Подобные сцены происходили около двух месяцев. Спокойствие, умиротворение и идиллия, которые следовали за моментами чистого экстаза и страсти, мягко говоря, были ошеломляющими. И нет, эти слова не были преувеличением. Потому что да, мало-помалу они обнаружили, что их «нетипичная» связь, такая сильная, имела свои «правила» и свои… сюрпризы. Они уже знали, что эмпатия была их особой прерогативой. При наличии особо стрессовых ситуаций или «чистых» чувств (таких как гнев или страх) они приобретали способность чувствовать эмоции партнера, а иногда даже фрагмент мыслей. Конечно, это происходило не всегда, но вскоре они обнаружили, и с некоторым удивлением, что секс также можно причислить к «спусковому крючку» этого явления. Джон без труда понял почему. Секс был физичностью, конкретностью, открытостью; изменялось не только тело, высвобождая определенный набор гормонов и химикатов, которые Шерлок знал наизусть, но в их случае — как и в случае со всеми любящими друг друга людьми — это также касалось сердца и разума, чувства и взаимного доверия. Это была полная отдача себя другому, его рукам и губам, раскрывая все значения этого термина, обнажая стыд и гордость, настоящую близость. Секс сам по себе был квинтэссенцией слияния, но их Бонд мог сделать даже больше. Речь больше не шла об ощущении другого только физически. Текстура кожи, мягкость губ, твердость возбуждения внутри себя. Речь больше не шла о том, чтобы поглощать вздохи и слова, прерываемые одышкой, в попытке оторвать маленькие кусочки души с намерением объединить их со своей собственной. Это было слияние в полном смысле этого слова. Джон мог чувствовать Шерлока внутри себя, не только физически, но также и, прежде всего, мысленно. А Шерлок… ох, у Шерлока была мания полностью отдаться сексу и Джону, отказаться от концентрации и рассуждений, чисто инстинктивно искать удовольствия и возбуждения, любить Джона всем собой и в то же время поклоняться ему так же сильно, как и Джон любил и поклонялся ему. Это было самое близкое к контакту двух душ, и это, больше, чем все остальное, сделало их физический союз незабываемым. Был ли он активным или пассивным, спокойным и нежным или стремительным и яростным, секс между ними достиг истинного значения союза и позволил им узнать друг друга в максимальном значения этого слова. Но каждый раз, каждый раз, когда вместе с нарастающим желанием он чувствовал уже знакомое присутствие разума Шерлока в своем собственном и буквально видел за пределами этих ясных глаз и этого непропорционального разума, то, что он находил там, было чистой и простой преданностью, и он осознавал что Шерлок в то же мгновение нашел в нем то же самое. Тон голоса, который нарушил тишину, установившуюся между ними, был нежным. — Я люблю тебя, — сказал Джон. Шерлок сузил глаза, безмятежно наблюдая за любовником. — Я знаю, — ответил только. — Я знаю, что нет необходимости говорить это… — прошептал, — Но когда я вспоминаю о том, что я собирался… — начал он. Шерлок оборвал Ватсона, приложив два пальца к его губам. — Это не имеет значения. Джон вздохнул. — Как ты можешь утверждать, что это не имеет значения? — спросил с ноткой меланхолии в голосе. Мысль, которая не давала ему покоя. — Я говорю это, потому что это правда, — ответил Шерлок, не шевеля ни одним мускулом и прижав ухо к груди Джона, — Я понял, что ты не убьешь меня по твоим движениям. По тому, как ты держал пистолет. По тому, как ты изо всех сил старался не ударить меня, хотя это было бы легко, если не неизбежно, даже по ошибке. Из твоего молчания. Ты бы не убил меня, мы оба это знаем, — сказал явное детектив. — Я мог бы, — продолжил доктор. — Сила и воля — две разные вещи, — прервал Шерлок, затем поднес руку к щеке доктора в легкой ласке. — Хватит извиняться, Джон. Доктор закрыл глаза, позволяя этим словам осесть внутри себя. Он никогда не переставал извиняться перед ним, точно так же, как Шерлок молча извинялся за те три года, что его не было рядом, просто играя на скрипке и оставаясь рядом с Джоном, когда он больше всего в этом нуждался. Не все было идеально. Возвращение Шерлока в общество, открытие того, что они создали Бонд, постоянные просьбы исследователей, заинтересованных в их уникальной Связи, единственный случай Несвязанного, ОРД которого появилось, и ООС, ОРД которого зажил. А потом были кошмары, которые мучили их обоих; трудности Шерлока полностью восстановить силы, последствия юридических проблем Джона, маленькие и большие проблемы каждого дела, которое они принимали, и их ежедневные стычки, которые постепенно становились частью их жизни. Они старались восстановить свои жизни. Но Джон впервые мог видеть больше. Он мог видеть дальше. Сладкий вкус слова «вместе». Золотое обручальное кольцо на пальце. Ребенок, кто знал? О, это было бы прекрасно… но знания о том, что каждое утро он просыпался со спящим лицом Шерлока рядом со своим, каждом «добром утре» с поцелуем в губы, этого было достаточно. Джон видел как смотрит на себя в зеркале, как пшеничный цвет волос уступал место седине, видел, как Шерлок целует эти самые белые волосы. Он видел домик на природе, собаку, пчел. Боль в спине и раздраженные гримасы при виде того, как трудно стало наклоняться. Радости и боли, моменты страха и моменты возбуждения, физические травмы и прочее, но все это было ничем, это было нормально, и он чувствовал, что все уладится, пока он сжимает руку Шерлока, чувствуя в ответ сжатие другого. Он видел жизнь, которая стелилась перед ними, как будто они уже прожили ее. И кто мог сказать, что это было не так? Если их душам было суждено возродиться вечность, чтобы они пережили одни и те же жизни в разные эпохи… если это означало встречаться каждый раз, каждый раз быть рядом с Шерлоком, тогда Джон не мог быть счастливее. Вместе. В жизни и в смерти. Жизнь за жизнью. Всегда.