***
Мэри Морстен была учительницей английского языка. Родом из Манчестера, она переехала в Лондон со своим предыдущим мужем, который пару лет назад погиб в автокатастрофе. Она начала заниматься волонтерством в Сент-Томасе в качестве терапии для преодоления горя, но потом не смогла остановиться. Ей нравился ячменный кофе, читать и есть в ресторанах быстрого питания. Еще она любила ходить в кино, но только для того, чтобы смотреть ужасы и боевики; ее идея заключалась в том, что романтические комедии можно было посмотреть и дома. У нее был рыжий кот по имени Оливер — дань уважения фильму Диснея — и в свободное время она с удовольствием рисовала. Джон узнал все это примерно за час общения, сидя за столиком в кафе недалеко от Гайд-парка. В то воскресенье они случайно встретились в парке, и после нескольких секунд смущенного приветствия, Джон сделал первый шаг и пригласил ее на кофе (практически первое, что пришло в голову). Она согласилась. Они сели за столик после заказа, и начальные десять минут превратились в часы. За это время ее, все еще наполовину полная чашка черного кофе, остыла, и она заказала ванильный латте, чтобы не разочаровывать официантку, которая начала на них пялиться. Джону нравилось с ней разговаривать. У Мэри была улыбка, которая передавала безмятежность и необычный способ рассказа, который мог превратить повседневные вещи в совершенно особенные приключения. Она была милой, умной и хорошо образованной, и по тому, как она выражалась, доктор мог точно сказать, что девушка была очень эрудированной, вероятно, благодаря всем книгам, которые она читала. В шутку она рассказала, что ее муж однажды сказал ей: «Мэри, если однажды, когда я вернусь с работы, тебя не будет дома, я обязательно найду тебя в одном из твоих обычных книжных магазинов». Она также казалась безмятежной, когда говорила о своем мертвом муже, и Джон не мог не ценить ее за это. Не каждому удавалось успокоить свою душу, встать и продолжить жить после такой серьезной потери. Ему самому это еле удавалось… Говорить о Шерлоке для него было все равно, что схватиться за крышку ящика Пандоры и попытаться открыть ее; этого просто не следовало делать. Он боялся тревожить эту боль, запертую в забытом уголке его подсознания. Джон предпочитал безразличие и самоотречение. Если он не будет думать, он был уверен, что рано или поздно эта боль забудется, и все остальное исчезнет вместе с ней. Возможность начать сначала. Прямо сейчас он желал только этого. Прошло уже больше года. С каждым днем образ Шерлока тускнел, курение становилось более привычным и менее ритуальным. Он забывал его, и это было нормально. После кофе, когда пришло время возвращаться домой, Джон принял решение. Это может быть обман, или способ ввести себя в заблуждение, или попытка отвернуться от этого темного комка жалости к себе, хлопающего его по плечу, пытаясь привлечь его внимание. На самом деле это могло быть что угодно, но оно определенно не было чем-то плохим. По крайней мере, в тот момент так казалось. Он пригласил Мэри на ужин. Она согласилась.***
Гейрат, Иран. Один год и шесть месяцев. Шерлок выбрался из джипа вспотевший и усталый, его форма прилипла к коже, а ботинки были как две печи. Его усы покалывали верхнюю губу каждый раз, когда он говорил, а влажный воротник рубашки натирал кожу под его короткими каштановыми волосами. Сержант, который приехал забрать его на границе с Ираком — всего в нескольких километрах от него, — вышел из машины и проводил в заброшенное и полуразрушенное здание без окон, которое функционировало как временная база для небольшой оперативной группы английской армии. Снаружи, в пустынном песчаном дворе, солдаты сидели с винтовками на коленях и играли в карты в тени маскировочной сетки цвета хаки. Они поднялись по короткой лестнице, затем по узкому захудалому коридору. Сверху вниз стены рассекают трещины разного размера, заставляя усомниться в реальной структурной устойчивости здания. В архитравах не было дверей, и в пыли по всему полу были рассыпаны осколки синего дерева. Должно быть, когда-то это было какое-то правительственное здание. По крайней мере, до войны. Они прошли весь коридор до последней двери, перед которой сержант жестом приказал ему подождать снаружи. Шерлок услышал, как военный объявил о визите обитателю комнаты, затем, получив положительный ответ, снова вышел и жестом пригласил детектива войти, после чего сам сразу же вышел. Комната была хорошо освещена и полностью пуста, за исключением деревянного стола точно в центре, на котором были разложаны чертежи и карты всех видов. Единственный обитатель, высокий, лысеющий мужчина с капитанским званием и в камуфляже цвета хаки, встал по стойке смирно, как только Шерлок переступил порог. Шерлок повторил жест. — Отставить, — сказал он тогда. Другой расслабился, протянув ему руку в знак приветствия. — Капитан Стивен Миггс, — представился. Шерлок крепко схватил руку, держа плечи прямыми. — Майор Джейми Стюарт, — сказал в свою очередь. — Добро пожаловать, майор. О причинах вашего визита меня проинформировало начальство. Как прошла поездка? — вежливо поинтересовался. Шерлок хорошо продумал, что и как ответить. Идея Майкрофта внедрить его в армию под маской офицера имела множество недостатков, но они не смогли придумать ничего лучшего. После месяцев абсолютного затишья, Шерлоку удалось разжиться несколькими слухами, информацией о человеке, соответствующему описанию одного из приспешников Мориарти. Детектив вцепился в след, как собака, преследуя добычу, пока запах не потускнел, а слухи не стали конкретными. Убедившись, что один из людей, которых он искал, был замешан в деле о контрабанде урана между Россией и Ираном, он сообщил о своих выводах брату и придумал этот полный дыр план. Но практически единственный, который можно было придумать за такие короткие сроки. У Великобритании была небольшая политическая поддержка в зонах боевых действий, и единственной службой, фактически связанной со страной, была армия. У них не было выбора, кроме как рискнуть всем. — Жарко, — ответил Шерлок, обходя стол, заложив руки за спину. Он старался не показывать неуверенный темп истощения, своего верного спутника с тех пор, как он начал настоящую охоту и был вынужден покинуть Лхасу. — Через некоторое время вы к этому привыкнете, — просто сказал капитан, приближаясь. Как только он оказался перед картами, военная серьезность взяла верх, и Шерлок сразу понял, что для шуток больше нет места. — Мы находимся в этой деревенской норе почти три недели. Как вы, вероятно, знаете, отношения между Ираном и Соединенным Королевством ухудшились в последние годы настолько, что посольство было закрыто, а въезд в страну запрещен. Мы должны находится возле границы, чтобы отступить в Ирак в случае дипломатических проблем, — кратко пояснил он. Другими словами, подумал Шерлок, если иранское правительство нацелится на них, им следует отступить как можно скорее. Теперь он мог понять, почему военных не было в Тегеране. После короткой паузы капитан продолжил. — Причина разногласий — ядерная энергия. Пару лет назад Иран выразил свое мнение о создании атомных электростанций, чтобы получать от них энергию, но, будучи по сути своей коренной страной на нефтяном уровне, большие шишки Организации Объединенных Наций восприняли это, как попытку гонки вооружений, и запрос был отклонен. За исключением того, что Иран не хотел прислушиваться к причинам и прекратил все контакты с Западом, — он на мгновение помолчал. — Мы считаем, что Иран незаконно ввозит уран из России, но часть этой партии попадает в другое место. Мы обнаружили вторичную контрабанду в Восточную Азию, вероятно, в Корею, и именно в одной из тех подгрупп повстанцев мы определили человека, которого вы ищете, — сказал он, подходя к шкафу для хранения документов и вытаскивая папку. Раскрыв ее на столе, военный вытащил три слегка размытые, но достаточно четкие фотографии одного и того же человека. Шерлок подавил довольную ухмылку. — Саймон Ньюкомб, — подтвердил капитан, коснувшись одной из фотографий. — Снайпер, рецидивист… но я думаю, что вы это уже знаете. Теперь он наемник. Ему щедро платят за то, чтобы он сопровождал груз до границы с Пакистаном, и, хотя мне и неприятно это признавать, он усложняет нашу работу, — закончил военный, выпуская воздух из носа. — Поэтому, думаю, вы понимаете почему я рад вам помочь, майор, — добавил мужчина. Шерлок кивнул, глядя на три фотографии, а затем на карты ниже. Координаты и светлые участки выбранных троп посреди пустыни были отмечены карандашом, а красными крестами обозначены вероятные места контрабанды товаров. Одна из них находилась недалеко от Тегерана. — Когда планируются следующие действия? — спросил Шерлок, глядя на капитана, чтобы передать как можно больше уверенности. В этом случае он играл роль майора, посланного правительством, и не мог позволить себе жаргон и очевидную жестикуляцию военных из фильмов. — Завтра вечером, — внезапно ответил тот. — Где? — Примерно в шестидесяти километрах к востоку отсюда, — Миггс указал на место посреди пустыни. Шерлок кивнул. — Вы не возражаете, если я позвоню? Капитан кивнул. — Не торопитесь, я буду во дворе со своими людьми, — сказал мужчина, выходя из комнаты. Оставшись один, Шерлок вытащил телефон из внутреннего кармана пиджака. Он набрал номер, защитный код и снова другой номер. Майкрофт ответил. — Новости? — немедленно спросил он глубоким тоном. На него было не похоже отказываться от любезностей, которые обычно принимали форму саркастических шуток. — Ньюкомб, — ответил Шерлок так же быстро, — он не терял времени, стал наемником, занимающийся контрабандой урана в Восточную Азию, — сообщил брату, не отрывая взгляда от карт, разбросанных на столе. Послышалась секунда тишины на другой стороне. — Это точно он? — уточнил. Шерлок мог слышать тихую гневную вибрацию в его голосе. Это был один из тех редких моментов, когда Майкрофт не просто грозил быть опасным. — Да, — ответил он. Снайпер Лестрейда. — Я позабочусь об этом, — сказал перед тем, как повесить трубку. Шерлок, после звонка, несколько секунд наблюдал за телефоном, затем перевернул его и открыл заднюю крышку. Он собирался вынуть батарею, когда, не сводя глаз с серебряного кольца, поколебался и снова перевернул гаджет. Он открыл пустое сообщение, набрал номер, который знал наизусть, и начал писать. Пальцы быстро летали по маленькой клавиатуре с силой привычки, которую он еще не потерял, щелкая по клавишам и буквам, формируя слова. Минус два, Джон. Еще один шаг к дому. — ШХ Большой палец оставался подвешенным над зеленой кнопкой. Возможно, даже если бы это сообщение дошло до него, Джон подумал бы, что это чья-то неудачная шутка. Кто-то, кто хотел над ним пошутить, издалека истязать. Майкрофт держал его в курсе обо всем, что происходило с Джоном, о его делах, проблемах с поиском работы и жилья. Шерлок не мог защитить его от предрассудков людей, нет, он не мог этого сделать. Единственное, что он мог сделать, так это идти вперед, чтобы вернуться. Вздохнув, он удалил сообщение. Вынул батарею, сим-карту и, зажав ее между большим и указательным пальцами, сломал. Затем бросил телефон на землю и разбил его двумя меткими ударами ног. Ему оставалось только ждать. Три дня спустя, путешествуя на пароме в Рас-эль-Хафджи через Персидский залив, он услышал интересный разговор из-под красно-белой клетчатой кефии. Двое молодых людей обсуждали военную операцию, которая прошла прошлой ночью недалеко от западной границы Ирана. Они говорили по-таджикски, поэтому Шерлок не мог понять ничего, кроме общего смысла речи, но, очевидно, контрабандисты были схвачены все, кроме одного, убитого точным ударом в голову. Единственный иностранец. Шерлок спрятал под тканью сардоническую улыбку. Очень непрофессионально, Майкрофт.***
Они неспешно шли по Лестер-сквер, останавливаясь перед витринами магазинов и театров. Вечер был прохладным, но не влажным, благодаря хорошей погоде. Мэри шла рядом, цеплялась за его руку. Джон иронично комментировал некрасивые сувениры, которые город предлагал туристам, вещи, которые он не поставил бы на мебель или шкаф, даже если бы это было необходимо для его выживания. В тот момент Джон обнаружил, что смеется, громко, счастливо. Они встречались уже несколько месяцев, но ничего кроме встреч и мимолетных поцелуев не было, им обоим нужно было время, они никуда не спешили. Они пришли из двух разных, но болезненных ситуаций, оба были частью большого замысла, который развалился без предупреждения, и, как плывущие по течению души, им сначала нужно было найти свой путь назад. Джон считал, что наконец нашел проблеск света. Мэри была милой, веселой и умной. Достаточно причудливой, чтобы быть интересной, но не диковатой. У нее были нормальные увлечения, она жила за пределами центра, но в тихом районе, она всем нравилась. Внезапно Джон понял, что с нетерпением ждет выходных, чтобы увидеть ее. Гулять с ней было все равно, что дышать чистым воздухом, нескольких часов отключиться от всего и на время освободиться от призраков, которые его мучили. Они никогда не говорили о том, что было между ними, об этой ситуации «больше, чем друзья, но не слишком», но ни один из них не вел себя так, как будто чего-то ожидали от другого; им было хорошо вместе, и это было самым важным. Джон испытывал к ней нежные чувства. Он не знал, была ли это любовь, наверное нет, потому что чувство, которое он испытывал к Шерлоку: глубокое, грязное, странное и сложное чувство, все еще было частью его, смешанное с запахом никотина. Оно не позволяло Джону видеть дальше собственного носа. Но Мэри была создана из улыбки и жизнерадостности, нормальности и нежности. Мэри олицетворяла жизнь, к которой он стремился с детства, прежде чем имя, такое кровавое и болезненное, как память о человеке, которому она принадлежала, разрушало ее по частям, каждую минуту каждого дня, в течение многих лет. И хуже всего, Мэри знала. О нем и Шерлоке, о имени на его пальце, о его жизни. Джон рассказал ей все, вдаваясь в подробности, получая милые улыбки и теплые объятия. Мэри знала, что в материальном плане Ватсон не мог ей предложить многого, но ее это устраивало. Джон задавался вопросом, чего он еще ждал. — Мэри? — позвал ее, остановившись возле фруктового магазина. Женщина, замедляя шаг, с любопытством посмотрела на него. Доктор был поражен тем, насколько легко было подобрать слова. Он взял ее за руки. — Ты же знаешь, я не могу дать тебе многого, — начал он, — у меня нет ни приличной работы, ни перспективы найти лучшую. Я живу один над парикмахерской. К тому же я… Мэри оборвала его. — Боже мой, только не говори, что ты собираешься произнести речь, о которой я думаю! — воскликнула с удивлением на лице. Джон улыбнулся. — Можно я закончу? Она хихикнула. — Да, извини. Продолжай, — сказала сразу. — Я говорил… черт возьми, я сбился, — оба засмеялись. — Я хочу спросить тебя, Мэри Морстан, примешь ли ты меня и такого? — спросил Ватсон тихим голосом, не замечая толпу людей, проходящих возле них. — Джон Ватсон, ты не один из моих учеников. Говори четко, — поддразнила его, придвигаясь немного ближе. Джон уже прочитал ответ в ее глазах, но все равно перефразировал вопрос. — Я бы хотел, чтобы наши отношения перешли на новый уровень, — сказал тогда. Мэри вытянула шею и поцеловала его. Это был единственный ответ, в котором он нуждался. Где-то внутри застонал призрак Шерлока Холмса. Джон проигнорировал эту боль.***
Мекка, Саудовская Аравия. Один год и одиннадцать месяцев. Человек через улицу, за широко открытым окном, разговаривал с одним из арабских наркодилеров, у которого он купил гашиш для своих развлекательных вечеров. Закатный свет проникал горизонтально из окон, и, несмотря на высокий диапазон температур в пустыне, до самого захода солнца воздух оставался смесью пламени и духоты. Шерлок опустил бинокль, спрятавшись за угол своего убежища. Этим человеком был Адам Ворт. Шерлок нашел его в Эр-Рияде четырьмя месяцами ранее. Прежде чем потерять контакт с Майкрофтом и начать преследовать его через половину Саудовской Аравии в Мекку, где он, казалось, наконец остановился. Перед тем, как начать фиксированную засаду, которая длилась несколько месяцев и была более утомительной, чем любая окопная война. Холмс использовал последние деньги, которые у него были, на оплату аренды этой комнаты. В этом пригороде нельзя было надеяться на что-то более технологичное, чем телефон-автомат, поэтому о помощи брата не могло быть и речи, и в любом случае Шерлок не мог двигаться, кроме как следовать за Вортом во всем, что тот делал… а делал он не многое. Его шаги были скрупулезно просчитаны. После первых двух месяцев Шерлок обнаружил, что ему не хватает еды, и в течение двух недель ему стало не хватать и воды. Вода была, но до питьевой ей было далеко. Однажды Холмс решил рискнуть, но приступ дизентерии и лихорадки вырубили его на три дня и превратили жаркую мартовскую неделю в настоящий ад. Он собирал еду путем воровства, те несколько раз, когда Ворт выходил из своего убежища; было легко прикарманить яблоки и финиковые веточки с прилавков в час пик, когда большинство людей толпилось на улице, и ему было легче спрятаться, замаскироваться среди других. Иногда ему удавалось раздобыть несколько кусков вяленого мяса. Он изо всех сил старался есть белок и жир, элементы, которые ему нужны были, чтобы оставаться на ногах, но ему не всегда это удавалось. К счастью, он был талантливым вором. Иногда жена домовладельца делила с ним кус-кус, или курицу, и, хотя ему не нравился пряный вкус типичных арабских блюд, у него не хватало наглости жаловаться. Шерлок постоянно потел, и для таких, как он, было легко заразиться болезнями, к которым у местных жителей были иммунитет. У Ворта, похоже, был какой-то денежный доход (от торговли или контрабанды, предположил Шерлок) и, следовательно, жил он более комфортно. Но Шерлок никогда не жаловался. Он не открывал рта несколько месяцев, за исключением того, чтобы поблагодарить жену домовладельца на ломаном арабском и несколько других случайных слов. К счастью, Мекка была городом паломников, и это правило применялось и в таких районах, как этот, поэтому было несложно увидеть иностранцев, фактор, который не позволял ему привлекать слишком много внимания. Он определенно похудел как минимум на десять фунтов и чувствовал себя усталым. В маленьком грязном зеркальце, которое он имел в своем распоряжении, отражался образ исхудавшего человека, чьи ребра можно было пересчитать на вдохе, а его волосы начали удлиняться и снова темнеть. Посередине темно-каштановых кудрей появились белые волосы, этому Шерлок не удивился. Несмотря на солнце, его кожа была скорее обожженной, чем загорелой, и по левой руке распространилась грибковая сыпь, которая постоянно зудела. Он старался не чесаться, чтобы сыпь не расширилась, но когда его пальцы начали опухать, Шерлок был вынужден снять серебряное кольцо, чтобы кровообращение не остановилось. На безымянном пальце образовалось маленькое темное пятно — вероятно, синяк или порез; он снял кольцо слишком поздно? — но детектив не обратил особого внимания. Ночью, когда Ворт выключал свет и ложился спать, Шерлок наконец мог отвлечься. Преследование не походило на простоя, он не был жертвой скуки, но жестокий холод арабской ночи унес с собой воспоминания о более влажных ночах, проведенных в его любимом Лондоне. Он был вдали от дома почти два года, и больше не получалось верить в: «Я здесь по уважительной причине». Единственная мысль, которая могла дать ему немного покоя, — это Джон. Последние новости, которые у Шерлока были о нем, датировались шестью месяцами ранее, а Майкрофт не особо любил вдаваться в подробности. Брат просто сказал ему, что с Джоном все в порядке, что он пытается идти вперед, что за ним пристально и постоянно наблюдают, и что, прежде всего, никто из приспешников Мориарти не преследует его. Его постоянная мысль и первая необходимость. Джон был в безопасности. В этот момент, шесть месяцев спустя, он мог только убеждать себя в этом. Перед тем как заснуть, он обычно брал гвоздь, который ему удалось оторвать от одной из ножек квадратного столика, и соскребать штукатурку за изголовьем кровати, скрытую от глаз, и бездумно писать короткие сообщения, адресат которых никогда не получил бы. Еще один день, Джон. — ШХ Я сделаю это, Джон. — ШХ Я знаю, что ты в порядке, Джон. — ШХ Я знаю, что ты меня ненавидишь, Джон. — ШХ Это было необходимо, Джон. — ШХ Я все еще помню, Джон. — ШХ Я еще никогда не скучал по дождю так, как сейчас, Джон. — ШХ Джон… — ШХ Ты делаешь меня плохим человеком.***
Мэри жила на Марбл Арк, в квартире, переоборудованной из того, что раньше было очень просторной квартирой-студией, сильно обесценившейся из-за непривлекательного расположения (она находилась над китайским рестораном). Однако, несмотря на постоянные потоки людей и очень оживленную улицу, место было красивым и позволяло жить более чем прилично. Джон переехал в эту квартиру несколько месяцев назад, и, объективно говоря, его жизнь не могла идти лучше, чем сейчас. Он жил с умной и очаровательной женщиной, которая любила смотреть с ним автомобильные программы по понедельникам и никогда не уставала от пересмотров «Доктора Кто». Конечно, его жизнь больше не была полна событий и опасностей, как когда он вернулся из Афганистана, но она превышала все стандарты, которые мог себе позволить такой человек, как он. Он также познакомил Мэри с Грегом. С тех пор, как Джон начал встречаться с Мэри, он и инспектор стали чаще встречаться, восстанавливая ту дружбу, которая мало помалу начала тускнеть. Теперь они были хорошими друзьями, и до тех пор, пока они не затрагивали аргумент «Шерлок», их вечера в пабе были как у обычных людей: веселые и живые, спокойные и не очень, какими могут быть только мужские посиделки. Тот факт, что Грег был простым человеком, сделало их общение еще проще. Короче говоря, у него была лучшая жизнь, чем он мог ожидать, и он не мог на это жаловаться. И все же… и все же. Ему было стыдно признаваться себе каждую ночь перед сном, что что-то было не так. Как будто в большой головоломке, которую он изо всех сил пытался собрать, был плохо разрезанный кусок, который не подходил к другим. Трещина, щель, дуновение холодного воздуха. Это были ночи, когда он не мог заснуть и, встав с постели, не разбудив Мэри, Джон выходил на балкон и закуривал сигарету. Обычно это срабатывало. Обычно этот тупой комок боли, который он впихал внутри никотиновой палочкой, хорошо успокаивал его, заполняя пустоту смолой и сожалениями, позволяя прожить еще несколько дней. К настоящему времени это было больше обязанностью, чем привычкой, чем-то, что он действительно предпочел бы прекратить делать, и, несмотря на все попытки, он просто понял, что не может, у него не хватало сил. Джон никогда по-настоящему не вспоминал Шерлока Холмса. Он никогда не бродил посреди совместно решенных дел, никогда не представлял себе его лицо, глаза, волосы или голос. Для Джона Шерлок стал чем-то вроде невидимого и нематериального присутствия, проклятого и нежеланного, от которого было невозможно избавиться. Именно он решал, когда вызвать это присутствие, как демон, которого нужно было вызвать с помощью ритуала, который принимал форму дрожи на затылке; как неприятное ощущение, которое смотрит на него из тени, неприятное чувство на тихой и плохо освещенной дороге. И Джон ненавидел его. Изо всех сил ненавидел. Брошенный дважды, оба без права принятия решения. В последний раз Шерлок даже не дал ему шанс спасти его. Или хотя бы попытаться это сделать. Ватсон больше не мог этого выносить. Он пытался забыть его, стереть любые воспоминания, любые раскаяния, любые мысли, которые были связаны с Шерлоком Холмсом, но это казалось невозможным; всю оставшуюся жизнь, какой бы путь он не выбрал, каждую ночь в течение пяти минут Джон будет сожалеть о каждом моменте, проведенном с этим человеком. Каждую секунду Бонда, которого никогда не существовало. В ту ночь это негодование оказалось более стойким. Как будто он выработал устойчивость к этому ритуалу, как вирус может развить устойчивость к лекарствам. Оно травило его кровь, разум, легкие. Присев к перилам балкона, упираясь лбом в холодный металл, он сжимал дымящийся окурок сигареты, которая перестала приносить облегчение. Раздавленный, вот как он себя чувствовал. Под тяжестью такого сложного чувства, которого невозможно было расшифровать. Он чувствовал только негатив — гнев, обиду, ненависть, вину, печаль, одиночество, неполноценность — и удушающую тяжесть. Но единственное, что он знал, единственное, в чем он был уверен, — это то, что стержнем этого ограничения был Шерлок Холмс. Шерлок Холмс, который использовал его, а затем бросил. Шерлок Холмс, который привлек его к себе, даже не стараясь, будучи лишь самим собой. Шерлок Холмс, который заколдовал, уважал, исцелял его. Шерлок Холмс, который… поцеловал его. Который погладил собственное имя на пальце Джона. Мужчина, который умел раскрыть все его тайны одним лишь взглядом. Шерлок, который, на чертову минуту, казался более человечным, чем кто-либо другой. Шерлок Холмс, который дал ему фальшивые надежды. Нет… Шерлок Холмс не сделал ничего, кроме как разрушить жизнь Джона с самого первого дня его рождения, теперь он понял. Теперь он это понял.***
По прибытии в Гиддах, город с видом на Красное море на западном побережье Саудовской Аравии, он вошел в отель недалеко от порта и назвал сотрудникам стойки регистрации свое имя. Ник Филлипс. Судя по всему, несмотря на поздний час, работников предупредили о его прибытии, и те, в свою очередь, не задавали лишних вопросов. Девушка, стоящая за стойкой, дала ему ключ от номера, платежную квитанцию и довольно толстый, полностью запечатанный конверт из коричневой бумаги. Если бы Шерлок не знал, что в нем содержится, и если бы он не связался с Майкрофтом несколькими часами ранее после нескольких месяцев затишья, ему, вероятно, пришлось бы спать в какой-то подворотне. Без связей и информацией, Шерлоку пришлось распланировать трудное путешествие через море Судана, и, как известно, эти места не были спокойными. Он устало кивнул молодой девушке и измученно зашагал в свою комнату, заперев дверь за спиной. Это была большая, удобная комната с тяжелыми занавесками и удобной на вид кроватью, и впервые за долгое время Шерлок почувствовал, что хочет мысленно поблагодарить Майкрофта за его эксцессы. Он не спал на приличном матрасе больше года, а его спина остро в этом нуждалась. Рядом со столом его ждала тележка с несколькими подносами, Майкрофт, похоже, позаботился и об этом. Он даже не снял плащ, который носил поверх одежды, залитой кровью и песком. Он ел руками, даже не удосужившись сесть. Объективно мясо не было очень вкусным, курица и индейка были слишком острыми или совсем без приправ, но голод, который сопровождал его последний период, сделал эту скромную еду лучшею из той, которую он когда-либо ел. Он обнаружил, что проглатывает еду целыми кусочками, даже не разжевывая их, почти с трудом, но два заветных стакана пресной воды решили проблему. Когда он закончил с мясом, картофелем и половиной овощного кускуса, он набросился на ананас и финики, остановившись только тогда, когда почувствовал, что его живот распух и тошнота угрожает своими спазмами. Только после этого он принял душ, наслаждаясь ощущением теплой струящейся воды по коже. Он не торопился, тщательно умывался, чистил зубы и осторожно брился, держа глаза закрытыми, а рот открытым под струей, как если бы давление воды могло помочь ему очистить грязь, которую он чувствовал внутри, застрявшей, как ржавчина на стенах его души. Шерлок вышел из душа только тогда, когда кончилась горячая вода и на кончиках пальцев появились морщинки. Оставшись в халате, с влажными волосами, Холмс сел на кровать. Он открыл конверт и достал документы, удостоверяющие его личность (Эдмунд Тэлботт), новый одноразовый сотовый телефон и два шприца с несколькими кубиками прозрачной жидкости; Шерлок предположил, что вакцины были предоставлены слишком опасливым Майкрофтом Холмсом. Вздохнув, он бросил все на одеяло рядом с собой и лег. Убийство Ворта стоило месяцев преследования. В конце враг совершил ошибку, благодаря которой Шерлок сумел войти в его квартиру, и после очень короткой рукопашной схватки, в которой детектив возымел вверх (Ворт чувствовал все прелести гашиша). Холмсу удалось не только убить его, но также получить информацию о двух его соратниках: Спенсер и Моран. Впервые за почти два года он остался доволен. Еще немного. Два человека, может, через шесть или семь месяцев, он сможет вернуться в Лондон. Вернуться домой, к прежней жизни. Шерлоку придется многое объяснить всем, в частности Джону, но он был уверен, что рано или поздно Ватсон поймет. Не сразу, нет… доктор, вероятно, ударит его кулаком или головой… детектив обнаружит себя с окровавленным носом и свистящими ушами от всех криков, в которые Джон наверняка бросится. Но этот опыт научит его ценить время. Он рассеянно тронул безымянный палец левой руки большим пальцем, почувствовал покалывание в коже. Нахмурившись, Холмс повторил движение, но эпидермис отреагировал на давление легкой болью. Заинтригованный этой странной реакцией, он включил прикроватную лампу и положил тыльную сторону руки перед лицом. То, что он увидел, перехватило дыхание и заставило его глаза расшириться от неподдельного удивления. Буквы. На его коже были буквы. Они не были хорошо обозначены, только темно-розовые точки, выделяющиеся из кожи, но они не могли быть ничем иным, кроме букв. Как молния, он вскочил с кровати и направился в ванную, где белый неоновый свет позволял разглядеть написанное. Это было невозможно. Или, если это было возможно, это не имело прецедентов. Шерлок никогда не слышал о том, чтобы Несвязанный создавал Связь в течение жизненного цикла, обычно это происходило между одним циклом реинкарнации и следующим… Детектив не знал, что думать. Он по глупости попытался потереть палец под водой, но буквы не исчезли. На самом деле они стали более отчетливыми. Сглотнув, он поднес руку к глазам. Четыре буквы. Джон. Ему пришлось опереться на раковину руками. Как это было возможно? Исследование об ОРД не были закончены, изучения все еще продолжались, и Шерлок не был заядлым читателем новых открытий в этой области; его расследования редко были связаны с ОРД — для двух Связанных людей было более чем необычным убивать или причинять боль друг другу из-за защитного инстинкта, который автоматически возникал вместе с самой Связью, поэтому Холмс не имел представления о том, как Несвязанный мог восстановить уже разорванную Связь. Да и не было никаких гарантий что это был его Джон. Сколько Джонов могло быть в Британии? А в мире? Но чем больше он думал об этом, тем больше убеждался, что это не может быть никто другой. Был только один способ быть уверенным — прикоснуться; контакт кожа-к-коже, и Связь будет сформирована. Если предположить, что с помощью этого имени действительно появляется возможность воссоздать Связь, которой не было до этого момента (будет ли она существовать и позже? ОРД Джона тоже изменится? Что бы произошло, после их контакта? Джон остался бы ООС? Эти изменения касались только одного, или обоих членов пары?). Слишком много вопросов, слишком мало ответов. Вскоре Шерлок заснул, серебряное кольцо снова находилось на своем месте.***
Они расстались. Они не спорили, не кричали, не били посуду и не угрожали разрушить жизнь друг друга. Джон в любом случае не стал бы этого делать, отчасти потому, что он не был таким человеком, а отчасти потому, что, если они оказались в том болоте, это была его вина. — Ты хороший человек, — сказала ему Мэри перед расставанием. — Я знаю, что ты старался изо всех сил, но на самом деле ты никогда не полюбишь меня достаточно сильно. А я знаю, как выглядит это чувство. Они идеально подходили друг другу в глазах всех, и, возможно, проблема заключалась в том, что они идеально подходили и в собственных глазах. Они не ссорились, не конфликтовали, по факту ничего не делали, чтобы раздражать друг друга, и находили решение каждой проблемы, просто разговаривая, как цивилизованные люди. Всегда улыбчивые, приветливые и спокойные. Они были действительно счастливы друг с другом, это была не выдумка, но, как ни странно, правдой это тоже не было. Джон не знал, как описать или объяснить, когда начался этот странный налет, но однажды утром он проснулся и почувствовал, что они двое просто пытаются понравится друг другу, как если бы они были планом Б, после неудачной истории. От части так и было. Мэри вдова, он… в каком-то смысле тоже. Между ними возвышались картонные стены, достаточно тонкие, чтобы слышать голос человека с другой стороны, но достаточно плотные, чтобы не суметь их разрушить. У каждого из них на плечах находился разный груз, и они оба были слишком отчаянными, пытаясь избавиться от него. Эти отношения могли длиться вечность, поэтому им пришлось сразу же поставить точку. Может быть, Мэри была готова сбросить этот груз на обочину и выпрямить спину. Скрыть черное имя бывшего мужа под новым золотым кольцом. Не раз она намекала на брак и семью, используя те шутки, в которых содержится невысказанное желание, но Джон так и не ответил. Хотя он несколько раз желал такой жизни — такой нормальной, — теперь, когда она была у него под рукой, он не мог найти в себе смелости сказать «да». Часть его — глубокая, укоренившаяся, темная, скрытая, — которая все еще держала потрепанную головку красной нити, плывущую в небытие; Связь давным-давно разорвана, но для Джона она была важной, и чем больше он пытался убедить себя, что это не так, тем больше она набирала сил. Из этой несправедливости зародилась ненависть, а из ненависти вырос гнев. Улыбаться стало утомительным, сохранять спокойствие — бороться с самим собой, сопротивляться желанию все бросить — было делом здравого смысла. До этого момента он считал, что вести бессмысленную жизнь — зло, но Джон с горечью обнаружил, что вести жизнь, полную обиды, было еще хуже. По крайней мере, пустота не разъедает плоть и разум секунда за секундой, минута за минутой. Пустота — это сдача, это тишина; гнев — это возбуждение и напряжение нервов и желание укусить, оторвать зубами полоски живой плоти у всех, кто хоть словом обратится к нему. И он был почти благодарен за смерть Шерлока Холмса, потому что, будь тот перед ним, Джон бы его убил. Без промедления.***
Он сидел за столом с ватой и дезинфицирующим средством в одной руке, а в другой держал телефон у уха. — Так где ты сейчас? Голос Лестрейда на другом конце телефона звучал искренне печальным. Это было одной из черт, которые нравились Джону в Греге: инспектор умел испытывать и выражать искренние чувства. Джон считал, что Грег даже не умеет лгать. — У Гарри. Я останусь здесь, пока не найду другое жилье, — ответил он, крепко держа телефон плечом, пока снимал кольцо с пальца и начинал расклеивать лежащий под ним пластырь. После возвращения из Афганистана его сестра пыталась хоть как-то быть полезной — чувство вины? Совесть? Ответственная терапия? После разлуки с Мэри, Джон дал ей такую возможность. Квартира была скромной, но уютной, с одной спальней, но Джон не возражал спать на диване. Пока у него была крыша, под которой он мог оставаться, его все устраивало. — А как же квартира в Шордиче? — спросил Лестрейд. На фоне его слов звучала легкая фортепианная музыка, и Джон не мог не сморщить нос. Он знал, кто играл на пианино. — Контракт закончился, как только я вышел за дверь. Я поищу где-нибудь еще, может быть, в пригороде, — пояснил. Он практически чувствовал, как мозг Грега пережевывает каждое слово и придумывает, какое предложение нужно сказать. — Джон… ты знаешь, что можешь погостить у нас, — сказал он тогда. Инспектор выбрал неправильную фразу. — Грег… — Пожалуйста… — прервал его Лестрейд, — хотя бы подумай об этом. — Мне не нужно об этом думать! — парировал Джон твердым и жестким голосом, дрожащим от гнева, который все чаще просачивался в некоторых его фразах и в том, как он себя выражал. — Я не собираюсь ступать в дом Холмса, не говоря уже о Майкрофте. Конец обсуждений. На несколько мгновений в разговоре воцарилась тишина, оставив только эхо этих слов и легкий гул в ушах обоих. После нескольких секунд Джон вздохнул, массируя пальцами виски перед тем, как снова заговорить. — Прости меня, — сказал он в трубку. — Нет, ты прав. Когда дело доходит до него, я автоматически перехожу на льготную полосу… Прости, — ответил инспектор. — Полагаю, что это нормально… — парировал Ватсон, теперь не заинтересованный в разговоре. Он знал, что это не была вина Грега, что чувства, вызываемые Связью, включали в себя чувство защиты и определенный эмоциональный перевес, поэтому он не винил друга. Он просто… возможно, завидовал. Злой. Несчастный, что Майкрофт Холмс получил то, в чем ему отказали. Этот человек не заслужил ничего из того, что имел. — Послушай, Грег, мне, наверное, стоит отдохнуть. Со всей этой историей с Мэри, неделя выдалась тяжелей, — продолжил он затем, даже не пытаясь сделать оправдание более убедительным. — Давай поговорим за пинтой, хорошо? Может быть, на следующей неделе. Джон мог почти видеть, как друг кивает на другой стороне линии. В конце концов, Джон не спас только себя от смущения. — Я рассчитываю на это. Ах, Джон… Мне жаль, что ты расстался с Мэри. Я действительно думал, что это правильный вариант, несмотря на… ну, несмотря ни на что, — заколебался он. — Да… я тоже, — солгал Ватсон, завершая разговор и кладя телефон на стол. Затем он на несколько секунд помолчал, пытаясь не думать слишком много о значении этого разговора. Джон сразу же вернул свое внимание на палец. Он взял ватный тампон, но, взглянув на свой ОРД, позволил ему упасть обратно на стол. Прошло несколько месяцев с тех пор, как палец не воспалялся, недели, когда он больше не болел. Дни, точнее пять, не кровоточил. Имя «Шерлок» теперь имело вид слегка приподнятого красноватого шрама. Которое, мало по малу, исчезало.***
Хартум, Судан. Два года и три месяца. Человек, в которого он целился, не был Ральфом Спенсером. Запыхавшийся, с прилипшими к шее и вискам вспотевшими волосами, он заметил высокомерную улыбку того, кто во всех отношениях принял вид человеческой наживки. — Heureux de vous rencontrer, monsieur Holmes, — поддразнил мужчина, прислонившись к кирпичной стене, безоружный, один. Брошен двумя своими товарищами. Он попал в ловушку, как мышь. — Qui vous envoie? — спросил Шерлок, скривив губы и нос в раздраженной гримасе. Он двинул пистолет вперед, чтобы подчеркнуть необходимость быстрых и лаконичных ответов. Усмешка другого увеличилась. — Вы действительно думаете, что я расскажу вам, кто меня послал? — спросил враг на плохом английском с мягкой «р», и очень сильным французским акцентом. — Это было бы в ваших интересах, — сказал Шерлок, сохраняя спокойствие. Ему нужно было узнать все, что он мог, от человека, что стоял перед ним, иначе он просто зря потратил время, ничего не раздобыв. — Я наемник, вы действительно думаете, что пистолет меня пугает? — высокомерно спросил он. — Нет, но боль всех пугает, — парировал Холмс, внезапно прицелившись в левую голень человека и выстрелив. Выстрел сотрясся в воздухе с громом, за которым последовал болезненный крик другого, который рухнул на землю, держась за ногу. — Putain de merde! — выругался. — Особенно тем, кому платят только в том случае, если они остаются в живых, — небрежно продолжил Шерлок, уставившись на него широко раскрытыми глазами, его цель оперлась на другую ногу. — Я все еще жду ответа. — Тебе придется меня убить! — крикнул. Шерлок снова выстрелил, на этот раз попав по правой ноге. Еще один гром, еще один крик. — Alors? — настаивал Шерлок, целясь ему в грудь. — Себастьян Моран! — наконец закричал наемник, подняв окровавленную руку, показывая Шерлоку знак остановиться. — Себастьян Моран! В криминальной сети ходят слухи о парне, который преследует потерявшихся щенков Мориарти… Спенсер подозревал, что это был один из ваших, но он и представить не мог, что это ты во плоти! — выпалил мужчина высоким и всхлипывающим голосом. Шерлок глубоко вздохнул и опустил оружие. Быстро приблизившись к мужчине, он ударил его ногой по голове. — Merci pour la disponibilité, — сказал он, в то время как другой закатил глаза и упал без сознания на бетон. Шерлок натянул капюшон и побежал, переходя из одного переулка в другой, пока не добрался до другого конца города. Путь был не длинный, но трудность заключалась в том, что на таких людей, как он, в таких городах, смотрели со смесью любопытства и подозрительности. Он остановился в пустом и безмолвном месте, дыхание, которое теперь полностью лишило его. Вытащил мобильный телефон из кармана брюк и, быстро набрав текст, отправил короткое сообщение на частный номер. Прикрытие накрылось. Моран и Спенсер знают, что я жив. Джон? — ШХ Он ждал, переворачивая телефон в руках. Иногда он проводил взгляд по серебряному кольцу, в такие моменты Шерлок останавливался, представляя себе более темную надпись, скрытую металлом. Наконец пришел ответ. Аэропорт. MJN Air, частная компания. Представься как Мартин Крифф. Спенсера заметили в Монпелье. Джон в безопасности, наблюдение увеличилось вдвое. — МХ Шерлок быстро кивнул и, продолжая идти быстрым шагом, направился к маленькому аэропорту города.***
Первые осенние дни сделали лондонское небо свинцовым, заставляя детей Сент-Томаса забыть о играх во дворе. Школьные будни начались, а вместе с ними и приходы и уходы сестер, которые сопровождали младших детей. Старшие, в возрасте десяти лет и старше, уходили на занятия одни, и им разрешали вернуться позже, чем остальным. Но приход осени означал также появление первых простуд и сезонного гриппа. Бог знает откуда начал распространяться новый вирус, и Джону пришлось измученно спорить с несколькими людьми, чтобы те предоставили вакцину. Сироты, казалось, всегда были последними в очереди, и хотя такое поведение не должно было его удивлять или раздражать, он не мог контролировать свои эмоции. Брошенный, разочарованный, одинокий. Кого это волнует? Джон провел рукой по глазам, сидя за своим столом, оправляясь от очередного телефонного звонка в местную NHS (National Health Service). Наконец, прибыли две партии вакцин, но одна была предназначена для неправильного штамма, а в другой было недостаточно флаконов. В этом учреждении было много детей, некоторые были еще совсем маленькими, они не могли страдать из-за невнимания других. Голос внутри него прошептал «Майкрофт может решить проблему», но Ватсон проигнорировал эту мысль. Он поднял трубку, чтобы попытаться решить созданную непрофессионалами проблему, но энергичный стук в дверь прервал действие. — Войдите, — сказал он и через мгновение обнаружил у себя под носом красную швабру и веснушчатое лицо Ричарда, одного из его любимых нарушителей спокойствия. — Рик, — поздоровался с ним Джон, встав из-за стола и остонавливаясь перед ребенком. — Чем могу быть полезным? — Кажется, мне нужен пластырь… или два. Может быть, четыре, — сказал мальчик, хихикая и забираясь на койку, его рукава были полностью закатаны, и доктор сразу заметил его ободранную руку. — Я… эээ… упал со скамейки, — сказал он. Очевидное оправдание. — Или ты споткнулся о ворота, — поправил Джон, доставая дезинфицирующее средство и вату. — Рано или поздно тебя арестуют, — пошутил, рассмешив мальчика. Мальчик был таким же ООС, как и он сам. — Я гулял с Нерегулярными! — воскликнул мальчик, как будто имя их небольшой группы друзей могло разъяснить все царапины и синяки, которые дети получали. — С двумя из вас я очень неплохо знаком, учитывая, что вы мои частые пациенты. Вы должны быть более осторожными, — ответил Джон, надеясь, что упрека будет достаточно, чтобы заставить мальчика замолчать. Но ребенок, похоже, не хотел молчать. — Мы встретили мужчину. Он сказал, что знает вас, Док, и поздоровался. Джон приподнял бровь, но сначала не обратил слишком много внимания на то, что говорил Рик. Хотя прошли годы, он был Джоном Ватсоном, человек, который некоторое время фигурировал в газетах, поэтому он не очень удивлялся, если некоторые из детей разговаривали с людьми, которые знали его по имени. — Вы сказали ему, что я не раздаю автографов? — пошутил, повторяя фразу, которую всегда повторял в определенных случаях. — Да, но он попросил нам передать вам кое-что, — продолжил мальчик, роясь в карманах штанов. — Разве Сестры не сказали вам, не разговаривать с незнакомцами, Рик? — отцовским тоном спросил Джон, ожидая, пока ребенок закончит движение, чтобы продолжить свою работу. В ответ мальчик протянул ему кусок скомканной бумаги. Джон скептически посмотрел на листок. — Что это? — Я не знаю. Тот мистер сказал, что мы должны передать это письмо вам в руки, иначе проиграем спор, — сказал ребенок, вытянув шею, чтобы увидеть саму бумагу. — Что там написано? — с любопытством спросил он. Это была совершенно обычный листок, вырванный из блокнота, а внутри было всего два слова, написанные резким и безошибочно взрослым почеркомОн жив.
***
Монпелье, Франция. Два года и пять месяцев. В конце концов, все морги выглядели одинаково. Запах дезинфицирующих средств и химикатов пропитали стены местной больнице. Белый плиточный пол, как и белые стены, были такими же белыми, как и яркий свет четырех неоновых ламп на потолке. Два металлических стола стояли в центре комнаты. Холодные криокамеры у стены. Бартс не так уж и отличался. Те же запахи, те же цвета, те же… чувства. Уединения и тишины. Вещи, которые Шерлок всегда ценил. — Прошу сюда, — провел его доктор Дюбуа, говоря на неплохом английском с оттенком южно-французского акцента. Было десять часов вечера, и звонок Шерлока, должно быть, прервал доктора от его приема пищи. Между волокнами свитера мужчины застряли хлебные крошки, а на указательном пальце правой руки можно было увидеть красную отметку от сырного ножа. Шерлок последовал за ним, наблюдая за отражением своих вьющихся рыжих волос на оконных стеклах. Он ненавидел этот цвет. — Итак, давайте посмотрим… — начал Дюбуа, надевая лабораторный халат и беря карту пациента. Доктор быстро прошелся глазами по бумагой, остановившись перед вертикальным рядом ячеек с 17 по 19. Дюбуа открыл 18-ую. — Ральф Спенсер, англичанин, 44 года, рост пять футов пять дюймов, — быстро описал он, сдвигая тележку и открывая черный патологоанатомический пакет, в который Спенсер был заправлен. — Смерть произошла в следствии пореза сонной артерии в драке возле ночного клуба. Использовали бутылку пива, внутри раны я нашел осколки зеленого, толстого стекла. Скорая помощь не приехала вовремя, — резюмировал. Шерлок посмотрел на труп не дрогнув. Он проанализировал лицо, светлые брови, русые волосы. Бледный цвет лица. Очищенная рана казалась еще более смертельной. Убийца, учитывая как было совершено убийство, являлся экспертом. Он проиграл. Не успел вовремя. И теперь вся информация о Моране была потеряна вместе с мертвым. Холмс морщил нос в жесте отвращения, которого Дюбуа, к счастью, не заметил. — Это он, — просто сказал он патологоанатому, прежде чем развернуться и быстрым шагом выйти из помещения. Он только что зашел в тупик.***
Сначала Джон подумал, что это чья-то неудачная шутка. Кому-то, кому нравилось использовать детей, чтобы ударить его в самое больное место. Возможно, кто-то из репортеров или друзья Мэри, которые не очень хорошо восприняли историю расставания. Или, возможно, какой-нибудь теоретик заговора, один из тех, кто все еще пытался связаться с ним через блог, от которого он уже очень давно отказался. В любом случае, Джон решил игнорировать записку. Он, в который раз, пытался изменить свою жизнь, избежать коллапса, не пойти по «плохой дороге», которую отец всегда видел перед ним, и которая, конечно, была самой легкой. Преступный мир заплатил бы золотом за бывшего солдата. И такие организации не обращают внимание на наличие кольца или репутацию. Именно поэтому он скомкал и выбросил листок. Но через пару дней была доставлена еще одна записка, все той же рукой группы детей, которые в шутку называли себя «Нерегулярными» и которые категорически не хотели раскрывать черты лица или даже некоторые детали человека, который приходит из ниоткуда и доставляет им послания для доктора Ватсона. Так продолжалось почти три месяца. Сообщения из нескольких слов: даты, места, имена. «Ник Филипс» говорило одно, «12 февраля 2012 года, Лхаса» было написано на другом, «Саймон Ньюкомб», а затем снова «Хейрат», «Ральф Спенсер», «Саудовская Аравия», «Питер Гиллем»… имена, которые он не знал, города в Азии и на Ближнем Востоке, которые не имели никакого смысла, учитывая, что они ничего не значили для него. Джон попытался поискать информацию в интернете, но не сумел найти ничего существенного. И чем больше продолжалась эта история, тем тревожнее он чувствовал себя. Ватсон был на грани того, чтобы обратиться в полицию — или, по крайней мере, сообщить Грегу, — но последняя записка, которую он получил, остановила это желание. В ней была фотография. Он застыл. Снимок был сделан издалека, снятое под более высоким углом, чем сам объект. Фото изображало квадратное здание, возможно, больницу; указатели парковки, расположенные под фонарным столбом и лишь частично пойманные в кадр, были на французском языке. Джон мог узнать человека на фотографии даже с закрытыми глазами. Конечно, у того были рыжие волосы и другая прическа, он был в одежде и джинсовой куртке, но лицо, наклон головы и глаза… были безошибочными. Снимок был сделан ночью, но яркий и четкий неоновый свет внутри здания отражал цвет радужной оболочки, как лакмусовая бумажка. Это не мог быть он. Это определенно была ошибка. Человек, похожий на него. В конце концов, фотография была сделана издалека, контуры не были четкими. Снимок сделан ночью при плохом освещении. Это были просто цветные пятна на глянцевой бумаге. Это мог быть кто угодно, но только не Шерлок. Шерлока Холмса похоронили в двадцати футах под черным надгробием на кладбище Вест-Бромптон, как и было положено. Но тогда почему его сердце билось так, как будто оно могло пробиться между ребер и выпрыгнуть из груди? Почему он чувствовал ту смесь ярости и трепета, которая заставляла его прижиматься к земле и неподвижно смотреть на фотографию незнакомца? Почему он не мог убедить себя, что это был не Шерлок? Слегка вздохнув между приоткрытыми губами, Джон перевернул фотографию. На этот раз, все тем же почерком, что и на всех предыдущих карточках, фраз было две:Завтра в 18:15, Бетнал Грин, набережная в направлении Стратфорда. Пришло время узнать всю правду.