Дом, в котором плачут птицы.

Глава 1. Дом. Осень. И попытки вспомнить.

Листья опали. На улице было скверно: всюду грязь, лужи и кучи мусора. Осень – отвратительная пора. Особенно та ее часть, когда лето окончательно попрощалось, а зима еще не дала о себе знать. Это здание полностью соответствовало этой поре года. Такое же серое, одинокое и бездушное, разве что темные окна не плачут слезами. Я смотрела на этот дом. Почему-то слово «дом» казалось мне самым правильным для употребления. Он смотрел на меня в ответ своими черными глазницами. По спине пробежал холодок, а может, это просто ветер пробрался сквозь приспущенное окно старой дряхлой машины. Мужчина за водительским креслом тоже смотрел на меня. Но не как дом. А как-то хищно, злобно и склизко. Дом же рассматривал и изучал меня. Я же теперь смотрела куда-то в пустоту. Тяжело собрать мысли в одну кучу. Еще сложнее вытащить из нее что-то адекватное и понятное. По асфальтной дорожке застучали каблучки. Мужчина вышел из машины и велел сделать мне то же самое. Почему-то захотелось воспротивиться, но нужных слов в голове не нашлось. Женщина в белом халате, пухлая и румяная, отвела мужчину в сторонку. Они о чем-то поговорили, потом он достал мои скромные котомки, умещавшиеся в один чемодан и черный рюкзак, сел в машину и уехал. Не попрощавшись, так и не назвав свое имя. Медсестра натянуто улыбнулась и, подхватив за ручку мой чемодан, направилась к дому. Я пошла следом, вернее пошли мои ноги, а мозг опять выдал запоздалую команду. Черный рюкзак призраком болтался на спине, кеды, некогда белые, тонули в грязи и пыли, соломенные волосы кололи нос и рот. Идти было как-то тяжело, хоть с каждым шагом к дому дорожка становилась все чище. Женщина затащила мой чемодан и оставила дверь дома приоткрытой. Я задержала дыхание, закрыла глаза и шагнула в темную пугающую неизвестность, оставляя за спиной багровый осенний закат. Темная пугающая неизвестность оказалась самым обыкновенным холлом с плакатами на стенах, задохлыми цветками в горшках и множеством дверей. Женщина в белом велела идти за ней. Мой чемодан куда-то исчез. Мы шли по коридорам, поднялись на второй этаж. Медсестра шла бодро, слегка подпрыгивая. Я шла уныло с понурой головой, оставляя за собой грязные следы от кед. Мимо нас промчалось две какие-то палки, потом затормозили, прилипли к одному из стендов, и опять прошли мимо нас. При дальнейшем разглядывании из-за ширмы волос, они оказались парнями. Тощими, длинными, в странных сапогах и черных кожаных куртках. У одного из них, лопоухого, по всему лицу расползлись жуткие впадины. У другого с лицом обстояли дела немного получше, но светлые волосы, собранные в низкий хвост, словно измазали в рыбьем жире. От этого сравнения меня затошнило. Медсестра крикнула им что-то – мозг не успел это переварить. Они тут же скрылись, стуча подкованными сапогами. Эта дорога растянулась на несколько миль, но наконец-то мы дошли до больничного крыла. Это я поняла по стерильному вылизанному полу, куче стеклянных шкафчиков и мужчине со сверкающей лысиной, встречавшему нас. Он попытался улыбнуться мне, но получилось плохо. Ничего, приятель, мы все тут обессилены. Меня утащили в кабинет. Начали осматривать. Пришли еще какие-то люди в белых халатах. Все кружили вокруг. И кружили. В глазах рябило от этой белизны и случайных ярких пятен, словно они не из этого мира. Чья-то красная помада, синий галстук, коричневый ремешок наручных часов. От прыгающих красок и обилия белого разболелась голова. Тошнить начало сильнее, и рыбий жир тут уже точно ни при чем. Особенно их заинтересовали мои глаза. Я не разделяла их интереса. Они были бесцветными, тусклыми и больными. Потом щупали мои кости, рассматривали под лупой мою кожу, заставляли пить какую-то жидкость, похожую на зеленое моющее средство. Все остальные их действия мозг не анализировал и не запоминал, ему с трудом удавалось держать тело в сознании. Потом все резко прекратилось, яркие пятна исчезли. Остался только доктор с лысиной и пухлая медсестра, которая куда-то подевала мой чемодан. Доктор сидел за столом, напротив меня, медсестра стояла за его спиной и, наклонившись к его плечу, говорила результаты моих анализов. Доктор записывал все, а потом складывал листы в картонную папку. Таких в его кабинете было много: толстых и тонких, рваных и разукрашенных. - Может, стоит ей сказать? – тихим голосом спросила сестра, наклонившись еще ниже к его плечу. - А смысл? Оно ей все равно не понадобится. В ближайшее время новое получит. Захочет – вспомнит сама, нет – так нет, - спокойно ответил ей доктор, не переставая выводить каракули на новом листе бумаги. Мозг посылал болезненные импульсы по всему телу. Пальцы на ногах сжались, а на руках вцепились в черный рюкзак, дышать тяжело, в глазах щиплет. Хочется толи есть, толи спать, толи сдохнуть. - Итак, - подводит доктор, вкладывая в папку последний листок. – Паршивое зрение, плоскостопие, затяжная депрессия и полная потеря памяти. Такой комбинации у нас еще не было. Он пытается пошутить, я пытаюсь посмеяться. Что у него, что у меня выходит… паршиво. Паршиво? Да, это хорошее слово. Оно сюда подходит. - Будешь жить здесь, - утверждает он, а мне почему-то хочется запротестовать, устроить скандал, закатить истерику. Мозг дремлет в голове, но что-то другое, какой-то другой орган велит бежать отсюда. Но рот онемел, слова не находятся. Мне уже не спастись. Приходит женщина с серым каре. От ее вида во мне просыпается еще и страх. Она велит идти за ней. Медсестра кивает, вторя ее словам. Все, дороги назад нет. Но и сзади у меня ничего нет, может, хоть впереди что-то появится. Идем на третий этаж. Народу здесь больше, хоть уже и достаточно поздно. Завидев грозную женщину передо мной, все девушки затихают и замирают. Стоит ей пройти мимо – они вновь начинают жить своей жизнью. А увидев меня - … я не знаю их реакции, потому что всегда в этот момент прячусь за шторками волос. Последняя спальня в коридоре. Дверь в нее приоткрыта. Захожу, не задерживая дыхание и не закрывая глаз. - Вот, знакомьтесь, ваша новая соседка… Мозг не успевает записать остаток фразы, потому что переключается на любопытные вытянутые лица трех девочек. Воспитательница уходит. Одна из соседок, та, что с короткой стрижкой и длиннющими ногтями сидит на кровати, держа в руках деревянный брусок с подпиленными краями, вскакивает со своего места и подходит ко мне. - Как звать? – спрашивает она меня хриплым прокуренным голосом. - Никак, - отвечаю я. – Где моя кровать? Она хмурит брови и кивает на верхний ярус той кровати, что стоит ближе к окну. Представляю, как буду неуклюже корячиться, залезая туда. Коленки почему-то затряслись. Замечаю в углу комнаты свой чемодан и тут же зацикливаюсь на нем, словно сейчас узнаю самый великий секрет этого мира. Сажусь перед ним на корточки, открываю дрожащими пальцами. Первое, что попадается на глаза – небесно-голубое худи. Потом замечаю черные ботинки, радуюсь, что испорченные кеды можно будет заменить. Парочка книг, косметичка, странная плюшевая белка, пара футболок и столько же маек, черные джинсы, спортивный костюм, теплая пижама, белье, еще одна книга с засушенным гербарием, черная юбка-солнце, белая рубашка со следом красной помады на отвороте воротника, носки, синяя теплая рубашка в клетку, куча еще какого-то барахла и алое платье. Алое… Красивое до невозможности. Слишком простое, без рюш, бисера и прочей ерунды. Обычное алое платье с красивым вырезом в форме лодочки. Юбку рассмотреть не удается, потому что я боюсь вытаскивать его из чемодана. Взгляды соседок буравят спину. На самом дне обнаруживаю пустой блокнот с черной обложкой, на которой серебристыми буквами выгравированы слова на непонятном языке. Тут же лежит пенал с ручками, цветными карандашами. Краем глаза замечаю ножницы, но тоже не решаюсь их вытаскивать. Мало ли какие здесь законы. Вытаскиваю на белый свет пижаму: теплую, фланелевую, нежно-персиковую с изображением цветочков и конфет. Такая девчачья, но мне нравится. Следом достаю белку. Черные глаза пуговицы вызывают доверие и тепло в груди. Видимо, она была мне дорога. Застегиваю чемодан и забираюсь со своими пожитками (плюсом прихватив рюкзак) на верхний ярус своей кровати. Чувствую себя здесь увереннее, соседки остались на земле, а ведь я даже с ними не познакомилась. Но как можно знакомиться, если ты не помнишь своего имени? Снимаю кеды и кидаю их на пол. Они удачно приземляются рядом с чемоданом. Снимаю свое черное пальто, которое никак не вяжется с моим образом, красные клетчатые штаны, которые мне совсем не нравятся, и белую футболку. Пальто вешаю на крючок рядом с кроватью, остальное сворачиваю и кладу под подушку. Переодеваюсь в пижаму и чувствую долгожданное тепло. Оно успокаивает мои расшатанные нервы. Незнакомый сладкий запах окутывает меня. Это мои духи? Держу белку под мышкой и расстегиваю рюкзак. Листья. Огромная куча сухих листьев. Удивительно, как они еще не начали гнить. Я запускаю руку в рюкзак и пытаюсь прощупать дно. Листья неприятно шуршат и ломаются. Я чую этот непонятный пыльный запах, который перебивает сладковатый аромат пижамы. Тошнота застревает в горле. Палец нащупывает какой-то маленький холодный обруч. Достаю его, сжимаю в кулаке, застегиваю рюкзак и отпинываю его от себя. Он тактично повисает на деревянном столбике кровати. В ладошке лежит кольцо. Серебряное с маленьким зеленым камушком. Подношу его поближе к лицу и прислушиваюсь к внутренним ощущениям. Мозг молчит. Отдел, что отвечает за память, все еще наглухо запечатан. От этого обидно практически до слез. Надеваю кольцо на средний палец левой руки. Чувствую, что это правильно. Соседки копошатся внизу, тихо переговариваются, нутром чую, что меня обсуждают. Слухи обо мне, наверное, распространились уже по всему дому. Если только новенькие для них не частое явление. Смотрю на крохотный овал наручных часов, которые тоже не вызывают никаких воспоминаний. Без пяти одиннадцать. На соседнюю кровать по уровню залезает девочка с блондинистыми волосами. Они уложены в роскошные длинные локоны, словно она потратила на укладку минимум два часа. Не знаю, откуда в моей голове взялась именно эта цифра. Она укладывается спать, но смотрит на меня украдкой, изучая. Я тоже поглядываю на нее некоторое время, укрывшись одеялом, все так же держа белку подмышкой. Дом… Этот странный серый дом теперь должен стать моим Домом. Каждое утро я буду просыпаться в его стенах, умываться, смотря в его зеркала, есть его пищу. Я не помню своего прошлого, имени, возраста. Я не знаю, какие вещи я люблю. Не знаю, предпочитаю ли я кофе или чай. Не знаю, как долго нежусь в постели по утрам. Я словно очутилась в теле совершенно незнакомого мне человека. Память строится на образах. С помощью органов чувств человек передает информацию в мозг, а тот уже выдает совпадения. Но мой мозг так не работает. Отсек памяти наглухо заклеен лентой с надписью «Опасность». Мне нужно либо сорвать эти ленты, найти сотню ключей и открыть неизвестную дверь, что ведет в мое прошлое, либо начать все с начала. Но в таком случае я впустую потеряла много лет своей жизни. Много это сколько? Вроде бы семнадцать лет. Да, кажется, врач называл именно эту цифру. Что ж. Мне семнадцать. У меня выбеленные сожженные короткие волосы, бледно-голубые глаза, рюкзак, набитый гниющими листьями, и странная плюшевая белка, паршивое зрение, плоскостопие и новый дом. Неплохие выводы под конец долгого дня.