Глава 4. Безымянная. Новый талант. И она воистину 4!
Стервятник включил свет во всей комнате. Слон захныкал в своей кроватке, но под строгим взглядом Большой Птицы замолчал. Я любовно прижимала горшочек с новым другом к своей груди. Это был мой первый подарок в новом Доме, не считая красивого браслета от Чаки. Она считалась в Доме самым лучшим ювелиром. Вопреки своей активности и непоседливости, за работой она становилась спокойным, терпеливым и аккуратным человеком. С утра она подарила мне браслетик из маленьких голубых бусинок, связанных между собой черным кожаным ремешком. Теперь у меня была фиалка от Слона. Может, мне тоже стоит ему что-нибудь подарить? Вожак Третьей проводил меня к столу и даже отодвинул для меня стул. Я скромно его поблагодарила и поставила фиалку рядом с собой на стол, пока Стервятник отошел к комоду, заваленному всяким добром, но до нашего подоконника ему было еще далеко. Что-то громко ударило об стену за моей спиной, и я подпрыгнула на стуле и инстинктивно прижала фиалку к груди. - Йоу, Стервятник, одолжи мне... Воу, у тебя гостья? Надо же! На соседний стул опустился высокий парень в круглых очках с зелеными стеклами. Его кислотная рубашка была расстегнута до середины живота, а на шее болталась красная бабочка. Вылитый стриптизер. Только рыжий ежик волос выглядел более-менее нормально. - Рыжий, - галантно улыбаясь, представился он, протягивая мне руку. - Мне еще не дали кличку, но все равно приятно познакомиться, - я пожала его руку. Хватка у него была сильная, и руки были холодными, не такими как у Стервятника. Удивительно, всего второй день в Доме и я уже успела подержаться за руки с двумя вожаками. - Так чего ты хотел? – спросил у него Стервятник. - Выпить у тебя чаю, - слукавил он. – Ты знала, что у Птиц самый вкусный чай, а если хочется кофе - нужно идти в Кофейник. - Кофейник? Если там подают кофе с корицей, тертой апельсиновой цедрой и сливками, то я обязательно туда загляну. - О, да ты гурман. И голову опять раскололо. Мне привиделись очертания кухни, желтых занавесок, на столе стояла ваза с белыми лилиями. Высокая мужская фигура в черной майке готовила мне кофе и рассказывала какую-то смешную историю. Его голос был слишком молодым. Он не мой отец. Но кто тогда? - Чего зависла? Рыжий хлопнул меня по плечу, выбивая из меня весь воздух. - Простите, задумалась. Рыжий не замечает истеричные нотки в моем голосе, но Стервятник (какой наблюдательный плут!) недоверчиво смотрит на меня. Он ставит чашку чая передо мной. - А мне? – обиженно восклицает Рыжий. - Чай закончился, - Стервятник опускается на стул напротив меня и кидает Рыжему коробок для самокруток. – Ты же за этим пришел? - Именно, - выдыхает Рыжий. – Ладно уж, не буду третьим лишним. Пока, Безымянная. Вожак Второй потрепал меня по голове, забрал коробок и покинул Третью. - Безымянная? – спрашивая у самой себя, пробуя это слово на вкус. - Кажется, он решил стать твоим крестным, но принимать это имя или нет – дело твое, - поясняет Стервятник, отпивая чай из своей кружки. Повисает напряженное молчание. Стервятник уходит в себя, но иногда поглядывает на меня, словно чего-то выжидая. У меня появляется прекрасная возможность проанализировать новое воспоминание, но мозг уже переключился на что-то другое и никак не хочет вновь проигрывать момент с незнакомым мужчиной. Это бесполезно. Воспоминания всплывают отрывками. Буду я в них копаться или нет – все равно никуда не продвинусь. Моя голова запускает их хаотично, стоит зацепиться за какую-то определенную деталь, что связана с одним из воспоминаний. Доктор сказал мне, что существует вариант шоковой терапии. Для этого я должна пережить еще один эмоциональный всплеск, чтобы вернуть заблокированные воспоминания. Это может быть страх, радость, возбуждение – не имеет значения. Лишь бы эта эмоции захватила собой все мое тело и включила там нужные процессы. Но этот вариант был слишком сложным и малоэффективным. Я могла вернуть свою память или окончательно уйти в себя, превращаясь в неразумный овощ. Поэтому было принято решение поместить меня в этот Дом, где бы я находилась под присмотром и в новом социуме. Мы долго сидели со Стервятником в тишине. Каждый молчал по-своему. Я, потому что не знала о чем с ним поговорить, да и мысли об утраченном прошлом загнали меня в тоску. Стервятник молчал по своим причинам, но его, кажется, эти тишина не напрягала. Где-то через полчаса вернулась Чаки в компании Дракона. Я засуетилась и начала собираться, но на деле мне просто нужно было взять свою фиалку и все. Сегодня я впервые осталась наедине со своими мыслями. До этого в больнице медперсонал все время крутился рядом, озабоченный тем, что у меня может случиться паническая атака, если я останусь одна. Со Стервятником молчать было комфортно, но джунгли Третьей мне все равно не особо нравились. - Им требуется много света, но не прямого потока. Спрыскивай их листья водой через день, а поливай только тогда, когда почва начнет подсыхать. Приходи в следующем месяце – я дам тебе удобрений, - сказал вожак напоследок. Я плелась за Чаки, прижимая фиалку к груди. Разглядывать стены не хотелось, они отталкивали обилием информации, поэтому я смотрела в пол. Трещинки успокаивали. А потом я в кого-то врезалась. - Ты только посмотри! – воскликнула Чаки. Она схватила меня за плечи и ткнула носом в какую-то бумажку.«Новому журналу требуются талантливые художники и писатели! Обращ. в 4. При себе иметь доказательства своего творчества.
Спросить Табаки»
- Не знала, что в тебе есть задатки художника или писателя, - задумчиво тяну я. - Их и нет, просто в Доме кроме «Блюма» нет никаких журналов, а сейчас вдруг решили новый создать. - Похоже, в этом месте новые вещи редкость, - подмечаю я. - Именно, поэтому ты теперь у всех на виду и слуху. Эта ее фраза мне не понравилась. Излишнего внимания я не любила, потому что боялась, что мой секрет может раскрыться. Я сама не понимала, зачем скрываю свою потерю памяти. Быть может, где-то на подсознательном уровне я думала, что раскрывшись, стану слишком незащищенной и обнаженной. Мой разум чист, его легко можно испачкать, внушить что-то, заставить верить в кого-то. Это место было способно на нечто подобное – я это чувствовала. Поэтому опасалась его. Для людей, вроде Чаки, что провели в Доме много лет, все эти разрисованные стены, клички, порядки, образы – нечто естественное и привычное. Эти дети не знают реального мира или не помнят, или они заставили себя забыть его. Но почему же я, та, которая как раз таки не помнит реальности, не могу принять законы этого Дома? Или быть может, я все преувеличиваю? В конечном итоге, я здесь всего два дня и то не полных. Поживем – увидим. Объявление не давало мне покоя. Оно зажгло во мне что-то далекое и неизвестное, и я, повинуясь советам доктора, попыталась ухватиться за тоненькую ниточку, связывающую меня с моими возможными воспоминаниями. Я достала чистый блокнот и большой пенал, в который помещались все возможные виды карандашей, фломастеров и гелевых ручек. Все это богатство натолкнуло меня на мысль, что я могла рисовать в своем прошлом. Поэтому, после уроков я оккупировала единственный в комнате стол и начала творить, но Чаки выгнала меня через час, видите ли, ей надо было доделать заказ на брачные браслеты. Брачные браслеты! В этом Доме слишком много странного. Но «творить» - это слишком громкое слово. Я явно переборщила. Нет, я полностью пролетела с этой идеей. Вместо очертаний комнаты получалась грязь, вместо силуэта Когтя – клякса, больше похожая на медведя с граблями вместо лап. Потом я решила нарисовать что-то попроще, чтобы голова постепенно вспоминала. Выбор пал на дуб во дворе. Но в итоге получилась обожженная в неистовом пожаре коряга. После этого я сделала вывод, что художник из меня никудышный. Оставался один вариант – писать. Но о чем? Как человек с потерей памяти может писать статьи? Или рассказы? Любовные баллады? Или душераздирающие оды о трагической судьбе его любимой канарейки? Плюс в этой затее есть – я вспоминаю новые слова, вроде различных литературных терминов. Значит, я ближе к писателям, чем к художникам. Почему-то этот факт меня расстроил. Идей все еще не было. Я свесила голову с кровати, решив найти вдохновение в своих соседках. Мадонна восседала на кровати Чаки с закрученным на голове полотенцем и раскладывала пасьянс. Сама блондинка называла карты «самым неинтересным и скудным развлечением», но видимо все остальные варианты проведения досуга она уже опробовала. Коготь рылась в подоконных залежах. Делала она это с таким усердием, словно искала там клад. Чаки все еще занимала стол. По всей столешнице были рассыпаны в творческом беспорядке хрустальные шарики, подвески, бисер и другое. Она чахла над ними, как Кощей над своими сокровищами. Соседки вдохновения мне не подарили. Я забилась в самый угол кровати и уставилась на потолок с подтеками. Белка была зажата между коленями. Ее дружелюбно сверкающие глазки настроение не поднимали. О чем писать? Ну, о чем? Что интересно будет прочитать жителям этого Дома в статье человека, который Дом не знает совершенно? А есть ли смысл писать о Доме? Чаки рассказывала мне про «Блюм» - журнал о Доме и его жителях. Сомневаюсь, что этот таинственный Табаки хочет создать копию «Блюма», значит нужно писать о чем-то новом. Быть может, написать ему выдуманную историю? А что, там было сказано о доказательствах своего творчества, нужно просто показать ему свой талант. Воодушевившись, я взяла блокнот и черную ручку. Черные чернила казались величественнее и торжественнее обычных синих. «Вам когда-нибудь доводилось… » Ручка застрочила по листу бумаги. Я едва успевала переворачивать страницы, боясь упустить мысль. История захватила меня, я захлебывалась в словах, тонула в море знаков препинания и задыхалась от запаха чернил. Я потеряла счет времени, а когда закончила за окном уже стемнело. Все мои руки и наволочка подушки были в черных кляксах, на среднем пальце появилась мозоль, но я чувствовала себя удовлетворенной и приятно уставшей. - Сколько времени до отключения света? – спохватилась я. - Минут двадцать, - отозвалась Коготь с нижнего этажа. Я запаниковала, начала судорожно вырывать листы, хотя могла воспользоваться ножницами. Края были некрасиво ободраны, словно их покусал пес, но текст не пострадал. Я начала думать, как же мне передать свое «творчество», не встречаясь лично с этим Табаки. На ум пришло только одно – я соорудила из двух чистых листов конверт (без понятия, откуда я умею их делать) и запихнула в него стопку листов рукописи. Секундная заминка, в руках снова ручка и на обратной стороне конверта появляется надпись: Безымянная. Думаю, это правильно. Девушке, которая не помнит своего имени, которая все еще не узнает свое отражение с утра, которая заперта в своем собственном теле как в чужом, идеально подходит эта кличка. Я слезаю с кровати и выбегаю в коридор, кинув какую-то нелепицу своим соседкам в качестве оправдания. В коридоре мне встречаются отставшие от остальной стаи Логи, парочки, что пытаются найти укромное местечко на предстоящую ночь, суетящиеся колясники (Чаки использует именно это слово). Около двери Четвертой, которая вопреки моим ожиданиям оказалась вполне приличной, никого нет. Я кладу конверт на пол и просовываю его наполовину в щель между дверью и полом. Выпрямляюсь и, с чувством выполненного долга, собираюсь идти обратно. Но замираю, не сделав и шага. Передо мной стоит парень. Выше меня на полголовы, черные волосы спадают на лицо и шею, горбится, ступни голые и грязные, длинные паучьи пальцы живут отдельной жизнью. И глаза – пустые, бесцветные. Мои коленки трясутся, но все остальное тело каменеет. - Кто ты? – скрипучий голос разрезает тишину и мой слух. Я не отвечаю, кровь ударяет в голову, и я подрываюсь с места. Бегу изо всех сил, специально громко топая, прибавляя себя лишний десяток килограмм, чтобы он не смог потом меня узнать по звуку шагов. Надо бы еще духи раздобыть, а то вдруг он и запахи запоминает. Так состоялось мое первое знакомство с Четвертой, точнее – с ее дверью и вожаком. Последний еще долго будет преследовать меня в кошмарах.