Genesis

       В этом месте всегда было холодно и гулял сквозняк по этажам. Зелёный цвет резал глаза и вызывал приступы тошноты. Хосок очень сильно хотел вывернуть содержимое своего желудка и согреться, но в желудке было пусто, а сам парень был замотан в два одеяла. Ломка подбиралась медленно, но верно, на цыпочках подходила все ближе и насвистывала странную мелодию. Рыжий судорожно думал о том, сколько у него осталось пачек лекарства от простуды и как долго он сможет их растягивать. Он уже был готов сорваться, лишь бы его перестало страшно знобить и колотить все тело. Он уже молчит о выворачивающих внутренности приступах тошноты. Первые дни всегда было тяжело, но осознание этого не облегчало состояние и Хосок стискивал зубы крепче, почти кроша их в пыль, чтобы не завыть от боли, дробящей кости на живую. Эйфория понемногу растворялась и от этого было лишь хуже, потому что хотелось обратно, чтобы снова так же легко и ярко. Чон терял контроль над своим разумом и путался в собственных ощущениях. Внимание вновь скакало от одного предмета к другому и перед глазами расстилалась яркая пелена. Хосок отчаянно хвастался за контроль над рассеивающимся сознанием и старался держать себя в руках. Жевал губы, кусал себя за запястье, хлестал по щекам и пытался изо всех сил удержаться в этой эйфории, когда все было легко и чётко. Его вновь скрутил приступ тошноты, что выворачивал внутренности наизнанку и булькал в горле желчью. Хосок пытался идти, но быстро грохнулся без сил на пол и принялся ползти, сдерживая рвотные позывы. Именно в этот момент, в его одинокую камеру открылась дверь и мелодичный голос офицера Кима произнёс: —Сок-а, у тебя теперь сосед. Подружитесь, — последнее слова прозвучало, как ядовитая насмешка, потому что заходящий в камеру брюнет смотрел холодно и бездушно. Тёмные глаза не выражали абсолютно ничего и смотрели сверху вниз, одним только взглядом унижая Хосока и заставляя его желать пробить собой центр планеты. Увы, Чон не мог пробить даже бетонный пол камеры, не говоря уже о чем-то другом. Алебастровая кожа с синим узором просвечивающих вен, подтянутое жилистое тело и лисий разрез антрацитовых глаз. Этот парень был чертовски красив. Даже слишком, чтобы быть реальным и уж точно запредельно, чтобы сидеть в тюрьме. За убийство. Жестокое и аморально убийство. Об этом ярко говорил жёлтый стикер с номером заключения и красочно рассказывали новости, что крутили по единственному каналу в этой богом забытой тюрьме. Хосок знал этого парня и жутко боялся, живот скрутило уже от страха, а в горле резко пересохло, от чего наркоман влажно облизал губы. Мин Юнги или он же Капитан-Демон выгнул идеальную смоляную бровь и прошёл мимо. Наркоман лишь шумно сглотнул вязкую слюну и неотрывно следил за действиями человека, что превратил лицо своего подчинённого в кусок сырого мяса. От одной только мысли Хосока начало тошнить и все же вырвало горькой желчью прямо на пол. Желтоватая жидкость пачкала его волосы, но поднять голову не было сил. Едкий запах забивался в нос, провоцируя новые приступы тошноты, но Чон не двигался. У него не было сил, они все уходили на судорожное цепляние за рассеивающееся марево эйфории и чёткого контроля. — Эй, заключённый 02199418. Не лежи посреди камеры и убери за собой, — рыжий слышит этот хриплый голос и начинает истерично смеяться, потому что у этого ублюдка даже голос красивый. Слегка хрипловатый и низкий, лёгкой дрожью прокатывающийся по телу, таким только сексом по телефону заниматься, вот уж точно отбоя не было бы. И от этого ещё большее смешно, поэтому смех вырывается из груди с каждым выдохом. Едва слышный, слегка сумасшедший, с нотками безумия и истерики, отчаянный и призванный скрыть леденящий душу страх. Потому что Чон Хосок гей, а Мин Юнги гомофоб. Потому что это тюрьма и всем далеко насрать, что этот миловидный брюнет легко свернёт ему шею ночью. Одним нариком меньше, одним убийством больше. Кому какая блядская разница? Поэтому Хосок и смеётся, громко и заливисто, раздражая своего соседа, что уже зубами скрежещет, окидывая презрительным и полным ненависти взглядом. Эйфория стремительно уходит выталкивается из сознания липким страхом, а на языке вертятся ядовитые слова и не встретив сопротивления, слетают с потресканных губ: — Больной ублюдок, — они звучат тихо, едва слышно, голос парня такой же надтреснутый, как его психика, а улыбка сумасшедшая, как недавний смех. Но Юнги все равно слышит и пелена гнева мягко ложится на глаза, лишая контроля и позволяя крови закипеть от едкой ненависти. — Повтори. Отрывисто, чеканит слова, приказывая брюнет, но в ответ лишь истеричный смех и кривая усмешка, даже на человеческую не похожая, точно раненное и загнанное животное смотрит в кривое зеркало. Хосок смотрит на красивое лицо, что ледяной коркой покрылось, лишь тонкие губы поджаты и в презрительную гримасу скривились. Он запахом собственной рвоты задыхается, но продолжает громко смеяться, у него все тело сводит от боли и выкручивает безжалостно, а ему смешно от всей этой ситуации. Настолько это забавно и иронично, до сардонического хохота жалко. И он повторяет, криво скалясь и прищуриваясь, чтобы реакцию на постном лице разглядеть: — Мусор, — усмешка в красный окрашивается, от стоящей во рту крови, железный привкус скачет на языке, а перед глазами все смазывается и в ушах звон раздается от удара об бетонную стену. — Нарик, — насмешка сочится ядом в чужих словах, а ледяная корка трескается и в темных глазах скручивается в тугие жгуты ненависти, фантомно хлещет Чона по лицу и пережимает горло, правда последнее не фантомно. Крепкая хватка тонких запястей ощущается слишком ярко, чтобы быть очередным навеянным ломкой бредом. — Ты самый настоящий мусор, — у рыжего никогда тормозов не было, кажется они с рождения сломались и отказали своему владельцу. У него был контроль только во время эйфории, что наполняла тело легкостью и развеивала туман перед глазами, делая все кристально четким. Поэтому сейчас он выплевывает оскорбления тому, кто с легкостью может раскрошить ему шейные позвонки. — Забавно это слышать от наркомана, — насмешливо тянет солдат, а уголки губ поднимаются вверх, с треском разбивая ледяную корку и открывая вид на нестерпимую жажду крови, что мерцает в темных глазах. Юнги давит на шею парню, чьи волосы выкрашены в блядский ярко-рыжий, от которого глаза болят и сквозь скрежет зубов, отвечает, наклонившись так низко, что его выдохи согревали губы Хосока: — Еще раз свой рот откроешь, я его на свой член натяну, — угроза звучит странно и нелогично, учитывая то, что знает Хосок об этом парне, а знает немного, но и этого хватает, чтобы поверить и гулко сглотнув, кивнуть. Сползает по стене и глухо ударяется головой об пол, не в силах держать тело, смотрит из положения лежа на своего нового соседа и потенциального убийцу, а может даже насильника, парень не решил и прикрывает глаза, проваливаясь в спасительную тьму.