xxx
в слове 'поверь' всегда прячется 'ложь', я этого не понял, и всё ещё продолжаю, я всё ещё обманываю себя.
2015 год Самолёт перестаёт тарахтеть и дёргаться, Чондэ с облегчением отпускает эластичную красную сетку, служившую спинкой, и расслабляется, устраивая руки на оружии. Прекращение турбулентности означает только одно – разговоры среди мужчин оживают, все тихо переговариваются со своими соседями по скамье. Тэмин рядом начинает говорить о своей новой девушке – снова, – заставляя Чондэ закатывать в раздражении глаза. Прошло полгода, странно, если она его дождалась. К его счастью, Тэмину уже отвечали. Чондэ слышал тихий, вкрадчивый голос Минхо, который журил младшего и говорил внимательно следить за своей девушкой – может, она изменяет, раз удосужилась дождаться. Чондэ прикрывает глаза, слушая возмущения Тэмина и его препирательства с хёном, совсем нет серьёзного настроя, будто они не летели прямо из зоны военных действий. Чондэ усталым взглядом проходит по красным линиям, надписям в духе «опасно», «пропеллер» и натыкается взглядом на Джинки. Капитан, прикрыв глаза, кажется, дремлет, не желая ни с кем вступать в диалог. После короткого писка голос капитана самолёта в рубке радостно приветствует и сообщает, что они влетели в пределы Южной Кореи, вокруг раздаётся возбуждённый возглас, кто-то даже хлопает. Чондэ смеётся, подхватывая общую радость, и хлопает тоже. Наконец. Они дома. Самолёт приземляется без происшествий и Джинки командует приготовиться. Тэмин уже подпрыгивает от нетерпения – ещё каких-то пару часов – прохождение досмотра, душ, написание отчета – и они покинут военную базу, вернувшись домой. Чондэ бьёт младшего в бок и хмыкает, когда тот недовольно поправляет каску: — Ты не один такой, заглохни уже. Это правда – Тэмина передислоцировали в Сану всего четыре месяца назад, как и большинство парней, которые сейчас возвращались вместе с ними – Чондэ всё ещё с ужасом вспоминает бомбу от, казалось бы, собственных союзников, оборвавшую жизни половины его подразделения, тех, кто домой так и не вернётся. Не так должна была закончиться их миссия по выводу мирного населения из зон вооруженных конфликтов. Дольше всех в Йемене, по иронии, находились именно они с капитаном, вероятно, это также было причиной, почему их не трогали сейчас, когда дом был так близко. Для Чондэ шёл восьмой месяц, Джинки не был дома почти год, базировавшийся до Йемена где-то в Афганистане. Чондэ смотрел на капитана, представляя, как тяжело это для него – дома ждала жена и дети, он пропустил рождение сына, не увидел того новорождённым; сейчас младшему, насколько Чондэ был точен, уже полгода. Наверняка, капитан мечтал вернуться домой больше всех их вместе взятых. Гидравлический подъёмник звенит и задний люк опускается, освещая тёмное помещение самолёта лучами солнца – Чондэ морщится, пытаясь привыкнуть к дневному свету. Выходить наружу тяжело, он уверен, что многие сейчас с радостью бы выбежали из самолёта, но дисциплина не позволяет. Все ждут, когда капитан сделает первые шаги и переступит железный отсек, ступив на родной асфальт взлётной полосы. Они идут ровным строем, отдают честь встречающим их высшим чинам, Чондэ замечает, как генерал-лейтенант кладёт руку на плечо капитана и что-то тому говорит, кэп в ответ только молча кивает. Он медленно осматривает доступную взору площадку гарнизона, виднеющиеся за колючей проволокой миниатюры города, пока руководство жмёт руки старшему составу. Скоро очередь дойдёт и до него – как никак, единственный, кто после капитана был отослан так надолго. — Младший лейтенант Ким Чондэ, — чётко выкрикивает по слогам Чондэ, отдавая честь, и жмёт руку генерал-лейтенанта. Тот в ответ одобрительно улыбается. — Много слышал о тебе, Чондэ, молодец. У тебя впереди светлое будущее, — мужчина чуть ниже Чондэ и шире, с сединой и глазами-пуговками улыбается, а затем отходит. Чондэ крепко сжимает губы, чтобы на лице не смела появляться улыбка. — Нет, ты слышал? — чуть позже шепчет Тэмин, наваливаясь на Чондэ всем весом себя и своего рюкзака с вещами, когда Джинки даёт команду вольно и отпускает прямиком в душ, — Тебе стопроцентно дадут лейтенанта, хён. «У тебя впереди светлое будущее», — пародирует голос старшего парень и с уважением смотрит на Чондэ. — У них на тебя большие планы, — Тэмин снова бьёт его по руке, — Если тебя повысят, ты сможешь запросить перевод в подразделение Дельта. Там с твоим послужным списком тебя в первых рядах возьмут. Чондэ пожимает плечами, стараясь скрыть самодовольство, и только открывает дверь в раздевалку, пропуская младшего вперёд. Конечно, Тэмин был прав, Чондэ жил ради этого. Поступил в Корейскую военную академию в Новонгу, едва получил нормальное образование. Его отец был сержант-майором в отставке и всегда гордился сыном и его стремлением – быть лучшим из лучших, служить своей родине. Короткая мирная миссия ООН в Южном Судане, пять месяцев на Гаити, столько же в Израиле и, наконец, Йемен, в составе особого подразделения под командованием Джинки. У Чондэ не было жизни за пределами военной карьеры, поэтому он блестяще взлетел на пьедестал среди своих товарищей, мечтая попасть в специальное подразделение Дельта для особо важных заданий – в последний раз ему отказали из-за ранга. Его мама тоже гордилась им и его успехами – редко кто достигал подобного без влияния и связей в таком юном возрасте – только если им не хотели воспользоваться. Однако, Чондэ всё же знал, что она сожалеет о том, что вся его жизнь завязана на армии. На войне. Чондэ практически не бывал дома, последние пару лет пробыл за границей на операциях дольше, чем кто-либо. Идти по коридору, видеть знакомые лица, совсем не похожие на жителей Йемена, слышать родную речь везде – спустя столько времени это казалось ему странным. Он снимает свою камуфляжную форму и разминает плечи, не отрывая глаз от фотографии – отец в парадной форме с медалями, мама в цветочном платье, и он сам за их спинами, обнимающий родителей за плечи. Скоро Чондэ вернётся спустя восемь месяцев и позволит себе передохнуть некоторое время. Он уже решил, что не будет лезть на рожон и побудет немного дома. Ему задолжали. Он отвлекается от своих мыслей, когда сзади раздаётся шум, оборачивается и начинает смеяться вместе с толпой – ребята устраивают подтасовку в приподнятом настроении, кто-то совершенно голый бьёт других полотенцем, поигрывая мускулами, кто-то ретируется в сторону душевых, чтобы ненароком не прилетело по ошибке. Минхо в компании старших загоняют Тэмина в угол его шкафчика и улюлюкают, рассматривая фотографию его вроде-как-девушки, прикреплённую к шкафчику. Чондэ закатывает глаза, разуваясь и расстёгивая ремень на штанах. Он разговаривает с Кибомом о погоде – тот единственный удосуживается уточнить, что происходит в реальном мире вокруг них и Чондэ делает пометку одеться полегче – начало августа выдается жарким – затем оглядывает душевую, раздумывая, как бы побыстрее проскользнуть внутрь, чтобы не пришлось ждать, когда видит, как дверь наружу открывается – их догоняет Джинки и все радостно приветствуют капитана. Тот только рассеяно улыбается и идёт к своему шкафчику, у противоположной стены, начинает стягивать с себя форму и улыбается на чьи-то шутки, выглядя при этом, правда, слегка рассеянным. Чондэ списывает это на мандраж и, закрыв шкафчик, идёт в сторону душевых. Чондэ почти наступает на холодный кафель, когда на его бицепс ложатся пальцы. Он оборачивается и видит лицо кэпа, рассеянное с легким волнением в глазах. — Капитан? — Чондэ приподнимает брови, замолкая, и с удивлением наблюдает, как Джинки смотрит по сторонам, будто бы озираясь, а затем бросает: — Останься после душа, — а затем чужие пальцы исчезают с руки, Джинки отворачивается, снимая футболку, и Чондэ секунду пялится на чужие лопатки, пока его не заталкивают со смехом в наполненные паром душевые. Он долго мылит волосы и натирается мочалкой, а затем стоит под горячими струями. В каких-то местах кожа жжётся – мелкие царапины и порезы. Горячая вода сменяется на холодную и у Чондэ ощущение, словно годичная грязь, служившая его второй бронёй, смывается с тела, оставляя ничтожным и маленьким. Он выходит из душа одним из последних, сталкиваясь с капитаном на входе. Медленно одевается, говорит Кибому не ждать его и идти вперёд. Все уходят из раздевалки, громко хлопая дверью и унося с собой шумный гомон голосов, оставляя Чондэ сидеть на скамейке одного. Он приглаживает фланелевую рубашку и белую футболку ещё раз, развязывает и снова завязывает шнурки на кроссовках – словно пытается добиться их ровной длины, а затем просто выпрямляется и замирает, уставившись на стену. Проходит двадцать минут, прежде чем Джинки выходит, окутанный паром, в одном белом полотенце на бедрах. Чондэ молча наблюдает за хёном и тот не произносит ни слова, слышится лишь тихое дыхание и шуршание джинсовой ткани. Чондэ не нравится тишина. — Знаешь, мы могли бы помолчать в административном корпусе за написанием отчётов, думаю, к этому времени я бы уже закончил свой, — говорит Чондэ, скрестив руки на груди и склонив голову. Джинки не одевается в гражданскую одежду, как сделали остальные. Он надевает рубашку, брюки, затем достаёт свой парадный пиджак. Чондэ хмурится, вставая с места и делая к хёну несколько шагов. — Тебя что, хотят повысить? Джинки усмехается, поворачиваясь, и тянется к фуражке. — Думаю, после событий полугодовой давности, это будет не скоро. — О чём ты хотел со мной поговорить? – спрашивает Чондэ устало и смотрит снизу вверх. Они с капитаном были почти одного роста, но в форме всегда выглядишь более высоким, более статным. — Меня вызывал к себе генерал-лейтенант, — Чондэ кивает. Он видел интерес старшего по званию к своему капитану. — Это касается нашей миссии? Они недовольны тем, что произошло? – Чондэ смутно помнит шум от взрыва шестимесячной давности. Он был далеко в патруле и только позже узнал, как не повезло ребятам из его подразделения, но ужас осознания всё ещё отчетливо стоит в его памяти, на тот момент он всего два месяца, как был переправлен в Сану. Конечно, Джинки выслушал всё, что об этом думали высшие чины ещё тогда, по коммуникационной связи, но теперь они всё-таки не были разделены целым континентом. — Нет, этот вопрос урегулирован, — Джинки немного задумчиво молчит, словно тоже вспоминая, а затем продолжает, но осторожно, будто бы подбирая слова, — Генерал-лейтенант отдал новый приказ. Чондэ тут же выпрямляется, слегка приподнимая брови. Звучало интересно. Джинки смотрит на него внимательно, всё так же насторожен, что для Чондэ странно – капитан всегда знал, что с подчинёнными лучше говорить так, как есть, прямо в лоб. Воспринималось легче. А лучше просто – приказать. В этом их суть. Видимо, сейчас он вспоминает о том же, потому что тяжело вздыхает перед тем, как открыть рот. — Генерал-лейтенант собирает специальную группу для секретного задания и назначает меня ответственным за неё с нашей стороны. Он поручил отобрать мне для рекомендаций несколько моих солдат, которые войдут в группу и отправятся на задание, — Чондэ слегка склоняет голову, зная, куда всё идёт, — В связи с тем, что операция является срочной, а мы только вернулись домой после задания я хотел бы отобрать в команду тех... Кого не так много держит в Корее. Очевидно, для капитана эти слова были самыми тяжелыми, но Чондэ не чувствует себя задетым – хён был прав, и они оба это знали. У парней из его подразделения были семьи, жёны, дети, у кого-то больные родители, у кого-то младшие сестры и братья, о которых нужно было заботиться. У Чондэ не было ничего из этого. — Я понимаю, что это нечестно, так как ты дольше всех находился в Йемене и пойму, если ты откажешь, но... — Капитан, я всё понимаю, — Чондэ слегка улыбается. Внезапно его планы меняются с посиделок дома на очередную миссию, — Это целесообразно. И я не возражаю. Только жаль, что... Тебе приходиться вновь улетать от семьи. Это задевает Джинки больше всего – Чондэ видит. — Надолго отправляемся? — Генерал-лейтенант уверяет, что операция не займет много времени, но я ещё не извещён о деталях. Только знаю, что мне нужно отобрать людей. — Кого ты хочешь взять? – Чондэ задумывается. У большинства мужчин из их подразделения уже были семьи, лишь парочка совсем молодых, как он, ещё не были женаты, как, например... — Минхо уже согласился. Я собираюсь спросить Кибома и Джонхёна. Возможно, ещё Уён или Тэмин, – ну, конечно же. Если они возьмут Тэмина, он будет ныть о своей девушке всю операцию. Чондэ не выдержит и пристрелит его. Лучше Уён. Чондэ ничего не говорит, только кивает, но Джинки чуть улыбается, видя его выражение лица и догадываясь, что оно подразумевает. — Так, когда нам расскажут обо всём? — За день до вылета. — А... — Сам вылет через три дня. Дали провести время с семьёй и подготовиться, — Чондэ кивает. — И куда мы летим? — Сообщат за день до вылета, — повторяет Джинки, а затем вздыхает, — Если мы закончили, мне нужно идти, меня ждет генерал-лейтенант. И да. Можешь не беспокоиться об отчёте сегодня. Разрешаю сдать его завтра. Чондэ кивает и капитан, последний раз ободряюще улыбнувшись, выходит из раздевалки. Чондэ вздыхает, потирая шею, и возвращается к своему шкафчику, забирая огромный рюкзак с одеждой. Он проходит контроль и выходит за пределы базы. Идёт до остановки и усаживается на скамейку в ожидании. Рейсовый автобус подходит через полчаса, Чондэ подносит карту, оплачивая проезд, и уходит в самый конец, забиваясь в угол и прикрывая глаза. Час езды уносит его в родной район – они всегда жили на одном месте, здесь сохранились его детские воспоминания, юношеские годы, редкие упоминания взрослой жизни в памяти. Чондэ выходит на нужной остановке и медленно бредёт вдоль парковой аллеи, уходит через детскую площадку вглубь частных домов и осматривается. Соседи из третьего дома, пожилая пара, наконец починили вход для своего кота, в доме номер семь полным ходом идёт ремонт. Он замечает и незначительные детали – новые детские рисунки на заборе углового дома, посаженную вишню у дороги, обновленную кровлю у госпожи Пак – их соседки слева. Чондэ останавливается у двери и жмёт на дверной звонок. У него нет ключей, и он надеется, что кто-то из родителей дома, потому что он бы не хотел до вечера просидеть у ворот. Отсутствие своей семьи означает и отсутствие дома, куда можно возвращаться. Чондэ не видел смысла снимать и, тем более, покупать квартиру, когда его нет большую часть года, поэтому всё ещё ютился в маленькой комнатке родительского дома, где жил с рождения. Дверь стонет, слышатся шаркающие шаги и скрип металлической защелки, а затем судорожные вздохи матери – Чондэ заключают в теплые объятия, и он обнимает в ответ, прикрывая глаза и чувствуя, как тело матери трясется в неожиданном рыдании. Даже ожидаемый приезд всегда получается таким. Чондэ привык. Он оставляет сумку в своей комнате в углу и возвращается к матери, та, словно на батарейках носится по кухне, решая приготовить все любимые блюда сына сразу – Чондэ улыбается, облокотившись на руку, и наблюдает за ней, слушает бессмысленную болтовню. Отец возвращается с базара через полтора часа, они ужинают и выпивают вместе, Чондэ слушает рассказы родителей о повседневном быте и позволяет разговору унести себя в забытье. Спать в собственной кровати спустя восемь месяцев словно другая реальность. Смена часовых поясов даёт о себе знать, поэтому Чондэ засыпает поздно, но встаёт все равно с будильником. Отправляется на пробежку, где натыкается на заинтересованные взгляды бегающих девиц и только закатывает глаза. Он делает стандартный комплекс упражнений на спортивной площадке, а затем возвращается в дом – принимает душ, направляется на кухню. В какой-то момент механические движения тормозят, возвращая в реальность. Он сидит с матерью на кухне, та перебирает рис, отец спит в гостиной и в доме тихо – Чондэ решает заговорить: — Я уезжаю, — мать замирает, руки опускаются в чашу, и она смотрит на них некоторое время, перед тем как поднять взгляд на сына: — Но ты ведь хотел остаться, родной. Почему снова? Чондэ не может сказать матери так много, поэтому просто пожимает плечами: — Это особое задание, — он немного молчит перед тем, как добавить, желая успокоить, — Оно будет короткое, это не на год, мама. — Когда? — Через два дня, — спустя некоторое время произносит Чондэ и видит погрустневший взгляд матери. Она вытирает руки о своё платье и берёт его ладонь в свои, аккуратно сжимает и это не ново для них – так происходит каждый раз. — Береги себя, — говорит мама и Чондэ кивает, ободряюще улыбается и сжимает её ладони. Это тоже не было новым. Один и тот же диалог из года в год. — Я буду осторожен, — ещё одна излюбленная фраза, до скрежета зубов раздражающая в своей простоте. Мать верит в неё из последних сил. — Возвращайся домой, сынок, — говорит мать внезапно и Чондэ удивлённо поднимает голову, даже теряясь. Это для их разговора неожиданно. Она никогда не просила его возвращаться. Может, отец сказал ей не просить обещать этого, может, догадалась сама. Чондэ не мог этого пообещать, потому что это значило, что он мог нарушить слово, данное матери. Этого Чондэ не хотел. Он бы не простил себе. — Возвращайся, — ещё раз говорит мама, слабо улыбаясь, и на её лице тяжесть этого выбора – столько лет ждать мужа, а затем проходить то же самое с сыном. Возможно, она жалеет. — Я вернусь, — неожиданно для себя говорит Чондэ и боится, что это звучит обещанием. Просветление в глазах матери только подтверждает его внутреннее беспокойство. На базе он встречается с Минхо, они разговаривают, но ничего не упоминают о следующей миссии, хён только иронично замечает, что всё вокруг покрыто мрачной тайной. Он сдаёт отчёт и осматривает свой шкафчик перед отъездом – семейная фотография, сменная одежда и предметы гигиены по минимуму. Ему даже нечего забрать домой. Чондэ проводит вечер в компании отца и помогает матери с кимчи. Они слушают новости и Чондэ долгим взглядом смотрит на кадры из зоны боевых действий, пока мать не выдерживает, отбирает пульт из рук отца и выключает экран. Чондэ вздыхает, переглядываясь с отцом, и возвращается к листьям капусты со вздохом. Два дня пролетают перед глазами слишком быстро – Чондэ кажется, что дни тянутся бесконечно, но затем он словно моргает – и вот он уже четвёртый день в Сеуле. Когда он прощается с матерью, та только вздыхает и уходит на кухню, позволяя попрощаться с отцом. Чондэ считает, что это только моментно – она не так сильно страдает в его отсутствие. Жизнь с мужем—военным научила её отстраняться от реальности, теперь военным был сын. Он был единственным ребёнком в семье и уже достаточно взрослым, родители жили спокойной жизнью, не ждали от него красавицы—жены и внуков, у них были друзья, субботние посиделки с соседями, ежемесячные развлечения для влюблённых пар, ежегодные круизы по военной льготе. Даже если бы он не вернулся они бы справились, ведь немногое бы поменялось. Просто слишком драматизируют, прагматично приходит к выводу Чондэ. На базе он встречает Джонхёна и Кибома, а затем – к счастью или нет – видит Тэмина. Он ожидает того, что тот начнёт ныть о том, что не успел провести время со своей подружкой или наоборот будет радоваться, что его выбрали для специальной секретной операции, но ничего нет – Тэмин внезапно серьёзный и тихий, какой-то задумчивый. Чондэ приветствует каждого, а затем оглядывается – капитана нет. — Итак, когда нас просветят обо всех деталях? — Чондэ усаживается на скамейку рядом с Кибомом и тот меланхолично пожимает плечами, а затем проводит рукой по своей короткой стрижке: — Капитан ещё не вернулся. — Мы ещё не знаем куда и зачем нас отправляют? — Кибом отрицательно мычит. Чондэ задумчиво молчит. Странная компания всего из шести военных, значит точно не должно относится к зонам боевых действий – слишком их мало. Создавать специальный отряд для мирной миссии тоже не вариант. Чондэ рассчитывал варианты и единственный наиболее вероятный – слишком засекреченное или вообще неофициальное задание. Это казалось самым правильным ответом, а интуиция обычно никогда его не подводила. Они тихо разговаривают некоторое время, пока дверь не открывается – в ней появляется Джинки, снова в парадной форме, но выглядящий более отдохнувшим. Все встают по безмолвной команде, Чондэ поправляет лацканы своего парадного пиджака и надевает фуражку. Они идут по коридорам в сторону западного крыла базы, туда, где располагался административный корпус и главное управление. Перед дверью в кабинет Джинки останавливается, оглядывается на них, сжимая ручку двери, а затем открывает её, позволяя всем пройти внутрь. Тэмин закрывает дверь, заходя последним и они выстраиваются, отдавая честь – генерал-лейтенант сидел за огромным столом переговоров с незнакомцами по левую руку – Чондэ лишь успевает рассмотреть погоны и нагрудную нашивку – полковник Чан и худощавый широкоплечий Чжан, выглядящий слишком молодым для офицерских погон. Военная юридическая служба. — Генерал—лейтенант, специальное подразделение по вашему приказу прибыло, — отчитывается Джинки, отдавая честь, и генерал-лейтенант машет рукой. — Вольно. Однако никто не шевелится даже на миллиметр. Генерал—лейтенант встаёт со своего места, сложив руки за спиной, и медленно делает шаги перед ними, слегка улыбаясь – Чондэ не нравится его улыбка, слишком она скользкая, не внушающая доверия. Засунув свои ощущения куда подальше Чондэ отдает честь, когда генерал—лейтенант доходит до него. Он чувствует чужой внимательный взгляд, смотря прямо перед собой на стену с корейским флагом. Генерал—лейтенант возвращается на своё место, когда Тэмин отдаёт честь последним, а затем просит подойти их ближе к столу. Чжан, противный юрист из корпуса судей и адвокатов, приписанный к их базе в качестве штатного консультанта, делает шаг вперёд, кладёт на стол перед ними шариковую ручку и листы – шесть, по количеству человек, — и двигает их к краю стола: — Это соглашение о неразглашении информации, полученной о будущей операции и во время неё. Подписав его, вы берёте на себя ответственность за любую умышленную и непредумышленную утечку информации, в случае которой помимо военного трибунала вы будете привлечены к уголовной ответственности согласно статьям десять-четырнадцать закона о защите военной тайны, — офицер Чжан холодно улыбается и выпрямляется, отходя немного назад, — Прошу ознакомиться и подписанный экземпляр вручить мне. Никто из них не шевелится, переваривая услышанное, пока Джинки первым не подходит к столу, берёт лежащую на краю ручку и подписывает лежащий сверху лист. Он вручает бумагу Чжану и отходит назад, кивая им головой в знак согласия. Они подходят к столу по рангу, всё так же в тишине, Чондэ смотрит, как Кибом ставит свою роспись и Чондэ делает шаг вперед. Он успевает только пробежаться глазами по стандартному тексту, не содержащему никаких опознавательных знаков, что-то об ответственности и признании изменником родине, утечке информации. Чондэ сглатывает, ставя роспись и инициалы рядом, а затем вручает лист офицеру, уступая место Тэмину. Чжан равняет листы по краю, кивает генерал-лейтенанту и, отдав честь, выходит из кабинета. Все замирают в ожидании слов от генерала-лейтенанта, но первым говорить начинает полковник: — Вы молодец, Капитан, собрали лучшую команду, — полковник осматривает их снизу вверх, а затем пробегается взглядом по листам из папки перед собой, — Я впечатлён. — Не перехвалите их, полковник Чан, — отмахивается генерал-лейтенант и встаёт изо стола, обходя его и подходя к ним ближе. Он осматривает их холодным взглядом, а затем тяжело вздыхает и подзывает ближе. Раскрывает одну из своих папок и Чондэ видит карту, вчитывается в названия, пытаясь понять, что это за государство, — Хочу напомнить, что всё, что здесь сегодня произойдёт является государственной тайной под особым статусом. Вы собраны как специальная команда и должны обеспечить транспортировку и защиту объекта от нашего гарнизона до места временной дислокации войск особого подразделения Соединённых Штатов Америки. — Это Эль—Карьятайн, город в юго-западной части района Хомс в одной из мухафаз Сирии, — полковник Чан подталкивает карту ближе к краю стола. Чондэ лишь мельком успевает отразить в памяти – Сирия, — Приблизительно шестьдесят восемь километров до административного центра провинции, прямо посреди Сирийской пустыни. В прошлом году город был освобождён от осады и на данный момент восстанавливается, — Чондэ чуть дёргает брови – они отправляются туда? – Это ближайший город к цели вашего месторасположения здесь, в двухстах километрах от города. Глаза Чондэ чуть расширяются, когда полковник тычет пальцем буквально в серую пустоту карты. Что это? Их отправляют в пустыню? Чондэ замечает границу и что-то внутри ёкает – здесь нет обозначений, будто специально, но Чондэ знает что это, помнит треугольник границ с Иорданией и Ираком, о которых руководство так умело умалчивает прямо сейчас. Он чуть поворачивает голову вбок и смотрит на лица своих товарищей – кажется не он один это понимает. — Там находится неофициальный лагерь Соединённых Штатов Америки по контролю за стабилизацией ситуации на приграничных территориях. Как я уже сказал ранее, американское подразделение особого назначения будет передислоцировано туда на период вашего там нахождения. Ваша задача – это защита объекта и гражданского экипажа, который отправится с вами и последующая передача объекта войскам союзников. Чондэ чувствует мурашки по спине и сжимает зубы, всматриваясь в предоставленные им карты, пытаясь запомнить как можно больше. Глаза бегают по границам и тактическим обозначениям, он запоминает координаты и ищет ближайшие обозначения поселений, помимо названного. — После передачи объекта подразделению особого назначения вы вернётесь в Корею, где продолжите дислоцирование, пока не будете распределены по базам в общем порядке. Операция не займет больше недели, — генерал-лейтенант обводит всех внимательным взглядом, — Предвещая вопросы, которые могут появиться, хочу уведомить о том, что данная операция не стоит под грифом «совершенно секретно». После вашего возвращения в Южную Корею мы будем считать, что данной операции не было вообще. Чондэ потрясённо моргает – он был прав, это была даже не просто секретная операция, это была та самая, одна из многих неофициальных операций Вооружённых сил, о которых не говорят. Ему действительно досталась такая честь. — Для всех в эти несколько дней вы были назначены на охрану склада с боеприпасами для перевозки на базу в Пусане. Приказ ясен? Чондэ резко выпрямляется одновременно со всеми, отдаёт честь, выкрикивая команду, и ждёт последующих указаний. Удивление постепенно уходит из мыслей, уступая привычным правилам – подчиняться, не задавать вопросов. Он не в том положении и звании, чтобы интересоваться деталями, только слишком возбуждается от одной мысли – да, может данной операции и не будет существовать в его личном досье, но тем, кому нужно будут знать. Он подаст заявку в подразделение Дельта и они будут принимать во внимание его заслуги, то, что его выбрали. Он будет ценным кадром. Ему точно дадут повышение. Генерал-лейтенант приказывает готовиться к вылету и в гробовом молчании они идут за капитаном до раздевалки. Только когда дверь в комнату закрывается, Минхо шумно выдыхает, а Тэмин чешет затылок и выдает, что жалко он не сможет похвастаться тем, что был в Сирии. Не то, чтобы было чем гордиться, но больше плюсов для службы. — Капитан, ты ведь говорил с ними один на один, ты в курсе, что является объектом? – Джонхён смотрит на Джинки внимательно, чуть склоняется, сидя на скамейке, — Что мы вообще должны доставить? — Не знаю, — говорит Джинки отстранённо, переодеваясь, и больше не роняет и слова. Чондэ подмечает, что это странно, обычно капитан говорит больше. Складывалось ощущение, будто на самом деле он знал. — Что американцам может быть нужно от нас? – задумчиво тянет Тэмин, а затем усмехается, — Или нам от американцев? — Оружие, секретная информация, кимчи – продолжать? – невинно интересуется Минхо, заставляя всех кроме капитана рассмеяться. Чондэ лишь усмехается, качая головой, и меняет свои парадные туфли на шнурованные армейские ботинки. Они перебрасываются парой колкостей, проходит около трёх часов, прежде чем им сообщают, что самолёт готов. Чондэ напоследок снимает свой именной жетон и аккуратно складывает его на край шкафчика. — Это зачем? – спрашивает Тэмин, склонив голову, и цепляется пальцами за свой жетон. Чондэ слегка усмехается – Тэмин в таких делах всё ещё был новичком и иногда его наивность умиляла. — Мы летим на чужую землю с неофициальной операцией. Нас не должны опознать, если мы там и останемся, — трупами, недоговаривает Чондэ. Он хлопает Тэмина по плечу и, схватив свою каску, идёт на выход. Они проходят медицинский контроль, собирают сумки, получают оружие и идут к взлётной полосе. Чондэ осматривает темнеющее небо, мысленно вычитает шесть часов временной разницы и прибавляет около восьми часов полёта. Что ж, они прилетят в сердце пустыни прямо к ужину. Он замечает группку из нескольких гражданских с рюкзаками на спине, идущих в сторону самолета. Стоя поодаль, Чондэ пытается идентифицировать каждого, но все они одеты в однотонную одежду цвета хаки, мало чем отличаясь друг от друга. Вероятно, это было лучшим решением – высадиться посреди пустыни, имея на борту гражданских, которых не скинешь с парашютом в темноту ночи, находясь на территории страны неофициально. Чондэ старается не думать о последствиях – военных конфликтах в Сирии и возможных обстрелах, если их обнаружат. Когда Джинки отдаёт команду они выстраиваются в шеренгу и идут к заднему люку, готовясь подняться на борт самолёта. Они не обращают внимание на гражданских, пока люк не закрывается и им не нужно рассаживаться на места, пристёгиваясь эластичными ремнями. Только усевшись, Чондэ подмечает – их было трое. Это была странная компания из молодой женщины, одетой в армейскую одежду, явно ей не по размеру, мужчины в возрасте сорока с небольшой залысиной и крысиными глазами и молодой парень. Коротко, по-военному обстриженные волосы, угрюмый взгляд в пустоту перед собой. Чондэ сидел по диагонали и, склонив голову, свободно мог разглядеть каждого. Женщина нервно водила взглядом из стороны в сторону, приглаживая руками собранные в хвост волосы – явно боялась самолётов или укачивания. Мужчина тяжело вздыхал, его лоб блестел от пота, и он постоянно вытирал его каким-то грязно—белым платком с синей окантовкой. Самый молодой из них, равнодушный парень, смотрел перед собой, словно находился не здесь, взгляд в темноте помещения казался стеклянным. Женщина будто что-то тихо говорила, но парень, словно не желая слушать, отвернулся в другую сторону и тут Чондэ заметил небольшие оранжевые пятна в его ушах. Гражданский ничего и не услышал бы – беруши, с удивлением признаёт он. На остальных он их не замечает. Вести обычные беседы при гражданских было немного неловким, учитывая, что каждый раз, когда раздавались завывающие звуки снаружи, женщина закрывала глаза и что-то шептала себе, будто молилась, а мужчина тяжело вздыхал. Только парнишка сильнее хватался за эластичные ремни безопасности, чтобы удержаться на месте и закрывал глаза, очевидно не слыша ничего. В конце концов, к четвертому часу их полёта Тэмин и Минхо начали засыпать, Джонхён и Кибом тихо переговаривались, сидя напротив Чондэ, рядом с гражданскими. Чондэ видел, что капитан слегка дремлет. Он попытался дремать тоже, но хватило его ненадолго. Он вновь открывает глаза и присматривается к гражданским. Пересекшись взглядом с испуганной женщиной, Чондэ смотрит на молодого парня, видит, как губы того шевелятся, но за шумом работающего двигателя ни черта не слышно. Он наблюдает за ним еще какое-то время, прежде чем понять, что, скорее всего, говорит парень беззвучно, едва шевеля губами. Чондэ переводит взгляд на ящики и мешки под сиденьями, осматривает видимое ему помещение, но это действительно странно – ничего инородного в самолёте нет. Что же они перевозят, раз для этого понадобилось три сопровождающих гражданских и шестеро военных? Когда время приходит, все просыпаются. В молчании они пережидают тряску перед резким приземлением и Чондэ жмурится, когда шасси несколько раз ударяются о землю перед тем, как военный самолёт приземляется. Командир экипажа через радиорубку оповещает о прибытии и немедленной высадке, все отстёгиваются и встают, надевают рюкзаки на спины и наблюдают за тем, как люк самолёта открывается, представляя только тёмное небо и силуэты гор. Джинки оглядывается на подчинённых: — Выходим и выстраиваемся щитом, до лагеря внимательно следим на предмет снайперов. Вы двое берете господина Кана на себя, Тэмин и Минхо госпожу Ким, — Джинки переводит взгляд на Чондэ, — Мальчишка за нами по центру. Чондэ ничего не говорит, только делает несколько шагов ближе к открывающемуся люку, устраиваясь по левую руку от бритоголового парня, мимолетная мысль – объект, который они охраняют, его забрали? Он что, такой маленький? Минхо спереди широко ему улыбается напоследок и оборачивается с уже серьёзным лицом, натягивая каску глубже. Когда люк открывается до конца, Джинки даёт команду и они выходят. Если так подумать, ступать на чужую землю всегда кажется странным. Еще недавно ты был у себя дома, в родных местах, где провёл большую часть своей жизни, и вот сейчас уже на другом конца земного шара. Чондэ любил рассуждать об этом на ночном дежурстве, поэтому откладывает посторонние мысли на потом и сосредотачивается. Они отходят от самолёта всего на пару метров, когда люк закрывается и самолёт начинает движение, поднимая столб пыли – они укрываются за ближайшим камнем в высоту их роста и жмурятся от свербящего кожу песка в воздухе. Еще несколько секунд и самолёт взлетает, а вскоре — исчезает на горизонте. Они остались совершенно одни. — До временного лагеря пара километров, мы должны прийти до наступления ночи, — Джинки оглядывается, смотрит на свой компас и кивает в сторону гор на запад, — Вперёд. Они идут с легкими перебежками, Чондэ прижимает винтовку ближе, осматривая горы через прицел, но не видит ничего подозрительного. Гражданские не жалуются, только мужчина, господин Кан, чуть пыхтит от их темпа, но старается успевать, а госпожа Ким и парень, чьего имени Чондэ не знал, иногда спотыкались о камни. Чондэ замечает, как пару раз идущий спереди Минхо пытался помочь встать бритоголовому, но тот только резко вырывался, сжимаясь, и продолжал идти, низко опустив голову, будто бы прячась. Когда слышится английская речь и на горизонте показывается американский флаг, Чондэ позволяет себе почувствовать облегчение – незапланированной ситуации им только не хватало. Временная база была не маленьких размеров и представляла собой несколько то ли недостроенных, то ли уже разрушенных домов, стоящих прямо посреди горного пустыря. Забитые досками окна и лоскуты ткани, виднеющиеся в щелях, напоминали о Йемене, а ещё о домах на границе Палестины с Израилем, которые Чондэ видел в прошлом. Можно было лишь оглянуться и предположить сколько километров оставалось здесь до границы с Ираком и Иорданией. Между полуразрушенными постройками и чуть в отдалении были установлены шатры маскировочной расцветки, огражден временный лагерь был подобием забора из камней и сетки, который обычно строят военные. Их встречают двое солдат, на английском один приветствует и оповещает Джинки о том, что они добрались успешно и почти вовремя, связь с главным командованием будет установлена в ближайшее время и они могут пройти во временный лагерь и расположиться. Джинки кивает и солдат, отдав честь, убегает в одно из ближайших зданий, зовя кого-то на своём языке. Джинки, повернувшись, даёт команду отбоя, и все опускают оружие и позволяют себе оглянуться. — Нам необходимо устроиться, — говорит госпожа Ким нервным голосом и Минхо пропускает женщину вперёд. — Мэм, — говорит он, но та уже уходит вперед. Джинки наблюдает, как женщина подходит к выходящему офицеру и говорит с ним по-английски. Очевидно, среди гражданских, она была кем-то вроде начальницы – уж точно не позеленевший пухлый мужчина и не молодой молчаливый парень. Вместе с госпожой Ким к ним подходит американский офицер, они отдают друг другу честь и тот чопорно говорит на своём языке, где им можно расположиться, показывая рукой на дальние шатры. Чондэ успевает только понять, что для госпожи Ким и господина Кана приготовлены комнаты в этом подобие строения, а парня, господина До, поместят отдельно в дальнем шатре. Для военных было приготовлено строение с лежачими местами на противоположной стороне лагеря. — Всем разойтись. Чондэ, — Джинки смотрит на младшего и кивает в сторону гражданских, — Проводи господина До до шатра и охраняй до дальнейших указаний. Если он будет в шоке, то попробуй поговорить и успокоить. Как обычно. Чондэ отдаёт честь и поворачивается к парню, который даже не удосуживается на него посмотреть, переводит свой равнодушно стеклянный взгляд на американского офицера, который возвышается над ним в свои два метра ростом и с волчьим оскалом указывает рукой путь. Они отделяются от своей группы, которая спешит пройти в ближайшее строение, и идут через пустую площадь между забором и домами на другой конец лагеря, Чондэ оглядывается на висящую в небе Луну и бесконечно раскинутые равнины за каменной оградой. — Сюда, — говорит чопорно американец, указывая на небольшой шатёр и парень, господин До, стоит некоторое время перед входом, будто решается, но затем всё же делает несколько шагов вперёд, заходя внутрь. Американец, очевидно, входить не собирался, поэтому Чондэ, перехватив винтовку поудобнее, заходит в шатёр следом. Помещение внутри было небольшим, всего одно спальное место в виде мешков и тряпок, складной стол со стулом, на котором стоял фонарь. Чондэ оглядывается, пока парень снимает с себя рюкзак, кладёт его на свою самодельную кровать, вынимает беруши из ушей и с безучастным взглядом смотрит на пустой стол, начиная дергать его за край, будто пытаясь выровнять. Чондэ переминается с ноги на ногу и облизывает губы, видимо, движение приводит гражданского в чувства, он словно только замечает, что рядом был кто-то ещё. Вздрагивает и оборачивается, Чондэ впервые встречается с ним взглядом, и они смотрят друг на друга в течение нескольких секунд, пока господин До не разрывает зрительный контакт и не отворачивается, продолжая дёргать край стола в руках. Чондэ не знает должен ли сказать что-нибудь, предложить помощь, поэтому просто разворачивается и выходит из шатра на свежий воздух. Положив собственный рюкзак у входа, он медленно ходит по периметру. Никаких распоряжений ему больше не дали, что это вообще могло всё означать — охранять? Почему старшие гражданские разделились с парнем, вынуждая Чондэ тратить своё время на бессмысленную ходьбу по песку? Кто охраняет объект? Он решает заняться полезным делом, убирает винтовку за спину и обходит шатёр вокруг, осматривает ближайшую местность и прикидывает возможности вероятного нападения (минимальные, но всё же есть), находит закрытый досками проход в заднюю часть соседнего строения и как раз тянется, убирая приколоченные доски, чтобы открыть небольшой проход по камням между стеной и строением. Слыша скребущие звуки и глухой стук, Чондэ замирает и отстраняется, оставляя доски на месте, возвращается ко входу в шатёр – господин До вытащил складной стул на улицу, разобрал его чуть поодаль от входа и решительно направился обратно в шатёр. Чондэ с удивлением наблюдал за манипуляциями нового знакомого – он вернулся на улицу с фонарём в руках, выйдя из шатра, прошел пару метров к поставленному стулу и уселся на него: спиной к лагерю, лицом к стене и звёздам. Чондэ оглядывается, но вокруг никого. Он немного неуверенно стоит на месте, а затем всё же делает несколько шагов в его сторону и останавливается в метре от парня, дотягиваясь до винтовки. Такое для него впервые. Он смотрит вдаль, на горы, но взгляд всё равно возвращается к странному парню, сидящему на стуле. Повернув голову вбок, он наблюдает за уставившимся на небо господином До, слегка покачивающегося по кругу, пока тот не поворачивает голову в его сторону – спустя несколько минут. Они снова смотрят друг на друга и Чондэ думает, что вероятно, должен что-то сказать и позаботиться о гражданском. Быть в стране боевых действий возможно шокировало его. — Не хочешь поесть? – спрашивает Чондэ чуть хриплым от молчания голосом, тихо, едва ли на грани с шёпотом. Взгляд у гражданского сначала испуганный, а затем слишком внимательный, словно проникающий прямо под кожу, вероятно, смена обстановки так влияла – Чондэ показалось, будто в чужих глазах было множество вопросов и огромное терпеливое ожидание. Он быстро отводит взгляд и смотрит куда-то в сторону, сжимает свои руки в замок. Вместо слов парень отрицательно качает головой и Чондэ откашливается, принимая ответ. Всё с тем же ничего не выражающим лицом гражданский вновь смотрит вдаль, сжимая и разжимая пальцы, и Чондэ раздумывает несколько секунд, прежде чем попытаться снова. В конце концов, кажется его приписали к этому странному типу и нужно знать о нём хотя бы что-то. — Я — младший лейтенант Ким Чондэ, — представляется Чондэ, а затем, немного подумав, освобождает руку и протягивает её гражданскому, — Как твоё имя? Парень смотрит на протянутую руку почти на уровне его глаз и так и замирает. Чондэ не шевелится тоже, надеясь хоть на какой-то ответ, но ничего не происходит, парень не горит желанием дотрагиваться до него. — Меня зовут До Кёнсу, я доктор физико-математических наук Сеульского национального университета, — вместо этого наконец говорит парень и громкость его голоса чуть скачет на разных словах, будто он волнуется. Господин До. Кёнсу. Теперь он не был просто парнем или гражданским, подмечает Чондэ. Теперь он был Кёнсу. А ещё, очевидно, очень умным. При других обстоятельствах Чондэ бы не поверил ему, слишком он выглядел молодым – разве можно вообще в таком возрасте быть доктором наук? — Очень приятно, — говорит Чондэ, ощущая невысказанную неловкость. Кёнсу же вновь отворачивается, Чондэ не успевает перехватить его взгляд, поэтому слегка неуверенно говорит, — Сообщи, если проголодаешься. Они продолжают сидеть в тишине и Чондэ теряет счёт времени, но отчетливо понимает, что они приближаются к двенадцати по-местному — стало слишком темно, только звёзды и неполная луна освещали землю, и пара фонарей в лагере помогала им в этом. Внезапно Кёнсу шевелится, смотрит на него и почти тут же отводит взгляд: — Я извиняюсь, но у тебя есть ручка и бумага? – Чондэ удивляет вопрос. Разве учёные не берут с собой такие предметы, как ручки и бумагу, везде? Они же, ну, учёные? Чондэ думает в течение нескольких секунд — Кёнсу всё также смотрит куда-то вверх в ожидании, нервно играясь пальцами, — когда наконец отмирает и медленно кивает: — Я посмотрю в своём мешке, — однако Чондэ не шевелится, кидая взгляд на каменных забор в паре метров – мало ли что могло случится. — Я никуда не уйду, — говорит Кёнсу и Чондэ показалось, что это звучало почти нетерпеливо? — Вероятность нападения в это время суток на этот район Сирии сегодня крайне мала. К тому же на коэффициент влияет присутствие военных вокруг, расположение базы и частота последних атак. Пожалуйста. Чондэ не находит, что ответить, поэтому разворачивается и легким бегом направляется в сторону шатра. Он роется по карманам своего вещевого мешка, находит чёрную ручку, а затем достаёт небольшой пустой блокнот в кожаной обложке – когда-то это было подарком матери. Чондэ ничего никогда не писал в нём, только иногда вырывал страницы, чтобы развести огонь. Он тянется, чтобы вырвать лист бумаги для Кёнсу, а затем останавливается и выглядывает из-за шатра, смотря на сгорбленную спину парня. Он открывает последнюю страницу и расписывает ручку, затем закрывает блокнот и идёт в сторону гражданского. Кёнсу поднимает взгляд, видя прямо перед собой блокнот, Чондэ наблюдает, как его глаза радостно распахиваются, и он берёт из его рук вещи, тут же раскрывая блокнот на первой странице. Чондэ удовлетворенно кивает сам себе, чувствуя себя хорошо от того, что помог. Кёнсу начинает что-то писать прямо с первой страницы, Чондэ только мельком видит цифры и формулы в лунном свете, подтверждая свои мысли – ботаник-учёный. Теперь тишина между ними кажется уютной, Чондэ продолжает стоять рядом в стойке, смотря вдаль и вслушиваясь в шуршащий звук бумаги. — Ты много знаешь о Сирии? – спрашивает он и опускает взгляд, когда шорох ручки останавливается. Кёнсу смотрит на него снова мельком, а затем задумчиво вглядывается в тёмный горизонт. — Думаю, больше, чем любой среднестатистический человек, — медленно говорит Кёнсу и возвращается к блокноту. Чондэ тихо вздыхает, позволяя парню углубиться в свои записи, а сам продолжает осматривать периметр. Он слышит совсем отдалённый неразличимый гомон голосов, но понимает, что речь иностранная. От всех их закрывает угол дома и огромная пустая площадь до ворот, Чондэ с сожалением думает, что капитан, кажется, и вовсе забыл о том, что оставил его здесь – одного, пока остальные явно отдыхали. Чондэ внезапно понял, что хочет есть и не понимал, как Кёнсу обходится столько времени голодный. — Если бы у тебя был последняя неделя на Земле, что бы ты сделал? — спрашивает Кёнсу тихо спустя некоторое время и Чондэ опускает взгляд вниз, понимая, что тот уже давно спрятал ручку с блокнотом в карман своей большой бесформенной куртки и теперь смотрел на звезды. Чондэ удивлённо косится на парня — не настолько они знакомы, чтобы спрашивать друг у друга о подобном. Не знает, обязан ли он отвечать на это, но всё-таки задумывается. Если бы у него была неделя, что бы он делал? Будь это какая-нибудь эпидемия или что-то типа астероида из космоса? Он был бы в первых рядах военных, помогающих эвакуации, только чтобы спасти как можно больше человеческих жизней с определенной территории. Если бы это была последняя неделя для всей Земли в целом изменилось ли что-нибудь для него? Чем больше Чондэ думает, тем больше ему становится неудобно, странный вопрос от не менее странного парня внезапно вскрыл мысли, о которых он предпочитал бы не вспоминать и не думать. Столько возможностей, которые оказались бы растрачены в пустую. Он думает, может ли он сказать это всё незнакомцу, о котором он знает только имя и то, что он доктор, но, с другой стороны, списывает это всё на шок от событий последних часов – его состояние, всё, что подмечал Чондэ было очень странным в целом и не сходилось в его голове единым пазлом, – и думает о том, что, в конце концов, может помочь парню хотя бы справиться с возможной нарастающей паникой и растерянностью – даже если внешне это не было заметно. — Проводил бы больше времени с родителями, я думаю? — Чондэ замечает, как вдали у гор поднялся столб песчаного ветра, — Сходил бы на фестиваль в Кванджу, на который всё никак не мог попасть. Разумеется, при условии, что они бы проводились, если бы Земле оставалась неделя. Но думаю, по большей части, проводил бы время с семьёй. Кёнсу не отвечает и Чондэ смотрит на него, видя, что тот задумался. Он пытается улыбнуться и подшутить, чтобы сбавить серьёзность размышлений: — А что, есть вероятность, что нам скоро придётся прощаться, док? — Кёнсу странно реагирует на это предложение, ресницы трепещут, и он поднимает взгляд на Чондэ, качает головой: — Шестнадцать лет назад команда итальянских учёных определила, что вероятность падения ближайшего астероида на Землю будет в две тысячи сороковом году и равна десяти в минус пятой степени, — Чондэ моргает, но взгляд не отводит, пока Кёнсу продолжает, — Они нашли орбиту, которая имеет ближайшее тесное сближение с Землёй и вычислили вероятность линейным методом. А следующий астероид, который мы можем увидеть невооружённым глазом, стоит ждать ещё около пятнадцати лет. Не переживай. Произнося последнее предложение, Кёнсу смотрит на Чондэ так, будто действительно хочет, чтобы тот не переживал по этому поводу. Чондэ не знает, что сказать, поэтому просто кивает. Кёнсу снова отводит взгляд на звёзды и Чондэ видит, как его губы дёргаются в улыбке: — Хотя вероятность умереть от астероида меньше, чем от фейерверка. — Что ж. Буду знать, что в день независимости лучше сидеть дома, — Чондэ не видит никаких признаков улыбки, словно Кёнсу не оценил его фразу и морщится. Что, неудачная шутка? Тишина между ними достаточно уютная, Чондэ решает, что в этом нет ничего плохого, поэтому смотрит на парня вполне дружелюбно – он намного более приятный собеседник, чем путешествующая с ним горделивая госпожа Ким или вечно потеющий и ноющий господин Кан. — Ты изучаешь астрономию? – Кёнсу резко отрицательно качает головой. — Это хобби. Я люблю историю и звёзды. — Доктор физико-математических наук, да? — Верно. Я же сказал. — Математика, — говорит Чондэ, кивая сам себе, — Что ты изучаешь? Кёнсу вновь не отвечает, смотря на темнеющее небо. Чондэ оглядывается, когда слышит тихий шорох — к нему шёл Минхо. — Иди поешь и отдохни, — говорит Минхо, подходя ближе, а затем запинается, замечая за фигурой Чондэ сгорбленную статую молодого учёного. Минхо приподнимает брови, — Вы что, подружились? Чондэ поворачивается к Кёнсу и останавливается озадаченный – взгляд у Кёнсу, словно у загнанного оленя. Он испуганно смотрит на Минхо, руки, словно бессознательно тянутся к карману, где Чондэ видел край блокнота, прикрывая его, а вся фигура похожа на защитную позу. Он резко отворачивается спиной к военным, словно это защищало его от них. Чондэ ничего не понимает, однако что-либо делать уже поздно – Кёнсу резко встаёт со стула, хватает фонарь, прижимая его к груди, и спешным шагом идёт к своему шатру, скрываясь внутри, оставляя рядом с военными лишь пустой складной стул. Минхо выглядит более, чем удивлённым. — Они все какие-то странные, — говорит он, когда они с Чондэ отходят к краю дома, за которым Чондэ видит светящиеся фонари и прохаживающих у входа в лагерь американцев. — Все? – спрашивает он хёна, на что старший кивает. — Ты бы их видел. Та женщина, словно истеричка: вечно дёргается, грубит и ведёт себя так, словно мы тут её в заложниках держим. А толстяк до завтра съест все запасы этого лагеря – Минхо морщится, — От него воняет так, словно он не мылся недели три. Чондэ усмехается. — А этот что? — он моргает: — Что? — Парень. Тоже невротик? Я слышал некоторые вещи, – Минхо оглядывается, понижая голос, — Не нравится мне это, почему его поселили отдельно, а этих двоих в дом рядом со всеми? Чондэ пожимает плечами. — Он выглядит... – странным, — Замкнутым. Вероятно, испытывает стресс. — Ну да, а кто не испытывает, — фыркает Минхо, — Ладно, иди, там приготовили еду. Чондэ салютует, подбирает с земли вещевой мешок и идёт в сторону их пристанища. Он игнорирует взгляды, которые ему посылают американцы, доходит до капитана, расположившегося в комнате вместе с Кибомом и Тэмином. Увидев его, все слегка улыбаются. Его кормят супом, больше напоминающим воду с варёными овощами, жаренной рыбой и слегка чёрствым хлебом. Чондэ слушает, как Джонхён с капитаном обсуждают расположение базы и то, что они успели заметить, пока сопровождали гражданских – Чондэ внимательно слушает, но не перебивает и о своих открытиях в защите края базы не рассказывает – потом разберутся. Джинки не говорит ничего о Кёнсу, словно так и должно быть и Чондэ, наевшись, раздумывает над парнем и его странным поведением. Перед глазами встаёт картина – испуганный взгляд и чуть трясущиеся руки, когда он увидел подходящего Минхо – достаточно странная реакция. Чондэ немного раздумывает о том, что почти также испуганно Кёнсу реагировал и на него в первые минуты наедине. Вероятно, ученый за пару часов успел привыкнуть к Чондэ и боялся незнакомого Минхо – спрятался в шатре, едва смог совладать с собой. Они летели почти девять часов, находились здесь около трёх, плюс, если брать в расчет около четырех часов на базе при проверках... Чондэ смотрит на хлеб, предложенный американскими солдатами, и думает о том, что Кёнсу вероятно, достаточно голодный, но вряд ли выйдет из шатра, а те двое, с которыми он прибыл, вряд ли думают о нём больше, чем о себе. Вздохнув, Чондэ встаёт, убирая за собой тарелки. Он наливает чай в полулитровый термос и закрывает его, берёт несколько кусочков хлеба, заворачивая их в тряпку, и идёт на улицу. Минхо резко поворачивается, но тут же расслабляется, видя Чондэ. — Что ты... — Я тут подумал о том, что явно не засну сегодня ночью, так что мы можем поменяться сменами, — Чондэ пожимает плечами. Минхо подозрительно щурится. — И что я за это должен буду сделать? — Ничего. — Ты берешь мою ночную смену и ничего не просишь взамен? Кто ты и что ты сделал с Ким Чондэ? – Чондэ усмехается. — Сделаем вид, что это жест доброй воли. — Что ж, — выдыхает Минхо, делая несколько шагов в его сторону, а на его лице расплывается улыбка, — Кто я такой, чтобы сопротивляться твоему рвению служить родине. Чондэ усмехается, когда Минхо похлопывает его по плечу. Он ждёт, когда старший товарищ скроется за поворотом, а затем, перевернув автомат за спину, идёт ближе к входу в шатёр. Постучать не обо что, поэтому он откашливается и приоткрывает брезентовую материю, проходя внутрь. Кёнсу резко дёргается, прикрывая блокнот руками, и поднимает испуганные глаза, но поняв, что это Чондэ будто расслабляется – Чондэ почти считает это комплиментом. Парень отпускает блокнот и замирает насторожено. Чондэ протягивает ему термос и тряпичный кулёк с хлебом. — Я точно уверен, что ты не ел больше десяти часов, так что бери. Кёнсу суетится, но из рук Чондэ еду не забирает, только встаёт и начинает двигать стул в сторону, прятать блокнот с ручкой и Чондэ устаёт, поэтому делает два небольших шага к столу – ровно столько позволяет шатёр – и кладёт еду на стол. Кёнсу некоторое время не решается, но всё-таки присаживается снова и пододвигает термос к себе. Чондэ собирается выходить из шатра, когда слышит слова благодарности и губы чуть растягиваются в улыбке. У него уже был опыт, когда он впервые попал в Йемен, но в тот раз всё отличалось. Капитан взял его под своё крыло и оберегал, спустя время они вдвоём остались единственными, кто находился там дольше всех – других они потеряли. Когда к ним присоединились новые солдаты, в их числе были те, у которых уже были иностранные миссии – Кибома и Джонхёна передислоцировали вместе. Тэмин был новичком – это была его первая зарубежная миссия и Чондэ взял его под свою опеку точно также, как когда-то поступил Джинки. Сейчас Чондэ внезапно ощущал те же чувства, как когда-то с младшим по званию, только сознание подкидывало ему и дополнительные факторы – парень в шатре был учёным, не подготовленным военным, который знал куда и на сколько направляется. Вероятно, для него это было шоком, как и для двух других гражданских. Чондэ хотел приободрить и помочь – ведь это то, ради чего они были здесь, в качестве поддержки и защиты. С другой стороны, что-то определенно не складывалось. Нервность не была типичной для данной ситуации, его поведение словно было другим и Чондэ не мог понять, где было расхождение и что он упускал. Доктор До Кёнсу казался очень замкнутым и каким-то, словно медленным, что не входило в рамки представления Чондэ об учёных, которые он выстроил для себя. Что-то не сходилось, но Чондэ не мог разобраться. Время было далеко за полночь по-местному, но Чондэ всё ещё слышал шорох и какое-то бормотание – доктор чем-то занимался внутри. Чондэ по своей природе не был сильно любопытным и твердо был уверен в том, что не собирается вмешиваться и смотреть чем занимался доктор, только... Ситуация была необычной – второй час ночи после такого длинного напряжённого дня, какого чёрта док не может просто лечь спать? Чондэ подходит ко входу, топчется на месте, а затем приподнимает брезент: — Док? – Чондэ обрывает себя на полуслове и делает шаг внутрь. Он оглядывается на исписанные листы, раскиданные по всей кровати и столу, замечает гору листов из своего несчастного блокнота, скомканных на полу палатки. — Что за армагеддон? – спрашивает Чондэ себе под нос, вглядываясь в числа. — Это моя работа, — слышится довольный голос Кёнсу и Чондэ поворачивает голову в его сторону. Он раздумывает несколько секунд над тем должен ли, но прикидывает все риски – он уже взял ночную смену, вряд ли его будут проверять, а периметр базы охраняется американцами – и присаживается осторожно на край сооруженной кровати, отодвигая листы в сторону. — Чем ты занимаешься? – Кёнсу не отвечает и Чондэ хмурится. Это было не в первый раз. Соотнося их прошлый диалог и этот, он решает начать по-другому. — Ты изучал математику в университете, — не спрашивает, а утверждает Чондэ. Как он и подумал, Кёнсу вопросов не любит, потому легко продолжает в ответ на его утверждение: — Я изучал несколько курсов, в том числе комплексный и функциональный анализ, а также прошел курс вычислительной физики. — Разве это не разные вещи, сколько лет ты учился? – Чондэ был далёк от точных наук, но звучало это как нечто сложное и совершенно разное. — Я изучал несколько курсов одновременно и получил высший балл. Я доктор физико-математических наук. — Я помню, ты говорил, – Чондэ осторожно смотрит на парня, — Должно быть, ты очень умный. Кёнсу же только кивает. — Синдром саванта – это состояние, при котором индивид с расстройствами психического развития демонстрирует способности в сфере, превышающие стандартный уровень знаний среднестатистического человека и контрастирующие с его общей ограниченностью. Хотя, стоит заметить, что медицинские классификаторы не признают это синдромом, поэтому данный термин спорный. Чондэ кивает, задумываясь, но почти тут же резко замирает, словно посреди всей этой пустыни молния прошибает именно его, когда слова доктора напротив оседают в его голове, осмысляются, выделяют то, чего Чондэ никак не мог уловить, хотя замечал проявления. Расстройство психического развития. Кёнсу молчит, словно быть в такой тишине прямо сейчас – это нормально, и смотрит на Чондэ, пока тот сопоставляет события прошедшего вечера и свои мысленные пометки, которые он так глупо списывал на нервозность и шок. Замкнутость и застенчивость, боязнь посторонних, непереносимость громких звуков. Чондэ вспоминает беруши в самолёте, защищающие Кёнсу от шума самолёта, он снял их только в лагере, когда любая угроза громкого шума – самолёт, обстрел – пропала. Чондэ помнит медицинские курсы в академии и сейчас, после слов Кёнсу, всё будто встало на свои места. — У тебя... аутизм? – осторожно выдыхает Чондэ, внимательно рассматривая Кёнсу. Тот не отвечает, разворачивается на стуле и принимается перебирать свои листы. Чондэ моргает, а затем пробует ещё раз, — У тебя аутизм. Это не было вопросом. — Расстройство аутистического спектра, — поправляет Кёнсу, склонившись над своей работой. Чондэ хмурится. Не то, чтобы теперь он должен относится к Кёнсу как-то по-другому – это вообще не его дело, он всё так же должен соблюдать приказ и охранять его, но две части одного пазла словно были сломаны и не укладывались воедино. Почему, как вообще они могли привезти человека с аутизмом в зону военных действий? Что такого важного было в объекте, который они охраняли, что потребовалось идти на такие жертвы? Капитан и генерал—лейтенант говорили о том, что это был приказ свыше. Но к чему вообще было так рисковать? Чондэ чего-то не понимал и не мог сопоставить информацию. Интуиция, шестое чувство, на которое он всегда полагался, говорило ему, что всё это было неправильным, что на самом деле слегка злило. Этот парень, До Кёнсу, был всего лишь учёным-умником, который не видел дальше своих формул и книжек. Нет ни единой причины тащить его на другой конец земного шара. Чондэ приходит в себя, когда слышит писк. Кёнсу задирает рукав своей куртки и в свете фонаря Чондэ видит часы. Распорядок дня. Кёнсу выключает их и начинает собирать свои листы, аккуратно убирая их в блокнот Чондэ. — Пора спать, — объявляет Кёнсу, повернувшись, и выжидающе смотрит на Чондэ. Тот не шевелится и Кёнсу вздыхает, — Не мог бы ты уйти, пожалуйста? — Да, — Чондэ резко встаёт, — Конечно, конечно. Чондэ мнётся ещё секунду, а затем разворачивается и выходит из шатра на свежий воздух, глубоко вздыхает, слыша шуршание бумаги, затем шорох одежды и через некоторое время – наконец – наступает тишина. Но Чондэ будто не замечает, как быстро проходит время. Он всю ночь думает о докторе, спящем в шатре, пытается вспомнить что-то ещё кроме стандартных, не всегда явных признаках аутизма, выудить в своей памяти хоть какую-то информацию о том, как нужно обращаться с такими людьми. В какой-то момент это утомляет – в конце концов, доктор такой же человек, как и остальные, просто нужно внимательно следить за его реакциями и быть крайне осторожным. Насколько Чондэ мог судить, его Кёнсу не боялся и мог поддержать диалог, а вот реакция на Минхо всё ещё была свежа в его памяти. Чондэ просто повезло установить хоть какую-то связь с доктором. Он не смыкает глаз всю ночь и слышит писк часов, когда небо становится темно—голубым, а где-то на востоке розоватым. Кёнсу выходит из шатра спустя несколько минут, оглядывается, замечая Чондэ, и кивает ему. — Доброе утро, — говорит Чондэ задумчиво, но Кёнсу уже осматривает рассветное небо, — Не слишком ли рано? — Статистически человеческому организму требуется от семи до девяти часов сна, чтобы восполнить свои жизненные силы. Я вывел уравнение, подсчитав коэффициенты затрат своего организма на физическую и умственную активность в течение дня, согласно которому мне требуется всего шесть часов сорок семь минут для восстановления жизненной энергии. Но сейчас в полной мере мне мешают часовые пояса. — Ты не можешь жить без того, чтобы не превращать обыденное в супер научное, да? – Чондэ морщится, но улыбается. Его забавляет это. Кёнсу действительно был интересным. — Это лишь целесообразное распределение человеческих ресурсов. — Я... Это была шутка, — Чондэ терпеливо выдыхает. Кёнсу поворачивается, смотрит на него несколько секунд, а затем опускает взгляд. — Ох. Хорошо. Мне сложно считывать интонации. Чондэ не знает, что сказать. Вероятно, он поступил глупо, думал о том, как не обидеть своими действиями парня всю ночь, а в итоге прокололся в первые же десять минут диалога. Он почувствовал укол обеспокоенности – не будет ли это считаться, как то, что он показывает безразличие к проблеме доктора? Должен ли он помочь ему? — В следующий раз я сразу скажу, когда это будет шутка, — говорит он и вслух это звучит ещё ужаснее, чем в голове, но он наблюдает, как Кёнсу кивает: — Я буду благодарен. Очевидно, диалог исчерпан. Чондэ оглядывает парня, а затем вновь спрашивает, мечтая убраться от этого уединённого места куда подальше, к остальным в общий дом. — Не проголодался? Мы могли бы дойти до дома и позавтракать. Сейчас ещё слишком рано, — Чондэ мысленно прибавляет к полуночным разговорам семь часов сна Кёнсу, — Меня сменят через два часа. Кёнсу резко поднимает на него свой взгляд, взволновано осматривает с ног до головы, а затем спрашивает с беспокойством: — Будет кто-то другой? Тот вчерашний? Я-я не хочу. Я не хочу его. Можно останешься ты? Брови Чондэ удивлённо взлетают. Кёнсу боится Минхо? — Что не так? Кёнсу, он... Минхо хороший. — Я не хочу его, — с нажимом повторяет Кёнсу, повышая голос, и сжимает руки в кулаки. Чондэ не понимает и мысленно ругается. Дьявол, он опять облажался, — Мне никто не нужен. Мне не нужна ничья помощь. — Кёнсу, мы здесь для охраны... — Мне не нужна ничья помощь! И охрана тоже не нужна, — Кёнсу глубоко выдыхает, Чондэ видит, как его глаза бегают из стороны в сторону, и всё, что ему остается это вскинуть руки: — Хорошо, хорошо. Могу остаться я? Кёнсу, можно останусь я? Кёнсу молчит некоторое время, успокаивается, решает, приходит к выводу Чондэ, а затем один раз кивает головой и скрывается в шатре. Чондэ вздыхает, понимая, что ему придется последовать своей же просьбе. Кёнсу опасался людей. Удивительно, как он мог разговаривать с Чондэ всё это время. Было ли это из-за того, что Чондэ был первым, с кем ему пришлось иметь дело тут? Он ведь защищал его всю дорогу до лагеря. Он должен был заслужить хотя бы каплю доверия Кёнсу этим. Небо понемногу светлеет. Доктор так и не выходит больше и Чондэ после недолгих раздумий решает всё же войти в шатёр – он всё ещё хочет предложить учёному пойти позавтракать. Кёнсу перебирает исписанные листы, сгорбившись над столом, когда Чондэ, закидывая свою винтовку за спину, заходит внутрь. — Сто шестьдесят листов в ежедневнике, я использовал двадцать пять, но здесь осталось только девяносто семь, — голос у Кёнсу не выражает никаких эмоций, сухой подсчёт. Чондэ думает, что считать вещи должно помогать ему. По крайней мере, он помнил, что это должно быть так. — Я часто вырывал листы, — говорит он, стоя в пороге, смотрит на мятую кровать, и сделав несколько шагов, присаживается на край, как несколькими часами ранее, ночью, — Нам нужно сходить к дому, где находятся госпожа Ким и господин Кан и позавтракать. К тому же, не думаю, что ты просидишь здесь всё время. — Именно это я и собираюсь сделать, — говорит Кёнсу, оборачиваясь. Чондэ хмурится, всматриваясь в его глаза. Брезент шатра не пропускал едва появляющийся свет внутрь и в темноте глаза Кёнсу казались угольно чёрными, а не шоколадно карими, как он успел заметить снаружи, при свете. — Почему? — Потому что мне нельзя быть со всеми. В этом вся суть, — Чондэ хмурится от такого ответа. Конечно, может он боялся людей, но это ведь не могло быть чем-то серьёзным, из-за чего он отказывался быть в окружении людей. Его пугала военная форма? Чондэ бы и рад спросить, но он уже облажался один раз за этот разговор и рисковать ещё раз не хотел. — Почему тебе не нравится Минхо? — спрашивает он всё же после нескольких минут молчания. Ему было интересно. Кёнсу молчит некоторое время, а затем произносит: — Он похож на декабрь, — брови Чондэ недоумённо взмывают вверх. — Чем? Кёнсу только пожимает плечами. — Ты сказал, что я не должен превращать всё в супер научное, — Чондэ замирает и внезапно усмехается: — Доктор До, это что, была шутка? – Кёнсу не считает нужным ответить, но Чондэ действительно ценит этот момент и запомнит его на будущее. Спустя несколько секунд он спрашивает, будучи действительно заинтересованным, — С чем ассоциируюсь я? Кёнсу не шевелится некоторое время, затем всё же кладёт ручку на стол и оборачивается. Он смотрит на Чондэ внимательно, впервые так долго, затем его взгляд будто стекленеет, вращается вокруг Чондэ, словно над ним какая-то аура, а затем вновь возвращается к его лицу. Спустя минуту тишины, он всё-таки произносит: — Понедельник. Ты – понедельник. — Почему? — Сегодня понедельник, — говорит Кёнсу очевидные вещи и Чондэ почти улыбается. — И что с того? — Сегодня началось с тебя. Такая прямота немного обескураживает и оставляет Чондэ в задумчивости, когда Кёнсу вновь отворачивается, продолжая складывать листы. Они некоторое время проводят в тишине, Чондэ просто сидит на краю самодельной кровати в не очень удобной позе, смотря на механические действия учёного. Говорить с гражданскими было нормальным для него, практически, его особенностью. Капитан всегда говорил, что он и Кибом лучше всех контактировали с населением и обычными людьми в подобных ситуациях, и что это полезно – успокаивало паникующих, помогало узнавать новую информацию, предупреждать о надвигающейся беде заранее. Именно так они спасли десятки людей в Йемене почти семь месяцев назад. Чондэ легко шёл на контакт с людьми и мог разговорить их, по крайней мере, за пятнадцать минут, получая нужную информацию. До Кёнсу значительно выбивался из общего правила. Чондэ не знал, как бы с ним справился Кибом, но для него самого это было чертовски сложной задачей, особенно теперь, когда он даже не знал, как правильно себя вести. Что-то внутри, словно назойливый комар, звенело в его голове каждый раз, когда он хотел открыть рот – одна его часть говорила относится к учёному, как к обычному человеку, а другая призывала фильтровать информацию и помогать. Как к этому относился Кёнсу – непонятно. Он был против помощи и охраны, он ясно дал это понять, но относиться к нему, как с среднестатистическому гражданскому, о которых он всё время говорит, не получалось в силу его особенностей. Где найти этот баланс и не перегнуть в разговоре Чондэ определить было тяжело. — Могу я спросить? – интересуется Чондэ, вырываясь из своих мыслей на поверхность. Кёнсу кивает, переводя на него свой взгляд и почти тут же отводя, куда-то в потолок шатра. — Госпожа Ким и господин Кан тоже учёные? — Господин Кан работает в министерстве обороны, он сопровождающий. Госпожа Ким из Сеульского университета. Она руководит фондом, который спонсирует его работу. — Не того поля ягоды, — делает предположение Чондэ. В таком случае слабо и с натяжкой, но он мог понять, почему они все держались обособленно – шишка из правительства и начальница из университета. Они сидят некоторое время в тишине, прежде чем Чондэ поднимается и выходит, занимая своё место у входа в шатёр. Проходит час, прежде чем приходит Минхо. Он смеривает Чондэ насмешливым взглядом, подходя ближе, салютует в приветствии и останавливается напротив. — Доброе утро, мать Тереза, — Чондэ неловко улыбается, — Как тебе ночка? Не правда ли, здорово вернуться? — Очень. Знаешь, я тут подумал... Я ведь могу остаться. Не так уж и хочется спать, — Минхо почти тут же меняется в лице, брови хмурятся, а улыбка перерастает в гримасу. Он делает шаг ближе и смотрит снизу вверх, почти угрожающе из—под каски: — Послушай, младший лейтенант. Не знаю, что с тобой происходит и почему ты строишь из себя благородного, но прекращай, иначе я доложу кэпу на тебя. Ты взял на себя первое ночное дежурство, так что иди проспись, а я уж тут обо всём позабочусь, — Минхо щурится, говоря всё это, и Чондэ чувствует себя нехорошо – от того, что хён так думает. А ещё внезапно от того, что не может оставить Кёнсу одного с хёном, когда тот боится и так явно против. В других обстоятельствах, он бы счёл этот страх детским и безосновательным, не стоящим внимания со стороны гражданского – кто как не его хёны смогут обеспечить лучшую защиту, но сейчас ситуация была в корне другой. Кёнсу был другим и его особенности могли повлиять на всё. Обычный расчёт. Однако сказать Минхо об этом он не мог. Поэтому Чондэ лишь кривит лицо, кидает последний взгляд в сторону притихшего шатра, а затем перехватив винтовку, направляется в сторону домов, отдаляясь от палатки с каждой секундой. Ему не нравится всё это, но кто он такой – это точно не его дело и не его заботы. Однако выразить опасение капитану он ведь может. Американцы вокруг игнорируют его, что разительно отличается от их взглядов прошлой ночью, словно всё в корне поменялось. Чондэ спешит в дом, где он ужинал днём ранее и натыкается на Тэмина. Тот улыбается хёну и показывает в сторону самодельных лежаков, предлагая поспать, но Чондэ просит дать ему минуту и спрашивает, где можно найти капитана. Он снимает обмундирование и выходит из дома, чтобы дойти до соседнего шатра с радиоустановками, когда натыкается на Джинки. Чондэ оглядывается и зовёт его в дом, они проходят в пустую комнату, которую использовали под кухню и Джинки вопросительно приподнимает брови. Чондэ даже не знает с чего начать. — Ты знал, что этот парень – аутист? – взгляд у Джинки не меняется, только лицо приобретает ничего не выражающую маску и Чондэ чувствует непонимание – знал и ничего не сказал? — Это не наше дело, — говорит Джинки просто и Чондэ в негодовании разводит руками. — Не наше? Если бы что-то пошло не так, у него мог случится эпилептический припадок посреди пустыни, а ещё хуже – в самолёте, и мы ничего не могли бы с этим сделать. Чем они все там думают? Неужели Кёнсу – единственный учёный, которого можно было отправить в Сирию, просто чтобы что-то перевезти? Джинки вздыхает, опустив голову, трёт переносицу, а затем устало смотрит на Чондэ: — Ещё раз повторяю, что это не моё и, тем более, не твоё дело. Это прямой приказ свыше и наша обязанность просто обеспечить безопасный перелёт и передать объект американским солдатам. — Когда мы улетаем обратно? – спрашивает Чондэ. Он не удосужился узнать у Минхо чем закончилась вчерашняя связь с руководством. — Всё идёт по плану, с нами свяжутся, когда американское подразделение перебросят с его нынешнего местоположения в район Эль-Карьятайн, — в коридоре за спиной слышится гомон английской речи и Джинки резко выпрямляется, кидая на Чондэ быстрый взгляд, — Иди отоспись. — Капитан, — успевает позвать Чондэ до того, как Джинки выходит из комнаты. Кэп оборачивается на зов, — Этот парень, Кёнсу, может он перебраться в дом к двум другим? — Нет, — говорит Джинки и исчезает в проёме, оставляя озадаченного Чондэ в одиночестве. Чондэ перекусывает сухомяткой и возвращается в комнату к Тэмину, падает на порванный грязный матрас и прикрывает глаза, пока Тэмин тихо рассказывает, как полночи выслушивал непонятную речь американцев, лежа у окна, и даже не выспался. Чондэ некоторое время смотрит в потолок, пока не поднимается. — Можешь разбудить меня через три часа? – просит он Тэмина и тот кивает, хотя по виду его просьбу не одобряет. Отказываться от сна было самым глупым в их жизни, а действия старшего редко поддавались простому объяснению. Чондэ устраивается насколько возможно удобно и прикрывает глаза. Трёх часов словно и не было. Тэмин нависает над ним с улыбающимся лицом, трясёт за плечо и Чондэ зевает, приподнимаясь. — Я бы на твоём месте поспал, — говорит Тэмин, выходя из комнаты, Чондэ только отмахивается. Взяв винтовку, он выходит из дома и спешит в сторону дальнего шатра. Мельком он видит госпожу Ким, заходящую в центральный шатёр, брезент поднимается и Чондэ улавливает очертания Джинки рядом с незнакомыми силуэтами в расцветке американской формы. Минхо выглядит более, чем удивлённым его появлением. — Я поспал, — говорит Чондэ, проходя мимо и похлопывая хёна по плечу. Старший только закатывает глаза и называет его идиотом. Чондэ немного медлит, но всё—таки заходит в шатёр. Кёнсу всё также сидит за столом, только теперь помимо его блокнота на столе небольшие пустые посудины. Кажется ему приносили завтрак. — Привет, — говорит Чондэ, останавливаясь на входе, и Кёнсу оборачивается. — Мы уже виделись сегодня, — говорит он вместо приветствия, но Чондэ только закатывает глаза и, сделав небольшой шаг, усаживается на край матраса, как в прошлый раз. — Я спал и мои биологические часы только сейчас говорят мне, что настал новый день. — Это не биологические часы, а восприятие временного пространства разумом. — Да, расскажи мне, чего я не знаю, чудик, — усмехается Чондэ, устраиваясь удобнее. Кёнсу улыбается: — Восприятие времени определяется отражением объективной длительности, скорости и последовательности явлений действительности. В основе лежит ритмическая смена возбуждения и торможения в больших полушариях головного мозга. Если говорить коротко, то твоя физическая активность за последние сутки и смена часовых поясов, которая обусловила больший объём затрат на длительный период, вкупе влияют на восприятие твоим мозгом информации о фактически затраченных ресурсах организма. Чондэ кивает, соглашаясь со всем, что говорит учёный, и слегка улыбается. Похоже он зря волновался относительно него. — Я смотрю, ты уже во всём освоился. И не боишься лейтенанта Чхве. Улыбка увядает на лице Кёнсу, он бросает как-то странный взгляд на выход, а затем поворачивается на своём месте обратно к столу, крепко сжимая руки в замок. Чондэ хмурится: — Что? Нет? — Лейтенант Чхве принёс мне завтрак, — говорит Кёнсу медленно, — Он был здесь, пока тебя не было, — Чондэ утвердительно мычит, — Но теперь ты здесь. Может ли он уйти? Чондэ почти усмехается – всё—таки он поспешил. Он слышит что-то похожее на фырканье снаружи — Минхо стоит слишком близко к приоткрытому входу, чтобы услышать их. Чондэ закатывает глаза и говорит нарочито громко: — Думаю, может. Я ведь здесь. Однако Чондэ сомневается, что его слова возымеют хоть какой-то эффект. Капитан приказал Минхо, сейчас была его смена и Чондэ младше по званию. То, что он сумасбродничает, продолжая общаться с гражданским было чем-то из ряда вон выходящим. Чондэ думает, что не будь Кёнсу с особенностями, то Чондэ сейчас бы видел десятый сон, даже не задумываясь о чувствах какого-то обычного гражданского. Часы издают противный писк и Кёнсу оборачивается, смотря на Чондэ почти с надеждой: — Я хочу пить, — он бросает взгляд на выход и Чондэ понимает. Он подскакивает на ноги, забирает пустую посуду со стола и выходит, почти тут же натыкаясь на скептичное выражение лица Минхо. — Лейтенант, не окажете ли вы честь? – Чондэ улыбается, когда Минхо щурится, но оставляет свой пост. Его компания Кёнсу не привлекала и это – слишком очевидно — было взаимно. — Всё идёт по плану, — решает поделиться новостями Чондэ, вернувшись, — Через пару дней мы вернёмся обратно. Видел ту женщину, госпожу Ким сегодня. Очень нервная дама. Господин Кан кажется спокойнее. — Господину Кану не нравится это больше, чем госпоже Ким, — отвечает возражает Кёнсу, — В конце концов, для неё это всегда был способ получить дополнительное финансирование и привилегии для университета. — Думаю, никому не нравится лететь в страны третьего мира под покровом ночи. Это не то, что может быть, знаешь... обыденным занятием на неделе или типа того. — Господин Кан не любит самолёты, — говорит Кёнсу и в его голосе слышна улыбка. Чондэ не сдерживается и фыркает: — Я не понимаю. Господин Кан боится летать. Госпожа Ким ходит нервная, словно мы ей все обязаны. А ты вообще... – Чондэ спотыкается о слова и резко замолкает, чувствуя, как щёки обжигает в смущении. Он не хотел обидеть словами. — У меня аутизм, — подсказывает Кёнсу, останавливаясь от росчерка очередного листа, и оборачивается на Чондэ. — Да, — говорит Чондэ уже не так яро, — И вас все равно выбрали сопровождать миссию сюда. В Сирию. Это же другой конец земного шара, неужели они не могли найти кого получше? Кёнсу молчит, а затем оборачивается и смотрит на него: — Ты не знаешь? — Чего? – насмешливо хмыкает Чондэ, что идёт вразрез с серьёзным, почти угрюмым лицом Кёнсу. В какую-то секунду он чувствует внутри какой-то холодок, словно это он — маленький ребёнок, которому взрослым приходится объяснять вещи. — Они сопровождающие, — говорит Кёнсу и Чондэ кивает: — Я это понял... — Нет, ты не понял. Они сопровождают меня. — Что... — Чондэ осекается и озадачено хмурится, — Что это вообще значит, док? — Они сопровождают меня для передачи Соединённым штатам, — Чондэ моргает. — Подожди, что? — Я думал, что это известно, — хмурится Кёнсу в свою очередь, игнорируя замершего военного напротив себя, — Они — сопровождающие со стороны корейского правительства, поэтому не думаю, что уместно рассуждать о том почему отправили именно их. — Нет, п-подожди, — выдыхает Чондэ с остатками воздуха и чувствует, как сдавливает горло, словно невидимой рукой. Он сглатывает, с трудом делая шумный вдох, — О чём ты говоришь? — О чём я говорю? — спрашивает Кёнсу и склоняет голову на бок, озабоченно хмурясь. — Мы сопровождаем объект, — упирается Чондэ и чувствует раздражение. О чём говорит этот сумасшедший учёный, он хоть понимает? — Сопровождаем объект для передачи его американцам. Это тайная миссия. — Ну да, — Кёнсу расслабляется и неожиданно для самого Чондэ, ощущающего разрушающую пустоту, улыбается, — Вы сопровождаете меня для передачи. Я – объект. Ваша задача – это защита объекта и гражданского экипажа, который отправится с вами и последующая передача объекта войскам союзников, звучит в голове голос полковника Чана, словно эхом отдаваясь в оглушающей тишине. После вашего возвращения в Южную Корею мы будем считать, что данной операции не было вообще. Защита объекта и гражданского экипажа, отдельный шатёр под постоянным наблюдением, сломанные пазлы в голове находят правильный угол и складываются, представляя совсем не ту картину, которую Чондэ рассчитывал получить. То, что получилось – совершенно дико и ужасно и Чондэ не верит, не может поверить, что это правда. Наверняка доктор что-то не так понял, может быть не распознал сарказм или недопонял ситуацию... — Объект у тебя? – ещё раз тупо спрашивает Чондэ, не понимая, не желая понимать и принимать, что заставляет Кёнсу раздражённо вздохнуть, словно он устал объяснять непутёвому Чондэ. — Младший лейтенант Ким, я начинаю сомневаться в уровне вашего интеллекта, раз вы не можете проследить причинно-следственные связи в моих словах. Чондэ не дышит. — Ты... – Чондэ замолкает, понимая, что звучит совсем абсурдно, но всё-таки приходит в себя и пытается повторить, — Те двое и мы сопровождаем тебя? Для передачи американцам, ты это хочешь сказать? — Всё правильно, — подтверждает Кёнсу спокойно, словно они не говорили сейчас о нечто ужасном, о чём-то совсем абсурдном, вроде продажи человека, о том, что это – приказ сверху. — Ты, ты в этом уверен? Послушай, может, ты не так всё понял и... — Мои родители дали согласие на это, — перебивает доктор и отворачивается к столу, возвращаясь к бумагам, оставляя Чондэ, ошеломленного и не понимающего, — Сеульский университет уже заключил договор на взаимовыгодное сотрудничество с представителями университета Дьюка по правительственной программе при министерстве обороны США. — И что это значит? Ты будешь работать над какими-то важными правительственными программами? Как это относится к тому, что тебя... – Чондэ замолкает и морщится в отвращении, пытаясь сложить всё вместе, — Что тебя, как какую-то контрабанду, тайно переправляют через страны третьего мира? Нельзя было сесть на самолёт в Сеуле и быть за океаном уже к вечеру? Что за чушь? — Да, но тогда я бы остался жив, как гражданин Республики Корея, что более важно, с известным именем, и был на контроле у миграционной службы, согласно их законодательству. За мной осуществлялся бы надзорный контроль со стороны другого министерства, которое поставило бы под вопрос то, почему я вообще нахожусь на территории их государства и работаю над засекреченными данными, к которым не могу иметь доступа, а это с большей вероятностью привело бы к новому политическому скандалу на корейском полуострове, что могло бы повлечь новые войны. С тридцатипроцентной вероятностью. — Что значит – остался бы жив? – голос понижается на несколько октав и Чондэ буквально леденеет от ужаса, сверля взглядом по-военному коротко стриженный затылок доктора. — Я хочу сказать, — выдыхает Кёнсу, — Что скоро я перестану существовать на бумаге. Чондэ молчит. Понимает, что значат слова доктора и не может поверить в то, что он это серьёзно, больше походило на какую-то совершенно глупую и несмешную шутку. Он что, правда сейчас пытался заверить его, что их государство использует его, как обменную валюту? Что один учёный из Кореи настолько важен для Америки, что они собирались провернуть это? Тайно забрать его на территории чужой страны? Что страна, которой он служил и посвятил всю свою жизнь, собиралась буквально продать своего гражданина взамен на привилегии и помощь? Походило на фантастический фильм. Чондэ морщится, неприятные липкие ощущения внутри только сильнее сдавили горло и ему пришлось откашляться, прежде чем встать и раздражённо бросить: — Что такого особенного может получить Корея, а ты – предоставить, что другое уважаемое государство согласилось на подобную авантюру? Ты что, познаешь тайны вселенной? — Я – доктор физико-математических наук, — говорит Кёнсу ещё раз и Чондэ нервничает, он почти в бешенстве от одной только мысли, что на секунду, он и правда поверил в это и ужаснулся, ему хочется рявкнуть, что тот уже говорил об этом, пусть придумает что-то новенькое. Отвратительная мысль, что помимо аутизма, парень может бредить закралась в его сознание, но он уже не мог себя остановить. — И что? – почти ядовито спрашивает Чондэ, сдерживаясь, чтобы не вылететь из шатра на свежий воздух. — В центре Сеульского университета при министерстве обороны, я занимался структурированием и анализом информации геопространственной разведки азиатского полушария. В основной спектр моей работы входило наблюдение за Северной Кореей и Китаем. Не самые дружественные страны по отношению к Америке, логично подсказывает ему подсознание, но Чондэ только ещё больше раздражается. Это ничего не значило. — Я анализировал разведданные, получаемые объединенным командованием США. Сейчас, когда их количественное присутствие на корейском полуострове сокращается, они были обеспокоены информацией, предполагающей наличие у одной из стран разработок водородной бомбы, что подтверждалось видовой разведкой, а также полученным мной анализом. Слова Кёнсу медленно доходят до сознания и Чондэ поднимает свой взгляд на доктора, словно тот за несколько секунд изменился. Он всё ещё отказывался верить, но мог признать, что сказанные вещи не были сказкой или бредом, а он – вероятно, не был сумасшедшим. Его слова имели смысл. Были невероятными, да. Но из-за них всё вокруг обретало смысл. До Кёнсу, несмотря на его врождённое расстройство, был главным ресурсом информации и было совершенно логичным для союзников – заполучить его. — И что получит Корея за тебя? – мёртвым голосом спрашивает Чондэ, ощущая, как ужас сковывает тело. Нет, не мог же он поверить в это. — Я не могу знать то, о чём говорят другие, — говорит Кёнсу, не выказывая при этом никаких эмоций, — Могу предположить, что военную или материальную поддержку, от которой мы так сильно зависим, но не можем признать. Но, я думаю, госпожа Ким обрадуется, что получила дополнительное финансирование от сделки с министерством обороны. — То есть, ты хочешь сказать, что наша страна обменяла.... Твой интеллект на материальную поддержку? То есть... Продала своего гражданина? И им всё равно, как это выглядит со стороны? — Как это будет выглядеть со стороны? – Кёнсу хмурится, — Я ограниченно дееспособный и мои родители, как законные представители, дали согласие на то, чтобы я продолжал исследования под руководством университета. Они не знали точно, но догадывались, что подписывали, когда заключали контракт с университетом и были счастливы избавиться от меня. Новость о том, что я умер во время боевых действий облегчит их бремя, которое они несли на протяжении всей моей жизни. И как я уже говорил, поможет избежать международного недопонимания. Голос у доктора спокойный, равномерный, будто он говорил о ком-то другом, а не о себе, не высказывал Чондэ теорию заговора, достойную кинолент, не открыто говорил о том, какой аморальный поступок собирается совершить группа людей, руководящих целой страной. Только при таком раскладе всё было логичным и укладывалось в голове в правильном порядке – почему они собрали специальную миссию, почему это были именно госпожа Ким и господин Кан, почему именно здесь, под покровом тайны. Почему всё это время Кёнсу был отделён от всех. И Чондэ понимает – всё это время Кёнсу не был в шоке. С самого начала их знакомства, когда он думал, что Кёнсу спрашивает о его последнем дне, чтобы отвлечься от мыслей о том где он находится – всё было наоборот. Кёнсу знал, что это были его последние дни на свободе, знал, что они находились в Сирии, понимал всё, что происходило вокруг. Он смирился. Со странным осознанием, что родители, собственная страна собирается продать его словно какой-то товар, от которого нужно просто избавиться, чтобы забыть о нём. Его называли объектом. Полковник Чан сказал передать его. Будто бы он не был человеком. Чондэ поднимает взгляд на Кёнсу, чувствуя, будто его огрели по голове, облизывает внезапно пересохшие губы и качает головой: — Почему ты рассказал всё это мне? – Кёнсу смотрит очень внимательно, в отличие от своего обычного поведения, не отводит взгляд. — Потому что ты – понедельник. Это не объясняет ничего, но Чондэ внезапно чувствует, что ему тяжело дышать и необходимо выйти на улицу. Кёнсу всё ещё смотрит на него, когда он разворачивается и, словно в бреду, выходит из шатра, смотря бессмысленным взглядом куда-то в пустоту, на камни и песок под ногами. — Эй, тормози, — Чондэ не замечает, как ударяется в Минхо, тот придерживает его за предплечье, но Чондэ пытается вырваться, — Капитан отчитал меня из-за того, что я покинул пост и ты в этом виноват. Когда я сказал, что оставил парня с тобой, он велел мне вышвырнуть тебя куда подальше, так что, подожди, эй? Чондэ?.. Чондэ, не обращая внимания на оклики старшего по званию, продолжает идти вперёд, отдаляясь от шатра как можно дальше. Он уже был на свежем воздухе, западный ветер слегка завывал, подгоняя его сбоку куда-то вправо, но Чондэ всё ещё было тяжело дышать, а перед глазами стояло спокойное лицо молодого доктора, который лучше бы был сумасшедшим. Этого ведь не может быть. Он не мог позволить словам какого-то парня с аутизмом пошатнуть его веру в свою страну, позволить разочароваться. Он служил уже несколько лет, посвятил жизнь родине, почему он вообще поверил в это, как он может усомниться?.. Чондэ с твёрдой решимостью идёт в сторону шатра с радиоустановкой, каждый взгляд на светло-песочную американскую форму злит, но он не может понять из-за чего и на кого злится больше – на доктора за его рассказ или на себя, за то, что усомнился? Чондэ заходит в шатёр, отчего разговор внутри прерывается. Среди аппаратуры у складного стола с картами, капитан Ли стоит вместе с командующим базы американцем. Увидев Чондэ, Джинки даже не меняется в лице. Чондэ делает несколько уверенных шагов в их сторону, хотя видит, как некоторым вокруг это не нравится и за ним наблюдают боковым зрением. — Капитан Ли, младший лейтенант Ким Чондэ, — Чондэ выпрямляется, поднося деревянную руку к головному убору, отдавая честь. Он чувствует на себе взгляды, но продолжает говорить на корейском, смотря куда-то на подбородок капитана, не смея встретиться с ним взглядом. — Кажется ты должен спать, — говорит капитан и Чондэ молча замирает, ожидая приказа. Джинки вздыхает, — Вольно. Что случилось? — Прошу разрешить сделать донесение наедине, капитан, — голос у Чондэ внезапно безэмоциональный, хотя внутри всё бушует. Он пытается как можно дольше сохранять самообладание. Вокруг неизвестные, а он ниже по рангу, он не мог так просто взорваться. Не имел никакого права. Капитан смотрит слишком пронзительно, но Чондэ даже не дергается. Он смотрит на капитана базы и обращается на английском, говоря, что отойдет ненадолго. Чондэ прикрывает глаза, медленно выдыхая. Они в гробовом молчании выходят из шатра и идут в сторону дома. В общей комнате, где они спали, сидят Джонхён и Кибом – отдыхают после своей смены. Капитан прогоняет их и прикрывает дверь, оставляя их наедине. Чондэ стоит по стойке смирно, не зная с чего начать. — Младший лейтенант, в чём твоя проблема? — спрашивает Джинки несколько устало и Чондэ стискивает зубы. Капитан смотрит внимательно, видит, как на его лице заходили желваки и снова вздыхает, очевидно устав от всей этой ситуации. Сейчас он мог бы быть дома, с семьёй. — Капитан, вы знали? — спрашивает Чондэ, осмеливаясь наконец перевести на капитана взгляд. Тот лишь слегка дергает бровью. — О чём? Чондэ глубоко вздыхает: — О том, что является нашим объектом? Или вернее кто? — Чондэ видит, как с каждым его словом спокойное, чуть усталое выражение капитана меняется, он напрягается и выпрямляется – неосознанная защитная реакция, чтобы показать свой более высокий ранг. — Откуда тебе известно? — Это правда? — перебивает Чондэ и это не идёт ни в какие рамки, но он не выдерживает. Сдерживаемый ужас, казалось, готов выплеснуться наружу, разрушая всё на своём пути. — Младший лейтенант Ким, — капитан щурится, — это не наше дело... — Капитан, вы знали, что мы буквально продаём человека? Капитан осекается, взгляд у Чондэ на него слишком разочарованный. Джинки выглядит уставшим, словно это тоже давит на него, а Чондэ чувствует себя слишком преданным, и он не знает кем именно – капитаном или чем-то большим, своей страной, может быть. — Послушай, Чондэ, — начинает уже более тихо Джинки, переходя на неформальный разговор, и для Чондэ это личное. Они с капитаном были вместе не так много для службы, но дольше всех остальных. Для Чондэ это было равносильно предательству, — Мы ничего не можем сделать. — И вы спокойно спите? Зная, что вскоре этого парня заберут в другую страну? Что его близкие будут думать, что он умер? Оставляя его одного? Вы понимаете, что он знает? Знает, что собственная страна отказалась от него ради чего? Денег? Или вы надеялись, что если он аутист, то ничего не поймет? — Чондэ не мог поверить. Ещё несколько секунд назад он думал, что всё это просто выдумка какой бы логичной она не была. Это ведь не могло быть правдой. Но это был его капитан. Которому он верил. Обязан был верить. — Чондэ, даже если всё так и есть, мы ничего не можем сделать. Это был приказ сверху. — Там в Йемене, вас бы тоже остановил приказ сверху? — Остановил бы! — повышает голос Джинки и оба замирают в тишине, — Ты не понимаешь, потому что тебя не было рядом, так что считай свой патруль тогда чистой удачей. Я потерял своих людей там. Я говорил с семьёй каждого погибшего и это снится мне каждую ночь. Я не мог спать, зная, что я вернулся к своему сыну, когда кто-то из моих людей нет. — Но ты спас целое поселение. — И потерял людей, за которых нёс ответственность, Чондэ. Поэтому если бы мне приказали остановиться тогда я бы сделал это с радостью, даже если бы погибло целое поселение. Не смей винить меня. Слова опадают в воздухе, отдаваясь эхом в ушах. Они ни разу не говорили об этом и сейчас определенно точно было не время, но Чондэ не понимал. — Но это продажа человека. Гражданина страны, которую мы защищаем, капитан. — Иногда там наверху знают лучше, что необходимо, а что нет, — голос у Джинки холодный и отстранённый. После эмоционального выпада он скрылся под маской, которую Чондэ хорошо знал – видел на протяжении последних семи месяцев. — Разве мы не можем ничего сделать? — Это не просто приказ сверху, Чондэ, — взгляд у Джинки нечитаемый, слишком много разный эмоций вместе, — Не полковника или генерал—лейтенанта. Думаешь, кто-то из них может разрешить такое? Чондэ не нравится это. — Это прямой приказ министра обороны. Сразу после нашего прилёта я получил его аудиенцию. Лично. — Чондэ встречается взглядом с чужими глазами и наконец различает среди эмоций нечто, мельком проскакивающее на лице. Нечто, похожее на отрешенность и смирение, — Ты не имеешь права не подчиниться его прямому приказу. Ты слышал, что это будет приравнено к измене родине. Чондэ чувствует будто его приложили головой о гонг – оглушающе, звеняще, почти нереально. Всё то, во что он верил на протяжении всей своей жизни было будто карточным домиком, рушащимся на его глазах за минуты, меньше, какие-то секунды. Необъяснимая причина шаг за шагом разрушала всё то, что он выстроил, к чему стремился и посвятил всю свою жизнь. Капитан говорил истинную правду – не подчиниться прямому приказу он не мог. Это означало конец для него, не просто как для военного, как для человека, чья жизнь была основана на службе своей родине. У Чондэ не было ничего больше кроме своей военной карьеры, он грезил мечтами о присвоении высшего ранга и назначении в специальные подразделения – элитно, почётно, достойно, только лучшие из лучших служат на благо своей страны и всё казалось таким простым, несложным. Просто следовать приказу. Просто подчиниться и не задавать вопросов, как и всегда. Просто позволить этому случиться. Он видел это в глазах Джинки – тот был таким же. Он не мог не подчиниться, у него была жена и дети, были обязательства, которые он должен был нести, поэтому, поступившись с совестью, он обязан был выполнять этот приказ, зная обо всём с самого начала. Но Чондэ не хотел это принимать. Он действительно чувствовал себя преданным, потому что теперь у него не было выбора. Если бы он знал об этом, когда их только собрали, там, в Корее, он бы отказался, потому что не хотел совершать сделок с совестью, не хотел быть разочарованным в своей службе и стране, таким, как сейчас. Он бы закрыл глаза и жил спокойно, не зная, кто такой доктор До Кёнсу, не зная, что с ним собирается сделать собственное правительство. Даже сейчас, несмотря на то что тот уже смирился со своей участью, Чондэ сделать этого не мог. Волны разочарования накрывали его, заставляя осознать сам факт – всё то, что говорил доктор До было правдой. Ужасной правдой, разрушающей все моральные принципы, в которые Чондэ верил всё это время. Теперь ему только оставалось подчиниться приказу, вернуться в Корею и сделать вид, что этого никогда и не было. Никакого До Кёнсу не существовало в его жизни, а сам он был где-то в Пусане на патруле; не было ничего, что могло сломать его жизнь, пошатнуть взгляды и убеждения. Для него не было выбора. Чондэ шевелится и Джинки понимает на него взгляд, приподнимает руку, будто хочет дотронуться до его плеча, но затем безмолвно опускает. — Чондэ. — Вы знали, что служба значит для меня и всё равно попросили быть частью команды тогда, — Чондэ смотрит на Джинки, ощущая обиду и ужасное чувство предательства внутри, — Я хочу, чтобы вы знали, что я виню вас в этом, капитан. Джинки молчит, принимая слова младшего. Чондэ сглатывает неприятный ком недосказанности. — Честь имею. Хотя кажется, теперь уже нет. Он покидает комнату, оставляя капитана одного, сильнее сжимает кулаки, когда выходит на улицу и старается не фокусироваться на отвратительной песочной форме, снующей вокруг, когда идёт прямиком к шатру с заключённым – именно им был До Кёнсу сейчас. По необъяснимой причине карточный домик его жизни рушился; каскадом карт из убеждений и принципов, целей, руководимых им, складывался, оседая на землю, оставляя за собой пустоту. До Кёнсу и был причиной этому.xxx