xxx
продолжаю держаться за тебя с той же силой, с какой ты пытаешься покинуть меня.
При входе в шатёр все мысли вылетают из головы. Чондэ смотрит на бритый затылок, склонившегося над столом доктора, и пытается сделать очередной, отдающий болью, вдох. Кёнсу замечает его, обернувшись. — Ты вернулся. Чондэ ничего не отвечает, только уходит с порога вглубь, присаживается на край кровати и недолго смотрит перед собой, прежде чем перевести взгляд на Кёнсу. — Здесь не так много мест, где бы я мог провести время, — говорит Чондэ немного невпопад. Кёнсу просто кивает. — Лейтенант ушёл? — Чондэ сперва не понимает, а затем переводит взгляд на колышущийся от ветра брезент и качает головой. Он проигнорировал хмурое лицо Минхо, когда возвращался. — Он здесь. — Жаль. Они сидят в тишине некоторое время и Чондэ думает, что это должно было быть нормальным – у них нет общих тем для разговора, а теперь, когда он всё узнал, то чувствует себя паршиво от самой мысли о том, что доктор воспринимает всё так спокойно, словно это не такое уж большое дело. По идее, Кёнсу должен ненавидеть его тоже, в придачу ко всем вокруг, ведь он – тот, кто представляет власть, сопровождает его для передачи, но Кёнсу кажется почти умиротворённым, у Чондэ проскальзывает мысль, что тот всегда такой. Вот только находиться в молчании значит мириться с посещающими его ужасными мыслями и это было невыносимо. — Можешь рассказать, что ты там постоянно пишешь? — Чондэ немного выпрямляется, чувствуя себя неудобно, и вытягивает шею, пытаясь рассмотреть листы за плечом Кёнсу. Тот ёрзает и поворачивается в пол оборота, беря блокнотный лист перед собой в руки: — Рассчитываю координаты лагеря, — брови Чондэ взлетают вверх. Даже он их не знал. Никто кроме капитана. — Ты так можешь? — Да, — Кёнсу кивает и его губы чуть дрожат в неосознанной улыбке, — Горизонтальные координаты небесных светил непрерывно меняются с течением времени и зависят от положения наблюдателя на Земле. Используя систему экваториальных координат и беря в расчёт общих формул время наблюдения, от которого зависит расположение известных светил, можно подставить значения в формулу параллактического треугольника и решить её в обратном порядке с погрешностью в несколько метров. Это сферическая тригонометрия, — Кёнсу слегка трясёт листом в руках и начинает бормотать себе под нос, — Из-за того, что в уравнении много неизвестных переменных я закончил так поздно, только сейчас. — Что ж, — как-то задумчиво замечает Чондэ, — Кроме тебя вряд ли бы кто-то вообще сумел это сделать здесь. Понятия не имею о чём ты говоришь. Кёнсу издаёт непонятный звук – то ли хмыкает, то ли мычит, Чондэ невесело кривит губы в улыбке, а затем чуть двигается на кровати ближе к столу и доктору, протягивая руку к нему: — Могу я... Посмотреть? Кёнсу замирает, смотрит на повисшую в воздухе руку, переводит взгляд на лицо Чондэ, а затем снова на руку. — Зачем? — Я не знаю, где мы находимся, — признаётся Чондэ, потому что думает, что это будет правильным – быть честным хотя бы в этом. Попытаться облегчить совесть. Кёнсу думает ещё некоторое время, но Чондэ не убирает руку, не может себе позволить. Когда ученый все-таки решается, Чондэ чувствует лёгкое прикосновение чужих пальцев к ладони, исчезнувшее так же быстро, как и появилось. Чондэ переворачивает листок и внимательно рассматривает наклонный почерк, идеально ровные цифры и закорючки, выстраивающиеся в закономерность. Даже если в них был смысл – Чондэ был слишком глуп для того, чтобы их понимать, но он улавливает последние цифры в самом низу, широту и долготу, проходится по ней взглядом, запоминая и пытаясь представить перед глазами карту, наложить её на то, что он видел в кабинете генерал-лейтенанта, без разметки и опознавательных надписей. Подняв взгляд, Чондэ видит, как Кёнсу внимательно наблюдает, поэтому слегка улыбается, возвращая листок: — Спасибо. — Не за что благодарить, — безэмоционально отвечает Кёнсу, принимая листок в руки и аккуратно складывая его пополам. Чондэ почти улыбается – Кёнсу был прямолинейным. — Вообще-то, думаю, есть за что, — Кёнсу продолжает смотреть на него, словно бы говоря, что слушает, и Чондэ пожимает плечами, — За то, что, вероятно, доверяешь мне. Думаю, это дорогого стоит. — Кто сказал, что я тебе доверяю? — спрашивает Кёнсу спустя несколько секунд тишины, и Чондэ усмехается: — Даже если не доверяешь, то хотя бы я тебе нравлюсь больше, чем Минхо. Это уже комплимент. Кёнсу не отвечает. — Я хочу выйти, — говорит учёный спустя некоторое время, смотря перед собой, а затем чуть поворачивает голову, — Может ли лейтенант уйти? Чондэ хмурится, кидая взгляд на выход, и тяжело вздыхает: — Думаю, ты должен понимать, что он не... Не может уйти. Несмотря на то, что база защищена, мы обязаны охранять тебя до того, как... Чондэ осекается, когда Кёнсу поднимает на него свой взгляд. До того момента, как передадим тебя. Он не может заставить себя сказать это и надеется, что Кёнсу поймет без слов. Они отвечали за его безопасность, даже от военных американцев вокруг, ровно до того момента как прибудет специальное подразделение. Это звучало слишком жалко и жестоко в его голове, но он не мог ничего поделать с этим. — Лейтенант меня защищает? — отчего-то спрашивает Кёнсу и Чондэ кивает, думая, что тот всё понял, — Тогда что здесь делаешь ты? Вопрос бьёт, оставляя неподготовленным. Чондэ не знает ответа. Он не знает, как Кёнсу понимает какие вопросы правильны и какие стоит задавать, заставая собеседника врасплох. Вероятно, он просто говорит правду, то, что думает, но Чондэ не знает, что ответить, страшась показать то, насколько жалким он себя ощущает – пытается очистить свою совесть будто бы лишние часы с Кёнсу помогут – приободрят последнего, не заставят ненавидеть его так же сильно, как и остальных. Чондэ понимал, что это слишком эгоистично и ему было стыдно, но он старался не обращать на это внимание. — Составляю тебе компанию? — тихо делает предположение он, смотря на спокойное лицо учёного и тот поднимает чуть угрюмый взгляд на него, отчего у Чондэ мурашки по спине, словно его читают, как открытую книгу. — Мне не нужна компания... — Мне нужна, — перебивает Чондэ и упрямо смотрит вперёд, вглядываясь в чужие глаза. Он и правда не знает, что ещё сможет сделать в своём состоянии теперь, зная обо всём. Кёнсу словно побеждено вздыхает и Чондэ чувствует небольшое облегчение. Минхо обходит периметр, когда они выходят. Чондэ несёт стул для Кёнсу и оставляет его там же, где и ночью ранее, тот присаживается, располагаясь удобнее, и некоторое время смотрит вдаль, перед тем как начать делать записи в тетрадь. Чондэ не беспокоит его, стоит рядом, практически ни о чём не думая и время тянется бесконечно. Он словно проваливается в сон с открытыми глазами, когда Минхо толкает его в спину и показывает, что уходит – его смена закончилась, значит ли это, что теперь заступает Чондэ? Он перехватывает оружие, стряхивает с себя наваждение и сосредотачивается на том, что получается у него лучше всего – охранять объект. Кёнсу. Он не замечает, как время безуспешно утекает, словно песок в часах. Пару раз он перекидывается с Кёнсу фразами, на обед их навещает Кибом, смотрит на него странно, передавая треснутый поднос с пищей, провожает взглядом Кёнсу, но ничего не говорит – уходит, напоследок похлопав его по плечу. Чондэ задается вопросом знает ли он или кто-то ещё. Почти сразу после обеда он оставляет пост, Кибом приходит снова и неуверенно предлагает сменить его, шепчет, спрашивая всё ли нормально. Чондэ лишь секунду раздумывает над предложением и всё-таки соглашается, осторожно и неуверенно. Кёнсу к Кибому враждебности и испуга, как ранее к Минхо, не проявляет. Лишь смотрит, как Чондэ отдает старшему честь и застывает, ловя взгляд доктора на себе, а затем скрывается в шатре. Чондэ заставляет себя развернуться и уйти. Тэмин радостно улыбается, завидев его в проеме дома. Они с Джонхёном и Минхо разбирали винтовки и потеснились, предлагая Чондэ присоединится. Чондэ не отказывается. Он на автомате отделяет магазин, вслушиваясь в болтовню Тэмина, отодвигает планку перезаряжения назад и осматривает патронник. Он почти отвлекается от своих мыслей, позволяя ничего не значащим фактам проникнуть в его мозг; с запозданием от всех осознает, что Минхо предлагает Тэмину развеяться и сходить в клуб, когда они вернуться домой. Чондэ осматривает младшего, осознавая – девушка, о которой он грезил, всё-таки ему изменила, а хён, кажется, ощущал себя виноватым за то, что бросил шутку об этом ранее. Чондэ слишком резко кидает пружину на стол, отчего все поворачиваются, и он морщится от внимания. — С тобой точно всё в порядке? — спрашивает Минхо в очередной раз, но что Чондэ бездумно кивает. Всё хорошо. В его жизни всё прекрасно. Чондэ не замечает, как сам меняет течение разговора. В один момент Джонхён вздыхает: — Не нравится мне всё это. Раньше мы хотя бы знали, что делаем, а что сейчас? Бродим туда и обратно без единого понятия, что мы здесь делаем, — старший морщится и качает головой, — Я понимаю, что этой миссии никогда и не существовало, но могли хотя бы предупредить что мы должны защищать. Потому что сейчас знает только кэп, от чего он в разы злее, чем обычно бывает. А еще эти американцы вокруг. Чондэ сглатывает, опуская голову, а затем бросает взгляд на старшего, когда Минхо согласно кивает. — Я слышал, что это настолько важно, что им пришлось взять с собой доктора, — влезает Тэмин быстро говоря, почти на грани с шёпотом, — У него аутизм. Для него это тяжело и ставит всех нас в опасное положение, если с ним что-то случится. — Я тоже слышал, как эта нервная госпожа Ким говорила мужчине о том, что они будут иметь большую выгоду, если «доктор будет паинькой». Надо думать, — фыркает Джонхён, соглашаясь, а Чондэ вздрагивает, чувствуя неприятный осадок внутри. Как спокойно эта женщина могла обсуждать фактическую продажу человека? Кого-то такого, как доктор До Кёнсу? — Чондэ, ты ведь, кажется, с ним подружился? — спрашивает Минхо, вытягивая Чондэ из раздумий, и тот поднимает голову, встречаясь со старшим взглядами, — Этот доктор тебе что-то говорил? Похоже, он доверяет тебе. Кто сказал, что я тебе доверяю?, всплывает в голове Чондэ голос доктора и он отрицательно качает головой. — Думаю, я просто пугаю его меньше остальных. Он достаточно... специфичен. — Он действительно умный? — с интересом спрашивает Тэмин и Чондэ кивает, скромно добавляя: — Слишком умный, — Тэмин кивает головой, бросая полный восхищения взгляд в сторону двери, словно Кёнсу был там. — Так, он ничего не сказал? — напоминает Минхо. Чондэ кладёт ствол на треснувшее дерево стола и встаёт: — Нет, он неразговорчивый. Пойду, найду капитана. Он выходит прежде, чем кто-то успевает что-либо сказать. Идёт по тёмному коридору полуразвалившегося здания на выход, входит на улицу, смотря на темнеющее небо. Американские солдаты зажигают ночные лампы по периметру и у дверей в здания. Он слышит гомон и смех с иностранным говором недалеко от их дома и идёт в противоположную сторону, в центр их лагеря. Отдельный шатёр с радиоантенной, охраняемый двумя американскими военными, стоял в тишине. Чондэ отдаёт честь постовым и замирает на входе, не зная, может ли войти. Американцы не выглядят так, словно собрались его останавливать, но это не значило, что входить было разрешено. Чондэ думает над этим всего пару секунд и не успевает принять решение – что-то происходит внутри. Писк, а затем чей-то резкий окрик и внутри шатра словно происходит маленький взрыв, слышится топот и разговор. Чондэ делает шаг вперед и натыкается на руку одного из постовых – он оказался прав, входить запрещено. Чондэ выдыхает, пытаясь успокоиться, оглядывается, и вновь упирается взглядом в подсвеченный масляной лампой брезент. Он слышит какие-то писки коммуникации и разговоры, но не может понять тихую чужую речь. На какой-то момент всё внутри стихает и продолжается шуршание. Чондэ отходит на несколько шагов в сторону, не желая испытывать терпение караульных, он тихо отбивает пяткой нервный ритм, поглядывая из стороны в сторону. Несколько минут и из шатра выходит командир американского лагеря, приветствовавший их. Огромными шагами он преодолевает расстояние до соседнего двухэтажного дома и скрывается там, за ним из шатра выходят два офицера и только после них Чондэ видит, как, запустив пальцы в волосы, выходит Джинки с взволнованным лицом. Капитан не замечает его и продолжает идти в сторону их дома, смотря под ноги, проходит мимо Чондэ, но тот останавливает его, положив руку на плечо. — Капитан? — капитан поднимает взгляд и наконец в нём видится осмысление, будто он только заметил Чондэ. — Лейтенант Ким, — выдыхает Джинки и качает головой, убирая его руку со своего плеча, — Давай не сейчас, ладно? — Что происходит? Джинки молчит некоторое время, оглядывается на шатёр и постовых, а затем возвращает уставший взгляд обратно на Чондэ. — Не здесь. Чондэ молча следует за капитаном. Они заходят в дом, но не идут в общую комнату, где сидят остальные, Джинки заворачивает в комнату, выделенную для него в доме, и Чондэ упрямо следует за ним. Он заходит внутрь, закрывая жутко скрипящую дверь, а затем поворачивается к капитану и ждёт. Джинки молчит. — Что произошло в шатре? — спрашивает Чондэ ещё раз через минуту молчания. Джинки смотрит на него так устало, словно вся тяжесть мира легла на его плечи. — Особое подразделение столкнулось с группой боевиков по пути к лагерю на севере, — Чондэ застывает, — Они в течение нескольких часов не выходят на связь. Командование приказало перейти на радиомолчание до тех пор, пока судьба подразделения не станет известна. Джинки молчит несколько секунд, а затем с тяжелым вздохом признает: — Если подразделение разбито и боевики захватили их оборудование, то без труда вычислят расположение базы, что определенно не должно являться конечным результатом. Чондэ хмурится. — А мы? — До окончания радиомолчания и решения ситуации мы остаемся здесь, — Джинки опускает взгляд, — Мы всё ещё должны передать объект. — Называй вещи своими словами, — Чондэ практически плюётся ядом, — Кёнсу. Мы должны передать Кёнсу. — Чондэ, — Джинки устало выдыхает, — Если ты думаешь, что я согласен со всем этим, то ты глубоко ошибаешься. Ты знаешь, что мы не имеем права ослушаться приказа. — Но это продажа человека. Гражданина Республики Корея. Страны, которую мы поклялись защищать, которой принесли присягу, — Чондэ практически чувствовал, как от каждого сказанного слова волосы на затылке вставали дыбом. — И что ты хочешь, чтобы я сделал? Чондэ, ты не должен был об этом знать. Я должен был нести это бремя один, то, что ты узнал – ничего не меняет. Чондэ качает головой: — Как ты после этого сможешь смотреть в глаза сыну? Зная, что ты просто... Позволил этому случиться? У доктора тоже есть семья, у него была целая жизнь. А сейчас он просто смирился с тем, что его продают как какой-то ценный экспортный товар. — Я знаю, что ты разочарован во мне и имеешь на это полное право, но младший лейтенант... — угрожающе начинает Джинки и замолкает на секунду, они упрямо смотрят друг на друга, пытаясь выстоять против ответных взглядов. Чондэ вновь слишком зол и не может проиграть. Он не знает, что капитан хотел сказать, потому что слышаться шаги, а через секунду в дверь стучатся и открывают. Минхо хмурится, растеряно оглядывая сначала капитана, затем Чондэ. — Капитан, американское командование приказало сдать коммуникацию, что делать? Джинки не отрывает взгляд от Чондэ еще несколько секунд, прежде чем опустить его, а затем посмотреть на Минхо устало: — Сдайте всё. Это приказ руководства. Младший лейтенант Ким, помоги ему. — Но... — Это приказ, — голос у Джинки жестокий, он отворачивается, подходя к вороху старых матрасов на полу, и Чондэ сжимает кулаки, но поворачивается и, не отдав честь, проходит мимо удивлённого Минхо в коридор. Минхо бегом догоняет младшего: — Ты что, двинулся на фоне жары, что ли? — Вероятно, — мрачно усмехается Чондэ. Минхо качает головой. — Зачем мы должны всё сдавать? — Радиомолчание, — Чондэ бросает на старшего мрачный взгляд и тот понимает, что это означает, закатывая глаза и шепча «только не это». Они сдают двум американским солдатам всю коммуникацию и Чондэ, недолго думая, собирает винтовку и спешит в сторону отдалённого шатра. Он видит Кибома стоящего у входа, тот улыбается, завидев его, но хмурится, когда тот сообщает не самые радостные новости. — Только этого не хватало. Это ведь может затянуться на недели. — Не думаю, что нас оставят здесь надолго. Генерал—лейтенант ясно дал понять, что хочет побыстрее избавиться от этой миссии. — Возможно ты прав, — Кибом замолкает, а затем качает головой в сторону шатра, — Не хочешь зайти? — Я? – удивляется Чондэ и Кибом кивает, губы чуть дёргаются в легкой улыбке. — Он спрашивал о тебе, — шепчет старший в ответ и Чондэ не знает, чему поражается больше – тому, что Кёнсу говорил с Кибомом или тому, что искал его. Он стоит некоторое время в молчании, сжимая винтовку в руках, затем перекидывает её за спину и делает несколько шагов ближе ко входу. Кёнсу спал. Свернувшись калачиком, он вжимал голову в плечи, прижимая одну руку к груди, так, словно удерживал что-то. Его ноги были скрещены и едва ли прикрыты сбившимся одеялом. Чондэ замирает, стараясь не шуметь и осторожно рассматривает доктора. Тот слегка хмурился, одна бровь дёргалась, словно ему снился кошмар. Чондэ замечает, как неосознанно во сне он сжимает и разжимает кулаки и пытается спрятать нос в изгиб локтя, будто замерз. Чондэ медленно выдыхает, решаясь, делает шаг ближе и склоняется над доктором. Он аккуратно поднимает одеяло и накрывает им парня почти по плечи, хотя не думает, что это поможет. В шатре и правда было прохладно, холоднее, чем снаружи, и в отличие от их военного обмундирования, на нём была всего лишь рубашка и потрепанная куртка. Чондэ выпрямляется и собирается выйти, когда его взгляд падает на стол. Он делает шаг ближе и берёт лист из его блокнота, где неровными прописными иероглифами выведено «младший лейтенант Ким Чондэ», а под ним располагались ряды уравнений, в которых Чондэ совершенно ничего не понимал. Только после знака равенства он замечает положительное число, обведенное несколько раз. Невольно он улыбается, возвращает лист обратно на стол и смотрит на другие, видит «лейтенант Ли Минхо» с конечным нулевым значением и «лейтенант Ким Кибом» с положительным значением намного меньше, чем его собственное, но тоже обведённое. Это было нечто странное, но такое логичное для поведения доктора До – сводить всё к расчетам, понятным только ему. Он словно жил в своём собственном мире, состоящим из цифр и формул. Чондэ еще немного рассматривает бессмысленные для него записи, а затем, стараясь не шуметь, покидает шатёр. Ночью Кибом возвращается в дом, и они не покидают его, только Джонхён уходит нести службу у шатра доктора. О радиомолчании никто ничего не говорит, но все выглядят мрачными – никого не радует перспектива остаться здесь на неопределенное время. Чондэ игнорирует капитана. Выполняет приказы, словно робот, но даже не смотрит ему в глаза – непривычно и все замечают, с капитаном у них были одни из лучших отношений во всем гарнизоне. Ощущать напряжение и не знать, из-за чего оно, тоже давило вкупе с общей ситуацией, но спрашивать никто не решался, считая Чондэ просто сумасшедшим. Чондэ плохо спит. Всю ночь ему снится деревня в Йемене, звуки взрывов и, неожиданно, Кёнсу. Чондэ не знает, что он делает в антураже Йемена, но не придаёт этому значения – всё его тело сковывает ужас и единственная адекватная мысль – защитить доктора от падающих сверху бомб. Проснувшись, он чувствует себя еще более побитым, чем был прежде. Умывшись, он спешит к шатру – Кёнсу уже встал, Джонхён, завидев младшего, только закатывает глаза. — Доброе утро, — говорит Чондэ, заходя внутрь шатра. Кёнсу едва ли оборачивается. — Доброе утро, младший лейтенант Ким Чондэ. — Хорошо спал? – спрашивает Чондэ, усаживаясь на своё привычное место. — Эффективно, — поправляет Кёнсу. Они проводят некоторое время в уютном молчании, пока Кёнсу всё-таки не оборачивается, — Разве вы не должны уже отбыть? Чондэ поджимает губы. — Второй стороны ещё нет. — Нет? – Кёнсу кажется непонимающим. — Нас отправили в радиомолчание, — говорит Чондэ честно, считая, что это – последнее, что он может сделать перед доктором. — Американское подразделение угодило в перестрелку, поэтому нам велено ждать. Этот лагерь не должны обнаружить. Кёнсу кивает, принимая ответ, не задает вопросов больше, снова возвращаясь к записям. Чондэ наблюдает за тем, как тот выводит цифры и спрашивает: — Ты говорил, твоя семья знает, что ты здесь. — Предполагает – более точное слово. — Они... – Чондэ думает какие слова подобрать правильнее, — ничего тебе не сказали, когда вы прощались? — Отец пожал мою руку, а сестра обняла и сказала, что будет ждать нашей следующей встречи. — А твоя мама? — Моя мама была рада, что ей больше не придется обо мне заботиться, — просто говорит Кёнсу и Чондэ бы поспорил, что ему было всё равно на это. Кажется, будто именно сейчас он притворялся. Способен ли он был притворяться? — Ты говорил, что тебе трудно считывать эмоции людей, откуда ты знаешь, что она была рада? — Интонации, не эмоции, — поправляет Кёнсу, вновь замирая, — Она сама так сказала. Чондэ молчит некоторое время, чувствуя, как покрывается мурашками, а затем качает головой: — И ты совсем ничего не чувствуешь по этому поводу? — Что я должен чувствовать? — Кёнсу оборачивается к нему всем телом, складывая руки на коленях, и внимательно смотрит. Чуть угрюмо, но Чондэ уже успел уяснить, что он просто пытался разглядеть его, пытался понять. Внешность была обманчива. — Ну не знаю, она же твоя мать. Он должна любить тебя, ведь ты её сын, даже если ей было тяжело. — Она не обязана питать ко мне какие-либо чувства только потому, что она моя мать, — возражает Кёнсу и Чондэ шумно выдыхает, качая головой. Он даже представить себе не мог, чтобы его мама не любила его. — А ты? Ты её любишь? Кёнсу не отвечает. Опускает взгляд, смотря куда-то вниз, обводя взглядом периметр, а затем поднимает его на Чондэ и медленно говорит, звуча устало: — Я не понимаю почему всем важно кого-то любить. Это задевает Чондэ сильнее, чем ему хотелось бы. Бьёт куда-то, прямо в лёгкие, выбивая весь воздух. Доктор перед ним был таким растерянным и одиноким, сейчас даже больше чем обычно, и его слова правда приносили ему фантомную боль. Он чувствовал жалость и сострадание. Чондэ понимал, насколько жалко он сам выглядит со стороны, пытаясь хоть чуть-чуть уменьшить угрызения совести по отношению к доктору. Считал, будто некоторое время с ним наедине поможет установить какой-то контакт, оставит хорошее впечатление о себе, уменьшит ненависть в его сторону. Но всё было совсем по-другому. Кёнсу не испытывал к нему ненависти, ему было всё равно. Он не испытывал и любви, потому что всем вокруг было наплевать на его чувства. Чондэ был всего лишь одним из тех, кому было на него так же всё равно и всё, что его заботило – лишь собственное душевное спокойствие и нескончаемая мантра, что он сделал всё что мог, а остальное не в его силах. Чондэ действительно был ужасным человеком. Очередным винтиком в коррумпированной политической машине, который обеспечивает слаженную работу для удовлетворения чьих-то желаний. Он даже не хотел пытаться пойти наперекор, потому что это бы было лишь маленьким бунтом одного человека против всех – его легко заменить, без него ничего не остановится, не разрушится. Чондэ был марионеткой в чужих руках. Он смотрит на доктора До почти в ужасе, приходя к чудовищному осознанию собственной ничтожности. Он всего лишь хотел, чтобы родители гордились им, хотел построить успешную карьеру, грезил об элитных подразделениях, не задумываясь о чём-то большем, чем обычные материальные потребности. Он спрашивал у Кёнсу любил ли тот кого-то, но правда была в том, что на этот вопрос у него самого не было ответа. Любить что-то так сильно, чтобы жертвовать своей жизнью ради этого, чтобы хотя бы пытаться. Раньше бы он ответил – служба. Он бы сказал, что любит её искренне, всем сердцем, даже сейчас. Но теперь, когда он видел, как поступает его руководство, как вынуждено с этим мирится капитан, как все они готовы поступиться с тем, в чём клялись, мог ли он сказать, что служба родине была чем-то чистым, правильным, полным искренней любви? Чондэ не был готов служить для них. Он не понимал, как Кёнсу мог так сильно повлиять на него, что теперь всё, о чем он когда-либо задумывался – подвергалось сомнению, но истина состояла в другом. Кёнсу не был обычным человеком, каким его представлял Чондэ. Он был уникальным. Оба молчат и Чондэ не поднимает взгляд, сидит с опущенной головой, рассматривая свои руки и прокручивая в голове разговор с Джинки. — Ты и правда... — выдыхает наконец Чондэ осипшим голосом и поднимает взгляд, — ...особенный, да, До Кёнсу? Кёнсу продолжает смотреть на него и Чондэ чудится теплота во взгляде, но он не уверен. Он больше ни в чём не уверен. Он чувствует желание выговориться, сказать Кёнсу, как много тот перевернул в его жизни за какие-то пару дней, но не знает с чего начать и нужно ли доктору это вообще. В конце концов, он всего лишь его... Надзиратель. Однако Чондэ решает, что тот должен знать. — Я бы хотел вернуть тебя домой, — говорит он тихо, но Кёнсу слышит. Доктор чуть склоняет голову. — Домой? — Если бы можно было вернуть всё назад, я бы не допустил этого, не позволил вернуться сюда. Я бы сделал всё, чтобы спасти тебя от этого места. Кёнсу думает над этими словами, Чондэ видит. Он не знает почему говорит именно это, не знает, как бы он помешал этому случиться вновь, но слова вырывались непроизвольно, обжигая. Слишком на многое этот парень открыл ему глаза, и он не был к этому готов. Никогда бы не был. — Ты обещаешь? – спрашивает Кёнсу и Чондэ это почти до нелепого удивляет, так, что хочется истерично и глупо хихикнуть, но что-то внутри отдается теплом. Он хочет, чтобы Кёнсу поверил ему хотя бы в этом. Он хочет, чтобы Кёнсу доверял ему. — Я обещаю. Он впервые видит, как Кёнсу улыбается. Небольшая неровная улыбка складывается пухлыми губами, а затем растягивается, обнажая ряд стройных зубов. Чуть выпученные глаза прищуриваются и Чондэ замирает, рассматривая искреннюю широкую улыбку, слишком неожиданную для него. Что-то внутри трепещет, и он улыбается в ответ, не может не улыбнуться. — Хорошо. Я верю тебе, – говорит он и Чондэ не удерживается от смешка. Кёнсу говорил, что не верит ему. — Почему ты поверил мне? – спрашивает Чондэ, внимательно смотря на доктора. Тот только пожимает плечами, а затем кивает на свой стол с аккуратной стопкой листов: — Алгоритм распространения доверия. Чондэ от облегчения смеётся, прикрыв глаза. Это был типичный Кёнсу. Доктор возвращается к своим записям, оставляя его размышлять в тишине. Он назвал Чондэ понедельником, не объясняя причин. Сейчас Чондэ стало интересно – возможно, только возможно, понедельник означал для него надежду. Может быть, поэтому он сказал, что верит ему. Не смотря на все свои абсолютно точные расчёты и прагматичный склад ума, Кёнсу всё ещё хотел верить в новое, лучшее будущее, которое не вписывалось в вычислительную картину вероятности, которой была его жизнь. Возможно, понедельник был для него чистой страницей и Чондэ, если бы мог, занял бы это место в его жизни и не был бы надзирателем с оружием в руках. Возможно, он был бы спасителем. И Чондэ хотел выглядеть в глазах Кёнсу тем, кто дарил эту надежду.ххх