Постигай, моя радость, простую науку предателей – Пригодится когда-нибудь в ядерной долгой зиме. Кровь из самого сердца – найдется ли что-то питательней? Бог с тобой, моя радость, а я проживу и во тьме. О. Говорина.
"...три загадки Иштар представляли собой три символических объекта, которые вручались вавилонянину, пожелавшему стать халдеем. Он должен был разъяснить значение этих предметов. На спиральном подъеме на зиккурат было три заставы, где будущему халдею по очереди предлагались эти объекты. Того, кто решал хоть одну загадку неправильно, стража заставы сталкивала с зиккурата вниз, что означало верную гибель. По одной из версий, ответы на три загадки Иштар существовали и в письменном виде. В специальных местах в Вавилоне продавались запечатанные таблички с ответами на вопросы богини. Изготовлением этих табличек и торговлей ими занимались жрецы главного храма Энкиду - бога-покровителя Лотереи. Считалось, что через посредничество Энкиду богиня выбирает себе очередного мужа. Это снимало хорошо известный древним вавилонянам конфликт между божественным предопределением и свободой воли. Поэтому большинство решавшихся взойти на зиккурат покупало глиняные таблички с ответами; считалось, что табличку можно распечатать, только взойдя на зиккурат. Эта практика и называлось Великой Лотереей (устоявшийся термин, которым мы обязаны многочисленным беллетристам, вдохновлявшимся этой легендой, но более точный вариант перевода - "Игра Без Названия"). В ней существовали только выигрыш и смерть, так что в определенном смысле она была беспроигрышной." Виктор Пелевин. Generation П
Мне было предсказано, что я сгорю заживо. Сразу, быстро, в ослепительной вспышке боли и жара – я даже не успею, наверное, испугаться. Был человек – и нет его. Именно поэтому, наверное, я стремилась оставить за собой хоть какой-то след, хоть что-то, что могло бы зафиксировать мое существование; что я была; что я могла творить; что я жила и дышала. Именно поэтому я так жадно стала учиться рисовать. Исступленно, нередко умирая под утро от усталости прямо перед учебным днем, подработкой в цирке на каникулах или извечном торчании в полицейских участках за мелкое воровство. Времени было мало. И вовсе не из-за того, что мой ритм жизни не позволял укладываться в 24 часа – мне самой был отпущен слишком короткий срок. Старуха-гадалка, некогда обретавшаяся в цирке, где работали и мои приемные родители – пока были еще живы, – взглянула как-то на мою ладонь и, чуть ли не оттолкнув меня, долго плевалась и ругала кого-то невидимого на неизвестном мне языке. - Твоя жизнь не принадлежит тебе, девочка, - прокаркала она, когда все-таки опомнилась, - Твоя жизнь – всего лишь игрушка, средство для достижения цели. Не жить тебе долго, дитя. Ты умрешь страшной смертью. Ты сгоришь, сгоришь заживо, дотла, сразу, осознав только, что горишь. Смерть – твой дар, девочка. Смерть твой дар… А времени оставалось все меньше.***
Я проснулась от собственного крика. Сердце колотилось о грудную клетку так, словно хотело разломать ребра; я же, судорожно пытаясь выровнять сбившееся, словно у лошади после стремительного галопа, дыхание, с ужасом рассматривала собственные руки, которые за несколько секунд до этого, во сне, были объяты пламенем. Ох ты ж блять… ох блять… В голове фрагментарно всплывали обрывки сна, похожего скорее на тяжелый бред, а сердце все не хотело успокаиваться, кузнечным молотом отдаваясь в ушах и мешая собраться с мыслями. С мыслями мешал собраться еще и трезвонящий под подушкой телефон, теребя сгущающееся где-то на периферии сознания ощущение реальности тем фактом, что трубку все-таки стоило бы взять. - Привет, дружище... - Привет, Динго. Ты спишь? - Уже нет. - Ахаха, а было ли когда-то иначе? Значит так, меня сегодня все-таки отпустят, и мы встретимся сегодня, как и запланировали. Правда, мне канючить пришлось, мол «у меня сегодня же день рождения, ну вы же понимаете…» К счастью, научный руководитель нормальный все-таки мужик… - Слава яйцам, а то я уж думала, что ты там окончательно заботанишься! Мы сто лет с тобой не виделись! - Это да, - засмеялись в трубке, - Я тебе еще позвоню и… эмм… Динго, что с тобой? - В смысле? - Да голос у тебя какой-то… странный. Ты не заболела часом? - Ай, не обращай внимание. Сон дурацкий приснился. - Да?.. Слушай, может, мне вообще с занятий свалить и к тебе приехать? Может, тебе нужно что-нибудь? - Нет, нет, все в порядке, Дик, это просто тупой сон, успокойся. Ничего страшного со мной не произошло! - Ну смотри, - вздохнул на том конце провода друг, - В общем, встретимся в три часа возле парка, как и договаривались. - О’к, базара нет. Не убейся там своими словарями. - И тебе краской не обляпаться. Я засмеялась. Странно, но почему-то всегда после разговора с ним, вне зависимости от того, спрашивал ли он погоду на улице или же рассказывал про антиномии Канта, мне становилось веселее и легче на душе, хоть выбегай на улицу и ори во все горло какую-нибудь дребедень. Дик был, по сути, единственным моим лучшим другом и человеком, который по-настоящему понимал меня. Для людей творческих, к коим я нескромно причисляла и себя, на самом деле очень важно, чтобы рядом с ними был кто-то, кто ценил бы их, понимал и всегда мог поддерживать при творческой неудаче или поблядушках личной Музы на окраинах Вселенной. Нередко такие люди в равной степени были талантливы, как и сам творец – вспомните хотя бы незабвенную Галу Дали, которую сам великий художник чуть ли не обожествлял и без которой не мыслил существование собственного гения. Это был, как я считаю, равновеликий тандем таланта-творца и таланта-ценителя, способного тонко чувствовать красоту во всем сущем и ощущать малейшие перепады настроения своего супруга. Что из этого вышло – вы знаете и сами. Мне тоже повезло найти такого человека, но тут я смело могу утверждать, что сопоставление таланта-творца и таланта-ценителя в моем случае слишком уж было перекошено, поскольку я до сих пор не понимала, что такого особенного нашел потрясающе образованный юноша-интеллигент в трущобно-цирковой дикарке с задатками рисовальщика. Дик был лингвистом с очень обширным кругом интересов и очень тонким вкусом, привитым ему, по-моему, с самого рождения. Он знал несколько современных языков и, являясь специалистом по романской группе, изучал тьму древних наречий, и даже в свое время увлекался ностратической теорией и пытался восстанавливать формы праиндоевропейского языка. Он знал классическую литературу, являлся поклонником Достоевского и Кафки; слушал Вагнера и Бетховена и мог заклеймить позором человека, неспособного отличить Рубенса от Рембрандта. И вот представьте, что почувствовала я, без двух недель как отмытый от грязи панк, когда оказалась в обществе такого человека? Правильно, я ощутила себя непроходимой тупизной с примесью кретинизма, в то время как Дик восторженно рассматривал мою работу на местной выставке и говорил мне, что я гениальна. Преувеличивал наверняка. Но и за это ему огромное спасибо, поскольку в своей беспросветной жизни только он и оставался единственным светлым пятном. Однако с этим светлым пятном я должна была встретиться только в три часа, в то время как до этого мне предстоял очередной трудный день, который не задался с самого начала. В постоянно дребезжащем и периодически подтекающем холодильнике было пусто, как в доме сельского священника. На первых двух полках шаром покати, коробка из-под пиццы без самой пиццы на третьей и упаковка протухшего кефира в самом низу – это я, кажется, худеть собиралась. Н-да, от такого рациончика и тараканы вешаться начнут, а я тут на диету садиться вздумала. Да какая на хрен диета, когда жрать нечего! Поэтому в выставочный зал, в котором проходила моя практика, я приперлась голодная и злая – сказывалась внезапная задержка стипендии. - Добрый день, мистер Джоунс! - А, привет, Динго, - улыбнулся охранник и кивнул мне, чтобы я проходила в помещение для служебного персонала, - Миссис Эмбер просила, чтобы практиканты подождали ее, потому что на выставку привезли еще одну картину, и с ней надо разобраться. - Да? – удивилась я, сгружая сумку на свободный стул в комнате, проклиная про себя таких находчивых организаторов выставки и прикидывая размер работы, который мне предстоит, - А что привезли? - Одна из нескольких работ неизвестного художника, которую нашли в личной коллекции Леонардо. То, что эта картина точно была у него, подтверждает подпись на задней части холста, сделанная его рукой – «Фиолетово-Коричневый» - но что это значит, никто ума приложить не может. Может, он анализировал цветовую гамму на картине. А может, так намекал на человека, кто картины эти написал. Кто его знает, что он этим хотел сказать. Мельци же ведь тоже по этому поводу ничего толкового не оставил… - Да уж куда нам до гениев! – засмеялась я, а потом огляделась, - А где мой Лотрек? - Твой Лотрек или Лотрек Лотрека? – усмехнулся в ответ охранник, а я только укоризненно покачала головой. С тех пор, как все те же организаторы откопали картину Тулуза Лотрека у одной сумасшедшей бабки, загораживавшей ею окно в ванной из-за того, что ей, видите ли, не нравились «жирные бабы, которые там изображены», до меня, как реставратора этой картины, стали домогаться известной всем шуткой из кинофильма «Как украсть миллион». И, если честно, меня это порядком уже бесило. - Сомневаюсь, что мой Лотрек будет иметь такую же ценность, как и Лотрек Лотрека. - Сейчас, конечно, нет, но через какое-то время… Если учесть, как свободно и быстро ты перенимаешь манеру письма каждого художника, то, сдается мне, ты не только талантливый реставратор, но и сама талантливый художник. Как же ты на этот факультет-то этот попала? - Из-за криминального прошлого, - горько усмехнулась я и загремела ящиком в поисках необходимого оборудования, - И из-за того, что у меня денег нет на нормальное обучение. Сами понимаете, сейчас талантлив не тот, кто потрясающе рисует, а тот, кто потрясающе платит… - А, мисс Карсон, вот вы где, - раздался знакомый голос и внутрь, потеснив мистера Джоунса, «вкатилась» низенькая коренастая женщина в сером костюме, - Пойдемте, нам необходима ваша помощь… - И вам доброго утра, миссис Эмбер, - устало протянула я и, подцепив сумку и кивнув на прощание охраннику, поплелась следом, прекрасно осознавая, что работенка мне предстоит та еще. Мне кажется, или когда у начальника назревает архисложная внеплановая работа, которую не на кого взвалить, то оказавшийся козлом отпущения сразу становится «незаменимым сотрудником, помощь которого жизненно необходима»? А в данном случае таким козлом отпущения как всегда должен быть совершенно зеленый практикант, который является бесплатной рабочей силой (причем не просто бесплатной – университет доплачивает еще за проведение практики!) и который слова лишнего не скажет, поскольку он здесь не работает и прав не имеет никаких абсолютно. - Вам надо будет съездить в офис, доставить документы. У секретаря перерыв в двенадцать, поэтому, я думаю, вы успеете. И еще скажите, что секция маньеристов почти полностью готова и… нет, Трэвис, вы ставите ее не туда! Миссис Эмбер отвлеклась на какого-то парня – практиканта со старших курсов, видимо, - который перетаскивал копию головы Венеры (а она-то здесь зачем?) в дальний угол помещения и, зацепившись языком, вовсе про меня забыла. Я несколько секунд раздумывала, стоило ли ее отвлекать и, спросив, что все-таки нужно, умчаться по делам в офис, но один интересный экспонат отвлек меня, и я сделала несколько шагов в сторону. Из-за стеклянной витрины на меня смотрела маска, сделанная из какого-то непонятного материала, чем-то похожего на золото. На ней не было отражено никаких эмоций, только пустые глазницы, казалось, вглядывались в меня, словно увидев в моем безалаберном облике что-то такое, им одним известное. Почему-то стало жутко. Я сглотнула и сделала шаг к постаменту. «Маска Сен-Жермена, - гласила надпись на прилагавшейся под держателем табличке, - Тамплиерская реликвия, находившаяся в ордене вплоть до XVIII века и официально принадлежавшая Джовано Гасто, великому герцогу Тосканскому и последнему представителю фамилии де Медичи вместе со своей «парой» - Золотым Зеркалом. Обе реликвии затерялись после «официальной» смерти графа в 1784 году. Далее в истории появлялось несколько «масок», но все они достоверно считаются подделками и не имеют к своему прототипу никакого отношения. Данная копия принадлежала Родольфу Грефферу, якобы видевшемуся с графом в 1790 году в Вене и встречу с которым описал его брат Франц в мемуарах 1843 года». Тамплиеры, тамплиеры… Что-то знакомое… Кажется, Дик мне об этом рассказывал… Вспомнила! Он мне втирал что-то про Частицы Эдема, и упоминал эту гребаную маску, которая считалась одной из самых коварных и опаснейших реликвий. По легенде, она давала своему носителю невероятную мощь, однако надевший ее раз человек уже не способен был снять эту железяку со своего лица, и реликвию отдирали от несчастного уже посмертно. Бррр, ужас-то какой. Единственный кто, собственно, мог эту штуку снимать, и был как раз Сен-Жермен, воспитывающийся с самого детства в доме Гасто. Да и вообще, как говорил мой друг, эти эдемские частицы - или как их там – опасная хрень, к которой таким долбоебам, как я, приближаться не стоит. А к чему ж он мне это говорил?.. А, Ассасинс Крид, любимейшая игрушка, чтоб ее. Дик в свое время ею мне все мозги проканифолил и даже предлагал поиграть, но я сдохлась на первой же миссии и послала его в места всем известные с особым пожеланием вернуться оттуда отдохнувшим и с магнитиками. Все-таки когда ты непосредственно сам сматываешься по крышам зданий и узким улочкам от полиции или местных бандитских группировок, смотреть на сверхъестественную физику скачущих в сено мужиков как-то не особенно интересно. Впрочем, Дику хватало и того, что я в общих чертах знала сюжет серии, их героев и была способна поддержать разговор, если ему хотелось излить свою душу по поводу отношений Коннора со своим отцом. Спасибо, как говорится, и на этом. - Миссис Эмбер, вы… - начала было я, но в этот момент на улице напротив раздался жутчайший визг тормозов нескольких автомобилей, и почти сразу же выходящие на дорогу стекла с грохотом разлетелись под стрекотание автоматных очередей. Моя реакция не заставила ждать: закрыв голову руками, я рухнула на пол, чтобы меня не зацепило, в то время как постаменты из искусственного камня и стекло витрин раскалывались, крошились и падали вниз, прямо на скрещенные руки. Воцарилась паника. Кричали от ужаса люди, кто-то отчаянно пытался убежать из зала и был настигнут несколькими быстрыми выстрелами в спину. Завыла сигнализация; продолжали грохотать автоматы и под звук обрушившегося на самую большую витрину макета в зал ворвались вооруженные до зубов какие-то непонятные уроды, обряженные в камуфляж. Маска, сверкнув золотым краем и невольно зацепив собою мой взгляд, с тяжелым звоном, слышимым даже через адский шум, рухнула на пол и от пинка чьей-то ноги улетела в сторону. Съебывать, съебывать, срочно съебывать!!! Я, согнувшись пополам, метнулась вдоль ряда витрин к двери, ведущей куда-то на второй этаж: в темноте проема там виднелась лестница. - Стой, сука! Кто-то с разбегу ухватил меня за ноги и я, не удержав равновесия, прямо-таки нырнула носом в пол. В глазах потемнело; по лицу, соприкоснувшемуся с каменным полом, прошлась волна жара, а в ребра впилось что-то постороннее, на что я, похоже, упала. Я развернулась и с размаху вмазала преследователю ногой по лицу, так, что тот со всей силы ударился об один из постаментов и отключился. Оскальзываясь и путаясь в собственных ногах, я прыгнула в дверь и, закрыв ее на замок и зафиксировав попавшейся под руку шваброй, метнулась на второй этаж. Узкий коридор, какая-то закрытая дверь справа и… тупик. Блять!!! Черт, черт, черт, что же делать, блять, что же делать? Думай, дура, думай!!! По правую руку от меня в самом конце коридора находился люк мусоропровода, предназначенный в технических целях для «крупногабаритного» барахла. Ну, ебать, если выбирать между «быть вонючей, но живой» и «быть дохлой, но чистой», мне все-таки охота жить! Я метнулась к мусоропроводу и резко дернула на себя крышку. Из трубы отвратительно пахнуло тухлятиной. Фуууууу! Сзади раздался треск. Кажется, меня засекли и теперь ломают дверь. Что ж, раздумывать некогда. Засунув в сумку какой-то предмет, который до сих пор держала в руке, я открыла люк пошире и, засунув туда по очереди обе ноги, протолкнула свое тело вперед, в трубу, напоминающую скорее квадратную глотку неведомого вонючего монстра. Бееее, как бы меня не стошнило прямо там! Крышка люка тихо захлопнулась и я, удерживаясь только на одних пальцах, зависла над зияющей черной дырой. Может, переждать тут, и они меня не найдут? Нееет, лучше так не рисковать, а то… Поток моих мыслей прервал треск сломанной где-то внизу двери и грохот сапог нескольких человек, спешно поднимающихся по лестнице. Я зажмурилась и, вдохнув поглубже, словно перед погружением в воду, разжала пальцы.***
- Что ж, мисс Карсон, мы с вами свяжемся, если нам потребуются свидетельские показания… - Да, конечно, - внятно пробормотала я, хотя в голове была полная сумятица и приходилось силой удерживать зубы, чтобы они не клацали, - Можно мне теперь пойти домой и отмыться от этого запаха? Я не могу уже его терпеть! - Да, конечно, - ответил полицейский и закрыл папку, - Вам бы обратиться к психологу, мисс Карсон. На вас лица нет. То, что вы додумались сбежать через мусоропровод – это просто невероятно! Представить страшно, что бы с вами сделали! - Ага, - судорожно сглотнула я, пытаясь вытеснить вновь возникший в голове образ стрельбы в выставочном зале и предотвратить подступающую тошноту, - Сэр, я… можно мне уйти? Я… мне плохо! Полицейский кивнул и я, вскочив со стула и прикрывая рот рукой, выбежала вон из участка. До дома я так и не продержалась – меня вывернуло наизнанку в кустах возле какой-то парковки и я, зеленая, словно водяной черт, чуть ли не бегом ринулась домой, пугая своим видом всех прохожих. Где и как нашли меня полицейские, я не помню – я тогда была до смерти напугана и не реагировала почти ни на какие внешние раздражители. Очнулась только после, в полицейском участке, когда местный психолог долбился в мое переклинившее сознание с мольбой ответить хоть что-нибудь. Как сказал мне тот полицейский – хоть убейте, не помню, как его звать! – очень многие погибли при том налете и те счастливцы, которым повезло выжить в таком кошмаре, раненые, изувеченные, сейчас находились в клинике под наблюдением. Поэтому найти единственного невредимого (хоть и на редкость вонючего!) выжившего было для них практически чудом. Мое сознание вновь куда-то провалилось, и я обнаружила себя через какое-то время под ледяными струями душа у себя в доме, в то время когда в лежащей на стиральной машинке сумке диким звоном разрывался телефон. С волос стекала холодная вода, но я все же высунула за штору голову и взяла трубку. - Да?.. - Динго! Ты жива?! О Господи, я чуть с ума не сошел, когда узнал, что случилось в твоем выставочном зале! Как ты?! Ты не ранена?! Что с тобой?! - Нет… я… я не ранена, просто… Дик… пожалуйста… приезжай… скорее… Горький ком встал в горле и только в этот момент я начала возвращаться в реальность и осознавать, что со мной произошло. - Дик… - Тссс, все хорошо, солнышко, все хорошо… я скоро буду, подожди меня чуть-чуть ладно? Подожди меня… Дик примчался через пятнадцать минут, но что было после, я опять не могла вспомнить. Я очнулась только тогда, когда красноватые лучи закатного солнца пробивались через закрывавшие окна дешевые жалюзи, свернувшись калачиком на коленях у своего друга, который все эти несколько часов не менял позы и тихо меня успокаивал, ласково гладя по волосам и уговаривая, что все теперь будет хорошо. - Не удался сегодня твой день рождения, - усмехнулась я, приходя, наконец, в себя, - Вечно я все порчу. - Не говори глупости, - нахмурился друг и пригрозил мне пальцем, - Тебя чуть не убили, а я должен волноваться из-за того, что у меня, видите ли, не получилось нормально справить день рождения! Ты за кого меня принимаешь вообще? Я села на кровати и потянулась. - Да это я туплю, не обращай внимания. Пойдем, что ли, прогуляемся? Мне нужно подышать свежим воздухом. К тому же, твою днюху не отменял никто, а я жива и невредима! Пошли, пошли! Из состояния чудовищной апатии я перешла в состояние безграничной эйфории, что вполне являлось следствием моего сегодняшнего шока. Мне казалось, что я заново родилась; все звуки, все краски мира приобрели для меня большую значимость, а все проблемы казались такими незначительными и глупыми, что казалось странным, как я вообще из-за них могла волноваться. Я была жива, и это было круто! - О, смотри, ярмарка, сделанная с колоритом средневековой Англии! Твоя любимая тематика, мистер Ботаникус! - Английский – не моя специфика, - смеясь, ответил Дик, утягиваемый вслед за мной в узкие улочки, наполненные запахом карамели и сладкой ваты, - Я специалист по романской группе индоевропейской семьи языков, а английский входит… - Да, да, да, не зуди, ботаник! Кто бы мог подумать, что ты займешься языком, который потом будет фигурировать в твоей любимой игрушке? Друг только поморщился. - Ну, во-первых, это чистая случайность, а во-вторых – разработчикам слишком накладно было бы использовать средневековый итальянский, кайф от которого получали бы только языковые дрочеры, - Дик говорил с легким пренебрежением, и я про себя усмехнулась, - Различные процессы очень сильно могут изменить язык в течение времени, особенно такого длительного. На примере все того же английского это видно: допустим, язык эпохи Шекспира англичане сами с трудом сейчас воспринимают, хотя этот период был значительно позже, чем эпоха Ренессанса. - А до какой степени итальянский поменялся? - Как тебе сказать… В то время язык разделялся на несколько форм. Литературным языком, предназначенным для письма, высших кругов и просто универсального общения служил латинский, как язык богословия и науки. Со времен Данте и Петрарки распространился еще один вариант литературного – так называемый de lingua vulgaris – «вульгарный» или «народный» язык, основанный на флорентийском наречии – на нем Данте писал свою «Божественную комедию». Но поскольку и латынь, и «петрарковский» язык надо было изучать в любом случае, то оба варианта были доступны только для высшей прослойки общества; остальная же часть населения разговаривала на множестве диалектов. Основой для современного итальянского стало флорентийское наречие, как экономически и политически важного центра, а так же занимавшего промежуточное положение между северными и южными диалектами. - Ну и мозги у тебя, Дик. Как ты все это помнишь? - А тут и помнить не надо. Скажи спасибо, что я тебе про систему аффиксов и про лабиализации с ассимиляциями не рассказываю. - Да уж, избавь меня от этого!.. Впрочем, к матчасти мы вернулись чуть позже, когда город окончательно погрузился в сумрак, и ярмарка окрасилась разноцветными огнями, блестевшими на фоне темного неба особенно ярко и завораживающе. Задумавшийся Дик внезапно встрепенулся и как-то странно посмотрел на меня. - Слушай, вот тебе, как человеку, способному творить образы и даже целые вселенные, никогда не казалось, что… все, что люди когда-либо придумывали, существовало или будет существовать на самом деле? - В смысле? - Ну подумай сама. Нередко авторы рассказывают, что сюжеты и картины приходят к ним откуда-то извне; очень многие утверждают, что их персонажи начинают действовать сами, вне зависимости от желания автора… И вот мне подумалось: а что если творческие люди – это те люди, которые умеют проникать разумом в другие миры? Что если они фиксируют на бумаге то, что видели в других, параллельных вселенных? Вспомни Николу Теслу, который сам рассказывал, что мог путешествовать в неведомые края и имел там друзей, которые были дороги ему так же, как и настоящие друзья! Или же многих писателей, которые могли предвидеть будущее – например, несколько произведений про «Титаник» до гибели самого «Титаника» - или рассказывать о наблюдениях, которые можно будет сделать только через несколько веков при помощи подходящего оборудования? Что, если все созданные произведения – это всего лишь отображения других миров в нашем мире? Я на секунду задумалась. - То есть ты хочешь сказать, что где-то в далекой-далекой галактике Люк Скайуокер может взаправду хуярить своего батю световым мечом? Но как ты тогда объяснишь то, что писатели, например, могут видеть историю в достаточно большой временной протяженности? И, что самое главное – во многих вариациях? - Многие ученые говорят, что время на самом деле развивается спиралевидно и, как мне кажется, напоминает слоистую структуру. Это как с играми, где мы сохраняемся на определенной точке, а потом пытаемся отыграть максимально удобный для нас вариант события. Вся проблема в том, что в нашем мире есть только единственный «отыгрыш» - максимально удобный для общего развития истории. Все остальные вариации происходят в разуме, который пытается прогнозировать ситуацию «что было бы, если». Мы не можем перемещаться во времени, поскольку мы являемся частью этой системы. - То есть если выйти за пределы этой системы, то путешествовать во времени все-таки мы сможем? - В своей временной системе, наверное, нет. Если только не разумом, конечно. В каком-нибудь параллельном мире – да, но поскольку физически мы все равно туда попасть не можем, то нам и остается путешествовать мысленно. - Но Эйнштейн же говорил про существование «кротовых нор» во вселенной, через которые можно, например, переместиться в другую точку времени и пространства… - Это только теория, Динго. Хотя, конечно, было бы интересно посмотреть, что там, но кто знает, насколько это опасно… Но тебе повезло, поскольку ты это можешь. Можешь заглянуть за грань… - Да ну тебя на фиг, Дик, - я передернулась, - Мне как-то не по себе становится, что я, оказывается, могу мозгами по другим мирам путешествовать. А если я застряну где-нибудь и стану шизофреником? Не, не надо мне такого счастья! Дик засмеялся а я, чтобы окончательно выбросить из мыслей разговор, понятный мне чуть более, чем лекции по ядерной физике, тряхнула головой и подцепила друга под руку. - Пойдем, лучше, где-нибудь посидим. Я ведь тебе на день рождения картину написала! А еще приволокла кучу своих работ, которые ты хотел посмотреть… - А вот от этого я не откажусь! – обрадовался он и потянул меня к выходу, - Пошли, тут недалеко один ресторанчик есть… На выходе из огражденного участка, на котором располагались аттракционы и ярмарочные палатки, почему-то оказалась огромная толпа, заклинившая проход и не дающая нормально выйти из-под арки, выполненной в стиле средневековых замковых ворот с подъемным мостом и подъемной чугунной решеткой. - Что случилось? – спросила я у какой-то женщины, стоявшей впереди, но она только пожала плечами. - Мы сами не знаем. Вроде там какие-то проблемы с этой декорацией, обещали сейчас все уладить, но когда это будет – я не знаю… И действительно: буквально через пару минут очередь оживилась, и мы достаточно быстро двинулись к выходу. - Дик, когда мы пойдем домой, напомни мне, пожалуйста… О чем мне нужно было напомнить, друг так и не успел расслышать – где-то сверху раздался зловещий скрип и по веренице идущих туда и обратно людей прошел испуганный ропот. Грохот, треск – и часть макета, изображавшего крепостную стену, с протяжным визгом отломилась и нависла над проходом, грозя вот-вот обвалиться на людей. Раздались крики ужаса и народ в панике начал ломиться прочь из-под арки; я, схватив Дика за руку, потащила его вперед, поскольку обратно мы все равно не смогли бы вернуться. Нам оставалась пройти немного и выбраться из толпы, и мы смогли бы избежать катастрофы; но вот раздался очередной оглушающий треск - и я округлившимися от ужаса глазами вижу стремительно приближающуюся имитацию крепостных камней. Всего две секунды. Я притягиваю Дика к себе и закрываю своим телом. Тяжелая конструкция падает на меня, и на мгновение я чувствую ужасающую боль. А потом наступает темнота.***
Я выправляю затекшее тело, с удивлением ощущая, что до сих пор жива, и что на моем теле наверняка нет никаких переломов, ушибов и сколько-нибудь значимых травм. Я открыла глаза и охренела. Светло-серое небо четко давало понять, что сейчас раннее утро, и в данный момент я сидела на лавке в парке, находящемся за несколько кварталов от той ярмарки, где на нас с Диком обрушилась треклятая декорация. Только парк этот как-то странно выглядел… Что за херня?! Рядом зашевелились и я, скосив глаза, увидела на той же лавке своего друга, лежащего на ней в такой позе, словно его откуда-то приволокли и свалили на то место, где он располагался. Впрочем, я выглядела ничуть не лучше. - Дик? Парень вздрогнул и открыл глаза. Вначале он с удивлением воззрился на меня, а потом только окинул окружающую местность пристальным взглядом. Удивление на его лице приобрело феерические формы. - Это… это как?! В другой ситуации я, может быть, и не поняла бы это высказывание, но сейчас оно приобретало потрясающую глубину. Я бы даже сказала, очень смысловую. Осознать, как мы из позднего вечера плавно оказались в раннем утре за несколько кварталов оттуда, где нас должно было прибить на хер, было невозможно. - Не знаю, - голос у самой хриплый, как у бухавшего две недели алкаша, - Ты пошевелиться можешь? Дик дернулся и с невероятным усилием сел. - Ага. - А я, кажется… По телу прокатилась волна боли и я с тихим стоном дернулась и затем только смогла пошевелить отдельными частями тела. - Ыть! Да что ж такое?! Слушай, ты ведь тоже помнишь, что на нас эта хренотень упала? Мне же ведь это не привиделось! Как мы здесь оказались вообще? - Без понятия, - парень заскрипел зубами, пытаясь подняться, но пока только нелепо размахивал в воздухе руками, - Может… нас отнесли просто сюда? Хотя, какому идиоту вздумалось бы такое сделать? Обычно пострадавших медики… да блин!.. осматривают, а не отволакивают хрен знает куда… Друг сделал резкое движение Майкла Джексона и с охом встал на ноги. Я с некоторым запозданием повторила действие. - Ладно, пойдем туда, что ли, посмотрим, что произошло… Мы вдвоем, как согнутые радикулитом стариканы, прокряхтели пустынные еще в это время три пресловутых квартала и застыли в ужасе. На месте, где располагалась ярмарка, обнаружился громадный пустырь; причем внешний вид его был таким, словно на этом месте ничего не было месяца два, а то и больше, а чуть поодаль находился неизвестный нам ранее торговый центр, который мы явно бы запомнили. - Дик! – в ужасе просипела я и мы переглянулись, - Дик, что за херня?! - Эээ, - протянул он и окинул взглядом местность еще раз, - Ну… может, спросить кого-нибудь? - Ага, чтобы нас приняли за сумасшедших и отвезли в домик с желтенькими стеночками? Я думаю, не стоит. Давай походим, посмотрим, что произошло и что с нами за хрень творится… К нашему обоюдному ужасу, ничего это не дало. По адресу Дика не существовало того дома, в котором он жил – даже больше, не существовало самого адреса. Часть же города, где проживала я, оказалась и вовсе каким-то заводским комплексом, в который вход был воспрещен, и я просто побоялась бы говорить охране, что вроде как там живу. Дальше – больше. Оказалось, что наши паспортные данные на самом деле являются фикцией, равно как является фикцией не существующий счет Дика в банке, и по всем параметрам получалось, что мы с другом были бомжами. - Дик, нам пиздец, - протянула я, усаживаясь на каком-то баке и укладывая на коленях сумку и тубус с моими картинами, - Нам пиздец, понимаешь? Ты, похоже, действительно был прав насчет того, что можно переместиться инородным элементом в другую временную систему. Только ты не учел в своей идее одну маленькую деталь. Поскольку мы из другой системы, в этой системе нас не существует. Понимаешь, Дик? Мы – никто, и звать нас – никак! На друга тихо наплыло отчаяние, и он с глухим стоном сполз по стене на землю.