Ты ночью сидишь при свете луны Над книгой своей. Страницы алы, а знаки черны, И ты всё черней. Сползаются тени из дальних углов К твоей голове, А я ухожу на запах костров По мягкой траве.
Flёur «Когда ты грустишь»
Асторию Гринграсс можно было сравнить со звездой, мерцающей в декабрьскую морозную ночь: светит ярко, красиво, но абсолютно не греет. Иногда ей и самой казалось, что от постоянных попыток сдержать эмоции и неуклонно следовать строгому этикету, привитому всем чистокровным девушкам с раннего детства, внутри нее все заледенело, да так сильно, что уже ничем нельзя растопить. Это мало ее печалило: когда человек не знает, чего лишен, он ведь и не страдает. А потому Астория с легким презрением смотрела на хаффлпаффок и гриффиндорок, которые не стыдились сбросить под ближайшим деревом ботинки вместе с носками и, взахлеб смеясь, бегать друг за другом по лужайке возле озера. Босиком. По траве. Какой стыд! Один раз она все-таки не сдержалась, мельком взглянув в окно классной комнаты, и громко фыркнула, отчего профессор Бинс, не прерывая своей монотонной речи, тут же спросил: - Что-то произошло? И, не дожидаясь ответа от дремавшего класса, тут же продолжил скрипуче рассказывать о первом предводителе великанов. Астория опустила глаза и исподтишка оглядела сокурсников: не заметил ли кто. Но абсолютно никого не волновало, она ли позволила себе так громко фыркнуть или кто другой, поскольку на уроках истории магии практически ничто не могло вывести студентов из сонного оцепенения, которое наступало, едва профессор Бинс начинал вещать лекции своим монотонным голосом. Астория поправила идеально гладкие каштановые волосы и ещё сильнее выпрямила спину. Она могла поспорить на свой любимый гребень из розовой слоновой кости, что Дафна на скучных уроках перешептывается с подругами или листает под партой очередной журнал, а не сидит с королевской осанкой и не делает вид, что запоминает хоть что-то. Они с сестрой были настолько непохожи друг на друга и внешне, и по характеру, что дурак Нотт одно время даже дразнил их «близняшками», чем доводил Дафну до белого каления. И если Астория в силу возраста и воспитания просто старалась не обращать на его шутки внимания, сестра, в которой вечно горел бунтарский огонек, как-то, после очередной шутки, умудрилась наслать на Нотта стайку мелких черных птиц, от которых тот едва отбился. Больше шуток про близнецов они не слышали. Конечно, было бы глупо утверждать, что Астория холодна настолько, что ее сердце не тронула первая любовь. Правда, назвать любовью то, что она молчаливо и слепо обожала Драко Малфоя, было несколько неправильно. Это была та самая безответная влюбленность, с которой сталкивалась почти каждая девочка, начиная от пяти лет и заканчивая тем возрастом, о котором уже стыдно говорить. Драко Малфой оказался практически идеальным объектом для воздыхания: чистокровный, красивый, холодный. Практически как сама Астория. И хотя сама она не считала приличным думать о себе в подобном ключе, природная гордость и тщеславие изредка прорывали брешь в ее закрытых ото всех мыслях и нашептывали на ухо, что Астория - одна из самых красивых и завидных невест во всей Англии. К сожалению (а может, и к счастью), Драко совершенно не обращал на нее внимание. Да и как он мог заметить Асторию, если та практически не выказывала свой интерес к нему, боясь подвергнуться насмешкам сестры? Ей было достаточно сидеть в самом дальнем углу гостиной с книгой на коленях, чтобы изредка бросать из-под полуопущенных ресниц взгляд на его статную фигуру. Драко всегда разговаривал лениво, растягивая слова, но достаточно громко для того, чтобы Астория услышала каждое его колкое замечание или надменную шутку. Ей никогда не находилось места возле камина, где над словами Драко повизгивала от смеха Пэнси Паркинсон. Вульгарная, с крупными чертами лица, которые делали ее похожей на мопса, Пэнси вызывала у Астории легкое презрение. Легкое ровно до той степени, до какой позволяется юным чистокровным волшебницам презирать окружающих. Так она и жила в безмерной холодности и спокойствии, переходя с курса на курс и не особо заглядывая в будущее, зная, что решение относительно ее дальнейшей жизни после окончания школы все равно примут родители. Это Дафна порывалась устраивать небольшие бунты, громко возражая отцу с матерью за семейными обедами или тайком покупая огненный виски в Хогсмиде, чтобы распить его в чисто мужской компании сокурсников. Астория не понимала этих ее поступков, они казались смешными и ребяческими, словно сестра хотела что-то доказать всему миру. Вряд ли только понимая, что именно. Иногда ей казалось, что внутри нее живет глубоко разочаровавшаяся в жизни женщина, прожившая более сотни лет и осознавшая, что уже ничто не сможет тронуть ее сердце или хотя бы удивить. В такие моменты ей отчего-то становилось немного обидно за себя, но Астория в очередной раз предпочитала не замечать досадное жжение, тянувшееся от груди прямо к желудку, как и не хотела думать, что сама виновата в том, что жизнь у нее серая и унылая, как застоявшееся болото. А потом наступила война. *** Говорят, что перед лицом опасности в человеке просыпаются некие скрытые силы. Кто-то в минуту отчаяния может своими руками снести дверь с петель, кто-то в панике перелезет через высокую гладкую стену, а Астория в приступе страха бросилась спасать того, кто был абсолютно к ней равнодушен. Она бы так спокойно и ушла со всеми слизеринцами к Выручай-комнате, чтобы покинуть школу, уже начавшую сотрясаться от первых ударов армии Волан-де-Морта, если бы не увидела, что Драко Малфой отделился от толпы и в компании Крэбба и Гойла свернул в боковой коридор. Зачем он решил остаться? Неужели хочет поймать Поттера? Астория продолжала медленно шагать, глядя на идущую впереди Дафну. Та крепко сжимала в руке палочку, ссутулив от волнения плечи, но даже не оглянулась ни разу, чтобы найти в толпе младшую сестру. Как будто ей не было дела до того, спасется Астория или нет. И этот поступок словно стал последней каплей, которая пробила толстую стену, защищавшую Асторию от эмоций. Сестра ее не любила. И никто не любил. В детстве Дафна прозвала ее «Снежной Королевой» и даже сейчас изредка поддевала этим. Так стоит ли возвращаться домой, где родители лишь мечтают о том, как выгодно отдать дочерей замуж в «правильные» семьи, а сестра считает ее бесчувственной куклой? Астория вдруг четко почувствовала биение собственного пульса, словно впервые осознавая, что тоже живая, из плоти и крови, как и все. Она медленно подняла ладони и с удивлением посмотрела на них, как будто увидела впервые, а затем, мало представляя последствия и поражаясь собственному безрассудству, вынырнула из толпы и устремилась в тот же коридор, где минутой ранее скрылся Драко. Щеки горели, дыхание сбилось. Неужели это она, та самая слизеринка, презирающая глупую смелость гриффиндорцев, сейчас отправилась в самую гущу битвы? И ради кого? Драко наверняка даже не знает, как ее зовут, но Астория продолжала бежать, отскакивая от разбивающихся под обстрелом заклинаний стекол и не особо размышляя, что будет делать дальше. Мужество и отвага присущи не только гриффиндорцам, просто старая глупая Шляпа из года в год навязывает всем свои стереотипы с такой убедительностью, что уже мало кто из учеников не считает всех студентов Слизерина сплошь лицемерными и хитрыми волшебниками, тайно изучающими темную магию. Какое же это огромное заблуждение! Она так и не смогла найти Драко. Хаос, объявший Хогвартс, давил на нее со всех сторон, отчего Астория почти перестала ориентироваться. Пыль от взрывов мешала дышать, ноги разъезжались на мелком крошеве камней, а вокруг летали красные и зеленые всполохи, не давая разглядеть, где свои, а где чужие. Казалось, крикам и грохоту не будет конца. Астория не помнила, как оказалась на поляне Каменного круга, оставив позади себя и замок, и полуразрушенный школьный двор. Тихо поскуливая от страха и спотыкаясь, она дошла до ближайшего валуна и оперлась на него. Не вышла из нее спасительница, да и сама чуть не погибла два раза. Вот Дафна будет смеяться, когда узнает, какая у нее глупая и самонадеянная сестра. Астория с тоской посмотрела в сторону замка: часть школы горела, яркими вспышками озаряя темное ночное небо. Не было ни сил, ни желания возвращаться в этот ад. Пусть разбираются без ее никому ненужного героизма. Оглядевшись по сторонам, Астория приметила хижину лесничего, стоявшую далеко внизу, на самой границе Запретного леса. Наверняка этот остолоп сражается с каким-нибудь троллем, так что можно совершенно без зазрения совести отсидеться в его лачуге и переждать, пока все закончится. Она слишком устала от раздиравших ее эмоций, чтобы предпринять что-то более действенное. Отряхнув пыль со школьной юбки, Астория пригнулась и медленно начала спускаться по вьющейся между камней тропинке к спасительной хижине. Ледяной голос, разносившийся, казалось, на многие мили вокруг, нагнал ее возле самой опушки Запретного леса. - Вы храбро сражались. Лорд Волан-де-Морт умеет ценить мужество. Я приказываю своим войскам немедленно отступить. Даю час, чтобы вы успели достойно проститься с вашими мертвецами… Астория, затаив дыхание, слушала, как голос беспощадно ставит ультиматум Гарри Поттеру и затихает, но отголоски слов о грядущей новой битве все еще звенели в ушах. Теперь следовало срочно возвращаться в замок, пока война была временно прекращена. Добраться до того портрета и покинуть Хогвартс раз и навсегда, что и следовало сделать еще несколько часов назад, если бы не ее глупая отвага. Она уже повернула было обратно, как вдруг почувствовала ледяной холод, стелящийся по земле и окутывающий ноги: со стороны школы бесшумно двигались дементоры, медленно отступая к Запретному лесу. Астория попятилась и чуть не споткнулась о торчащий из земли корень. Только этого ей не хватало! Прямо сейчас сюда явится сам Волан-де-Морт со своими приспешниками, а она даже не уверена, что кто-то из них успеет поинтересоваться, на чьей она стороне, прежде чем запустит в нее Авадой. Стараясь не наступать на сухие ветки, Астория медленно начала углубляться в лес. Можно было сделать небольшой крюк, обогнув Хогвартс с левой стороны, и выйти около Черного озера. А там попробовать пройти в Хогсмид, если школьные ворота окажутся незапертыми, или же попасть в саму школу, поднявшись по склону к заднему двору. На крайний случай можно будет отсидеться в зарослях возле озера, только бы не попасться в руки Пожирателям, для которых сейчас не существовала такая привилегия, как чистота крови. Всего двадцать шагов, и поляны стало не видно, деревья словно сомкнулись вокруг нее плотной стеной, о чем-то перешептываясь темными ветками и жалобно постанывая скрипучими стволами. Астория замерла. В тихую, безветренную погоду все эти звуки казались ненастоящими и оттого еще более жуткими. Она не заметила, как перешла на бег. Ноги утопали в мягкой земле, словно та засасывала их, колючие ветки царапали лицо, а за спиной как будто кто-то дышал. Не заметив кусты дикого плюща, чьи ветки коварно переплелись, она запнулась и упала на землю, пребольно стукнувшись плечом о камень. Ее невольный вскрик, казалось, разнесся эхом по всему лесу. - Кто здесь? - послышался грубый голос. Астория попыталась затаиться, но частое дыхание после бега выдавало ее с головой. Где-то недалеко зашелестели кусты, и второй, более высокий голос произнес: - А вдруг это Поттер? Пожиратели Смерти. Они уже здесь. Астория попыталась осторожно встать и обогнуть камень, о который так сильно ушиблась, чтобы спрятаться за ним: с трех сторон его закрывали плотные заросли ежевичных кустов. В следующее мгновение тело Астории пронзило такой резкой болью, что она, не сдержавшись, завизжала. Кто-то громко выругался. - Яксли, мать твою, ты же слышал приказ Темного Лорда никого не трогать! Астория медленно осела на землю, зажимая дрожащей рукой правый бок. На когда-то белоснежной, а теперь серой от пыли и грязи блузке быстро распускались кровавые влажные цветы. В глазах поплыли радужные круги, а в ушах послышался шум, отдаленно напоминающий топот лошади. Из-за деревьев вышло двое явно растерянных и напуганных Пожирателей. Но не успел один из них взмахнуть палочкой еще раз, как замер с раскрытым ртом: со свистом прилетевшая стрела попала ему точно в грудь. Словно во сне Астория смотрела, как Пожиратель падает на мягкую землю, напоминая марионетку, которой обрезали удерживавшие ее веревочки. Второй волшебник молниеносно метнул оглушающим куда-то за спину Астории, но вторая стрела настигла и его. - Я не потерплю вторжений волшебников в наш лес! Голос, грозно прокричавший эти слова, был низким, бархатным и тягучим, словно сироп, но в то же время ужасающе страшным. Астория приоткрыла глаза и изо всех сил постаралась не завизжать еще раз: прямо перед ней громоздилась высокая фигура кентавра, который целился из огромного лука прямо в нее. Его темные, почти черные глаза недобро поблескивали из-под густых бровей. - Что ты здесь делаешь, человеческая дочь? В голову некстати пришли рассказы Дафны, которыми она любила пугать девчонок после отбоя: о коварных русалках, увлекающих на дно озера всякого, кто ночью рискнет подойти к берегу, о блуждающих огоньках, заводящих смельчаков в самые дебри леса. И о кентаврах. Жестоких существах, ненавидящих людей и, по словам Дафны, насилующих молодых девушек. - Пожалуйста, - прошептала она, захлебываясь беззвучными рыданиями, - пожалуйста, не убивайте меня… Я не хотела приходить в ваш лес! Она судорожно вздохнула и, словно надеясь, что это как-то поможет, добавила: - Меня зовут Астория Гринграсс. Он с минуту о чем-то размышлял, глядя прямо ей в глаза, а затем склонил голову и опустил лук. *** Марс, обычно тусклый и едва заметный, сегодня горел так же ярко, как и Юпитер. Бэйн смотрел на них, не мигая, и тяжелые мысли не давали ему покоя. Они с братьями сделали все, что могли, даже нарушили собственные правила и помогли людям, так отчего же небесные знаки опять предвещают беду? А может, он просто разучился их толковать? Флоренц всегда безошибочно разгадывал предначертания звезд, но Флоренца с ними не было. Даже развязавшаяся магическая война не являлась поводом, чтобы простить этого предателя и позволить ему вернуться в общину. А самое печальное было в том, что Флоренц и не собирался к ним возвращаться. Бэйн с досады стукнул кулаком по дереву. В Хогвартсе им делать больше нечего, дальше волшебники сами разберутся. Он велел Магориану уйти вместе со всеми и не вмешиваться в предстоящие события, а сам сбежал со склона и направился через лес в сторону Черного озера. В этот час ему хотелось побыть одному. Однако не успел он пройти и половины пути, как услышал крики. И вот теперь, стоя возле двух убитых волшебников, Бэйн с нескрываемым презрением смотрел на человеческую дочь, которая сидела, съежившись, и тихо умоляла его о пощаде. Как же все-таки смешны эти люди! Они чувствуют себя всесильными и могущественными лишь благодаря волшебным палочкам в руках, а на деле слабы и беспомощны, точно слепые крольчата. Бэйн уже решил было, что не станет ее трогать, как вдруг почувствовал терпкий металлический запах. Пальцы девчонки, крепко сжимавшие бок, были измазаны липкой кровью, под светом звезд, пробивавшемся сквозь плотные кроны деревьев, блестевшей темным глянцем. Она внезапно тихо застонала и завалилась набок, потеряв сознание. Он не мог ей помочь. Он не хотел ей помогать. И все же Бэйн подхватил Асторию на руки и зашагал через лес, прижимая к груди драгоценную ношу. От человеческой дочери пахло не то кровью, не то каменной пылью Хогвартса, но ее волосы издавали слабый аромат ландышей, робко цветущих ранней весной. Ядовитых, но прекрасных. Нельзя было нести ее в общину. Бэйн и так осознавал, что нарушает правила, которые были установлены еще его предками, а уж делать это открыто ему и вовсе претило. Он и сам не до конца понимал, что дернуло его вдруг броситься спасать Асторию. Возможно, это все влияние полыхавшего алым цветом Марса? Проще всего было отнести ее в Хогвартс и забыть обо всем, но кровоточащая рана на боку оказалась слишком глубокой, за время пути девчонка могла и умереть. И это еще один минус волшебникам: обладая такой огромной магией, они используют ее, чтобы убивать и калечить своих же собратьев. Он никогда не мог этого понять. Свернув на небольшую поляну, Бэйн осторожно положил человеческую дочь на плоский камень, поверхность которого густо затянул серый сухой мох. Недолго думая, разорвал ее блузку и стащил намокшую ткань с худого тела, а затем с легкостью оторвал оставшийся относительно чистым кусок материи и начал туго бинтовать рану. Ее светлая кожа, словно светившаяся в темноте, оказалась удивительно мягкой, точно сотканной из шелка. Бэйн не заметил, как зачарованно провел по ней испачканными пальцами. Его руки, такие грубые и мозолистые, еще никогда не касались ничего подобного. Астория безмолвно лежала перед ним, хрупкая, беззащитная. Густые волосы волнами рассыпались по камню, из чуть приоткрытого рта донесся тихий стон. Где-то вдали заухала сова, и Бэйн шумно выдохнул, приходя в себя. Бережно подхватив ее, он зашагал к выходу из леса, напряженно вслушиваясь в обманчивую тишину. Этой ночью шансы встретить новую опасность или собственную смерть были велики как никогда.