Часть 1
8 апреля 2019 г. в 15:20
Максим Свобода полюбил несвободу, как бы странно и парадоксально это ни звучало. Давно ставшее родным одиночество в последний год превратилось из верного друга и соратника во что-то мучительное и невыносимое. Теперь в квартире всегда должен был быть слышен звонкий заливистый смех, хрипловатое пение и тихое чертыхание вперемешку со звуком рвущихся альбомных листов.
Момент, когда с ним произошли эти существенные перемены, Максим упустил. После реалити он списывал все на стокгольмский синдром и замкнутое пространство на тридцать четвертом этаже. Думал, поедет домой, развеется, и наваждение в лице маленькой девочки с каре пройдет также стремительно, как началось. Но потребность в ежедневном общении не проходила, длительность разговоров лишь увеличивалась, а расстояние между Владивостоком и Москвой меньше не становилось. Итогом всего этого стал поменянный билет, позволявший улететь на четыре дня раньше запланированного. По прилете в столицу нашей большой и необъятной первым делом, прямо из аэропорта, был сделан звонок, звавший Кошелеву на первую после реалити встречу.
Потом был долгий изнурительный тур, в котором Максиму хотелось рвать волосы на голове и напиваться до беспамятства от огромного количества людей, проблем с личным творчеством, вечных переездов-перелетов и присутствия девятерых человек, каждый из которых умудрился в тот или иной момент выбесить его со страшной силой. Кристина исключением не стала. Вот только раздражала она не потому, что ее было слишком много, а потому, что ее ему не хватало. Самодостаточная, со своими интересами, она не стремилась быть в его обществе, не лезла в душу, никак, казалось, не реагировала на вольности, которые он проявлял на выступлениях, принимая их общение за дружбу и крича об этом на каждом шагу. Максим ее не понимал. Он, привыкший быть «звездой» в отношениях, всегда решавший, когда и как будет поставлена точка, вдруг, в свои двадцать семь, превратился в щенка, бегающего за хозяйкой и просящего хоть капельку внимания.
Именно в туре он наконец смог полностью прочувствовать строчку из песни Лёхи Банкеса про то, что любить — это хотеть касаться. Зарываться носом в волосы, обнимать при каждом удобном случае, водить пальцами по шелковистой коже на запястье стало неотъемлемой частью июля и августа две тысячи восемнадцатого. В сентябре он перешел Рубикон. Кристины Кошелевой стало в его жизни катастрофически мало, на горизонте вечно сновали поклонники, и Максим не выдержал. Однажды вечером, поднабравшись «жидкой» храбрости, он выложил все, что так долго бурлило и копилось в душе, в лучших традициях себя любимого, с матами, злобными криками и побелевшими костяшками пальцев, запутавшихся в соломенного цвета волосах. Крис посмотрела на него долгим взглядом, выдохнула лишь: "Наконец-то" и поцеловала. Сама. Первая. Не дожидаясь действий с его стороны. С тех пор они не расставались больше, чем на десять дней, каждый из которых впору было закрашивать черным в календаре.
Воспоминания о том, как начались их отношения, нахлынули на Макса неслучайно. Он уже пятый день находился в заточении в своей холостяцкой берлоге, куда его волевым решением отправила маленькая диктаторша, чтобы дописать чертов альбом, от которого взрывался мозг и хотелось блевать. Кошелева запретила приходить, звонить чаще, чем два раза в сутки, и писать глупые посты в мессенджерах, чтобы не отвлекаться. Первое время Максим трудился, как пчелка, делая лишь короткие перерывы на чай и сигареты. Ноты так и складывались в мелодии, слова выливались на бумагу, пальцы сновали по клавишам фоно как заведенные. А сегодня вдруг этот фонтан иссяк: в голове звенящая пустота, глаза режет, словно в них насыпали песка, а на душе противное чувство неправильности происходящего.
Минутку самокопания прервал звук оповещения от Инстаграма: "dragni_s выходит в прямой эфир с kosheleva.aveleshok". Чуть не уронив телефон, Макс быстро открыл приложение и разочарованно выдохнул: картинка зависла, показывая только счастливую и подбухнувшую морду Серёги. Подождав секунд двадцать и понимая, что ничего не меняется, Анисимов вышел из эфира и принялся просматривать ленту. Спустя пару минут в верху экрана появилась надпись о том, что Драгни запустил трансляцию, и Макс решил попытать счастья снова. В итоге оказалось, что Крис с Серым поболтали просто так, без лишних глаз, и на любимую девушку ему посмотреть не удастся. Друг уговорил его присоединиться, и они битый час трепались обо всем на свете, начиная от подарков поклонников и заканчивая серьезными темами о плюсах и минусах женитьбы. Драгни с присущим ему подростковым максимализмом доказывал, что бабы — зло, брак — херня, главное — музыка, и в этих словах Максим узнавал себя еще год назад. Теперь же, рассказывая о том, как здорово, когда тебя любит и ждет правильный человек, он расплывался в глупой улыбке и думал о девушке, которая перевернула его представление об окружающей действительности на 180 градусов.
Кристина до сих пор, спустя шесть месяцев после начала их отношений, оставалась независимой. Она не названивала каждые пять минут, не требовала постоянного присутствия, оставляла его в покое в те моменты, когда ему жизненно необходимо было побыть одному, и была рядом, когда хотелось выть от навалившихся проблем. При этом у них не было секретов друг от друга, они знали обо всем, что происходит в жизнях каждого. Она постоянно выслушивала о том, какие мудаки и уроды работали на тв и радио, с каким трудом удавалось договориться о выступлении или интервью, а он мог лишь словами поддержки и обещаниями того, что все будет хорошо, заставить ее на несколько мгновений забыть о несправедливости лейбла, в котором она по глупости оказалась. В ее квартирке, от которой он получил запасной ключ в качестве подарка на Новый год, всегда вкусно пахло домашней едой, красками и любовью, их любовью. И сейчас Максим скучал не по кошкам, котлетам и зеленому пледу, а по крепким объятиям хрупких рук, невесомым поцелуям в щеку и такому теплому и родному «Мась» из кухни, зовущем ужинать — в общем, по диким банальностям, от которых он закатывал глаза, когда его женатый барабанщик Рома объяснял, почему он не может посидеть с ними еще часок и выпить лишний бокал коньяка.
В мысли о Крис резко ворвалась противная трель дверного звонка. Максим недоуменно посмотрел на циферблат наручных часов — стрелки показывали половину второго ночи. Кого еще принесло в такое время? Он уже хотел было не открывать, подумав, что хорошие люди по ночам дома спят, но звук все не прекращался: кому-то он очень сильно понадобился. Подойдя к двери и посмотрев в глазок, он с удивлением обнаружил за ней Кошелеву, замотанную в длинный шарф по глаза с огромным свертком в руках.
— Крисуль, ты чего? Случилось что-то? — обеспокоенно спросил он, втаскивая девушку в квартиру и недоуменно разглядывая ее наряд. У той под пуховиком и его толстовкой были шелковые пижамные штаны и бежевый топ, настолько тонкий, что, казалось, его не было вовсе. — Ты как сюда добралась?
— Как, как, на такси, метро-то закрыто уже. — ответила Крис таким тоном, словно объясняла таблицу умножения умственно неполноценному. — А ты что, не рад меня видеть? — шутливо спросила она
— Рад, конечно, глупости не говори.
— Тогда целуй, — широко улыбаясь, потребовала нежданная гостья, чем, надо сказать, несказанно порадовала Макса. Тот сразу же завлек девушку в долгий поцелуй, из нежного и томного быстро превратившийся в страстный и полный желания. Отвлечь их смогла только резкая боль в ноге Макса, которому на эту самую ногу упал сверток, что от избытка чувств уронила Кристина.
— Ой, забыла совсем, — ахнула девушка, быстро поднимая громоздкую квадратную штуковину и виновато смотря на Анисимова. — Сильно болит?
— До свадьбы заживет, — подмигнув, ответил парень, потирая место ушиба.
— Так вот, я чего приехала. Мась, может, тебе и не понравится, конечно, но, мне кажется, я обложку придумала.
— Какую обложку? — отстраненно спросил Макс, увлеченно наблюдая за тем, как любимая девочка эмоционально жестикулирует, что-то ему втолковывая.
— К альбому твоему. В общем, на, смотри. — неуверенно произнесла она, снимая хрустящую пергаментную обертку с холста. С полотна на него смотрел он сам в образе, взятом с одной из фотосессий, в толще морской воды. Портрет был настолько реалистичным, что казалось, будто он смотрит на обработанную в фотошопе фотографию. Широкие, решительные мазки, смешение синего, бирюзового, ультрамарина — все складывалось в общую картинку, которая завораживала. Он словно был частью моря, а море было частью него.
— Крииис, — выдохнул он, пытаясь подобрать слова, — это…
— Что, не нравится? — осторожно спросила она. — Если не нравится, то так и скажи. Я не обижусь, правда-правда.
— Это так мощно, ты словно в голову мне заглянула и вытащила то, чего я даже описать бы тебе не смог. Это же я, я настоящий. — восхищенно выдавил он, чувствуя, как глаза жжет уже не от усталости, а от набежавших слез. — Малыш, не знаю, как ты это сделала, но это стопроцентное попадание, слышишь? Как? Объясни.
— Какой же ты глупый, Анисимов! Я просто тебя люблю, вот и весь секрет. Я так скучала по тебе в эти дни, места себе не находила, а сегодня с утра вдруг проснулась и поняла, что хочу хоть как-то тебе помочь. С написанием песен у меня туго, сам знаешь, а тут вдохновение что ли пришло, весь день рисовала, даже на переодевание времени тратить не стала. Да и в красках вся — смущенно хихикнула она, взмахом руки показывая на свой внешний вид. — А потом поняла, что больше ни секундочки без тебя не протяну. Ну, а это так, предлог.
Максим стоял и смотрел на девушку, словно громом пораженный. Вот она перед ним, такая маленькая, но уже такая мудрая и сильная, такая своя, словно для него Богом созданная, и все в его мире сразу х о р о ш о и п р а в и л ь н о.
— Мась, ты чего молчишь? Ау, Земля вызывает свободного и независимого.
— А я уже давно не свободный. Я занятой. И люблю тебя. А ты вся в красках, рисуешь обложки к моим дискам. А еще я, кажется, песню придумал. Но все это потом. — проговорил Макс, утягивая Крис за руку в глубь квартиры.
Вот так вот оказалось, что несвободный Свобода оказался гораздо счастливее, чем мог бы себе когда-либо представить. И счастье его заключалось не в наличии личного пространства и вольности выбора, а в правильном человеке, показавшем ему, что, самое главное, просто любить и чувствовать.