Сделка с дьяволом

Казалось, что это стало его новой жизнью, а прежняя… ну, просто дурной сон, который он всё никак не может забыть. Ичиго покачал головой на увещевания Кейго о том, что на все каникулы было грозовое предупреждение. А сидеть дома наедине с сестрой было сущим наказанием. — Эй-эй, Ичиго, — вдруг настороженно зачастил Асано, дёргая его за локоть, — тот парень как-то странно на нас смотрит, — он ткнул пальцем в сторону. Ичиго проследил за ним, отстранённо подмечая, что его друг напрочь лишён чувства такта. Впрочем, Кейго много чего при рождении не отсыпали, а вот с экспрессией переборщили даже не немного. Ах, Тсунаёши. Ичиго кивнул ему, тот широко улыбнулся и поднял ладонь в приветствии, но подходить не стал, направляясь дальше по своим делам — Ичиго как-то мимолётно задавался вопросом, кто он и что за дела у него в Каракуре, но не спрашивал и тут же забывал об этом. У них сложились странные отношения. Игнорировать его и дальше у Ичиго не было ни желания, ни сил — он просто не мог этого сделать, даже если видеть его могли далеко не все. Это обнадёживало. В какой-то степени. — Эй, ты его знаешь? У тебя, что, новый друг? А как же я? На нытьё Кейго и Ичиго, и Мидзуиро, поглядевший в сторону шумного подростка поверх телефона, не сочли нужным обращать внимание. А потому Асано остался стоять столбом посреди дороги с крокодильими слезами на глазах, разглагольствуя о чёрствости своих одноклассников. — Он один из этих? — тихо, будто между делом спросил Мидзуиро, ни голосом, ни жестом не выделяя ни одно из слов. Будто продолжал затронутую ранее беседу о погоде. Ичиго пожал плечами, не зная, как на это ответить — он и сам не знал ответа. — Ясненько. Ему можно верить? — скучающе тыча пальцем по кнопкам, Коджима бросил взгляд в сторону Куросаки, едва ли отрываясь от мобильника. — Ага. Мидзуиро кивнул и, закрыв раскладушку, похлопал Ичиго по плечу, прежде чем разойтись с ним на развилке. — Удачи, — сказал он напоследок, махнув ладонью. Кейго, спешащий за ними с намерением наскочить на них обоих, едва успел затормозить, чтобы не сшибить фонарный столб, ухватившись за него обеими руками, когда ребята просто разошлись в стороны. Кейго разразился плаксивой обвинительной речью об их жестокости и не затыкался, пока Ичиго не отошёл достаточно далеко, чтобы его не слышать. Ичиго махнул одноклассникам на прощание и закинул сумку на плечо, уже через несколько домов почувствовав присутствие Тсунаёши рядом с собой. — У тебя занимательные друзья, — произнёс он. Ичиго молча кивнул. Он не раз задавался вопросом, как настолько разные люди могли находить общий язык и оставаться друзьями, несмотря ни на что. За небольшими, но значительными исключениями, среди которых оказался он сам. — Но они простые люди. И так спокойно реагируют на всё это. Ичиго пожал плечами, он как-то не задумывался о реакции окружающих, привыкнув и к чужому вниманию, и к агрессии, и к слухам, бегущим впереди него. Вся его семья была странной, и это казалось для него нормальным, только сейчас он понимал всю степень своих заблуждений, но легче от этого как-то не становилось. Впрочем, привычки глядеть в чужой огород Ичиго не имел, потому не сравнивал с другими людьми и не собирался начинать. Казалось, он смирился даже с мыслью о том, чтобы всё вернуть, но язык не поворачивался. Какая-то стабильность в его жизни была более чем приемлема, Ичиго к ней уже привык. Даже к присутствию в своей обыденной, лишённой всяких странностей жизни совершенно не вписывающегося человека, если его можно было таковым назвать. Тсунаёши оказался не более чем просто пугающим подростком — душой? — который знал слишком много для своего же блага. По крайней мере, не проявлял ни агрессии, ни жажды крови, ни чего-то такого, чтобы показать себя угрозой или как-то вроде этого. Это тоже обнадёживало, но не настолько, чтобы без оглядки подставлять ему беззащитное горло. Кто знает, Ичиго так часто заблуждался в других людях, что не понимал, как смог дожить до своих лет- Ах, точно, он умирал, не один раз умирал — по своей дурости, из чужой прихоти и просто потому, что должен был сделать то, что казалось невозможным. — Идём, — вдруг говорит Тсунаёши, накидывая капюшон на вихрастую рыжевато-каштановую голову. — Покажу кое-что. Ичиго без задней мысли последовал за ним. Он заблуждался так много раз, что на этот стало всё равно.

***

На самом деле… ему много чего теперь казалось. И то, как к нему относятся друзья, и то, что он слышал или видел, но на деле получалось, что всего лишь мерещилось, было ложью, иллюзией его воспалённого мозга и чужих языков. Можно было бы смириться, но Ичиго не был смиренным. Никогда в своей жизни. Потому он либо игнорировал, либо заставлял себя верить, что ребята справятся и без него. Было больно? Бесспорно. Теперь же ему ничего не мерещилось — даже на галлюцинации вряд ли можно свалить. Кончик такого знакомого тесака упирался ему в грудь. Давил, царапал, был ощутимым, но он не нашёл в себе сил поднять руку и коснуться его. Ичиго против воли сглотнул и попытался собраться, подняв твёрдый взгляд. Он совершенно забыл о том, что Тсунаёши казался ему опасным не просто так. — Я не давал согласия, — хмуро произнёс он, пытаясь отрешиться от происходящего. Это шокировало, било наотмашь под колени. Ичиго ожидал всякого, но не этого. Просто из воздуха, из окружающих рейши- Тсунаёши ухмыльнулся, широко, показывая зубы и почти что дёсны. Всего на пару мгновений обнажая мрачное веселье, разгорающееся в его крови. — Но ты подумал, — прозорливо бросил он, опуская клинок, бинты тут же обвили металл. Туше. — Знаешь, поначалу мне было просто любопытно, — будто бы издалека начал Тсунаёши, опираясь локтями на рукоять Зангетсу, опустив голову на кулак. Кончик клинка ушёл в песок, которым было всё усеяно на этой площадке, предназначенной для детских забав. Детской забавой происходящее Ичиго даже в агоническом бреду назвать не смог бы. — Сколько ты можешь продержаться, сколько будешь слепо следовать за тем, кто предложит тебе шанс получить силу и… знаешь, прочее, — Тсуна лениво повёл ладонью в воздухе, не особо заботясь об активных жестах и эмоциях. Он делал всё с леностью, размеренно. Даже улыбался так же — краешками губ, но улыбка не касалась его глаз. Ядовито-жёлтых, будто раскалённый почти добела металл (будто пустой глядел на Ичиго глазами другого человека — или не). Его взгляд был буквально ощутим кожей, Ичиго становилось не по себе. — Но, — вдруг Тсунаёши оживился, переступил с ноги на ногу, свесил кисти, продолжая опираться локтями на рукоять Зангетсу, будто это была барная стойка, а не чужой занпакто. — Но понял, что мне жизни не хватит дождаться этого момента. Ты слаб, Ичиго. И слабость твоя — желание силы. Ичиго бы хотелось сказать — какое твоё дело, с чего ты взял, кто ты такой, чтобы говорить подобное. Но он молчал, молча же стискивая зубы и чувствуя, как дерёт грудину, будто там был заперт дикий голодный зверь, а в руках у Тсунаёши был кусок свежего мяса. Так и было. Он желал силы, а сейчас средоточие этой — его — силы было в чужих руках. Тсунаёши смягчился, его улыбка потеплела, а глаза потемнели, снова стали светло-карими — он глядел со снисходительностью. А говорил со знанием и искренностью. Ичиго не скрещивал с ним клинки, но почему-то знал — тот был честным и прямолинейным большую часть времени, а если нет — просто молчал, обрывал себя или бросал короткий эмоциональный взгляд. Этого хватало. — Хотел бы я сказать, что это не так, но мне жаль тебя, Ичиго. Правда жаль. Но ты не понимаешь, слишком много ты так и не понял. — Так объясни мне. Ичиго мог бы хвалить себя — ему удалось остаться нейтральным, хотя казалось, голос даст петуха или затухнет от подкатившего к горлу кома. Вот он, Зангетсу, в чужих руках, а Ичиго его наверняка даже в руках удержать не в силах. Он сжал кулаки, удерживая себя от опрометчивого броска вперёд, и старался не смотреть на знакомый, родной клинок. Тсунаёши в ответ усмехнулся и покачал головой, стягивая тонкий капюшон. Когда он делал это, казался более человечным, более приземлённым. Обычным парнем, каких пруд пруди как в Каракуре, так и за её пределами. Каким должен был быть и Ичиго, а всё равно выделялся. — Это должен быть не я, знаешь. Это дела… — Тсуна неопределённо махнул ладонью, — семейные. И не мне в них вмешиваться. Ичиго невесело усмехнулся, сунув руки в карманы. Почему-то в этот момент всё вдруг стало таким… привычным. Даже странно было думать, что этот разговор не отличался ото всех прочих — Урахара откровенно врал, отец недоговаривал и отделывался расплывчатыми формулировками, а Йоруичи загадочно ухмылялась, ловко переводя тему. А больше ему обратиться было не к кому, разве что к Айзену заглянуть на огонёк на нижний уровень в Гнездо Личинок (или где там его держат). — Разве ты уже не вмешался? — выходит безразлично, почти что буднично. Тсунаёши улыбнулся шире, выдёргивая Зангетсу из песка, и бросил его Ичиго, который — к своему удивлению — смог его поймать и удержать в руках. Рукоять, обмотанная бинтами, была тёплой, отдавала в ладонь какими-то толчками, будто бы в клинке было живое сердце. Но он не чувствовал связи, не чувствовал того отклика, того резонанса, будто бы эта была подделка, качественная, идентичная, но — подделка. — Это твоё, — сказал Тсунаёши, снова натягивая капюшон на голову. — Не бросай где попало, ладно? — разворачиваясь, бросил он через плечо, уже собираясь уходить. — Как-никак, часть души. — Эй, стой! Погоди! — Ичиго запоздало опомнился, дёрнулся было следом, но Зангтесу, стоило Тсунаёши только дойти до редкого подлеска, вдруг сделался чрезмерно тяжёлым, неподъёмным. Он почти выпал у Ичиго из рук, уходя кончиком в песок. Тсунаёши слабо улыбался, прикрыв глаза. Всего пара секунд, ему хватило для ощущения всего спектра противоречивых эмоций этого мальчика — от ненависти до благодарности. В нём было много всего, начиная благородством и заканчивая эгоизмом, начиная человеком и- — Так и быть, — он в мгновение ока оказался под самым носом у Ичиго, с лёгкостью поднимая тесак, обёрнутый в бинты. — Приберегу до подходящего момента. Не забывай о нём, ладно? Он очень… — Тсунаёши сделал паузу, заглядывая Куросаки прямо в глаза. От его взгляда у Ичиго по спине побежали мурашки, — одинок, Ичиго. И расстроен, что ты его не слышишь. — Н-не слышу? Ичиго был удивлён. Разве- разве он не лишился своих сил? Разве у него может быть занпакто, если он отдал всё ради финальной Гетсуги? — Я уже говорил тебе, Ичиго. Ты стремишься защищать, стремишься к большей силе. Знаешь, что приходит вместе с этим, м? Ичиго не знал. Никогда даже не задумывался. Ему было важно действовать во благо своих друзей и семьи, быть более сильным и способных их защитить. Себя защитить, хотя он никогда не скажет это вслух. Сейчас, без Зангетсу, без способности видеть пустых и плюсов, Ичиго чувствовал себя совершенно беззащитным: голым, с пустыми руками и металлической коробкой на голове. Бесполезным. Это, вероятно, было больнее всего. Он был всего лишь балластом. Тсунаёши хорошо играл эмоциями, на его лице всегда было легко прочитать всё то, что он хотел — или нет — донести. Осознанно, нет — но горечь и знание заполнили его до краёв. Он был печальным, преисполненным сожаления, когда неотрывно смотрел ему прямо в глаза. — Хотел бы и я не знать, — улыбался он, закидывая Зангетсу себе на плечо. Вероятно, подумал Ичиго, он жалел не его, а самого себя, увиденного в нём. Ичиго сглотнул горький ком, сминая рубашку на груди. Сердце колотилось о рёбра, надежда заполнила всю пустоту, выжираемую сомнениями и страхами всё это время. Он не лишился своих сил. Никогда не лишался.

Если заполнить пустоту, исчезнет ли она?

Он слишком часто заблуждался, чтобы отступать на этот раз. Росток смиренного принятия сгорел в пламени надежды. Ичиго цеплялся за своё прошлое, за свои потерянные возможности. Но всё равно не слышал, он его не слышал. Этот мальчик понимал других, но не мог понять самого себя. Что ж, Тсунаёши печально покачал головой, он будет там, он будет повторять снова и снова, пока мальчик не услышит. Слышать этот крик было невыносимо.

Я — ЗАНГЕТСУ!