***
Этот парень преследовал его, куда бы Ичиго ни сунулся — разве что в школе не маячил. Куросаки стало теперь даже не просто интересно, он здраво опасался этого придурка. Ладно, в бытность шинигами за ним тоже кто-нибудь да увивался хвостиком (да хоть та же Иноуэ), но сейчас в нём какая ценность? Тем более «всё вернуть» при всей своей заманчивости звучало жутко, будто придурок собирался выторговать его душу в обмен на силы. Ну, или тело, Ичиго в этой мутотени как-то не особо шарил. — Хватит бегать, Куросаки Ичиго. Ичиго замер, сбившись с шага. Он не собирался оборачиваться, этот весёлый голос, улыбку в пол-лица, драные джинсы и ветровку на худом подростковом теле он мог бы узнать даже пьяным вдрызг. — Разве ты не устал? — парень звучал как-то отчасти раздражённо или около того, на грани холода и вспышки взрывного характера. Отдалённо он напоминал Урахару, который прятал за веером и улыбочкой больше, чем хотел бы сказать или выразить. — Постоянно бегать. Это утомляет, знаешь. Ичиго скрипнул зубами, сжимая в кулаке лямки школьной сумки. Как же его это… бесило. Даже не сам этот придурок, а вся ситуация в целом. Бесило, что он был вынужден лишиться большей части себя, что лишился неотъемлемой, как казалось раньше, константы своей жизни, что отдалился от большинства друзей, что от лиц оставшихся его тошнит, что его преследует как-то странный тип, навязывающий всё вернуть. Не то чтобы он собирался соглашаться.Не то чтобы он этого не хотел.
***
— Всё в порядке, Куросаки-кун? — обеспокоенный голос Иноуэ был подобен спицам, медленно проходящим сквозь виски. Ичиго нахмурился, вспоминая, когда последний раз она говорила с ним. Это было… месяц назад? Или чуть больше? Он и вправду не помнил. — Всё в порядке, Иноуэ, — он кивнул девушке, заглядывающей ему в лицо. Вдруг невинность на её лице сменилась злым предвкушением. Это был разительный контраст. Её кожа стремительно бледнела, а склера наливалась чернотой, хлынувшей от зрачков, превратившихся в жёлтые огоньки. — Врёшь, — хлёстко бросила она, на мгновение вспыхнув яростью и тут же расплывшись в кокетливой улыбке, — Ку-ро-са-ки-ку-у-ун, — нараспев произнесла Иноуэ — или кто-то очень похожий на неё — и сделала пару шатких шагов вперёд. Она держалась уверенно, но как-то расслабленно. Будто марионетка, распятая леской. Её голова склонилась к плечу, злая ухмылка рассекла лицо, по побледневшим губам пробежал синий язык, оставляя на коже что-то красное. Ичиго отшатнулся. Это походило на сумасшествие. Чистое безумие. Этого просто не могло быть. Ичиго оглянулся, через плечо высматривая хоть кого-нибудь, кто мог бы ему помочь, но в толпе школьников никого не было. В буквальном смысле. Ичиго сморгнул, когда понял, что всё вокруг него замедляется настолько, что даже взмах крыльев потревоженных птиц не сложно разглядеть во всех подробностях. А ещё всё превращается в серое и обезличенное ничто, и друзья, и одноклассники, и даже он сам утопает в этой серости — даже не тьме. Только ИноуэОдно огромное ничего размером с целый мир и с него одного одновременно.
Грудь спирает от нехватки воздуха, Ичиго пытается глотнуть, но горло будто сдавили невероятной волной реацу. Он царапает грудь, но в какой-то момент понимает — не пошевелиться. Даже пальцами, онемевшими совершенно неожиданно. Он закрывает глаза, отдаваясь на милость удушью и темноте. Что-то — кто-то — резко дёргает его за плечи, он чувствует давление на спину и на плечи, на лоб, будто его придавили и не дают рыпнуться. — Проснись. Ичиго резко глотает воздух, холодный, будто снег — будто только этого слова было достаточно, будто это был спусковой крючок. Он захлёбывается воздухом, сбито дышит, ощущая, что давление со лба немного смещается на темечко, упирающееся в подушку. Рука, понимает он. Его гладят, нежно пропуская волосы сквозь пальцы, но давление со лба не исчезает полностью, чужое дыхание опаляет щёки и губы — Ичиго неосознанно облизывает их, перемежая со сбитым дыханием и осознанием того, что это сон. Всего-лишь чёртов сон. Тьма под закрытыми веками обретает яркость разноцветных вспышек, когда он слишком сильно жмурится, стискивая пропитанную потом футболку на груди. Только сон. Всего лишь. Чужие руки ложатся на щёки, немного сжимают и поднимаются до затылка, лоб чужака упирается в его собственный сильнее, будто бы тот обессилел, пытаясь вырвать его из кошмара. От его прикосновений по телу проходит электрический ток, прикосновения такие мягкие, не несущие угрозы, но складывается впечатление, будто эти руки держат в своей хватке его уязвимое сердце. И могут в любой момент раздавить его в кашу. Ичиго попытался мотнуть головой, открывая глаза, не видя ничего, кроме тьмы и разноцветных кругов и мушек. Он упёрся дрожащей бессильной рукой в чужую грудь в попытке установить расстояние. — Тихо-тихо, всё в порядке, — голос чужака почти не слышимый, Ичиго едва разбирает слова, но послушно замирает, чувствуя, как пальцы перебирают его взмокшие волосы. — Всё в порядке, — повторяет голос с нежностью, с материнской лаской, с искренним пониманием ситуации. Ичиго узнал его. И ничего не сделал, чтобы скинуть с себя. Было… спокойно. Когда адреналин от дурного сна уходил из крови, когда холодный ночной воздух касался разгорячённой кожи, когда дрожь сковывала всё тело. Ичиго давно уже не был маленьким мальчиком, спасавшимся от кошмаров в родительской постели. Он даже не знал, жалел ли об этом в данный момент. Тошнота подкатила к горлу, Ичиго сглотнул тугой горчащий ком и закашлялся, делая провальную попытку перекатиться на бок. Прояснившийся взгляд упал на тонкий силуэт в темноте, поднявшийся над ним, но не сползший в сторону. Ичиго хотел бы вскочить на ноги (и тут же рухнуть на пол), но не нашёл в себе сил даже для того, чтобы подняться. Он откинулся на подушку, поморщившись от ощущения сырости, и прикрыл глаза. — Всё ещё ждёшь? — устало выдыхает он. Парень мягко улыбается в ответ, снова приглаживая мокрые рыжие волосы. Ичиго жмурится, но не находит в себе желания уйти от чужих прикосновений. Будто так и должно быть, что этот придурок утешает его после ночных кошмаров, словно родитель (или не совсем). В любом случае, что он забыл в его комнате и как вообще пробрался в дом? Краем глаза Ичиго замечает шевелящиеся на ветру шторы, и все вопросы отпадают сами собой. Вторженец не спешит с ответом, всё же сползая на край кровати. — Тебе не нужна жалость, — спустя почти минуту говорит он. Тихо и с затаённым чувством. Ичиго хмыкает, но ничего не отвечает. — Но мне тебя жаль, — в его голосе печаль, такая ощутимая, такая близкая, что кажется, будто и сам Ичиго её испытывает. Наверное, это так — но самобичевание и жалость к самому себе не являются его приоритетными чувствами. Ичиго не привык себя жалеть, нечего и начинать. — Правда жаль. — У тебя есть имя? — неожиданно даже для самого себя спрашивает Куросаки, краем глаза глядя на удивлённое бледное лицо замершего парня. Удивительно, но даже в почти полной темноте его было прекрасно видно — и неровную тёмную чёлку, и тонкие, вздёрнутые в удивлении брови, и яркие, будто тлеющие угли, глаза. Это в какой-то степени даже… завораживало. Будто продолжение кошмара, переросшего в обычный спокойный сон. Что же, пусть будет так. Хотя бы во сне Ичиго сможет признаться самому себе в бессилии, в пустоте, что пожирает его изнутри, а деться он от этого никуда не может, чтобы ни говорил и ни делал. Хотя бы во сне познает всех своих демонов в лицо. — Тсунаёши, — спустя минуту растерянно отвечает парень, а потом робко улыбается. Ичиго кивает, закрывая глаза, и глубоко вздыхает. Он бы и рад признаться. Но кажется, будто вместе с этим в нём что-то окончательно переломится. Он снова кивает, даже не пытаясь отстраниться от возобновившихся прикосновений к волосам. Наверное, он не жалел. Не умел сожалеть, разучился давным давно. Тем не менее, Ичиго был благодарен, что сейчас с ним был именно этот человек, а не отец или сёстры. Даже если бы это повлекло за собой последствия — ему было плевать. Потому на выдохе он искренне озвучивает то, что действительно хочет сказать. — Спасибо. Давно надо было, Ичиго слишком упрям, чтобы это понять, но слишком сломлен сейчас, чтобы упорствовать дальше. Приходит пора признать своих демонов и узнать их в лицо, а также рассмотреть отражение своего собственного в чужих.