«Качались фонари под музыку любви. Как замок на песке, качался мир на волоске. И я тонул в глазах, как в Невской глубине. И не было назад, пути тебе и мне…» Александр Малинин «Снежный вальс».
Темная ночь накрыла Петербург так стремительно, что никто и оглянуться не успел. Казалось только-только солнце медленно садилось за горизонт, окрашивая небо в золотисто-алые цвета, как уже появились звезды, и стали зажигать фонари. Копыта гнедой кобылки часто-часто цокали по каменным плитам, иногда слышался скрип снега. Погода сегодня была на радость спокойная и ясная. Можно было без помех наблюдать в окно кареты за жизнью города, вместо того, чтобы слушать нудную болтовню родителей и бабушки. К счастью, благодаря фонарям разглядеть удавалось многое. По тротуарам шло множество горожан: кто-то с работы, кто-то из бара или казино. Часто попадались шумные компании, супружеские пары и просто влюбленные парочки. Вокруг то и дело сновали такие же кареты, в которой сидела сама Алёна. Сегодня устраивался званый вечер в доме Абрикосовых. Родители взяли дочку с собой, чтобы постепенно приобщалась к жизни общества. Впрочем, они всегда так делали и всегда говорили одно и то же: «Аленушка, ты уже взрослая девица. Тебе следует привыкать ходить на подобные мероприятия. Ты должна блистать и делать честь своим присутствием. Взрослая жизнь уже не за горами. Скоро придет время выбирать тебе мужа…». Ох, уж это светлое общество! Все щебечут друг с другом, стараются быть милыми и идеальными… Но это всего лишь маски! Общение из вежливости. На званых обедах и вечерах собираются одни лишь сплетники; плетут интриги, устраивают заговоры. Как надоедает эта рутина! Алена надеялась хотя бы на присутствие своих подруг, а то ведь помереть со скуки можно! — Аленушка, вопрос может показаться тебе не очень тактичным. Разрешишь, моя дорогая? — ещё один пустой риторический вопрос. Как же она может отказать собственному отцу, которого так уважает? — Да, конечно, папенька, спрашивайте. — Имеется ли уже кто-то на примете? Вопрос был сформулирован не совсем корректно, но не трудно было догадаться, что имеется в виду. В последнее время тема замужества волновала членов семьи больше всего и затрагивалась всё чаще. Алёне было уже шестнадцать лет — идеальный возраст для создания семьи. Девушка в этот период юна, свежа, прямо лучится здоровьем и энергией. Да и к тому же родителям хотелось наследника своего состояния, а мама напрямую грозила дочери, что не позволит ей остаться старой девой. — Да имеет ли это значение? — устало спросила Алёна, не отрывая взгляда от окна. — Всем важны деньги, и династический брак это выгодно, кого интересует любовь? Мать, отец и бабушка со вздохом переглянулись: понимают. Всё понимают. Но почему тогда в их взглядах читается некоторое огорчение? Что она сделала не так? — Думаю, Абрикосовы достаточно богаты, чтобы породниться с нами, — сказал наконец отец и слегка усмехнулся, очевидно, предугадывая реакцию дочери. До Алёнки не сразу дошёл смысл слов. Она задумчиво наблюдала за прохожими, продолжая сетовать на тему своей тяжкой жизни, и вдруг встрепенулась с промелькнувшей мыслью «Погодите! Что?». — Абрикосовы?! Причём тут Абрикосовы? Теперь отец Алёнки хитро улыбался, довольный тем, что оказался прав. — Во-первых, сейчас мы едем к ним в гости, во-вторых, ты знакома с их сыном Александром, в-третьих, мне почему-то кажется, что этот вечер будет особенным, не то что сто тысяч предыдущих. — Дорогой, ты её смущаешь, — поспешила приостановить мужа мать Аленки, видя, как она краснеет. Но не разобрать — то ли от смущения, то ли от злости. — Я не сказал ничего такого — это вы, женщины, опять всё себе напридумывали. Цокот копыт замедлился, и карета со скрипом остановилась. — Приехали, Ваше сиятельство, — раздался голос кучера, и семейство Воскресенских при помощи лакея поспешило выбраться на свежий воздух.***
Двери в гостиную вновь распахнулись, и Саша увидел вошедшую Алёнку и её семью в сопровождении прислуги. Мать сразу рассыпалась в восторженных приветливых речах, усадив гостей за стол. Похоже, Алёне было слегка неуютно среди взрослых, и это понятно, но благо напротив неё сидела Варя, с удовольствием отпивая чай из позолоченной чашки. Саша сидел довольно далеко, чтобы услышать их разговор, но, похоже, там было весело, не то, что у него. Напротив сидел самый ненавистный ему тип — Михаил Воронцов, какое уж тут общение! — Глазеешь на Воскресенскую, Абрикосов? Какие у тебя шансы? Она холодна с тобой, как зима за окном, — фыркнул Михаил, улыбаясь крокодильей улыбкой. — К тому же, у тебя непривлекательная внешность, она в жизни на тебя не посмотрит, — и показательно провел рукой по черным волосам. В частности, он был прав. Саша никогда не считал себя внеземным красавчиком, в отличие от этого выскочки, которому дай-подай новую девушку, но и за урода себя тоже не принимал… Погодите, Воронцов намекал, что Саша влюблен в Алёнку? В эту гордую, взрывную, резко меняющую настроение девушку? Да не в этой жизни! Род Воскресенских богат, но найдется побогаче и уважаемее. — Замолчи, Воронцов. Мне нет дела до твоего мнения. Тем более, ты у меня в гостях, так будь добр, веди себя подобающим образом. Воронцов поджал губы, но больше не проронил и слова в его сторону. — Передайте мне, пожалуйста, тот бисквит с кремовыми розочками, — попросил Саша. Дама в синем платье — графиня Морозова протянула ему тарелку, чтобы он мог положить себе сколько нужно, потом поставила обратно. — Спасибо. Почему-то Морозовой-младшей по близости не наблюдалось. Когда же она успела улизнуть из-за стола? Десерт был на радость прекрасным — лёгким, воздушным, с приятным вкусом молока и шоколада. Повара старались от души на такие мероприятия — следовало хорошо показать себя сразу перед несколькими знатными семействами. Неожиданно за спиной возникла Марья — дочь офицера Черневского. В поднявшемся шуме от разговоров и звона приборов, парень не заметил, как она встала со своего места. — Надеюсь, не слишком отрываю тебя от трапезы. Будь любезен, удели мне минутку, — прошептала она. Саша, вежливо кивнув остальным, поднялся из-за стола. От его внимания не укрылся злорадно-хитрый смешок Михаила, мол, нашёл себе пассию, да ещё такую дотошную! Абрикосов в ответ презрительно скривил губы и последовал за подругой. Было довольно интересно узнать, что же такого она хотела сказать. Присев на кресло в дальнем углу гостиной, Мария, достав из дамской сумочки зеркальце, принялась подправлять макияж. Что оставалось Саше? Правильно, только раздраженно закатить глаза. Он предпочел просто подождать, понаблюдать за этим делом, потому что женщинам мешать в эти минуты, казалось делом некультурным. На лице Маши застыло какое-то нервное выражение, будто она волновалась. Но чего? Разговора с ним? Чушь! Они дружат больше двух лет. О какой робости может идти речь? Минуту спустя Саше показалось, что Черневская почему-то специально оттягивала время, и он поспешил её поторопить: — Маша, отложи, пожалуйста, это дамское занятие на потом. О чем ты хотела со мной поговорить? — Ну, — она со вздохом убрала помаду в сумочку, — я хотела попросить тебя о помощи, пока есть возможность. На этих вечерах всё равно скучно. Мы сидим далеко друг от друга, а пересаживаться или уйти в отдельную комнату не разрешается… Так вот, я сейчас занимаюсь исследованием архитектуры Петербурга и подумала, что у тебя могли бы найтись нужные мне книги. Саша усмехнулся. Маша никогда не сидела без дела и всё своё свободное время уделяла книгам и науке, даже на таких вот званых вечерах. Ей было всего лишь семнадцать, но благодаря знаниям она казалась маленьким академиком — умнее её среди людей своего возраста, Абрикосов уж точно не встречал. — Да, у нас довольно обширная библиотека. В неё вложено много средств. Думаю, ты найдешь там то, что тебе нужно, пойдем.***
Саша бродил между стеллажами, проводя пальцем по потертым корешкам книг. Маша куда-то запропастилась, оставив его искать материал в одном из отделов этой огромной библиотеки. Похоже, сюда уже лет десять никто не заходил. В воздухе клубилась пыль, и пахло затхлостью. Интересно, а столько всего времени эти книги вот просто так покоятся на полке? Завернув за угол, Саша увидел Алёнку, которая сидела за столом и читала какую-то книгу. — Я думал, что вы не особо любите чтение, — усмехнулся он, подходя ближе. — Не ваше дело, — Алёнка порывисто закрыла читаемое другой книгой. Но Саша всё же успел уловить некоторые строки. — Тайком читаете Евгения Онегина? Должен сказать, неплохой выбор. Как вам Пушкинская поэзия, сюжет, герои? — Вы можете вести себя потише? — сухо отозвалась Аленка, продолжив чтение, уже не таясь. Саша давно привык к такому отношению. С подругами она была веселой, оптимистичной девчонкой, а при нем превращалась в надменную, гордую даму. К тому же из всех своих ровесников, на «вы» он разговаривал только с ней и ещё иногда с Воронцовым. К слову, первой такое общение начинала именно она и по-другому, как ни дерзить, просто не получалось. — А нравится ли вам Онегин? Возможно, вы хотели бы мужчину в его духе? — Конечно же, нет. Мне не слишком угодил этот персонаж. — А как же «Я к вам пишу — чего же боле? Что я могу еще сказать? Теперь, я знаю, в вашей воле Меня презреньем наказать». — Меня восхищает это стихотворение. Но неужели вы думаете, что я расскажу его вам? Посвящу вам эти строки? — А я бы с удовольствием вам что-нибудь рассказал, — неожиданно, даже для себя, сказал Саша. — Хотите? Алена заинтересованно оторвалась от книжки и поглядела на нервно кусающего губы Абрикосова. — Возможно. Вам ведь не откажешь, — усмехнулась она. Саша сел на стул и сначала немного с волнением, а потом восторженно стал декламировать: Пусть снег идет. И тает лед. Метет метель. Звенит капель. Весна цветет в душе моей! Любви найдется место в ней! А вы, Алена — богиня огня, Не отвергайте, прошу вас, меня! Произнося последние строки, он осторожно приблизился, воспользовавшись её завороженным замешательством, и, чуть приподняв подбородок, поцеловал. Дыхание застряло в солнечном сплетении. Стало жарко, хотя в библиотеке обычно плохо отапливалось, и Саша понял, что весь красный и Аленка, наверное, тоже. — Никогда не думал, что признаюсь вам, — произнес он, оторвавшись. Аленка все так же сидела в немом шоке, не в силах пошевелиться. — Александр, вы… — Не надо слов. Пусть вы меня презираете, но теперь мне стало легче. Я был не в силах больше держать эту тайну. Благодарю, что освободили меня от этого бремени. Теперь, вам всё известно, — он встал со стула и зашагал вперёд, желая поскорее уйти от этого места. Места отвергнутой любви. Аленка наконец отмерла. Из груди вырвался шумный вздох. Она поглядела ему вслед, и внутри что-то оборвалось, оттаяло и расцвело. — Саша, подожди! — с мольбой в голосе крикнула Воскресенская и побежала за ним. К счастью, он не успел уйти далеко, достигнув только края стеллажа. Она взяла его за руку, и взор застелила слёзная пелена. Что-то оттаявшее внутри превратилось в воду, словно лёд весной, и катилось ручьями по щекам. Это была гордость, которая стремилась прочь из сердца, чтобы освободить место чему-то светлому и новому. — Прости меня, Саша. Прости меня за то ребячество, что я творила, — она с лёгкой улыбкой подняла на него глаза, блестевшие от слез. — Надеюсь, ты не против, что я перешла на «ты»… Мне ещё никогда не доводилось думать, что мои чувства взаимны. Саша стоял как истукан, не в силах произнести ни слова. Мысли путались. Во рту пересохло. В голове запоздало промелькнула последняя фраза, и только тогда он позволил счастливой улыбке расползтись по лицу. — Так значит… — Совершенно верно. Не стоило вам… кхм, извините, тебе так огорчаться. Ох, не стоило! Предлагаю вернуться в гостиную. Взрослые на нас гневаются наверняка уже. Саша кивнул и они под ручку направились к выходу из библиотеки. Конечно, каждый из них и думать забыл о каком-то там докладе по архитектуре. А неподалеку от сего места действия, посмеиваясь, сидели Маша, Снежка и Варя, довольные, что их план по воссоединению двух сердец удался на славу. Только этого, кажется, никто и не заметил.