***
Следующим утром, отведя Розу к Лаванде, Гермиона и Люциус отправились в исследовательский центр, где были встречены сотрудниками с немалой теплотой. Гермиона даже растрогалась, когда все они, собравшись в приёмном холле, начали скандировать им поздравления о выигранном суде, а зельевары вынесли из лаборатории целый котёл огненного грога, за распитием которого Люциус и ввёл собравшихся в курс текущих дел, устроив после этого большое совещание для руководителей основных подразделений Фонда и впервые представив Гермиону им в качестве главы. После чего удалился в свой кабинет, дабы отправить несколько важных писем и провести собеседование с человеком, которого собирался поставить на место Алонзо. Гермиона при этом осталась в лаборатории. Кандидата, которого Люциус собеседовал сейчас, она порекомендовала ему сама, избрав его из числа бывших некогда у неё в подчинении людей, а потому и присутствовать при этой их очной встрече у неё совершенно не было желания. Прочие зельевары тем временем ушли на обед, так что у Гермионы появился редкий шанс побыть наконец в лаборатории наедине с собой и мысленно попрощаться с очередным местом её провала на профессиональном поприще. Открыв, однако, полку с личными вещами, несколько подавленное настроение её сменилось вполне праведным возмущением: кто-то совершенно точно залезал за прошедшие дни в её шкаф, в спешке даже не захлопнув за собой как следует дверь. На самом видном месте, к тому же, между её лабораторным журналом и мантией стояла небольшая коническая колба с бледно-фиолетовой жидкостью, которую сама Гермиона здесь оставить точно никак не могла. Рядом лежал сложенный пополам пергаментный лист, на котором она обнаружила всего одну строку:«Это то, что нужно — оно сработает».
Почерк этот Гермиона узнала совершенно точно, он принадлежал Алонзо, и изумлённый взгляд её вновь упал на колбу: неужели это было то самое зелье, над которым они с ним вместе работали последние недели, так и не успев довести до ума? Луис, очевидно, сделал это без неё. Уже перед самым концом, или, быть может, даже после. В тот день, когда он позорно сбежал после своего мерзкого представления с Нарциссой, никакой колбы здесь, во всяком случае, ещё не было — Гермиона помнила это, а значит, он и правда приходил сюда, когда его уже искали, рискуя быть пойманным… Дверь хлопнула. — Что ж, этот малый и правда весьма неглуп!.. — Люциус сделал по комнате несколько шагов. — И как я не замечал его раньше? Гермиона обратила на него встревоженный взгляд, и он нахмурился. — Что-то случилось? — Это… то самое зелье, Люциус! — схватив колбу с полки, она показала ему её. — То, над которым мы с Алонзо работали — для Рона! Он доделал его и… оставил для меня! Он видимо приходил сюда уже после, понимаешь? — Что? — в глазах Люциуса мгновенно вспыхнул огонь. — Дай сюда! Едва не прыгнув на неё, он попытался вырвать колбу из её рук, но Гермиона увернулась. — Нет, Люциус! — она поражённо взглянула на его обретшее вдруг свирепость лицо. — Я сказал, отдай мне колбу! — рявкнул он, предпринимая новую попытку добраться до неё, отчего она даже обежала стол. — Нет! Люциус, это же всего лишь лекарство! Ты что? Раздутые ноздри его трепетали. Налившиеся кровью глаза метали молнии, но он только сжал кулаки, бросив взгляд на стол и оставленную на нём Гермионой записку. — Гермиона. Поставь, пожалуйста, колбу, — он глубоко вздохнул. — Люциус, я не понимаю, — она совсем опешила. — Это же… это может быть опасно, — голос его дрогнул. — Пожалуйста. Это… может быть очередная ловушка. Яд, взрывчатое зелье… что угодно! Мы должны пригласить Северуса. Если ты не сделаешь то, о чём я тебя прошу, я буду вынужден достать палочку… Гермиона вздрогнула. Взгляд её вновь обратился к колбе в её руках, но уже с ужасом. Волнение Люциуса наконец стало ей понятным. Перед глазами проплыли минувшие события: похожая односложная записка, так ловко выманившая её из лаборатории и едва не ставшая фатальной для них обоих. Неужели жизнь так ничему и не научила её?.. И как она только могла продолжать быть столь доверчивой?.. С небольшим стуком колба опустилась на стол. — Вот так! — Люциус мигом схватил Гермиону за руку, оттаскивая в другую часть лаборатории. — И не смей больше трогать никакие неизвестные тебе колбы с зельями, это понятно? — Люциус, я не маленькая! — Гермиона с досадой отдёрнула руку, ощущая как стыдно в действительности ей было сейчас. — Да? — взгляд его прожёг ей лицо. Воцарилось молчание. — Прости, ты прав, — Гермиона потупила взгляд. — Это в очередной раз было страшно безответственно с моей стороны… — Мне плевать, прав я или нет, — процедил он. Голос его, однако, смягчился. — Всё чего я хочу — это чтобы ты была в безопасности, понимаешь?.. Гермиона лишь закивала, утыкаясь лбом ему в плечо, и Люциус погладил её по голове. — Мистер Малфой! — на пороге лаборатории возник один из его помощников. — Простите, но… там уже прибыли греки. — Правда? — Люциус порывисто обернулся. — Что ж, прекрасно! Проводи их в мой кабинет и, — он обратил на Гермиону продолжительный взгляд, — скажи, что миссис Малфой скоро их примет.***
Когда уже вечером, они с Люциусом спокойно ужинали в столовой Малфой-мэнора, Гермиона была молчалива. Все рабочие дела они успешно завершили на сегодня, а Роза, после очередного насыщенного дня с Хьюго, сладко спала уже в своей кроватке… — Я слышал, вы с Лавандой разговаривали о Кьянее, — Люциус прервал воцарившуюся тишину, когда тарелки их опустели. — Да, — Гермиона принялась собирать их со стола. — Перед отъездом она оставила для Рона письмо, представляешь?.. Поблагодарила за то, что он оказался единственным человеком, способным услышать её зов о помощи. Пригласила даже всю его семью к себе на Крит будущим летом и пообещала написать своему учителю в тот самый монастырь, с просьбой помочь Рону с его недугом… Люциус лишь повёл бровью, плеснув себе ещё вина в бокал. — Лаванда, правда, смотрит на это скептически, как всегда, — добавила Гермиона. — Говорит, Кьянея забудет, мол, все свои обещания, как только жизнь её войдёт в привычное русло… Я же сказала ей, что госпожа Калогеропулос хороший человек и обязательно сдержит слово. — А что же сам Рональд думает на этот счёт? — хмыкнул Люциус, и Гермиона взглянула на него с удивлением — прежде он сам никогда не спрашивал о Роне, и уж тем более не интересовался тем, какое мнение тот имел по тому или иному поводу. — Ну, он… рад вроде бы, — ответила она. — Мысли его сейчас, правда, заняты совсем другим, слава Мерлину! Доктор Шафик предложил ему устроиться в Мунго на половину дня, дабы тот помогал ему ухаживать за пациентами. Сказал, что рвение, которое он проявил, когда там лечился Гарри — пошло ему на пользу. Так что Рон теперь наконец не будет чувствовать себя лишь обузой для семьи… — Ну, вот видишь, как всё прекрасно сложилось само собой! — Люциус опрокинул последние капли вина, отставляя от себя пустой бокал. — И даже зельями никакими поить не пришлось. Гермиона бросила на него колкий взгляд. — И всё-таки я считаю, что мне стоит исследовать то зелье. — Ну, мы же уже обсудили это с тобой, — он поднялся из-за стола. — Если Северус не обнаружит в нём никакой опасности, то… ты сможешь испытать его. Однако хочу заметить, что даже если это зелье и правда окажется тем самым твоим образцом, где гарантии, что оно действительно подействует? А даже если и так, то я не хотел бы, чтобы ты излишне обольщалась на счёт Алонзо в этом свете, — он взглянул на неё пристально. — Ты же, я надеюсь, понимаешь, что подобный «прощальный жест» с его стороны, является ничем иным, кроме как желанием попытаться реабилитировать себя в твоих глазах… Вне всяких сомнений, он пошёл на это, уже понимая, что ему не удастся избежать наказания. — Не думаешь же ты, что этот его «прощальный жест», мог произвести на меня хоть какое-то впечатление? — почти оскорблённо выдохнула Гермиона, щёки её вспыхнули. — Я лишь, хочу уберечь тебя от очередного бессмысленного разочарования, — Люциус, отвёл глаза и, сделав несколько шагов по комнате, останавливаясь у окна. — Стоит, однако, признать, что он всё-таки хорош, — презрительно выплюнул он себе под нос, и в комнате воцарилась тишина. Гермиона застыла. Она не сразу нашлась, что сказать. Тот факт, что Люциуса по-прежнему задевала вероятность возвращения Алонзо её расположения, поражал Гермиону до глубины души: неужели он всё ещё был так уязвим? Так болезненно чувствителен, когда в голове его появлялась хотя бы крошечная мысль, что внимание и поощрение её могли достаться не ему одному, но какому-то другому мужчине. Он абсолютно точно не желал делить её больше ни с кем. — Люциус, — Гермиона подошла к нему, осторожно кладя руку на плечо. — Ну, ты же знаешь, я надеюсь, что истинным героем для меня сегодня был только ты? — Я? — плечо его слабо дрогнуло, и он бросил на неё полный нарочитого безразличия взгляд. — Правда? Ну что ты, нет, не знаю. — Ах, Люциус! — губы её расплылись в едва сдерживаемой улыбке. — Ну, я же весь этот день только и делала, что восхищалась тобой! — Да неужели? — он недоверчиво прищурил глаза, и она рассмеялась, думая только о том, что ей в сущности было даже приятно потешить сейчас его самолюбие. — Ну, конечно! — она обхватила ладонями его лицо, и он с большим интересом принялся рассматривать её. — Весь этот день я только и восхищалась твоим красноречием, твоим умом, умением вести за собой людей и способностью влиять на них. Я, конечно, и так всегда знала, что ты прекрасный оратор и лидер, но сегодня ты просто заворожил меня! — Ах, так вот почему ты была такой рассеянной на собрании! — руки его заскользили по её бёдрам. — Да, я просто залюбовалась тобой, — она прикрыла глаза. — Если бы ты только знал, как я горжусь тобой, Люциус. Как трепещу от восторга при мысли, что ты мой муж. Пальцы его коснулись её лица, бровей, носа, скул, после чего он приник к её губам, оставляя на них долгий удовлетворённый поцелуй, и они постояли так, слившись в нём несколько мгновений. Когда Гермиона вновь открыла глаза, Люциус всё ещё неотрывно на неё смотрел. Взгляд его, однако, был подёрнут теперь пеленой умиротворения, которое так поразило её там, ещё в Хогвартсе, когда они впервые остались наедине… Лицо было расслаблено. Волевая складка меж бровей разгладилась, и Гермиона подняла руку, проводя пальцами по пьянящему контуру его влажных ещё от поцелуя губ — как же она их любила. — Гермиона, я хотел попросить тебя, сходить со мной в одно место. Если ты не будешь против, — сказал он. — Куда угодно, Люциус. — Ну, на самом деле здесь недалеко, — губы его дрогнули в усмешке. — У леса… — У леса? — она вновь взглянула ему в глаза, после чего поражённо выдохнула: — Неужели ты хочешь, чтобы мы сходили к ней? — Да, я… думаю, мне пора сделать это. — Конечно, — она с жаром кивнула. От волнения у неё даже перехватило дыхание, — когда угодно, я обязательно схожу с тобой! Ты хочешь… хочешь сделать это прямо сейчас? — Ну, — он будто бы даже смутился. Выпустив Гермиону из объятий, Люциус вновь обратил взгляд к окну и пригладил волосы у себя на затылке. — Сейчас уже вечер и… там дождь, кажется. — Но это, — Гермиона мотнула головой. — Это же ведь совсем не важно, Люциус! Пойдём! Она с жаром схватила его за руку, и ему не осталось ничего иного, кроме как последовать за ней. Покинув вскоре поместье, они оказались во мраке прохладного осеннего вечера. На голову сыпал мелкий дождь, и Люциус хотел было наколдовать вокруг них купол, но Гермиона не позволила. — Знаешь, мне это напоминает Хогвартс, — сказала она, когда они стали спускаться вниз с холма, крепко взявшись за руки; мокрая трава скользила под их ногами. — Мы точно также с Гарри и Роном бродили, бывало по школьному двору вечерами. Иногда ходили к Хагриду, но чаще сбегали по каким-нибудь своим секретным делам в запретный лес под мантией невидимкой. — Нарушители! — фыркнул Люциус. — Драко рассказывал мне о ваших ночных вылазках. — Будто он и сам этого не делал! — Все делали! — кивнул он. — Уж сколько раз я и сам сбегал… И без всякой этой вашей мантии невидимки, хочу заметить! — И часто тебя ловили? — она засмеялась. — Бывало. Дамблдор, правда, всякий раз сообщал об этом отцу, так что у меня была прекрасная мотивация не попадаться. — И ты довёл этот навык до совершенства, как видно! — Да уж, — хмыкнул он. — Спасибо ему за это, конечно. Вскоре они спустились к реке, дождь тем временем стих, так что они неторопливо перешли через мост, вошли в лес, пока не достигли огороженного высоким кованым забором кладбища. Ворота скрипнули с протяжным стоном. За всё время, что Гермиона жила в поместье, она бывала здесь всего пару раз, так, однако, и не отважившись зайти ни в один склеп. А их здесь было много. Поколения и поколения представителей семейства Малфой, хоронились здесь сотнями лет. Призраки некоторых из них виднелись среди деревьев, они, однако, не тревожили путь живых, скрываясь из виду за каменными статуями, печально высившимися над могилами во мраке ночи. Тьма к тому моменту сгустилась уже очень сильно, а потому Люциусу и Гермионе пришлось достать палочки, зажигая на их концах неяркий свет, в бледном мерцании которого, они и шли по главной тропе вглубь, к самому большому и богато украшенному склепу — последнему чертогу, который Абраксас Малфой создал для своей Реджины. Статуи двух склонивших в печали головы ангелов охраняли его вход. Руки их лежали на высоких, увитых плющом дубовых дверях, не позволяя кому бы то ни было зайти сюда, казалось, так просто, а потому, остановившись перед ними, Гермиона вопросительно взглянула на Люциуса — он должен был знать пароль. Лицо его, однако, было сейчас сродни тем, что имели окружавшие их каменные изваяния, глаза недвижно взирали перед собой. — Люциус, — Гермиона взяла его за руку, и он вздрогнул, будто бы пробуждаясь ото сна. — Я не был здесь почти пятьдесят лет, — он обратил на неё охваченный смятением взгляд. — Я с тобой, — она крепче сжала его ладонь, и он лишь кивнул, выставляя палочку вперёд. — Mea vita et anima es [Ты моя жизнь и душа], — слова слетели с его губ, и с приглушённым скрежетом каменные руки ангелов подобно щупальцам осьминогов заскользили по дверям, утаскивая с собой плети плюща, отворачивая печальные лица в стороны и закрывая ладонями глаза, после чего двери с глухим щелчком приоткрылись. Вобрав в лёгкие промозглый кладбищенский воздух, Гермиона поёжилась, и они с Люциусом медленно двинулись внутрь склепа. Там было холодно, затхло и ужасно тоскливо. Под ногами, на каменном полу зашелестела загнанная сюда порывом ветра листва, зарокотали сотни крошечных насекомьих ног — пауки, облюбовавшие склеп бросились врассыпную прячась от бледных лучей вторгшегося в их извечно тёмную обитель света. Огоньки на концах палочек Люциуса и Гермионы осветили высокие плотно затянутые паутиной своды. Посреди этого заброшенного печального пространства на массивных каменных ногах, возвышался большой мраморный саркофаг, форма которого повторяла очертания женского тела. В богато украшенных искусной резьбой одеждах, с покойно лежащими на груди руками и умиротворённо закрытыми глазами, Реджина будто бы спала. Люциус не сразу решился подойти. Несколько мгновений он стоял, глядя на саркофаг, после чего медленно приблизился, вглядываясь в недвижное каменное лицо. Поднял руку, провёл по нему осторожно, обводя черты. — Вот я к тебе и пришёл. — Гермиона расслышала его приглушённый голос. — Прости, что так долго… А потом он склонился над ней, запечатлевая на лбу поцелуй. Гермиона невольно отвернулась, ощутив себя отчего-то ужасно лишней здесь. Люциусу стоило бы вероятно побыть с Реджиной наедине… возможно он хотел ей что-то сказать, что Гермионе слышать не следовало или же поделиться чем-то, что никогда не принадлежало ей. Она, однако, не посмела покинуть склеп, принимаясь лишь рассматривать стены и пол, на котором виднелись грязные следы нескольких пар мужских ботинок — сюда должно быть приходили мракоборцы в тот день… Гермиона помнила, как Люциус не хотел пускать их сюда, в то время как днём ранее, по жестокой иронии, здесь уже побывали Плегга и Ральф. Бэгзль вероятно открыл им дверь изнутри — Гермиона обратила внимание на люк в углу комнаты… Печальные ангелы у входа были лишь бутафорией только и способной, что оплакивать спящую здесь вечным сном хозяйку. Как жаль, что Абраксас не догадался наложить на них чары посильнее, дабы превратить из бесполезных заливающихся слезами истуканов в защитников, способных не позволить чужакам проникнуть в ведущий сюда из самого поместья тоннель, построенный им очевидно для одной только цели — являться сюда бессонными ночами, страдая и возможно стеная о своей столь безвременно покинувшей его любви, в то время как этой самой его любви был полностью лишён вверенный ему ею сын. От этих размышлений в груди Гермионы вновь вспыхнул гнев на Абраксаса — каким же всё-таки слабым он был! Люциус всё ещё стоял, склонившись над саркофагом. Одна рука его лежала у Реджины на лбу, вторая поглаживала сложенные на груди пальцы. Он шептал ей что-то, и, взглянув на него теперь, Гермиона поняла, что не испытывала больше возникшей у неё в первый момент неловкости. Уж если кто и был достоин сейчас находиться здесь рядом с ним, присутствуя при этом его соприкосновении с, вероятно, единственным светлым бликом существовавшем когда-либо в его страшном, болезненном прошлом, так это она, и никого иного он просто не смог бы впустить сюда в такой момент. А значит, всё это принадлежало лишь ей. Гермиона уверенно обошла саркофаг, накрывая его руку своей ладонью. — Спасибо, что пришла сюда вместе со мной, — он сжал её пальцы. — Куда ты, туда и я, Люциус, — сказала она, и они постояли так ещё несколько мгновений, пока он, спохватившись вдруг, не принялся шарить по карманам сюртука, вытащив оттуда небольшой свёрток. — Я принёс ей кое-что, — он бережно принялся разворачивать шёлк белоснежного платка, открыв вскоре взору Гермионы маленький сухой бутончик красной розы — тот самый, который она обнаружила некоторое время назад в погребённой под половицами библиотеки шкатулке. Он осторожно взял его кончиками пальцев, дабы хрупкие иссохшие лепестки его не рассыпались в пыль. — Это должно было остаться с ней… Гермиона лишь кивнула, и Люциус положил бутон Реджине на грудь, там, где должно было биться когда-то её живое сердце, как вдруг, в следующий миг произошла удивительная магия: породившийся сам собой, откуда ни возьмись, золотистый свет окутал бутон и безжизненные лепестки его, тонкие как папиросная бумага наполнились соком, распустились, заблагоухали вновь, как и когда-то, должно быть, пятьдесят лет назад, будто времени этого и не было вовсе. Поражённо Гермиона взглянула на Люциуса, обнаружив, что удивление застыло и на его лице. — О, Мерлин, — дрогнувшие пальцы его коснулись губ, и судорожно вобрав в лёгкие воздух, он отвернулся. Гермиона бросилась к нему, заключая в объятья.Эпилог
Платформа номер девять и три четверти, что спрятана в стене вокзала Кингс-кросс, как и всякий раз первого сентября, была переполнена в тот день. Большой красный поезд уже стоял на путях, изрыгая клубы серого дыма из своей блестящей чёрной трубы, и сотни волшебников и волшебниц, одетых в мантии самых невероятных цветов провожали своих детей в Хогвартс — безусловно, самую удивительную из всех магических школ. Среди этой суеты и толкотни, ровно в пятнадцать минут одиннадцатого, пересёкши твёрдый барьер меж платформами десять и одиннадцать, показались трое: высокий мужчина в летах, с длинными аккуратно убранными в хвост светлыми волосами, облачённый в тёмно-зелёную мантию, женщина, ещё молодая, в изысканной бархатной шляпке с пером и богато украшенном вышивкой атласном платье, а также маленькая девочка лет одиннадцати, шедшая несколько впереди них, с ослепительно белыми вьющимися волосами, чудно обрамлявшими её милое, хотя и несколько надменное личико. Во всём их облике, в величественном спокойствии лиц и неторопливых движениях тел, по мере того, как они начали продвигаться среди этой многоцветной массы в сторону первых вагонов, чувствовалось какое-то особое, выделявшее их невольно среди прочих превосходство. Они шли уверенно, никому не позволяя пересечь им путь, и совсем не обращая никакого внимания на неуклюже лавировавшего за ними вслед среди потока людей носильщика, чья телега была нагружена большим лакированным чемоданом. Поверх чемодана в блестевшей позолотой клетке с не менее важным видом, чем у её владельцев, висела на жёрдочке головой вниз большая угольно-чёрная летучая мышь. — Я несколько беспокоюсь за то, как к питомцу Розы отнесутся её соседки по комнате, — склонив голову в сторону мужа, вполголоса сказала женщина. Она держала его под локоть и прижалась ближе, когда чужая телега с пятью потрёпанными чемоданами едва не проехала по её ноге. — Тебе не стоит переживать, — не сбавляя шага, мужчина выставил вперёд на подобии шпаги трость, с силой отталкивая телегу в сторону. Серебряная рукоять в виде распахнувшей пасть змеи блеснула в его пальцах. — Самое главное, чтобы она выпускала Бэгза вовремя поохотиться, дабы тот всегда был сыт. — И как только она вспомнила это дурацкое имя? — Перо на шляпке возмущённо затрепетало. — И всё-таки я считаю, что тебе надо было посоветоваться сперва со мной, прежде чем покупать ей его. Я бы хоть спросила разрешения у Минервы! — Уверен, она не будет против, — он беззаботно отмахнулся. — А кроме прочего, Роза была так очарована им. Ну ты же знаешь, Гермиона, я просто не смог ей отказать! — Как и всегда, Люциус! — она похлопала его затянутой в элегантную перчатку рукой по груди. — Право, ты так балуешь её. Иногда мне страшно подумать о том, как она будет учиться в Хогвартсе. Там-то у неё уже не окажется этой неусыпной опеки! — С каких это пор, позволь полюбопытствовать, ты так сильно стала не доверять её крёстному отцу? — хмыкнул он. — Честно говоря, в этом свете, я переживаю за Северуса не меньше… Боюсь представить, что он только напишет нам, когда увидит Бэгза! — Ну-ну, дорогая, у Северуса уже есть опыт в воспитании Малфоев, — Люциус с нежностью сжал её ладонь. — Полагаю, его едва ли можно удивить какой-то там летучей мышью! Главное вот только, чтобы она попала на Слизерин… — Ну а я, с твоего позволения, буду рассчитывать всё же, что она попадёт на Гриффиндор, — бровь Гермионы надменно выгнулась. — В конце концов, там у неё хотя бы уже есть друзья, которые всегда смогут защитить её при случае… — Кто бы ещё защитил её от них, — процедил себе под нос тот. — Мам, пап, смотрите, там тётя Лав-Лав, и дядя Рон, и дядя Гарри, и… Хьюго! — Роза обернулась, обратив на родителей счастливый взгляд. Палец её настойчиво указывал сейчас в сторону третьего вагона, на фоне которого ярко-жёлтым пятном выделялась буддийская монашеская мантия — вот уже полгода как из своей трёхлетней поездки в Китай вернулся Рон, носивший отныне почётное звание единственного в Британии целителя, овладевшего секретными техниками древней китайской колдомедицины. Рядом с ним, стояла Лаванда, оживлённо болтавшая о чём-то с Гарри и Флёр. Тогда как многочисленные дети их, толпились у входа в вагон, весело переговариваясь и затаскивая внутрь увесистые чемоданы. Среди них был и перешедший в этом году уже на шестой курс Хьюго — приземистый, крепкий парень, с нагло вздёрнутым носом, похожий на Рона разве что огненно-рыжей копной волос. — Помянешь тролля, — себе под нос выплюнул Люциус. — Роза, не показывай пальцем, это некрасиво, — Гермиона мягко взяла дочь за руку. — А ты не называй Хьюго троллем, Люциус! Она взглянула на него с укором. Роза меж тем нетерпеливо запрыгала на месте: Альбус и Джеймс заметили их и, расплывшись в широких улыбках, замахали руками. На груди семикурсника Джеймса блеснул золотой значок старосты Гриффиндора. — Мам, ну можно я пойду к ним? — захныкала Роза, и Гермионе не осталось ничего иного, как выпустить её ладонь. Девочка сейчас же вприпрыжку умчалась вперёд, тогда как Гермиона повернулась к мужу. — Ну, пожалуйста, Люциус, — отчаянно зашептала она, — сегодня такой день! Побудь хотя бы один единственный раз приветливым с ними! — Ладно, — лицо его скривилось, будто он съел только что особенно кислый лимон. — Но если этот мерзкий мальчишка снова обидит её… — Прекрати! — она сжала его локоть. — Они же дети! Он вовсе и не обижает её, это… просто игры! — Ничего себе игры, — Люциус фыркнул. — Она вечно прибегает ко мне после этих их «игр» в слезах! Да и потом… все они уже слишком взрослые для неё! — Ах, да неужели?! — она стукнула его ладошкой по плечу. — Мы просто избаловали её, вот и всё! Дело совсем не в возрасте! Роза просто привыкла получать всё, что ей только ни заблагорассудится… — Люциус, Гермиона! Ну, чего же вы там стоите? — их окликнула Джинни. Она тоже замахала им, а вместе с ней энергично стала махать и стоявшая рядом совсем маленькая рыжеволосая девочка, лет пяти. — Мы с Лили уже заждались вас! — Ну, улыбайся, прошу тебя! — взмолилась Гермиона, и Люциус натянул на лицо самую свою кровожадную улыбку. Через несколько мгновений, они приблизились к этой радостно гомонящей толпе. Альбус, Джеймс и Хьюго уже показывали Розе какие-то новые изобретения из магазинчика дяди Джорджа. — Гермиона, — Гарри быстро поцеловал её в щёку. — Люциус! — Господин министр! — тот протянул ему руку. — Очень рад. — Ах, ну, я же просил тебя не называть меня так! — Гарри понизил голос. — В конце концов, я официально вступлю в эту должность ещё только через три месяца. — Всё, однако, уже решено, — Люциус склонил голову. — Так что советую вам привыкать к этому весьма неблагодарному званию, мистер Поттер… На будущей неделе, меж тем, когда у тебя будет время, я бы хотел с тобой переговорить о делах Фонда в Южной Америке. Драко написал, что Луис уже наладил отношения с местными общинами эльфов в Аргентине и Перу, тамошние фармамагические компании, кроме того, готовы сотрудничать с нами — их давно интересуют наши зелья для восстановления памяти, а выход на латиноамериканский рынок откроет перед нами невиданные доселе возможности. Так что пока ты ещё глава Отдела международного магического сотрудничества, было бы неплохо… — Ну, Люциус, ну, может, хватит уже о работе? — Гермиона повисла у него на руке. — Папа, папа! — Роза возникла вдруг перед ними, белоснежная кожа её лица пошла красными пятнами, а в больших небесно-голубых глазах, навернулись слёзы. — Что случилось? — взгляд Люциуса мгновенно вспыхнул. — Он снова сделал это! — губы её задрожали. — Снова н-назвал меня… м-мелкой! Две крупные капли сорвались с длинных светлых ресниц, и, обхватив Люциуса обеими ручками, она горько разрыдалась. — Ну, начинается! — Гермиона всплеснула руками. — Хватит плакать, Роза, сколько можно?! От этого её несколько раздражённого замечения девочка только сильнее закатилась, и, бросив на Гермиону осуждающий взгляд, Люциус стал утешающе гладить дочь по спине. — Ну-ну, детка, — шептал он. — Ну почему он всегда такой, папа?! — всхлипывала она. — Я его сейчас убью! — Люциус окинул свирепым взглядом платформу, храбрых гриффиндорцев, однако, к тому моменту и след уже простыл. — Где этот паршивый мальчишка?! — Я бы попросила тебя, Люциус, не называть моего сына «паршивым»! — вскричала стоявшая поблизости Лаванда. Люциус набрал было уже в лёгкие воздуха, дабы высказать ей, очевидно, всё, что возникло в этот момент в его душе, однако, Гермиона сжала его руку так крепко, что он, лишь отвёл взгляд, вновь обращая его к утирающей ладошками свои мокрые глазки Розе. Поезд издал громкий гудок. — Ах, уже пора на посадку! — Гермиона встрепенулась. — Роза! Ну, всё! Бросившись на корточки, она крепко прижала дочь к груди. — Ну, пожалуйста, не плачь! — отчаянно зашептала она ей на ухо, ощущая, как у неё и самой начинает дрожать подбородок. — Хьюго просто шутит! Он… просто не умеет выражать свою симпатию, понимаешь?.. Когда я училась в Хогвартсе, дядя Рон и дядя Гарри тоже говорили мне всякие глупости… — Роза, давай к нам! — раздался весёлый голос Альбуса. Он вылез из окна вагона почти наполовину, и Джинни бросилась приглаживать его торчащие во все стороны волосы. — Хьюго дурак, и мы уже надрали ему уши! — Да, Роззи, не переживай! — из форточки соседнего купе показалось лицо очень красивого златокудрого юноши, облачённого в идеально отглаженную мантию Рейвенкло. — Дай только добраться до Хогвартса, и я мигом превращу этого болвана в фикус! — Луи Билиус Уизли! — разъярённый крик Флёр потряс толпу, и все обратили в её сторону изумлённые взгляды, что совершенно, кажется, не смутило её. — Клянусь Мерлином, если в этом году я хоть раз ещё получу от профессора Флитвика письмо с жалобами на твоё поведение!.. — Люблю тебя, маман! — Луи послал ей воздушный поцелуй и, заговорщицки подмигнув уставившейся на него с неподдельным изумлением Розе, скрылся из виду. Плакать девочка при этом перестала, хотя лицо её, и без того красное от слёз, вспыхнуло теперь с ещё большей силой, вот только уже не от обиды, а от смущения. Беззлобно хмыкнув, Гермиона обратила на Люциуса многозначительный взгляд. Машинист подал второй, чуть более настойчивый сигнал, и оба они вновь бросились обнимать дочь, стискивая её в своих руках что было мочи и шепча беспрестанно всякие глупые наставления. Ещё никогда они не расставались с Розой так надолго, и Гермионе подумалось даже, что она совсем не была сейчас к этому готова, а потому из глаз её тоже потекли слёзы. Утешало её только то, что перед Розой вскоре должен был распахнуть свои большие дубовые двери самый удивительный, самый невероятный мир. Мир по ту сторону их тихого, наполненного все эти годы счастьем семейного очага поместья. — Обязательно напиши, после пира нам письмо, хорошо? — говорил Люциус. Он беспрерывно целовал Розу в щёки и лоб. — И помни, что… куда бы шляпа не распределила тебя, ты всегда, в любое время дня и ночи, можешь обращаться к Северусу, понятно? — Ну, мам, пап! — Роза попыталась выбраться из их удушающих объятий. — Поезд же уедет!.. — Мы любим тебя Роза! — Гермиона всхлипнула, с трудом выпуская её хрупкое тельце из рук. — Будь хорошей девочкой, да? — И не забывай выпускать Бэгза поохотиться ночью! — торопливо добавил Люциус, когда она, встав уже на подножку, повернулась и радостно помахала им рукой. — Я люблю тебя… — прошептал он одними губами. — Я тоже вас люблю! — крикнула она. Двери захлопнулись и поезд, издав последний, прощальный гудок, неспешно тронулся. Уткнувшись Люциусу в грудь, Гермиона разрыдалась.***
В этот вечер Люциус влил в себя так много огневиски, сколько не пил, должно быть, уже лет десять. Они с Гермионой находились в своём ещё более помпезном, чем когда бы то ни было большом зале. Он сидел в кресле у камина. Гермиона на диване, взявшись за голову и отрешённо глядя в пол. Мгновения тянулись за мгновениями, и оба они совсем, кажется, не понимали, что им нужно было отныне делать здесь… без неё! Но вот посреди зала с почти оглушившим их обоих хлопком возник щуплый домовой эльф со смешно сквашенным на бок носом. — Пришло письмо из Хогвартса, мистер и миссис Малфой! — воодушевлённо прогнусавил он. — От мисс Розы! Вскочив со своих мест, будто подорванные, Люциус и Гермиона бросились к серебряному подносу, который эльф держал в руках. Гермиона первой успела схватить с него конверт, и Люциусу ничего не осталось, кроме как сесть обратно на своё место. — Спасибо, Вимзи, — кивнула она, и, улыбнувшись ей, эльф испарился. Подрагивающими слегка пальцами, Гермиона вскрыла конверт. — Ну, что же там? Читай скорее! — поторопил её Люциус, когда она, развернув пергамент, углубилась в написанный Розой текст. Нервный смешок вырвался при этом из её груди. — Наша девочка пишет, что Бэгз всех покорил, — озвучила она, прижав пальцы к губам. — Говорит, госпожа директор была просто в восторге!.. — Смею думать, Роза ещё не отличает восторг от состояния близкого к обмороку, — хмыкнул Люциус. — Пишет, поездка прошла хорошо. Она со всеми там перезнакомилась в поезде. А на платформе их встретил Хагрид и переправил на лодках через озеро… Слава Мерлину, не было дождя! — Гермиона судорожно вздохнула. — Я так боялась! — Ну-ну! Читай дальше! — Так, так… Хогвартс, значит, произвёл на неё очень большое впечатление. Пир был чудесный. Шляпа спела песню, а потом… Гермиона замолчала на миг, губы её вытянулись в полоску. — Ну-у, — ноздри Люциуса раздулись, пальцы напряжённо сдавили подлокотники. — Шляпа распределила её на Слизерин, — произнесла Гермиона надтреснувшим голосом, и из груди Люциуса сейчас же вырвался вздох облегчения. — Моя девочка, — прошептал себе под нос он, расплываясь в улыбке, в то время как Гермиона проглотила подступивший у неё к горлу ком. — Что ещё пишет? — Чтобы я не расстраивалась, — кивнула она. — И что на её вопрос, а не подходит ли она для Гриффиндора, шляпа сказала, что «совершенно, абсолютно точно нет» и что она не может определить её никуда кроме Слизерина даже «под страхом уничтожения в адском пламени, потому как Малфои не могут учиться нигде кроме Слизерина». — Да! — Люциус победоносно сжал кулак, в то время как Гермиона обратила к потолку свои наполнившиеся слезами глаза. — Что ж… поздравляю, — бросила она, и на несколько мгновений в комнате воцарилось молчание. Положив письмо на стол, Гермиона отошла к окну, вглядываясь в вечерний мрак и замечая в отдалении, у самой реки белёсый силуэт. Это была леди Фелиция. Вот уже несколько недель, как она недвижно стояла там, не реагируя ни на своё имя, ни на какие-либо другие манипуляции, только бледнея и становясь всё более прозрачной день ото дня… Гермиона вздохнула. Не то чтобы она действительно так сильно переживала из-за того, что Роза попала не на Гриффиндор. В конце концов, она готовила себя к этому долгие годы, однако, ей всё же хотелось, чтобы дочь хоть в чём-то была похожа на неё, помимо своих столь досаждающих ей порой непослушных кудрей. В следующий момент руки Люциуса сжали её плечи. — Ну, не горюй так, моя сладкая, — губы его прижались к её виску. От него изрядно пахло сейчас огневиски. — Нет, я, — она устало мотнула головой. — Я рада, что… она будет учиться именно там, где ей и место. В конце концов, там учился ты… и Северус, и… так ему будет куда проще приглядывать за ней. Да и я рада, что ты счастлив. Она обернулась, заключая его в объятья. — Я очень счастлив сейчас, моя любимая, — он крепко прижал её к себе. — И спасибо тебе. — Ну, я-то тут причём, Люциус? — она слабо улыбнулась. — Я ничего не сделала, разве что, так и не сумела воспитать в Розе гриффиндорку! — Спасибо, что подарила её мне, — прошептал он. — Спасибо, что привела нас обоих к этому дню. Всё это лишь твоя заслуга, а потому я кое-что подготовил для нас с тобой, дабы ты не слишком расстраивалась. Гермиона с удивлением взглянула на него и, пошарив по карманам, Люциус извлёк вскоре два простых железнодорожных билета. — Вот, завтра мы с тобой отправимся в Париж на маггловском поезде, — объявил он, — прямо как тогда. — Люциус! — она даже взвизгнула, выхватив билеты из его рук. — Не могу поверить! Неужели ты вновь решился на это? — Да я и сам удивлён! — фыркнул он. — Та наша поездка была просто кошмарной!.. Столько времени вроде прошло, а воспоминания ещё живы!.. Гермиона рассмеялась. Рассматривая билеты, она вспомнила, как десять лет назад, спустя неделю после того ужасного суда, в день её рождения, Люциус точно также преподнёс ей два билета, выполнив тем самым своё обещание и они провели в Париже несколько прекрасных дней. Недлинное путешествие на поезде, в экономическом классе, бок о бок с шумной компанией магглов, далось тогда, однако, Люциусу весьма нелегко, а потому этот эксперимент они больше никогда не повторяли. До сих пор. Гермиона обратила на него свои полные обожания глаза, и Люциус поцеловал её в лоб.***
А меньше чем через сутки, они были уже на пути в Париж. На этот раз Люциус, решив, видно, не рисковать, взял билеты классом повыше, так что целых два часа пути, оба они могли наслаждаться относительным комфортом своих посадочных мест и тишиной вполне респектабельных соседей. Сразу, как только поезд отошёл от вокзала в Лондоне, Люциус, правда, провалился в сон, и Гермиона тоже задремала у него на плече, открыв глаза, когда за окном уже мелькали симпатичные деревеньки северной Франции с окутанными утренним туманом зелёными полями, и остроконечными шпилями серого камня церквей… Жизнь в тот год, после суда, пусть несколько и сумбурно, пошла всё же своим чередом. Гермиона недолго тогда продержалась в роли «приличной» жены. Вернувшись из Парижа, и, несмотря на большое количество свалившихся на её плечи домашних дел, она почти сразу приступила к исследованию оставленного ей Алонзо зелья. Северус к тому моменту подтвердил его безопасность, и Гермиона стала пытаться выяснить рецепт, чему и посвятила долгие месяцы, разрываясь между безуспешными исследованиями и бесконечными собеседованиями очередных горничных, садовников и поваров, пока поток желавших поработать в Малфой-мэноре людей, спустя пару десятков скандальных увольнений не иссяк вовсе и ей не пришлось вновь взвалить все заботы о поместье на себя одну. Решение проблемы пришло тогда само собой и весьма внезапно. Как-то утром прямо на пороге Малфой-мэнора Гермиона обнаружила двух совсем крошечных домовиков, причудливые морды которых отдалённо показались ей знакомыми. Когда же они представились ей, всё в голове её встало на свои места — это были те самые эльфы, чью мать Гермиона вытащила вместе с ними из подвала на окраине Бирмингема пару лет назад. Сама домовиха к тому моменту, правда, уже преставилась, тогда как дети её, будучи благодарными за своё спасение, отыскали Гермиону и изъявили желание служить ей вполне безвозмездно. В первый момент Гермиона, хотя и растроганная, конечно, их искренностью, всё же им отказала. Подписывать пожизненный магический контракт с эльфами она бы не стала никогда, однако, Вимзи и Бимзи оба были так настойчивы, а усталость от домашних дел у Гермионы так велика, что спустя несколько дней она поневоле сломалась, приняв их в Малфой-мэнор, но исключительно на условиях оплаты труда. Люциус к тому времени тоже уже не был против, чтобы за поместьем и жизнью его обитателей вновь следили эльфы. В Министерстве Магии тем временем случился большой скандал. Гестия Джонс, ошеломлённая решением Кингсли отстранить Гарри от должности руководителя Группы по поимке особо опасных преступников, пойдя против слова Министра, незамедлительно восстановила его в этом статусе сразу же, как только у того полностью зажила рука, что положило начало серьёзному расколу среди служащих и вынудило мистера Бруствера пойти ради усмирения ситуации на попятную. Помирившись с Гарри, он даже сделал его вскоре главой Отдела международного магического сотрудничества, вместо мистера Бёрка, грязные подробности личной жизни которого, внезапно всплывшие из неизвестных источников, полностью дискредитировали его тогда в глазах общественности. Примерно в то же время у Рона случился сильный рецидив. Находясь на работе в больнице Святого Мунго, он бросился вдруг на одного из пациентов, принимаясь кричать, что поймал Пожирателя Смерти и едва не наложил на него заклятье «Обливиэйт», если бы не поспевший на подмогу доктор Шафик. Лаванда тогда была изнурена до невозможности, а потому не могла и дальше продолжать свою легилементотерапию, которая судя по всему, совсем перестала ему помогать. И Гермиона наконец решилась. Именно в тот момент она и отважилась дать доктору Шафику сохранившееся ещё у неё в лаборатории зелье Алонзо, дабы тот напоил им Рона, под её личную ответственность. Все ждали худшего. Молли и другие полагали, что это уже конец, как вдруг, спустя всего несколько часов, сознание его прояснилось, и следующим же днём Люциус и Гермиона отправились в Мексику. Люциус согласился, правда, на эту поездку не сразу, Гермионе пришлось тогда сильно постараться, дабы убедить его, что им теперь действительно никак было не обойтись без помощи Луиса, как бы и самой ей ни была противна эта мысль. Нашли они его тогда в одной из самых отдалённых, забытых всеми богами деревень, едва узнав в этом истощённом, одетом в лохмотья и спящем на соломе в убогой хибаре бродяге, того самого человека, что так ловко обвёл их в своё время вокруг пальца. Своими иссушенными на солнце руками Алонзо толок в многочисленных деревянных плошках крупицы жизни, что росла и ползала здесь, у его ног среди горячих песков, получая за свои целебные снадобья скудные подаяния местных жителей, на что и добывал себе еду. Когда же Люциус и Гермиона появились на его пороге, Алонзо лишь рассмеялся хриплым, изломанным смехом, сразу догадавшись о том, что им было нужно от него. Раскрывать рецепт своего чудодейственного зелья так просто, он, однако, не стал, заявив, что не расскажет им ничего даже под самыми страшными пытками, если взамен Люциус и Гермиона не вытащат его из этой дыры и не примут на прежнее место в Фонд. Это было, кажется, всё, чего он хотел — вернуться в точку отсчёта, откуда и совершил свою страшную ошибку, поддавшись соблазну женщины, томившейся отныне в страшной башне, затерянной где-то средь бушующих северных волн. Люциус был в ярости. Он наотрез отказался принимать эти условия, а потому они с Гермионой вернулись спустя три дня в Британию ни с чем, пока через две недели ей не пришла в голову мысль, открыть филиал Фонда прямо в Мексике, назначив там Алонзо пусть, конечно, не управляющим, но вернув ему хоть сколько-нибудь приличный общественный статус взамен на рецепт, и Люциус уступил. В ближайшие же несколько месяцев, они сделали всё именно так, как она захотела. Долгие переговоры с мексиканским правительством, которые вёл Гарри позволили им официально вернуть Луису палочку, и хотя запрет о выезде за пределы страны на нём был оставлен, Алонзо очень активно ухватился за предоставленную ему возможность, больше никогда не позволив Люциусу и Гермионе усомниться в его преданности им, хоть они больше никогда и не подпускали этого человека к себе слишком близко. Формула же его зелья, которую он им раскрыл, позволила наконец Гермионе полностью вылечить Рона в смехотворно короткий срок, после чего тот и решил податься в колдомедики. К тому моменту, когда Рон по рекомендации Кьянеи, отправился на дополнительное обучение в Китай, в Азкабане, после шести лет заключения, умер Фрэнк МакКиннон, которого, как и прочих особо опасных преступников, закопали тогда во внутреннем дворе башни, где тело его ещё целый год исправно выбиралось каждую ночь из-под земли, пока не было растерзано другими неупокоенными заключёнными, признавшими видно каким-то непостижимым образом уже после смерти в собрате своего бывшего надсмотрщика… Хотя, впрочем, Гермиона и не была уверена в правдивости этих слухов. … Но вот машинист объявил о скором прибытии поезда на Северный вокзал Парижа, и она невольно пробудилась от своих раздумий. Люциус тоже проснулся. Глубоко вздохнув, он открыл глаза, и обратил их на неё. — Уже приехали? — Почти, — Гермиона провела ладонью по его гладко выбритой щеке. — Хорошо, — Люциус поцеловал её в лоб. — Знаешь, я тут вспомнил, что неделю назад в Ежедневном Пророке в колонке прорицаний прочитал, будто на следующий год в середине апреля в Париже сгорит Нотр-Дам. — Что? — Гермиона даже подпрыгнула на месте от этой шокировавшей её новости. — Не может быть! — Ну, я бы не советовал тебе быть столь легковерной, — бровь его скептически изогнулась. — Ты же знаешь, что предсказания, которые печатает Пророк, почти никогда не сбываются. — И всё-таки это… по-моему, уж слишком, — Гермиона мотнула головой. — Подумай только! Кому вообще в здравом уме могло прийти подобное в голову?! — Чего эти журналисты только не напечатают, дабы повысить свои рейтинги! — Так значит, в апреле, говоришь? — Гермиона вновь положила в задумчивости голову ему на плечо. Они уже въехали в Париж. — Как бы там ни было, а это значит, что нам стоит на будущий год вернуться сюда на твоё шестидесятипятилетие… — Ах, Мерлин! — на этот раз дёрнулся в своём кресле Люциус. — Никогда больше даже не произноси этой страшной цифры вслух, Гермиона! Это просто ужасно! Он обречённо покачал головой, и она невольно рассмеялась, оставляя поцелуй на его щеке. — Ну, Люциус! Но что же мне делать, если я очень люблю эту цифру? — спросила она. Вздохнув, он лишь погладил её по плечу, и, прижавшись к нему теснее, Гермиона прикрыла глаза, добавив себе под нос, совсем уже тихо: — И буду любить каждую следующую из них ещё больше предыдущей…***
Следующее утро началось для Люциуса с порыва свежего ветра, ворвавшегося в распахнутое окно гостиничного номера, и, открыв глаза, он невольно восхитился: Гермиона стояла к нему спиной, на фоне ослепительно синего Парижского неба, в одной своей тонкой сорочке. Тюли, подхватываемые потоками ещё совсем не по-осеннему тёплого воздуха, то и дело размывали её силуэт. Время было не властно над ней. Лицо и тело её едва ли претерпели изменения за эти годы, разве что облик обрёл ещё больше стати и лоска, которым, могли бы позавидовать даже самые чистокровные аристократки… Для него, однако, она всё ещё была той самой девчонкой, решившейся однажды на отчаянный шаг из любви к зельеварению, и Люциус ощущал от этого истинный, ни с чем несравнимый восторг. Он любил её. По-прежнему также сильно и, вероятно, даже ещё сильнее, ещё глубже: теперь он совсем не видел себя без неё. За эти годы он, кажется, полностью сросся с ней, стал совсем от неё неотделим, подобно тому, как и она была неотделима от него. Мог ли он представить себе когда-нибудь, что в свои почти шестьдесят пять лет, всё ещё будет находить себя влюблённым в одну единственную женщину и испытывать поистине священный трепет, обнаруживая её каждое благословенное утро в собственной постели? Мог ли подумать, что при всех своих слабостях и недостатках, будет вообще достоин когда-нибудь любви столь тонкого, столь непостижимого его уму существа, одно единственное прикосновение к которому он некогда считал самым страшным, самым несбыточным своим желанием? И неужели же вопреки всем препятствиям, которые столь отчаянно вставали у него на пути по мере достижения этой его мечты, несмотря на столь многочисленные чужие соблазны, он сделал, в конечном итоге всё правильно, именно так, как всегда и хотел? — Доброе утро, моя радость, — произнёс он, и она обратила на него свои медовые глаза.Fin