***
Покои главы тайной службы были едва ли не больше спальни Эмили, хотя комната принцессы всегда казалась Аморет уютнее, хотя по отделке они были схожи. Может, это ещё потому что цвета в ней не были такими холодными, а все предметы не были начищены слугами до скрипа. У Эмили все уголки и полки были заполнены книжками, игрушками и рисунками, в то время как у Хайрема комната в большинстве своём пустовала. Тем более, дядя частенько любил проветривать помещения, и все эти обстоятельства навевали Аморет мысли о стерильности, место которой в лечебнице, а не спальне живого человека. Иногда это напоминало параноидальную мысль подцепить какую-нибудь болезнь. «Но ведь уже седьмой месяц свирепствует чума, любой может так начать бояться», — думала она. — «С другой стороны, он всегда таким был». Аморет не считала себя человеком, страдающим излишним поиском несуществующего смысла, но иногда ей казалось, что комната невольно отражала суть владельца. Дядя и с ней был редко щедр на эмоции, хотя Аморет была уверена, что он всё же любит. Не зря он удочерил её, а сейчас она обучается у королевских учителей. — Как твои успехи по учёбе? — спросил Хайрем. — Без особых изменений, дядя. Я позанималась с мадам Ревиаль, с господином Серро продолжаем разучивать танец, я наконец начала попадать под музыку, с мадам Дефоссе была на уроке этикета с леди Эмили, а так… совершенно ничего необычного. — Хорошо. Надеюсь, ты не против того, что я увеличил количество часов по фехтованию? — Нет, конечно. Уверена, это пойдёт мне на пользу. Они пили чай не в самой комнате, а на балконе, который имелся в покоях. Аморет не совсем понимала его предназначения и художественной ценности, если через него видно только люстры, а сам он скрывался в тени высоких стен дворца. Но зато благодаря нему Аморет могла видеться с дядей ещё чаще. По центру балкона стоял большой круглый стол, на которой была миниатюрная стеклянная ваза с одинокой белой лилией. Служанка, расставив блюдца с печеньями и чашечки, напоминавшие игрушечный сервис куклы Эмили, поспешила убежать. Аморет заметила, что почти вся прислуга так делает. — Кстати, Аморет, — Хайрем встал из-за стола, прошёл в свои покои и взял с комода два конверта, один из которых вручил ей, — Вейверли приглашает нас и других знатных особ на садовую вечеринку на следующей неделе. Там будет лорд Кемпбелл, и мы тоже вместе отправляемся туда. Насколько я знаю, у тебя не будет занятий с мадам Ревиаль или мисс Риверсон. — Да, конечно, — Аморет отставила чашку и взяла конверт. — Спасибо. Конверт, по всем традициям семейства, был из белой бумаги и изрисован по краям дикими розами. Из него выпал светло-розовый листок, а в свои буквы леди Бойл вложила чуть больше завитушек, чем нужно было бы: «Милая Аморет, Я была бы рада видеть тебя и твоего дядю на своей садовой вечеринке. Лидия отъезжает в Карнаку по каким-то делам, и со мной остаётся Эсма. Моя сестрица приготовила множество горячительных напитков. Пожалуй, если бы не они, то я бы сошла с ума от беспокойства в нашем Дануолле сегодняшнего дня! Нам обеим повезло, что у нас есть такой человек, как твоя дядя, и я рада, что мы встретимся с тобой совсем скоро. Не забудь одеть то новое платье, что я тебе отправила через Хайрема. Ты сама по себе красотка, а оно подходит к твоим рыжим волосам. До скорой встречи, моя дорогая. Твоя Вейверли» Интрижка между её дядей и высокопоставленной леди Дануолла с самого начала не была тайной для Аморет. Она не единожды была в их поместье, и по инициативе Берроуза всякий праздник встречала именно там. В основном там были гости подстать им, вроде дяди Аморет, смотрителя Кемпбелла и леди подстать самим сёстрам Бойл. Поговаривали, что сама Джессамина Колдуин посещала их приёмы до коронации. Аморет казалось, что всё это выдумки, чтобы набить себе и без того зашкаливающую цену. Для принцессы, а ныне императрицы, всегда есть дела поважнее. Сама Вейверли не вызывала крепкой симпатии у Аморет, они всё виделась довольно часто. Ради дяди можно стерпеть почти всё Ведь всё же у Бойлов есть на что посмотреть. — Хорошо, — дядя слабо улыбнулся. Он потрепал племянницу по волосам, от природы завивавшихся в слабые кудри. — Вейверли, кстати, прислала для тебя платье. Это маленькая вечеринка, а не бал-маскарад, так что свободном чувствовать себя легко в лёгком платье. — Конечно. В последнее время начали снова входить в моду брючные костюмы, что подтверждал новый белый наряд Эмили. Но Хайрему не особо это приглянулось, так что гардероб воспитанницы по большей части пополнялся только традиционной одеждой. — Сара принесут тебе его перед праздником. Оно тёмно-зелёное. Вейверли говорит, что оно очень подходит к твоим ярко-рыжим волосам. — Да, я читала… Хайрем сверился с часами. — Пожалуй, уже следует пойти — у меня и Кемпбелла запланирована встреча с Соколовым. Он хочет закончить его портрет, и сделать наброски для моего. Я потом хочу заказать нашу общую с тобой картину. Ты же несильно расстроишься, если я оставлю тебя? — Я бы посидела с тобой, но раз так, то ничего страшного. В другой раз. Ну, и касательно подарка — я обязательно поблагодарю леди Бойл на приёме. — Вот и умница.***
Аморет была единственной, кому разрешалось приходить в покои регента в любое время. Она знала об этом, но не видела в этом смысла, когда у неё при себе не было ключей. Сейчас Аморет впервые за долгое время осталась одна в его покоях. Она ушла с балкона. Взгляд её зацепился за аудиограф, который стоял на письменном столе, вернее, пластинка, которая осталась в нём. Аудиографами считались специальные устройства, которые делали звукозапись на специальные носителях. В большинстве своём они использовались для личных голосовых сообщений, но иногда на них записывались песни и сказки. У них с Эмили был свой набор пластинок с песнями вроде «Пьяного китолова» и детских стишков, который они купили на чёрном рынке, когда сбегали на день из дворца. Но Хайрем Берроуз меньше всего напоминал человека, который стал бы слушать детские прибаутки, заполняя документы. Дядя всегда говорил, что у него от Аморет никогда не было никаких секретов, хотя та и не знала, что тот ведёт такие голосовые сообщения. Что там? Планы на будущее или изливание души бездушному аппарату? Но опять же, дядя не казался ей человеком, склонным к лирическим отступлениям. Совесть проиграла схватку с любопытством. Вместе с вечно угрюмым Соколовым, который помимо должности художника был её и королевским лекарем, у дяди уйдёт слишком много времени, так что никто ничего не заметить, даже если она немного задержится. Пообещав себе, что расскажет об услышанном разве что Эмили, Аморет нажала на кнопку. Эмили она вспомнила точно не зря. «Сегодня я виделся с принцессой Эмили… и да поглотит меня Бездна, но если эту девчушку переодеть в одежду победнее и отправить так в город, то никто и не признает в ней королевскую особу. Ладно, так и быть, может, сейчас я перегибаю палку, профиль Колдуинов в ней сохранился, но явно не образец поведения. Манеры? Этикет? Сегодня она общалась с какой-то служанкой так, словно та её лучшая подружка, а потом весело показала ей язык перед тем, как девушка с подносом убежала на кухню. На этот раз я сделал вид, что ничего не заметил. Радует, что Аморет не берёт с неё этот дурной пример. Эмили её единственная подруга, к слову. Может, это и к лучшему — больше в замке нет детей надлежащего уровня, а мне не хотелось бы, чтобы такая как моя племянница, дочь Кальдвина, близко общалась со всяким сбродом. Хотя она и способна. Наивная добрая душа. Но не надо забывать, кто такая Эмили. Это будущая императрица, а дружба с ней уже через десять лет может принести нам такие плоды, о которых мы даже и мечтать не можем. Благодаря усердным тренировкам Аморет может стать прекрасной фехтовальщицей. Я был прав, когда в её детстве настоял, чтобы она стала обучаться именно ему, а не танцами, как пожелал мой брат. Кто знает, вдруг ей повезёт стать телохранителем следующей императрицы? Это, разумеется, было бы верхом моего счастья. Однако, её будущая подопечная меня настораживает. У Эмили уже сейчас ветер в голове вместо должных мыслей, что будет дальше? Всё тому виной Джессамина. Дочь явно унаследовала кое-какие черты от матери. Та не принимала от меня предложений укрепить башню Дануолла. Отклоняла мои просьбы усилить меры порядка в городе. Всё своё время она проводит со своим лордом-защитником. И каков результат? Скоро нищие превратятся в добрую часть населения столицы, а Эмили растёт без представления о дисциплине. Разве «это» сможет эффективно управлять государством?» Далее речь прерывалась, словно на одну пластинку накладывалось сразу несколько записей. Затем записи становились всё короче. »…раз Джессамина не справляется, то придётся и мне внести свою лепту. В первую очередь я изведу всю нищету Дануолла. Мой план уже приведён в действие. Отряд моих людей отправлен в Пандуссию, откуда они привезут инфицированных крыс. Сначала в бывший порт Радшора, затем — Бедный Район. Лекарства от чумы, кроме как эликсиры Соколова и Джоплина, ещё никто не придумал, а даже существуй оно, то этим несчастным не было бы доступно…» »…сперва мой так называемый «План искоренения нищеты» шёл как надо, пока инфицированные крысы не вышли из-под контроля. Проклятье! Чумой начали заболевать не только нищие, но и богатые. Стража отказывается работать без эликсиров. Не хватало ещё, чтобы банды под шумок не начала бороться за теплое место под солнцем. «Золотая кошка» закрылась до лучших времён. С учётом того, что нынче происходит, до этих лучших времён придётся ждать ещё очень долго…» »…в последние дни всё падает из рук. Успел поругаться с Вейверли, какая-то шайка попыталась обчистить особняк Пратчеттов. Тот разговор с Джессаминой не даёт мне покоя. Именно меня она заставила выяснить, что стоит за эпидемией. Пока она думает, что это из соседних государств, но я понимаю, что мне придет конец, если я не предприму каких-либо решительных действий…» »…я смог найти ассасина, кто сможет расправиться с императрицей. Удача. За немалую сумму, естественно, но оно стоит того. Дата уже назначена. Я смог уговорить Джессамину, чтобы она отправила именно Корво за поисками способов борьбы с чумой — так будет некому защитить её… Понимаю, что это слишком кардинальная мера. Но в ином случае вся моя правда выйдет наружу, рано или поздно. Я не должен оставлять Аморет. Как-никак, я немало должен Кальдвину. Но Джессамина должна умереть. Должна» Излияния длились примерно четверть часа, опустошив Аморет. Тем временем злополучная пластика с надписью медленно вышла через другой конец аудиографа, и тогда Аморет заметила пометку на ней, сделанной угольным карандашом — «Чума». У Аморет сразу же появилась мысль, что рядом есть ещё больше таких исповедей, которые могут раскрыть и другие планы Берроуза, которые озаглавлены, как и эта. Аморет алчно покосилась на запертый сейф возле стола — если бы она помнила все три цифры из комбинации! — но тут же поникла, понимая, что на самом деле не хочет больше ничего знать. Неясно, почему Берроуз оставил эту запись здесь, вероятно, он любил её переслушивать, но Аморет не была рада находке. К кому податься? К Джессамине? Корво? Эмили? Аморет тяжело опёрлась о стол, когда осознала, что в дверь стучится служанка. «Хоть бы она не услышала!», — подумала она. Бояться, что у той взыграет любопытство, нужды не было. — Войдите! — Здравствуй, миледи, — на пороге показалась девушка. — Я пришла прибраться… о, что-то случилось? — Нет, всё хорошо, — солгала Аморет, отлепляясь от стола. — Почти ничего делать и не надо. Просто прибери со стола и можешь идти. —…да, конечно. Простите за любопытство, но… всё ли с Вами в порядке? — Да. Да, — ответила Аморет, всё больше убеждая девушку в обратном. — Просто я вспомнила, что опоздала на встречу к Эмили уже на два с лишним часа.