Просто мысли

- Сделай уборку в своих вещах! Это невыносимо! Неужели тебе самому приятно жить в таком свинарнике?! Разве можно найти хоть что-то в этом бардаке? Как ты живешь? - в пылу увещеваний мама принялась перебирать вещи, сваленные ровным «культурным слоем» на моем столе. - Это же кошмар! Кошмар! Что это? Обертка от шоколадки! Ты съел ее три недели назад!.. Термос... Зачем тебе на рабочем столе сломанный термос? Так... А это? Заявление... Хм... Что за заявление? «...Сидоровой Алены Викторовны заявление...» Что делают в твоей помойке чужие документы?! - Мааам... Мне двадцать лет... - Приберись, сейчас же! Ты что, не понимаешь? Мухи заведутся! - Не заведутся. Огрызки уже высохли. Что ж поделать... Вообще уборка вещь неплохая. Наверное, даже очень хорошая, до тех пор, пока не коснется меня. Не то чтобы я был до такой степени неряшливым. Хотя и люблю провести летние выходные небритым, непричесанным и неодетым, уподобляясь Илюшеньке Обломову, но это лишь потому, что я терпеть не могу формализм. Так или иначе, роковой час уборки настанет, как ни старайся его отвратить. «Культурный слой» вечно растет, неумолимо приближая момент расплаты. Хотя, надо заметить, этот церемониал так же, временами, не лишен приятности. Чувствуешь себя археологом, напавшим на богатые находки, показывающиеся на дне раскопа один за другим, сразу же после извлечения предыдущего артефакта. «О! Это же мой старый... ОГО! Это же моя... А я ее искал!» И вот. Сердце дрогнуло, едва на белый свет, из под немыслимой кучи старого хлама, показалась кровавого цвета обложка обветшалой тетради. На обложке карандашная запись, начерканная моей подростковой рукой: «При любого рода несчастных случаях передать лично в руки Руденко Анастасии...» Нетвердые угловатые буквы живо воскресили в памяти давний образ тринадцатилетней кучерявой девчушки, которой, в случае моей безвременной кончины, я «завещал» эту истрепанную тетрадь. Совершенно неосознанно вдохнул запах этих желтоватых, потертых листов. Нет. Уже не пахнет как раньше: моим портфелем, ее духами и почему-то, жареным луком. Теперь часть души, символа этой тетради, уже утеряна, и бумага, испещренная корявыми, убористыми записями, подозрительно отдает «анакомом». Видимо, я машинально сунул пакет от съеденной лапши на полку, дабы он пополнил ряды ненужных вещей моего рабочего места. О боже! «Настя», «Настя», «Настя»! На каждой странице это имя! Видно и правда я по-уши втрескался тогда. Как глупо, право... Однако, для тринадцатилетнего парня, я, кажется, был достаточно талантлив. Даже не помню о чем (или о ком) я думал, когда писал: "Полынь, околица, туман... Весна взялась оттаять землю. Вся наша жизнь - обман, обман. И лишь обману в жизни верю. Передо мною демон вновь. Сверкает черными глазами. Нет! Не прольешь сегодня кровь. Зальешься адскими слезами." И почерк из мелкого, по какой-то неведомой причине, превратился в размашистый, карандашом нанося на клетчатую бумагу: "Ты смертью землю окропил В нее суровый взгляд направил. Ты человек когда-то был. А может и небесный ангел." Что бродило тогда в юной голове? Почему на слегка примятом листе с этой надписью, так же стоит имя... «Настя...» Загадка, которую никто, даже я, не в силах теперь разгадать. Вот в чем романтика истории. Простой предмет, ничего не значащий. Просто целлюлоза, клей, немного краски и моток проволоки. Но в то же время он хранит в себе нечто бесценное и неповторимое. И вот уже несколько часов перелистывая шуршащие страницы моих юношеских творений, я чувствую немыслимое единение со своим прошлым. Как жестоко и неумолимо обходится с нами время. Где тот горящий мечтами мальчик, покрывающий далекими от каллиграфии письменами бумагу? Откуда вдруг взялся этот странный тип с депрессивным выражением лица, смотрящий на меня сквозь грязноватую поверхность зеркала? Может, поэтому я так не люблю убираться? Уборка избавляет от старого. Она верный слуга Времени. Без нее время для вещей немного замедляется, сохраняя внутри их частички моей души.