— Adriano Celentano — Soli
Птицы начали просыпаться задолго до того, как из-за горизонта показалось солнце. Постепенно первую зазвучавшую песню поддержала вторая, третья, и вот уже спустя полчаса в саду собрался самый настоящий хор птиц, постепенно переходящий в суетный гомон. К тому моменту, как солнце выплыло из-за горизонта, птицы уже давным-давно приветствовали восход. Кея проснулся от того, что в глаз лез навязчивый солнечный зайчик, и уже через полторы секунды определил свое местоположение, как где-то на самом солнечном куске Италии. Иначе и быть не могло. Не тогда, когда со спины ему в шею горячо дышал держащий его поперек живота Дино. Пламя неба и солнца ласкового коняшки облизывало Кее спину, почти ощутимое в физическом спектре — Хибари захотелось потянуться, подставляясь этим своевольным полу-фантомным язычкам пламени, тянущимся к нему даже в минуты, когда сознание их владельца было далеко от реальности. Тело сладко ныло — так сладко оно ныло всегда, когда было хорошо оттрахано, и Кея смазано простонал от наслаждения, ощущая, как послевкусие интенсивного секса наполняет каждую клеточку. В паху потеплело моментально, но это было не болезненное возбуждение, изводящее иногда, в минуты стойкой неудовлетворенности, а томное пламя, заставляющее предаваться воспоминаниям в тепле и уюте, почти лениво запуская руку в трусы и поглаживая начавший наливаться кровью член. Он пах сексом, земляничной смазкой, горчинкой пота, а еще — Конем. Запах кожи Дино смешался с его собственным, и Кее нравилось это. Нравилось всегда, но сегодня утром — особенно. Он попытался приподняться вверх, устроиться на подушке, но загривок почти моментально слегка прикусили, пустив волны дрожи катиться вдоль позвоночника. Через мгновение Дино уже согнул ногу, пропихивая колено между бедер Кеи, заставляя свернуться чуть сильнее, а его рука нашла мягкий, но уже начавший наливаться кровью член с готовностью простонавшего Хибари. — Неужели не угомонился, — голос Дино со сна ниже, хриплый. Сексуальный. Кея издает горлом урчащий звук, скорее животный, мало походящий на стон, но Каваллоне понимает его идеально: прихватывает кожу зубами сильнее, словно кот держит за холку течную кошку, и ведёт кулаком по члену. Дыхание у молодого мужчины сбивается, и до момента разрядки, елозя саднящей задницей по затвердевшему члену Дино, он не издает ни единого членораздельного звука, уступая тем нутряным инстинктам, с которыми он привык жить из года в год, с самого рождения, воспитанный чувствовать опасность, одобрение и неодобрение, но не наученный осознанно строить взаимоотношения с кем бы то ни было. Кроме Дино. Десятью минутами позже, когда дыхание и бешеное сердцебиение успокоились, они устроились на кровати чуть иначе: Дино лег на спину, а Кея пристроил голову у него на руке, свернувшись под боком с самым довольным видом. Кожу поясницы чуть стягивало остатками стертой спермы, но Облаку это не мешало. Вчерашний день, полный горечи, потрясений и перемен, затянулся зыбкой дымкой, сглаживая торчащие иглами проявления непривычных эмоций. Уже не трогала ни потеря места Облака Десятого поколения Вонголы, ни потеря кольца — благо, верный Ролл и коробочки с тонфа так и остались в его личной собственности — ни почти предательство того, кого он привык считать своим Небом. Даже если сделано все было ради его счастья — самоуправство Зверьку он прощать был не намерен. Дино занял его мысли, не успели они дойти от сада до машины — кто бы мог подумать, что секс в авто столь положительно скажется на любящем адреналин и принуждение молодом мужчине? — и Кея вдруг ухмыльнулся, представляя реакцию стариков Девятого поколения на зрелище разбросанных по дому и парковке вещей, цепочка которых обрывается у двери комнаты Десятого босса. При условии, конечно, что слуги не убрали все, что они по пути снесли, разрушили или оставили явным свидетельством искренней страсти по отношению друг к другу. Хотя, подобные мелочи с бешеной качкой красного кара на парковке возле собора, даже сравнивать нечего. (Дино пообещал завести машину побольше — ему тоже пришлась по вкусу возможность добраться до тела Кеи просто откинув спинку сиденья. Кея подумал, что пора перевозить сюда свой мотоцикл или даже купить новый, иначе все их совместные поездки будут проходить с большой заминкой.) — Что будем делать дальше? — спустя полчаса бесцельного ничегонеделанья в постели спросил Кея у нежащегося в тепле любовника. Тот на секунду зажмурился, смакуя сонливость, счастье солнечного утра и послевкусие быстрой разрядки, после чего уже более-менее трезво глянул на Кею. — Встанем, совместим душ с умыванием, оденемся и выйдем к завтраку. Если пойдем в душ вместе, то почти не опоздаем, — Дино потянулся и коснулся губами его волос. — А более развернутый план? — Кея погладил Дино по горячей груди, наслаждаясь ощущением гладкой кожи с шероховатостями там, где по телу ползла вязь родовых татуировок. Проволока, вставший на дыбы конь, герб семьи Каваллоне в центре раскинувшего лучики солнца, синяя вспышка пламени на шее, еще кони, скачущие по спине с того же бока, меняющие свою локацию каждый раз, как пламя неба и солнца наполняет картинки жизнью. В обычаях этой семьи перенос одних и тех же картинок на тело; не всегда так, не всегда по руке, как скомпанованно — так и в разброс. Дино поймал его руку, отвлекая от мыслей, ласковое и щекотно поцеловал в центр ладони, и отпустил, слегка меняя положение. Кея машинально чешет сначала ладонь, потом — зачесавшуюся кляксу Жаворонка у себя над левой ключицей, и, касаясь чуть более шершавой кожи, ощущает тепло в сердце. Эскиз картинки Дино делал для него лично. Набивать пришлось ехать к какому-то старому знакомому, но то, что получилось, Кея обожал нежно. Это было воспоминание из тех времен, когда они еще только начинали встречаться, но делали это уже достаточно долго, чтобы идти друг другу на уступки. После этого Кея годами скрывал рисунок, работая на Вонголу — и как же сладко было вновь иметь право носить его открыто. — Ты — свободное Облако, — Дино тепло улыбается. — Ты можешь просто вернуться в Японию и занять место главы клана — я и слово против не скажу. Можешь выбрать себе работу по душе на какую-нибудь из семей. Можешь послать всех к черту и стать свободным киллером, — Дино поцеловал костяшки оказавшейся соблазнительно близко к нему руки. — Я не знаю, Кея. Мысль о том, что ты мог бы стать моим Хранителем или Консильери я держу при себе, потому что слишком соблазнительно, а я не хочу давить. Хотя меня уже сейчас в бешенство приводит мысль, что ты и правда снова можешь стать чьим-то — и не моим, — глаза Десятого Каваллоне похолодели, а выражение лица стало жестче. — К Тсуне у меня даже вопросов не было, за него и за тебя все решили еще когда. Теперь — да, у меня будут вопросы, — он отвернулся, ткнулся лицом в пышную подушку. — Я возненавижу ту семью, ради которой ты меня оставишь, — желчные, жаркие нотки сложно было не узнать. Дино ненавидел саму мысль, что Кея добровольно будет чей-то, но не его. Хибари полюбовался метаморфозами и поежился от сладкого чувства опасности, источаемого любовником. Низ живота сладко опалило теплом. Из всех людей, встречаемых им в жизни, только Дино оставался для него соблазнителен в любом состоянии — он этого не понимал, но и Кея в аналогичной ситуации не мог оценить сам себя. У Хибари все тело подводило сладкой судорогой, когда он встречал Дино таким — смертельно серьезным, сосредоточенным, целеустремленным, с совершенно мёртвыми, холодными глазами и запахом крови, наложившимся на аромат тела. Кея помнил, что сжимаемый большой жесткой ладонью кнут может снять кожу со спины, но в его сознании вспышки ударов отдавались бешенством, азартом и возбуждением. Он знал это тело на вкус, знал руками, губами, носом, знал, что Дино может поставить его на колени и ткнуться возбужденным членом в губы — такое у них тоже бывало. Дино мог заставить его делать унизительные, казалось бы, вещи, и Кее нравилось это. Нравилось проиграть и заплатить за это правом выбора. Нравилось ему и то, что вне боя, Дино всегда спрашивал его. Соблазнял, но давал право решать, желает ли он близости. И принимал слово «нет», сказанное иногда от отчаяния — но и тогда они всегда могли решить вопрос еще одним сражением, и выиграв, Дино имел право брать его так, как пожелает. И это Кее тоже нравилось, хотя он смазано замечал, что даже так, Дино мягко, но непреклонно выясняет, что нравится любовнику, используя нежность, грубость, игровое принуждение и ласку, как еще одно оружие. Кея не понимал, что подростком это он научил молодое Небо: что позволено на поле битвы — не пройдет в остальное время. Кея не до конца понимал, что Дино очень любит ролевые игры, и различные приблуды для секса в их постели стали появляться не просто так. Зато Каваллоне врать себе был не приучен, и где Кея отгораживался от истины, Дино принимал — и получал удовольствие от результатов. Кея обожал то, насколько разным может быть его любовник, а еще ценил то, насколько желанным и нужным он остается для Дино, в каком бы состоянии и настроении Каваллоне не был. Пожалуй, в вопросе выбора будущего, никакого выбора, на самом деле, не было, — если он не хочет, конечно, заставить своего мужчину принять очередную песчинку своего упрямства, которая дополнит целую пустыню таких же, оцарапавших их отношения ранее. Но Кея не хотел. Одно дело — факт принадлежания Вонголе, от которого ни горячо, ни холодно, но — разбираться с этим дольше и утомительнее, чем эту самую Вонголу игнорировать в упор в некоторых аспектах. Например — отошедших другим Хранителям. И совсем другое дело — иметь право из всего богатства выбора сделать этот самый выбор самостоятельно, пока не начали давить другие, пытаясь правдами и неправдами заполучить его к себе. — Я у тебя спросил, что мы будем делать дальше, — с мягкими нотками в голосе обратил внимание на нюанс Кея. Дино на мгновение застыл, напрягшись телом, а через секунду уже крепко обнял тихо посмеивающегося любовника, зарываясь носом в волосы и шумно дыша. Кея никогда, никогда за все годы их знакомства не был настолько обычным и непредсказуемо предсказуемым, как этим утром. Но Каваллоне, впервые видя, как он улыбается и смеется без нотки угрозы в глазах, без сдержанности, без напряжения и боли, как молчит без тени безжалостности на лице, начал понимать: ушедший день решил очень многое, очень много забот унес, очень много связей разорвал. Еще неизвестно, простит ли Кея Саваду и остальных за то, что было сделано, за то, что Небо так легко отпустило Облако. Дино еще не знал, что Вонголой очень тяжело стать, но еще труднее — уйти из нее совсем. Особенно, когда она решает прийти в твой дом своими представителями…***
Они забрали вещи Кеи из особняка Вонголы, едва дождавшись отъезда всего десятого поколения. Удивительно, но Хибари, все-таки сбрившего свою красивую бородку, пропустили, как своего — по мнению Кеи, это была огромная ошибка со стороны Савады. Тот, возможно, даже не подозревал или просто забыл, насколько злопамятным может быть не-его Облако. Потому что не отпустил на самом деле. Считал своим. Считал себя правым, считал Кею своим другом. Кее было наплевать, что он там считал. Он тоже считал, что если он остался с кем-то, то и выкинуть его не имеют право — и что же? Спустя сутки все, что напоминало о Хибари в доме Вонголы, все, что было его владениями, стало грудой камней и черной копоти. Погасить чистое пламя, лившееся с пальцев взбешенного элемента, не хватило бы и всей водной массы океана. Дино, занятый в это время погрузкой вещей, которых было немало, ничего не сказал. За это Кея был ему благодарен. Они прихватили все, что Кея желал увезти, весь японский колорит, который так трудно было добыть в южной стране, и уехали. Хибари больше не плакал, но Дино, после того, как для Кеи под возмущенными взглядами старейшин отстроили двухэтажный дом в японском стиле прямо за садом семьи Каваллоне, подарив немалый участок земли под японский сад, впервые увидел, как Кея пьет. И не просто пьет — напивается до заплетающегося языка. Откуда у Хибари оказались такие запасы родного японского саке, можно было только догадываться. Удивительно, но работы на земле принесли Кее мир в душу — сад раскидывался в тишине, но огромными темпами. Дино не глядя подписывал счета на огромные суммы, отчасти злорадствуя — не раз и не два те же старейшины врывались к нему с возмущенными криками, но Дино было плевать — он мог купить Кее хоть замок, а остановился всего-то на доме, который, правда, по защищенности можно было сравнить с особняком семьи Каваллоне. Когда Хибари поставил щиты, Дино с гордостью и недоумением признал: получилась крепость. Спортивный зал в подвале, додзе рядом с домом, пагода по другую сторону и сад, связанный с садом Каваллоне — переступи границу алтарных камней и окажешься в другом мире. — А зачем пламенные щиты? Ты планируешь пережить осаду? И это с окнами от пола до потолка и стенами из бамбука и рисовой бумаги? — рискнул поинтересоваться Дино в первый раз «в гостях», стоя перед зеркалом и позволяя Кее заматывать себя в кимоно. Подарки из Японии ждали своего часа, давно повиснув в шкафу. Теперь, когда в доме Кеи — даже звучало чудесно — у него был свой шкаф, он мог позволить себе немного разнообразия в стилях и попросил помочь переодеться. — Чтобы когда мы будем трахаться на веранде, вспышку пламени нельзя было засечь из космоса, — невозмутимый ответ Кеи прожег щеки Дино румянцем стыда. — А еще для того, чтобы Рокудо не шастал сюда, как к себе домой, а хотя бы стучался. Как раз на случай, если мы в это время будем трахаться на веранде. Так Дино познакомился с первой за все годы сексуальной фантазией Кеи, мало связанной с насилием, но очень своеобразной из-за своей сути. Позже, когда Дино разложил любовника прямо на полу, прямо на кимоно, бесстыдно задрав голые пяточки Хибари к потолку, Каваллоне всесторонне оценил идею — и ему понравилось. На несколько минут он почувствовал себя очень развратным, но совершенно счастливым — Кея выглядел как никогда невинным, ранимым и нежным. Не как в шестнадцать, а как будто в двадцать пять он все еще был девственником. Целовать, целовать его плечи, руки, узкую грудь, живот, бедра — не было никаких сил остановиться, а жаркий румянец на чужом лице только подстегивал жадное желание. Кея казался беззащитным, и ворочая его на деревянных досках пола, покрытых свежим лаком, задирая подол кимоно и открывая белые упругие ягодицы, напрашивающиеся на шлепок, Дино умирал от восторга — в Японии они никогда не могли сделать ничего подобного, Кея параноил дома — и не зря, с такими-то родителями, — а на крыше школы много не натрахаешься, хотя и там Дино не раз и не два распластывал его по оградительной сетке, заставляя стыдно пламенеть ушами — риск, что кто-то заметит главу ДК, зажатого незнакомцем и со спущенными штанами, был огромен. За это Каваллоне неизбежно бывал бит после, но никогда — без возможности защититься. Здесь Кея наплевал на потенциальные жучки, и Дино был с ним согласен — ему тоже осточертело внимание стариков, пусть подавятся правдой, если вообще решатся приблизиться к территории Кеи. Возможно, желание было скандальным и склочным, но Дробящий Мустанг годами терпел вмешательства в его личную жизнь и плевки в душу. Теперь он хотел плюнуть в ответ и растереть по чужим мордам простую истину: ему не нужна жена, ему нужен Кея и он у него уже есть. А спустя две недели, Дино понимает, наконец, какая же прекрасная вещь — щиты на пламени. Подпаленный местами, Рокудо Мукуро поднимает на него взгляд и цыкает, сидя на досках веранды, раздраженно сдувая с глаз опаленную, подкручивающуюся прядь растрепавшихся волос. Дино, десятью минутами ранее ходивший по дому нагишом и одевшийся только ради того, чтобы посидеть здесь, замирает, судорожно думая, как давно иллюзионист имитирует тут декор. Кея толкает его ладонью со спины, на свободной руке вынося на улицу чайный набор на троих, давая понять: для него визит Тумана неожиданностью не стал. Улыбка в уголке губ каверзно просвещает: если Дино и засветил свой прекрасный бело-золотой зад, то только по собственной глупости. Лицо Каваллоне приобретает кислый вид, и первые двадцать минут расплывчатой беседы он даже не отслеживает, переживая вспышку запоздалого стыда. Они сидят до позднего вечера. Умиротворенный Кея вручную зажигает висящие вдоль кромки крыши фонари, Рокудо, вымывшись, спускается к ним в юкате с вишневой трубкой. Дино впервые видит, как туманник колдует с дымом, и ахает, когда Мукуро выпускает скакать вокруг него сизо-белого жеребца. Следом за первым конем появляются еще десять, тройка борзых загоняет зайца, в воздух взмывает какая-то птица, но её в полете сбивает взвившийся Хиберд, возмущенно чирикнув что-то на своем птичьем. Мукуро в ответ выпускает филина тумана, и привязчивая канарейка, мигом трусливо зарывшись в тёмные волосы хозяина, смотрит оттуда на грозный силуэт с таким презрением, словно точно порвет оппонента, но вот ей лень даже взлетать. Свидетели этой сцены обмениваются безмолвными взглядами, а после валятся с хохотом, держась за животики. Это был хороший вечер. Дино впервые встречался с Мукуро вне боя или приемов, и мог оценить легкость, с которой бывший пленник Вендикаре влился в их общество, демонстрируя острый ум, эрудированность и холеную стать неистребимого холостяка. Засмотревшись, Каваллоне пропустил момент, в который Кея подобрался к нему со спины, дергая за хвост, а потом накладывая ладони на плечи. От неожиданного жеста и того, что он мог нести, Дино бросило в холодный пот, но Кея только коснулся губами его виска и ничего не сказал. Мукуро выбрал комнату с видом на сад и ушел спать, когда на горизонте всплыл алый бок утреннего солнца. Дино и Кея остались сидеть плечом к плечу, спустив на траву босые ноги. Кожу холодила роса, пахло водой из пруда и каким-то ночным цветком. — Это ведь не последний гость? — негромко спросил Дино, играя в догонялки с ладонью Кеи, отползающей по доскам от его ладони, не давая сплести пальцы. — Не последний, — согласно промычал Хибари, после чего зевнул. Первый солнечный луч метко стрельнул ему в глаз, разбился на подсветивший темные волосы ореол, и Кея прикрыл лицо ладонью, защищаясь от света очень естественным жестом. Если подумать, то Кея уже очень давно не доставал при нем тонфа. Даже с Рокудо они так и не сцепились, хотя Дино ждал этого каждую секунду вечера. В конце концов, о радушности встреч этих двоих еще четыре поколения будут легенды слагать. Дино прикрыл глаза, подставляя лицо солнечному свету. Кея грел ему плечо, привалившись и, кажется, задремав, в старом саду при особняке гомонили пичуги, здесь, в саду Кеи, было слышно, как плещется рыба — огромные пламенные карпы создавали под водой иллюминацию почище, чем моллюски на побережье японских морей в весеннюю пору. Дино обнимал Кею за талию, привычно достраивая до целого то, что ощущал пальцами: изгиб талии, дуги ребер, острое плечо. Когда он подхватил Кею на руки — тот только пристроил голову, как ему было надо, и продолжил спать. А раньше Дино за поступок травоядного и за то, что выставляет травоядным Кею, огреб бы по самое-самое. Все менялось, и, не сказать, чтобы к худшему. Уж в этом Каваллоне был как никто иной уверен.***
Когда на следующий прием они приходят вместе, Дино приходится потратить немало сил и времени, чтобы отвадить от Хибари всех желающих «сделать предложение, от которого трудно отказаться». Там же Дино при всех гостях и на глазах у Вонголы предлагает Кее два кольца: кольцо Хранителя Облака Каваллоне и кольцо Мадам. Мать Дино умерла родами, и долгие двадцать с лишним лет после, украшение, носить которое имела право только донна Каваллоне, лежало без дела. Дино поменял камни, озадачил ювелиров подогнать размер, и вот уже массив белого золота, уместно выглядящий на тонком пальце, заманчиво представлен Кее на соседней прорези в бархате. Замерший перед коленопреклонным Дино, Кея идеально держит маску на лице, но глаза выдают истинные эмоции: Хибари колеблется. Каваллоне не хочет думать о причине этих колебаний и просто ждет. Кея всегда был рассудительным мальчиком — должен подумать и теперь. В конце концов, когда напряжение в зале становится невыносимым, а Дино начинается чувствовать отголоски отчаяния, Кея шумно выдыхает и первым принимает кольцо Мадам. — Никогда бы не подумал, что ты настолько гениально решишь, что мы будем делать дальше, — подчеркивает голосом самое важное место Хибари, а Дино, счастливо улыбаясь, цепляет рядом с безымянным пальцем второе кольцо, с гербом. После чего поднимается с колен, и рдеющий Кея встречает его поцелуй на середине. Это нарушение всех традиций. Нонсенс. Позор. Дино плевать — он целует тонкие пальцы, целует алые губы и налюбоваться не может блеском ртутных глаз. Кея счастлив и у него плохо удается это скрыть. Дино весь вечер водит Кею под руку, не отходя ни на минуту, и оказывается вознагражден уже в самом конце, когда Хибари просят пройти в одну из комнат на приватную беседу. Вспоминая события свадьбы, Дино идет вместе с ним. Но даже догадываясь о том, что его ждут потрясения, он не может контролировать свое лицо, когда внутри апартаментов Кея раскланивается с Фонгом, но почему-то вместо того, чтобы обращаться, как в одному из своих мастеров, говорит просто: — Дедушка. — Внук, — спокойный звучный голос Фонга Дино помнил очень смутно, но сейчас он находит сходство и сам себя проклинает в досаде — все было так очевидно. Натсу но Химе была кровь от крови своего отца — те же скулы, губы, та же форма глаз, высокой лоб и улыбка. Кея унаследовал все это от и до. — Слышал, ты женишься. Поздравляю с помолвкой, — мужчина дергает уголком губ, и в его глазах пляшут бесы. Богатая мимика Фонга совершенно отличается от мимики Кеи, и Дино понимает, почему сразу не понял об их родстве — они были так похожи, но стоя рядом — вообще ничего общего нет, кроме черт лица и тел. — Благодарю, — Кея передает насмешку одним только голосом и прищуром глаз. Эти двое стоят друг друга. — Надеюсь, вы согласитесь поприсутствовать на домашней церемонии — у нас небольшая нехватка добровольных свидетелей, — говорит Кея, пока Дино мучительно сильно краснеет — то, что он сразился со всем девятым поколением, кроме Ромарио, утверждая свои права, подается как нечто очень несущественное. Наверное, это и нормально, если твой дед — Аркобалено, к снятию проклятия с которого ты непосредственно приложил руку. Старики просто не знали, на чей гнев они могли нарваться. По ходу приема, уже после публичной сцены с кольцами, вопрос о том, что обряд будет проведен в пагоде, и Кея, как хозяин своего дома и своей земли, сделает его легитимным безо всякого священника со стороны, оспаривать некому. За вечер Дино удается уговорить его только на светскую часть с католическими обрядами — и узкой, человек в пятьсот сторонних и пять тысяч своих, группой гостей. Фикция, конечно — но свадьба дона столь большой семьи не может быть тихой, к сожалению. — С удовольствием, — Фонг выглядит польщенным, и родственники с удовольствием раскланиваются снова, взаимно довольные друг другом. Зверь Триады и Зверь или гроза Намимори, они наглядно демонстрируют, что хороших генов плохими вливаниями — намек на покойного Хибари Шина — не испортишь. Дино впервые думает о том, каким мог бы быть сын Кеи, и решает для себя, что он ещё посмотрит на это зрелище из первого ряда. Нужно просто уговорить Кею на донорство — остальное Дино сделает сам. — Босс Каваллоне, поздравляю, мое почтение, — Фонг, переведя на него взгляд тёмных глаз, с удовольствием кивает и ему, и они снова расходятся. Дино вздыхает с облегчением, и дергает плечами — всего второе представление родственникам, а он уже устал ловить жуть с того, какими людьми они оказываются. Фонг, как Проклятый младенец, считался одним из самых мудрых, но как Ураган был жутким неимоверно. Взрослым мужчиной это впечатление вечно сдерживаемого азартного желания подраться только усилилось. Фонг целиком оправдывал рисунок дракона на своём теле, соответствия ему в большом и в малом. — Надеюсь, кто-нибудь вроде Скалла не окажется твоим дядей, — почти шутит Каваллоне, пытаясь прийти в себя, перебарывая послевкусие встречи. Кея усмехается резкой усмешкой, и пожимает плечами. О серьезность его глаз можно пораниться. — Кто знает, — говорит он, и Дино только вздыхает. Они знакомы с кеиных шестнадцати, и Дино мог сказать — все эти годы, с Хибари что-то все время было не в порядке, и они оба знали, что что-то не в порядке. Но — Дино целует его после приема, стоя на пороге маленького двухэтажного домика, который его сердцу ближе, чем белая итальянская вилла чуть дальше, и думает, что каким бы Кея ни стал — он будет любить его и таким.