А маньяки найдут нас сами

Дождь нечасто предвещает что-то хорошее. В жизни Морти все несчастья проходили в моменты, когда за окном бушует стихия, косые струи барабанят в стёкла и крыши, видимость едва ли не нулевая, а техника отключена. И пусть на дворе двадцать шестой век — противопоставить грозе человечеству нечего. Хорошо ещё, что не аномальная. Самая обычная. Морти уже и не обнимал себя, понимая, что попытки согреться бесполезны. А внутри затягивало странное равнодушие, словно и не он сидит который час мокрый до нитки, ледяной под проливным дождём. Родители попали в аварию по вине вышедшего из строя аэро-авто, что намок под коротким летним дождиком. В двигатели проникла вода, систему закоротило и ба-бах. Ими, вообще-то, запрещено пользоваться возле воды и при повышенной влажности воздуха. Выключенным ничего не будет, а вот стоит включить, как всё поднимется в воздух волной огня. Опекунов убил маньяк, притворившийся попавшим в грозу заблудшим, ищущим крышу. Когда Морти насиловали — в крышу полуразрушенного дома тоже барабанил дождь, создавая кучу помех, из-за которых его и нашли слишком поздно. Ну, а если говорить о самых свежих воспоминаниях — они точная копия нынешних обстоятельств. Тоже близкий человек, тоже не пришёл. Год назад, кажется, в это же примерно время года. Очень хотелось послать всё и всех, собраться, взять билет и свалить в тропики — на солнышко, к морю, где нет забот и куча свободных альф вокруг. Никаких заморочек, только удовольствие и покой. Ну, или к дяде. Да, там, пусть и психов вокруг полно, тоже спокойно. И никто не посмеет его обидеть. Да что там обидеть — вокруг прыгать будут, желая угодить! Ему казалось, что пятая точка примёрзла к этой лавке, не давая сойти с места, найти укрытие и наконец-то разорвать это тупое равнодушие, никогда ни к чему хорошему не доводившее. Оцепенение грозило затянуться до окончания дождя, если никакого героя рядышком не нарисуется. Или хоть маньяка. Можно просто нехорошего человека. Ему, Морти, требовалось что-то для фиксации. Негативное или положительное — не важно. Хоть что-то способное разбить этот тупой ступор. Мозг его работал тоже слишком медленно. Мысли вертелись только одни — бросили, обманули, никому не нужен. Ещё он терпеть не мог застой, рождающий такие вот нехорошие мыслишки. Нет, он мог бесконечно улыбаться и шутить, когда вокруг бегало много народу, знакомого и тоже улыбающегося. Но стоило только осознать себя выброшенным из этого потока на обочину, одиноким и ничем не занятым — мир затягивали серые краски. Когда перед ним нарисовались чьи-то бёдра в форменных чёрных брюках, Морти головы поднять не сумел — тело окоченело. Этот кто-то держал зонт, так что полив водой для него прекратился, но мокрую одежду и дикий холод это не отменяло. Так же он не мог разомкнуть губ, потому что понимал — расцепит зубы и начнёт выстукивать ими природные марши. Не хотелось думать о собственных наверняка посиневших губах, не способных сейчас вымолвить хоть слово. Но незнакомец не требовал бесед. Он ухватил его за руку, сжатую на лавочке, с трудом отцепил одеревенелые пальцы и потянул на себя и за собой. Ноги, как и всё остальное тело, Морти не чувствовал. Только ломоту в костях, да боль. И шагал как на ходулях, негнущихся и шатающихся. Рука его спасителя ощущалась не просто тёплой — горячей. Это наталкивало на неприятное осознание — он просидел гораздо дольше, чем думал. Дольше, чем в прошлый раз. Тогда они отделались только простудой. Рей с подбитым глазом приехал, охренел, мягко говоря, засунул в машину на водном двигателе и привёз в общагу, где позволил долго греться в ванной, а потом накормил горячим супом и уложил в кровать. Наверное, тогда они оба поняли, что отношений романтических у них не будет. Рей долго вымаливал прощение у собственной совести и до сих пор посматривает на него с тоской и виной. Нельзя совмещать в себе качества сердцееда и такую вот совестливость, но Рей справлялся. — Ничего, крольчонок, скоро отогреешься, — шептал этот незнакомый спаситель, таща его за собой. Несколько минут пешего перехода показались невероятно короткими на фоне часового сидения на той проклятой лавке. Они проходили рядом с брошенными в спешке аэро-машинами, байками, мимо наспех закрытых магазинов и высоток, редких искусственных деревьев — таких же металлических, как и весь мир сейчас. Фильтры в растительности отключили, так что даже индикаторы не мигали. Зачем настоящие растения, если можно сделать машину для фильтрации воздуха и перегонки углекислого газа в кислород? А древесину легко синтезировать, а то и вовсе заменить. Морти ещё помнил, как бегал в парке рядом с дядюшкиным поместьем. К ним, подумать только, водили экскурсии. Ещё бы, старый особняк, какие ещё в двадцатом столетии строили, да настоящие растения вне теплиц и оранжерей. Это ещё никто не знал, что всё лишь видимость, коробка, а внутри дом начинён так, как не всякий властью обременённый может себе позволить. Лифт стоял, а лестница оказалась мокрой — видать, многие сегодня по ней потоптались, пытаясь попасть себе в квартиру. Но везде стояла такая глухая тишина, что собственное сиплое дыхание Морти слышалось едва ли не легендарным драконьим рыком, даром, что их никогда и не существовало, сказки-то есть. Зонт спаситель бросил, как только под крышей оказались, и сейчас поддерживал Морти, почти протаскивая по ступеням. Карточка неслышно скользнула по панели и дверь открылась. Туда его и затолкали и, не включая света, сразу же повели в ванную. Вода зашумела, набираясь, а Морти уже раздевали, не доверив пуговицы пиджака и рубашки дрожащим пальцам. Да, он уже дрожал, потому что внутри квартиры поддерживалась температура под тридцать градусов, и он наконец-то почувствовал весь ужас холода. Трусы с него тоже стянули, но он и не пытался сопротивляться — спаситель, когда штаны расстёгивал, присел, да и тело немного уже двигалось, так что Морти не только увидел лицо, но и опознал его. Этот альфа работал в кофейне, рядом с которой лавочка его и располагалась. — Я глазам не поверил, когда увидел тебя, — признался всё ещё безымянный спаситель, помогая забраться в воду. Последняя обжигала, но встроенный градусник показывал тридцать шесть. — Я долью горячей, только поставлю чайник. Когда дверь прикрылась за альфой, Морти открыл рот, сразу же выдавая ту самую зубную дрожь, которой и боялся. Обнял колени, утыкаясь в них лицом, и замер, стараясь убедить тело, что вода ещё и холодная, а не горячая, как кажется. Нос поспешил наполниться соплями, тоже оттаивая. Спаситель отсутствовал дольше, чем предполагалось, так что Морти чуть повысил температуру, приспустив немного воды самостоятельно, когда привык к относительному теплу. И очень скоро его кожа порозовела, а от водной глади уже подымался пар. — У тебя непереносимость каких-то лекарств есть? — спросил, просунув голову в комнату, альфа. — Нет, — тихо и хрипло ответил, мотнув для достоверности головой на случай, если остался не услышан. Таблетки бы сейчас не помешали. Если бы его отвезли в академию — Браян бы уже напичкал всеми своими экспериментальными лекарствами, но спас бы. Стопроцентно. Он всех вытаскивает, ему чтобы раскроенный череп вылечить надо всего несколько суток и одна операция. Псих он, правда. Если бы директор не заставил подписать запрет — уже бы на всех учениках свои опыты ставил. А так ничего, работает, пользу приносит. Только всё равно ходить к нему боятся. Как-то кто-то на двери в мед. пункт нарисовал гроб с крестом. До сих пор не убрали, признав вполне справедливым предупреждением. Когда в следующий раз дверь открылась — Морти уже и не соплял, голова только болела. И пальцы гнулись, и тактильные ощущения вернулись. Спаситель принёс ему свою большую футболку, носки и тёплый халат. А потом, как и обещал, напоил чаем и таблетками. Морти даже неудобно было имя этого человека спрашивать, ведь видел его частенько, но вот имени не слышал ни разу. А ещё у него в шкафу имелась опущенная рамка, и это вызывало дикий интерес. — Я высушил твой телефон, — известил он, передавая уже собранный аппарат, а Морти не захотелось его включать. — Случилось что-то плохое? Тишина тянулась натянутой струной, в тёплой кухне гудели приборы и мигали индикаторы, лампочка под потолком издавала потрескивание, а от второй порции чая исходил вкусный аромат персика. Морти хотелось обжечь об него язык и губы, но напиток уже слишком остыл. Он совсем не понимал, что на это можно ответить. — Я друга ждал. — У него что-то случилось? — Не думаю, — пробормотал совсем тихо, держа чашку двумя руками и топя в чае взгляд. — Скорее всего, просто забыл. — Сколько ты там просидел? Морти показалось, что тот насмехается. Да, он уже увидел время и понял, что ожидание его затянулось на два с половиной часа. Он эгоистично не включал телефон, представляя себе весь тот переполох, что начнётся, когда до него не дозвонятся. Уже, наверное, начался. Ирвин ведь и часа не может прожить, чтобы не поделиться какой-то глупостью. А даже если не он — добрая треть академии есть. Кто-то позвонит. Потом спросит. Если цепочка дойдёт до ушей Рея, студенческого или дисциплинарного комитета или близких друзей — уже, считай, улей. Как-то Морти на сутки пропал — ушёл в запой, если откровенно. Напился в каком-то баре, снял всю ВИП зону в клубе и надирался, пока не вырубился. Очнулся когда глава их академического дисциплинарного комитета лящи раздавал. И пусть ему будет стыдно, что не пришёл. И пусть думает, переживает! Пусть! Одного Морти понять не мог — сейчас его подвёл тот, кто в прошлый раз Рею за такое вот лицо разбил. — Парень не пришёл? — Друг. — Может, у него и правда что-то случилось? — Не знаю. Думаю, просто забыл. У него… Я поговорить хотел, а он влюблён и всё такое. В голове ветер гуляет. Альфа почему-то промолчал, а потом позвал за собой в гостиную на диван. Чай Морти допил быстро и поплёлся за ним. И, устроившись, послушно укутался в плед, взглядом замирая на той самой фоторамке. Их только у старьёвщиков найти можно, все сейчас за технический прогресс. Он сам свои памятные снимки загрузил в голограммную панель на стенке и теперь фото сами переключаются и даже движутся, трёхмерные. Иногда кидало в жар. В такие моменты Морти стаскивал халат, бросал его на подлокотник дивана к носкам и дышал прохладным воздухом, поглядывая на картину за окном. После знобило, вынуждая вновь кутаться и безуспешно пытаться согреться, свернувшись в калачик. И, конечно же, он видел эти жаркие и жадные взгляды, которыми альфа ласкал его голые ноги и острые ключицы. А ещё хозяин квартиры вырвал проводку монитора на стене. Блестящим металлом в окружении резины те дивным букетом торчали, но электричеством не искрили, уже хорошо. — Вы работаете в той кофейне, да? — спросил Морти, чтобы хоть как-то разрушить тишину и завязать разговор, мелко вздрагивая под плотной тканью. — Да. Недолго вообще-то, всего месяц, — кивнул, как зачарованный наблюдая за омегой и подавляя желание согреть его самостоятельно. — Я видел вас пару раз, — обмолвился, вообще-то наблюдая его там почти каждый день. Словно без выходных мужик работал. И ведь приятный внешне, зачем тратить себя на дешёвую кофейню, где зарплата даже до минимальной не дотягивает? — Знаешь, я наблюдал за тобой, — признался альфа, наконец-то отводя взгляд, но всё равно поглядывая краем глаза. — Впервые меня туда сотрудник привёл, на приватную беседу. И как увидел тебя — влюбился. Сразу. Устроился там, думал, смогу познакомиться, а ты перестал заходить. — Ну… не получалось как-то… — пробормотал смущённо, потерявшись от неожиданного признания. Как-то всё слишком быстро и нереально. Разве бывает так? Хотя ситуация весьма… странная. — То с Реем по делам бегал, то с Куро. А Кай вообще не ходит по таким местам, он ничего легче спирта внутрь не принимает… Странно рассказывать подобное о друге, он это понимает, так что пытается оправдаться: — У него патология. Воду только и спирт, да и всё на спирту организм усваивает, а пищу острую чувствует. Атрофировались вкусовые рецепторы. Когда-то они шутили, что из-за спирта, но на самом деле родился таким. И не смотря на количество алкоголя, что тот выпивает, не пьянеет абсолютно. У него и справка есть. — У тебя много друзей, да? — Ага. — Ты ведь в закрытой академии учишься. Слухи о вас самые невероятные ходят. — Ну, слухи на то и слухи… — Лицо его покраснело, а тело обдало теплом, быстро превратившимся в жар. Глаза заслезились, пришлось вновь скидывать халат и растягиваться чуть ли не звездой, охлаждаясь. — Но вообще-то академия как академия. Просто закрытая. Ну, мы не должны в город выходить, да и далеко. Это если машина есть или деньги на такси… — Но ты часто бегаешь. — У меня аэро-байк. А ребята… Говорю же, академия закрытая, все всех знают. Улей. Постоянно. — Расскажи больше. Странная просьба, но невинная, так что он рассказывает, не замечая, как альфа пододвигается ближе: — Я живу в комнате с Метом, он вроде компьютерного гения, и Джеком — не очень его люблю, если честно. Как бы и не врун, но… Ну, есть люди, которые просто не имеют устоявшейся личности. У него слишком много … масок, хоть и прозвучит пафосно. Джека в комнате даже ночью не всегда застать можно, он обручён и таскается со своим альфой как привязанный. Гален, его жених, преподает экономику. Мет напротив почти всё время в комнате, и почти всё место занимают его ПэКа. Ему мозг проапгрейдила какая-то машина, так что он у нас гений технологий. Но парень неплохой. Правда я никогда с ними особо не дружил и не общался. — А друзья твои? Я видел тебя с блондинчиком и брюнетом с синими глазами. Альфы. Часто видел. Морти показалось, что это превращается на допрос. Словно его сейчас пытают на связь с потенциально опасными личностями. Опасными в плане возможных отношений. Но врать он не видел смысла. Разве только о работе умалчивал. — Блонд это Куро, его я и ждал. Мы дружим уже … года три, наверное. А второй — Рей. Мы с ним встречались недолго, но он такой… кобель. Хоть и безобидный. — Хм… Это который из блондинов твой друг? — А второй — Кай. Вообще-то тоже занят, без памяти влюблён в Ирвина. А Ирвин… э-э-э… тупое блондинко. Кай чуток побольше массой, татушки на шее и руках, — поясняет, похлопывая себя по коже в местах, где у товарища рисунки наколоты. — И много вообще у тебя друзей? — с сомнением интересуется, словно не хочет знать ответа. — Из близких десятка два. А вообще из тех, с кем я постоянно общаюсь — полсотни в академии и около … ну, вроде семеро в городе. А что? — уточняет, наконец-то приходя в чувство настолько, чтобы сесть нормально и начать адекватно думать. Морти мог сказать, что друзей у него мало, потому что случаются моменты одиночества. А если так — недостаточно. Надо больше, настолько, чтобы ни минуты спокойной, чтобы что-то обязательно рядом происходило, чтобы кто-то постоянно о чем-то говорил. Он не видел жизни без постоянного шума в ушах, перебивающего голос сознания. — Да вот, думаю, сколько у меня шансов, — выложил свои мысли альфа, а Морти смутился, хоть и понимал, что всё идёт к этому. И если собирался противиться — надо было осаждать раньше, а не поддерживать игру. И он всё ещё не знал его имени. — А кто на том фото? — спросил он, задыхаясь от жары и плавясь от вновь поднявшейся температуры. Альфа отсел, отодвинулся как можно дальше и отвернулся, словно его водой облили. Словно обидели. Или… Морти не понимал, а потому просто встал с твёрдым решением узнать самостоятельно. Очень уж его это беспокоило — фоторамка и вырванные провода. Как-то дядя пересматривал фотоотчёт с миссии подчинённых и когда консоль залагала — просто обрубил эти провода, чтобы выключить. Очень уж бесила его повторяющаяся плёнка. Тридцать секунд прокручивались снова и снова, пока он не прекратил этот кошмар столь кардинальным методом. Но у дяди тоже справка о нарушенном душевном равновесии. Дойти до шкафа, встроенного в стену, он не успел — потянули назад, опрокидывая, сжали в объятьях и прошептали куда-то в макушку: — Просто не отвергай меня. Что хочешь сделаю. Что сделает, Морти не сомневался. Теперь уже точно не сомневался. Ему чудился запах. Его кидало в дрожь, и ноги больше не держали, а телефон выключенный валялся неподалёку. — Мне позвонить надо. Чтобы шум не подняли. — Ночь скоро. Ты же наверняка не впервые ночуешь не в комнате. — Я вашего имени не знаю. — Знаешь. И вот тут ему стало по-настоящему плохо. Симптомы фиксированным списком всплывали в сознании, и до телефона он бы уже не дотянулся. И к воде. Ни к чему. Держали настолько крепко, что и рукой не пошевелить, чтобы пальцы в рот сунуть и выблевать все те таблетки. Ну не глупость ли? Да, он ждал. Наблюдал. Работать там начал, чтобы следить. Морти знал об этом, потому что появлялся там именно ради этого альфы. Тоже наблюдал. Только никто ведь не знает об этом. И телефон выключил. И дождь снова. Снова дождь. Забавно, наверное. И в какой-то мере правильно — умереть в руках того, кто тебя любит. По-настоящему. — А кто на фото? — спрашивает, пока ещё есть силы. — Мой умерший муж. Да. Мальчик с зелёными глазами и рыжими волосами, невысокий и щуплый, прямо как сам Морти, как те трое, что умерли до него. Этот мальчик погиб шесть лет назад, и с тех пор убито в их городе трое. Аж трое. Одинаковых, как из одной пробирки. Нет, такими они казались только этому альфе. Он о них заботился, он их любил как того первого. Они жили некоторое время вместе. А потом омеги узнавали о его муже, подымали рамку с фотографией или находили что-то. И он их убивал. Морти чувствовал себя в его руках куклой. Беспомощной и неживой, словно таким всегда и был — лишь оболочка. Альфа шею целовал, покусывал, словно хотел метку оставить, а Морти равнодушно улыбался, угасающим сознанием цепляясь за мигающий перед глазами индикатор сети дома. И мысли не тревожили никакие. Полный покой. А ведь… на это можно подсесть. На покой предсмертный.