Yakisikli

Раду тихо прошел в покои Мехмеда и ласково улыбнулся султану, пусть и обстоятельства его визита были довольно печальны для них обоих. Мехмед тут же привычно поднялся навстречу своему другу, пусть и, по всем правилам двора, был совершенно не обязан этого делать, и жестом велел слугам оставить их наедине. Ему не хотелось, чтобы в такой момент, очень личный для них обоих, кто-то смущал его или Раду ненужным вниманием. Более всего они оба ценили те мгновения, когда проводили время вдвоем, скрытые от наблюдения и пристальных взгляд посторонних. Желающих поговорить об их отношениях, впрочем, было не слишком много - Мехмед быстро показал, что будет делать со сплетниками, а в частности с их языками, которые он не стеснялся в качестве устрашения показывать особенно любопытным слугам. И постепенно он приучил всех хорошо подумать, прежде чем сказать что-то о султане. Даже если кому-то и казалось, что он очень осторожен и его слова ни в коем случае не дойдут до ушей Мехмеда. Он как всегда взял руки Раду в свои, коснулся губами нежных ладоней, не удержался и потерся о его тонкие теплые пальцы щекой, и провел юношу в комнату, усаживаясь с ним на небольшой диван. Некоторое время они помолчали, просто смотря друг на друга. Должно быть, со стороны могло показаться, что вот так, в полной тишине, они все равно ведут какой-то разговор. Разговор, понятный только им двоим. Не нуждающийся в словах. Отчасти, так оно и было - они уже столько лет провели, практически не разлучаясь, что порой хватало одного взгляда, чтобы понять друг друга. - Я всегда боялся этого момента, душа моя. Хоть и с самого начала, с самого первого дня, когда я увидел тебя, знал, что однажды он наступит, - наконец, негромко произнес он, смотря на юношу. - Я тоже, Мехмед. Я хотел так много сказать тебе, но теперь понимаю, что это ни к чему, - Раду лишь мягко улыбнулся, обнимая Мехмеда. Мужчина тут же обнял его в ответ, уткнувшись губами в плечо юноши. Несмотря на то, сколько прошло лет с того самого заветного момента, когда они в первый раз пересеклись взглядами, Раду все еще казался ему все таким же юным и цветущим, как в тот самый день, что он предстал перед ним в качестве заложника. На сердце у Раду было по-настоящему тяжело, и тем больше он ценил дружбу Мехмеда, потому что знал, что ему не нужно скрывать то, что он очень тоскует. Ведь и сам мужчина совершенно не видел необходимости в том, чтобы прятать от него свои истинные чувства, какими бы они ни были. И это, пожалуй, было тем, что они оба больше всего ценили в их отношениях. Настала пора уезжать из дворца теперь уже султана Мехмеда. И, как бы больно и грустно Раду ни было расставаться с тем, кто подарил ему столько радости, любви и теплых эмоций, они и в самом деле знали, что их разлука будет неизбежна. Когда Раду шел в покои своего возлюбленного, он прокручивал у себя в голове длинную речь, но едва только взглянул в глаза Мехмеда, любимые черные глаза - понял, что совершенно напрасно провел накануне целый вечер, сочиняя ее. По взгляду султана все было ясно. Он наперед знал, что хочет сказать ему Раду. По одной лишь простой причине - он и сам считал так же. Чувствовал так же, как и его любимый. Раду ужасно хотелось поблагодарить Мехмеда за то счастье, которое тот, еще будучи наследником, дарил ему, когда сам он был еще обыкновенным заложником. Но он видел, что Мехмед и сам благодарен ему за ту радость, что их свидания, их ночи приносили им обоим. Он хотел сказать, как благодарен за то, что его друг старался защитить его от всего, уберечь от плохого, пусть и ему это не всегда удавалось, но все же он очень старался сделать все, чтобы Раду не приходилось страдать. Но для него становилось все более очевидным, что Мехмед делал это от чистого сердца, что стать его защитником - было искренним желанием наследника престола Османской Империи, и за то ему не нужна никакая благодарность. Ведь того хотело его сильное большое сердце. Раду ужасно захотелось рассказать, как он был польщен, когда Мехмед, став султаном, предложил ему остаться при дворе и быть всегда подле него, как его лучший друг и вернейший соратник, а не заложник, присланный из Валахии с целью скрепить союз двух государств. Ему хотелось говорить и говорить о том, как горд он был сперва учиться рядом с выдающимся Завоевателем, а после следовать вместе с ним в походы. Сколько радости ему принесло то, что он был подле своего султана во время его величайшего триумфа - захвата у византийцев Константинополя, стремительно превращенного в мусульманский, турецкий Стамбул. Но Мехмед понимал это и без его слов. Султан и сам был счастлив разделить с Раду все, что он имел и чего добивался. И каждая победа становилась для него особенно радостной именно потому, что рядом был тот, кому он мог ее посвятить. Рядом был тот, кто смотрел на него сияющими глазами, кто искренне радовался его победе даже в самой небольшой битве и не стеснялся показывать это ему. Все те чувства, что Раду дарил ему, окрыляли его. И вдохновляли на еще большие завоевания. Когда рядом с ним был Раду, ему казалось, что ему по плечу абсолютно все. Тем тягостнее становился для них обоих тот момент, когда им пришлось прощаться. Хоть и не хотелось верить, что навсегда, но оба они понимали, что судьба, часто играющая злые шутки, не может пообещать им новую скорую встречу. - Я все понимаю, Раду, - тихо и очень ласково произнес он, и в самом деле и так уже зная все, что Раду мог сказать ему. Между ними не было никаких секретов. Они всегда были полностью открыты друг для друга. И теперь, после стольких лет их долгой и нежной дружбы, им действительно не нужно было подводить под ней какой-то итог. Они оба и так прекрасно помнили все - каждую малейшую деталь, каждую встречу, каждое свидание, каждое мимолетное касание и взгляд теплых глаза, всегда заметных на любом пиру и в любой толпе. Ничто из этого никогда бы и ни за что не стерлось из их памяти. И теперь говорить об этом не требовалось ни капли. Все уже давным-давно было сказано без слов - в жестах, объятиях и в том, как они всегда смотрели друг на друга. И Мехмед, и Раду точно знали, что в жизни им более не суждено найти такое понимание ни в одной живой душе. И тем больше Мехмеду хотелось оставить своего друга при себе, тем меньше Раду хотелось уезжать. Но он не мог передумать. И они это знали. Как бы хорошо им ни было друг с другом, так, к сожалению, не могло продлиться вечно. Раду не мог всю свою жизнь просто быть лучшим другом султана, "турецкой подстилкой", как имел обыкновение обзывать его Владислав, когда они еще оба жили при дворе. Да и Мехмед никогда не желал для него такой судьбы. Хоть все его самые верные слуги, бывшие с ним с самого его детства и юности, считали Раду за своего, хоть дворцы султана и успели стать для Басараба настоящим домом, где ему всегда были рады, где все с удовольствием приветствовали его, у него все же была настоящая Родина. Куда однажды он неизбежно должен был вернуться. И теперь для этого сложились все обстоятельства. Старший Басараб был отослан обратно домой почти сразу после того, как надругался над младшим братом. Мехмеду пришлось очень потрудиться для того, чтобы через советников отца, через свою мать, занимавшую не последнее положение в гареме, убедить Мурада, что пришло время сменить одного Басараба на валашском престоле на другого, но все же он сумел этого добиться. Пусть он и считал, что Владислав не заслужил того, чтобы быть на троне и править целым государством, желание избавиться от него было куда сильнее, чем неприязнь к такому Господарю. Пусть он и не сделал ничего выдающегося, чтобы получить престол, Мехмеду и Раду было куда спокойнее, когда его не было рядом. Когда он отбыл домой, чтобы радостно усесться на свой престол, они получили возможность проводить вместе столько времени, сколько хотели, не оглядываясь постоянно на старшего Басараба и не опасаясь того, что он может как-то навредить брату. Ведь, как ни пытался Мехмед обезопасить своего драгоценного Раду от всего, Владислав все еще мог добраться до него в любой момент. И кто знает, что бы он сделал в следующий раз. Но, хоть и Мехмеду приятно было видеть, как стали сиять глаза Раду, как он стал куда счастливее, когда они избавились от Влада, уже тогда они поняли, что отсчет до момента их расставания уже пошел. Как бы Раду ни нравилось быть при турецком дворе, он не мог не мечтать о своем собственном престоле. А, если отбросить все чувства в сторону и включить обыкновенный рациональный расчет, его познания в политике говорили, что, если кто и может обеспечить ему престол, то это Мехмед. А он взамен мог стать действительно верным и преданным вассалом Османской Империи. Не планируя бунтовать, как его отец, или переметнуться под крылышко Папе Римскому, сменив веру, как поступил его братец. А это уже не мог не понимать Мехмед, ставший султаном, как неоднократно предсказывал ему любящий его Раду. Посему, учитывая все это, они не могли не понимать, что однажды все-таки настанет тот самый день, когда им придется сказать друг другу "до свидания". И пусть до этого мгновения прошло много лет, эти годы все равно пролетели как один короткий миг. Сладостный, полный приятных мгновений, нежности, но все же миг. Который им теперь предстояло сохранить в своей памяти, надеясь на еще одну встречу. - Я буду очень по тебе скучать, Мехмед. И я хочу, чтобы ты знал, что не пройдет и дня, чтобы я не подумал о тебе. Надеюсь, ты будешь чувствовать это, - негромко проговорил Раду, беря мужчину за руку и переплетая с ним пальцы. Он не удержался и легко коснулся губами губ Мехмеда, ненадолго прикрывая глаза. Сейчас ему особенно хотелось запомнить каждый момент. И вновь подарить мужчине всю ту нежность, на которую он только был способен. Хоть они и провели вместе столько времени, ему все равно казалось, что с каждым днем он любит Мехмеда все сильнее и сильнее, влюбляется в него заново каждое утро, что они обычно встречали вместе. - Конечно буду, Раду. И я надеюсь, что ты никогда не будешь чувствовать себя одиноким. Потому что я тоже всегда буду думать о тебе, душа моя, - он провел пальцами по щеке Раду и заглянул ему в глаза, ласково улыбнувшись. - У меня кое-что есть для тебя. Он поднялся на ноги, с некоторым сожалением отстраняясь от юноши, торопливо подошел к шкатулке, стоящей на небольшом столике у его кровати, и достал небольшой кусочек черной кожи, сложенный в форме треугольника, подвязанный шнурком так, что его можно было носить на шее. Признаться, этот подарок он приготовил для Раду очень давно, но отчего-то никак не решался его вручить. Но теперь уже с этим тянуть было никак нельзя, ведь, если теперь был не самый подходящий момент, то когда же еще ему наступить? Вновь опустившись рядом с Раду, Мехмед аккуратно надел шнурок на его шею и прижал украшение к его груди, ласково поглаживая светлую кожу в вырезе рубашки. - Так я всегда буду у твоего сердца, - улыбнулся он, коснувшись губами щеки Раду. - Это амулет, Раду. Там записаны наши молитвы. Надеюсь, он будет уберегать тебя так же, как и я всегда старался уберечь тебя и защитить. - Ты навсегда в моем сердце, Мехмед. Я никогда не сниму его, спасибо, - он погладил ладонь мужчины, накрывая его пальцы своей рукой. - Но мне совсем нечего дать тебе, прости, - несколько грустно произнес он, опуская глаза. Как бы он ни был близок к Мехмеду, ему приходилось понимать, что в его роскошных дворцах у него в сущности не было ничего своего. Все, чем он пользовался, во что одевался - все это принадлежало султану. Хоть Мехмед и всегда искренне говорил, что все, чем распоряжается он, в равной степени принадлежит и самому Раду. И все же, юноша никогда не мог в полной мере назвать все эти вещи своими. И теперь пожалел, что не озаботился хоть каким-нибудь памятным подарком для своего друга. - Не волнуйся об этом, Раду, - Мехмед чуть сжал пальцами его подбородок, заставляя его слегка приподнять голову, и поцеловал его в губы, после сразу мягко улыбнувшись ему. - Ты уже дал мне куда больше, чем кто-либо на свете когда-нибудь сможет мне дать, - тихо сказал он, и Раду все же улыбнулся, успокоенный его ласковыми словами и прикосновениями. - Все, что я делал, стоило того только потому, что ты был рядом со мной. - До встречи, Мехмед Завоеватель, - мягко сказал он, вновь обнимая мужчину. Теперь, кажется, он начинал понимать, почему почти никто не любит эти прощания. Когда совсем рядом с тобой тот, кто так сильно нужен тебе, кому ты отдал свое сердце, просто отстраниться от него и уйти кажется почти невозможным. - До встречи, Раду Красивый, господарь Валахии, - с улыбкой отозвался Мехмед, крепко обнимая его в ответ. *** Мехмед сидел на троне, когда к нему пришел слуга и принес довольно большой ларец, инкрустированный дорогими камнями, из-за чего он сверкал так сильно, что в свете, лившемся из крупных больших окон, калейдоскопом отбрасывал разноцветные яркие блики на все стены и слепил глаза. Стоило слуге сказать, что это подарок от Господаря Валахии, как Мехмед почувствовал что-то неладное. Это было слишком не похоже на Раду. С того момента, как его друг и возлюбленный получил свой престол, изгнав своего брата из Валахии и заточив его в плену, он несколько раз присылал Мехмеду подарки и письма. Но все они были очень скромными. Очаровательные мелочи, которые были ценны уже потому, что их присылал Раду, и полные нежности длинные письма, ставшие для Мехмеда самым настоящим утешением. Они были даже важнее подарков - ведь каждая строка была наполнена любовью его друга и его искренними эмоциями. И Раду, казалось, ничуть не смущался того, что не может себе позволить отправить целый караван обозов с роскошными дарами, достойными властителя всего этого мира. Так как им не нужно было пытаться впечатлить друг друга такими вот жестами. Для них важнее всего было внимание друг к другу. А не камни, золото и деньги, коих в казне Мехмеда и так было с излишком. Раду не нужно было хвастаться перед ним и показывать, что он может позволить себе преподносить такие подарки. А Раду он знал очень и очень хорошо. Поэтому этот ларец вызвал в нем чувство необъяснимой и очень сильной тревоги. Весь этот зловещий блеск как будто сулил ему что-то по-настоящему дурное. - Поставьте на стол, - наконец, произнес Мехмед, даже не думая сдерживать глубокий вздох. Становилось заметным, что ларец так тяжел, что слугам даже становится трудно держать его. Ему вдруг стало как-то очень противно, словно внутри него по всему его телу разливалась какая-то неприятная вязкая холодящая жидкость. И он не знал, как объяснить это чувство, так как ни разу в своей жизни еще не испытывал его. Его сердце то пропускало удары, то начинало быстро биться, тоже, кажется, став очень тяжелым, заполняя и обжигая грудную клетку. Мехмед медленно подошел к ларцу и сперва просто провел по нему ладонью, оглаживая холодные камни. - Замок проверили? - тихо спросил он, и так прекрасно зная ответ. Слуги были вышколены должным образом, еще от отца унаследовав страх быть высеченными и казненными самым изощренным способом за любую провинность и самую незначительную оплошность. И уж точно должны были как следует убедиться, что этот подарок полностью безопасен для их государя. Просто, казалось, он хотел всеми доступными способами оттянуть тот момент, когда ему все же придется вскрыть ларец и узнать, что же в нем. - Да, господин, - тут же с готовностью отозвался один из слуг, учтиво кланяясь. Если такое промедление у кого-то и вызывало вопросы, то никто из слуг этого не показывал. Еще немного посмотрев на этот ларец, Мехмед уже начал даже злиться на себя. В конце концов, он не испугался напасть на целый город, а теперь боится открыть какую-то там шкатулку? Пусть и очень большую. Вдохнув поглубже, он открыл замок, и крышка ларца слегка приподнялась. Ему в нос сразу ударил неприятный запах, сладковатый, и в то же время до того ужасный, что он почувствовал, как его затошнило. Не давая себе время передумать, он одним резким движением откинул крышку ларца и тут же отступил на несколько шагов назад. Упасть ему не дали только его верные телохранители, оказавшиеся рядом и подхватившие его. Убедившись, что их султан находится в устойчивом положении, они отошли от него, стараясь ни капли не меняться в лице. А повод для этого был. Мехмед так и замер на месте, широко распахнутыми глазами, полными ужаса и отвращения, смотря на содержимое ларца. Прямо оттуда на него мертвыми глазами взирал Раду. Его голова, утопленная в меду, видимо, для того, чтобы лучше сохранилась в то время, как ее будут доставлять получателю, кажется, была насажена на какую-то подставку, чтобы Мехмед точно хорошо рассмотрел ее. На поверхности плавал тот самый амулет, который Мехмед подарил своему другу перед тем, как они распрощались. Навсегда. Обезображенное лицо лишь отдаленно напоминало когда-то красивого нежного юношу, и все же Мехмед узнал его сразу же. И сразу же испытал такой шквал эмоций, что лишь чудом не рухнул в обморок, опозорившись перед своим двором. - Убрать это немедленно! Все вон отсюда! - рявкнул он, наконец, чувствуя, что сейчас он не в силах совладать со своими эмоциями. Что ему слишком страшно, больно и черт знает что еще. Но он точно знал, что никто не должен видеть его в таком состоянии. Что он никому не должен показывать свою слабость. Приказ султана, как и всегда, был исполнен молниеносно и беспрекословно. Один из слуг мгновенно захлопнул и подхватил ларец, не рискуя пока спрашивать, куда его убрать, а после вместе с остальными поспешил покинуть зал, оставляя там своего повелителя совершенно одного. Когда двери, наконец, захлопнулись, Мехмед, больше не сдерживаясь, зарычал, сорвавшись на громкий крик, и осел на пол, ударив кулаком по плитке, которой был вымощен пол. На его костяшках тут же появились следы крови, а кисть пронзило резкой болью, что ни капли не отрезвило его. Чертов Влад. Разумеется, это был он - у Мехмеда не было в этом ни капли сомнений. В этом "подарке" ясно выражалось желание отомстить, показать свое превосходство, задеть его как можно сильнее. И Владислав точно знал, как сделать это лучше всего. Только этот жестокий извращенец мог додуматься отрубить голову родному брату, залить ее медом и отправить тому, кого считал своим самым злейшим врагом. Но то, что он точно знал имя виновника, уже не могло вернуть ему Раду. Его милого Раду, которого он любил больше жизни. Наверное, все же не надо было его отпускать. Надо было настоять на своем, уговорить Раду остаться. И черт бы с этим несчастным престолом. Ведь Басараб даже не думал скрывать, как счастлив находиться рядом со своим султаном. И оба они точно знали, что стоило Мехмеду просто попросить, он бы ни за что не отказался. Он бы остался. И сейчас наслаждался бы своей жизнью. Бедный Раду. Больнее всего Мехмеду было из-за того, что он слишком явственно представлял, что мог испытать тот, кого он называл своей душой, перед своей смертью. Наверняка ужасно болезненной и мучительной. Насколько он успел узнать Владислава, тот воспользовался бы любой возможностью помучить того, кого он ненавидел, причиняя как можно больше страданий. Сперва Раду должен был сильно испугаться, когда увидел в своем замке Влада. После всего, что брат сотворил с ним, Раду напрягался при любом упоминании о нем. И Мехмед не мог осудить его за это. Владислав был самым настоящим тираном, не стеснялся бить брата и делать с ним вещи куда хуже, так что было неудивительно, что Раду испытывал перед ним настоящий страх, который не мог исчезнуть, как бы далеко друг от друга они ни находились. Если Влад решил проявить хоть немного благородства, то он должен был дать Раду хотя бы попробовать защитить себя. И Мехмед был уверен, что Раду сражался за свою жизнь и свой трон до последнего. Но проиграл эту схватку. Во Владиславе было столько животной ярости и столько желания причинить боль, что оно становилось словно бы его щитом, не позволяя убить его. Победив своего соперника, Влад не мог остановиться на этом. Это было бы слишком просто для него. И Мехмеду было очень больно думать о том, какие пытки, издевки и унижения пережил его дорогой Раду, прежде чем эти мучения для него закончились. С Владислава бы сталось истязать его несколько дней. И Мехмед сейчас словно бы переживал его боль, его жуткие страдания, которые причинил ему собственный брат. Теперь, когда у него буквально вырвали душу, он постепенно чувствовал, как пустота внутри него заполняется жгучей злостью и яростью. И Мехмед точно знал, на кого направит свой гнев.